Люсиль почувствовала гордость, облегчение и радость. Ее брат, ее любимый, родная душа, вырвался из своего кокона. Через разрез, который он сделал в теле Макмайкла, он вылез наружу в облике прекрасной, чернокрылой ночной бабочки. Ее сердце взмыло ввысь, когда этот американец свалился на землю, а Томас наконец стал самим собой. Наконец-то.

Многие годы тащила она этот груз, делая все, что было в ее силах, чтобы защитить их. Ей приходилось брать на себя вину за то, что она защищала и развращала его, и вот теперь она могла насладиться результатом: Макмайкл появился, чтобы спасти Эдит, а она, Люсиль, заставила Томаса убить его на глазах у жены, и теперь этот акт гарантировал, что никаких близких чувств между мужем и женой больше не осталось. Эта глупая сучка оказалась свидетельницей убийства и теперь осталась совсем одна. Теперь Люсиль была уверена, что Эдит Кушинг никогда не выберется отсюда живой.

Эдит тоже это знала. Она находилась в полубессознательном состоянии, поэтому Люсиль легко смогла увести ее внутрь Дома, к себе в комнату. И теперь она находилась там, заламывая руки, как какая-то принцесса из сказки.

Люсиль никогда бы не допустила, чтобы нечто подобное случилось с ней самой.

С трудом сдерживаясь от радости, женщина наблюдала, как Томас затащил тело доктора в лифт. Вы только посмотрите, как он в себе уверен! Навеки исчез ее «вечно сомневающийся Томас», и на его месте появился настоящий мужчина. Все заканчивалось просто идеально. В других женщинах отпадет всякая нужда после того, как Эдит подпишет бумаги и переведет все свое состояние на имя Томаса. А подпишет она их обязательно.

Томас дернул за ручку, и лифт, дернувшись как всегда, начал спуск в шахту, к емкостям, в которых они спрятали других неудобных… свидетелей. И не важно, что Алан мог рассказать всей деревне о своем намерении появиться здесь. Не найдя лошади и повозки, Люсиль поняла, что этот идиот пришел пешком. Сквозь бурю. Он воистину заслуживает смерти.

Кстати, о смерти…

У нее в руках все еще был обвалочный нож, а эта странная визжащая собака была все еще жива.

– Пойдем, собачка, – произнесла женщина сладким голосом. – Пойдем, я тебе кое-что покажу.

#

Только свежая кровь бывает ярко-багрового оттенка, подумал Томас, стараясь устроить доктора в шахте как можно удобнее.

Коричневой кровь становится тогда, когда прекращает течь. В яркой крови доктора появились крохотные вкрапления коричневого, так что Томас надеялся, что она прекратила течь потому, что начала свертываться, а не потому, что Макмайкл умирал.

Люсиль не знала, да и не могла знать, что американец все еще жив. Узнай она это, она бы поняла, что Томас ее предал… и сама бы убила Макмайкла. Неужели она не видит, что последний акт этого кошмарного Grand Guignol уже закончился?

– Вы сможете продержаться? – спросил Томас, глядя мужчине прямо в глаза.

Алан слабо кивнул, и Томас протянул ему свой носовой платок. Как будто он мог остановить льющуюся кровь. Ее было так много. Томас молил бога, чтобы доктор правильно направил его руку, и раны, хоть и кошмарного вида, не оказались фатальными.

– Мне надо идти, – объяснил Томас американцу. – Люсиль отвела Эдит к себе в комнату. Там у нее все бумаги. Как только Эдит их подпишет – она покойница. – Он чувствовал себя совсем по-другому, как будто действительно стал Человеком. Заводной ключ в спине исчез, и, впервые на собственной памяти, Томас двигался по своей воле.

– Я вытащу вас обоих, – добавил он.

#

Существа в емкостях с глиной неуклюже подпрыгивали и стучали, существа под погребальными памятниками ворочались.

Одна очень острая вещь сверкала.

И ждала своего часа.