Оно наблюдало.

Новобрачная стояла в ванной комнате в корсете и сорочке и вращала краны. Из одного из них вырвалось облако пара и вылилось несколько первых капель, красных, как кровь.

– Боже! – воскликнула женщина.

В этом доме нет Бога, подумало Оно. Оставь надежду, всяк сюда входящий.

Норовистые обогреватели по обеим сторонам ванны затряслись, трубы завибрировали со смертельной частотой, а потом раздался ужасный оглушающий звук. Звук был грубым и требовательным. После этого из крана побежала чистая и горячая вода. Не все еще в Доме развалилось и пришло в негодность. Пока еще не все.

Женщина сняла очки и положила их в раковину, после чего забралась в ванну. Вполне себе ничего штучка. Отличие – блондинка. Особенность – американка. Что-то новенькое.

В зеркале над ее очками расцвел отпечаток ладони.

Значит, сегодня ночью взглянем на невесту. На что она похожа?

#

Внизу, в посудомойне, Оно увидело другую сцену:

– Что это вообще такое? – спросила сестра. Она была озабочена, и в ее голосе слышались панические нотки. – Что она здесь делает?

– Ни малейшего представления, – ответил ее брат, регулируя пламя в бронзовом нагревателе. Ха-ха, волнуется за удобство невинной овечки в ванной. Хочет быть уверенным, что ванна горячая, так же как и вода для чая. Расставляет ловушки. Эти двое, темная парочка. Как Оно их любит. Как любит их заводить….

– Эта собака, – сестра была взволнована. На ее лбу виднелись капельки пота. – Ты же сказал, что убил ее.

Его лицо напряглось. Это что, попытка оправдаться или извинение?

– Я просто оставил ее на улице, – признался брат. – Я подумал….

– Тогда как же эта гадость смогла выжить? Как она продержалась все это время? – вслух удивилась сестра. – Скорее всего, на объедках. Как и все мы.

Теперь его лицо смягчилось и на нем появилась та любовь, которую он испытывал по отношению к сестре.

– Больше нам не придется так жить, – в его голосе звучали уверенность и обещание.

– Да неужели? – оскалилась женщина. – Деньги же еще не пришли, или я ошибаюсь?

– Нет, но уже скоро.

Сестра захлопнула печь и приготовила горячий чайник. Потом она выбрала жестянку с чаем – на этот раз не синюю – и залила кипятком заварной чайник. Затем она внимательно осмотрела чашки и отставила в сторону ту, которая была выщерблена. Вместо нее она поставила на поднос идеально подходящие друг к другу чашку и молочник. По семейной традиции чайные принадлежности были украшены перегородчатой эмалью. Изумительно. Так мало осталось истинных сокровищ.

Люсиль подошла к брату очень близко, так, как к нему, наверное, подходила его новая жена, но Томас не отодвинулся. Может быть, он слегка отвлекся, пока его сестра готовила чай, чтобы он отнес его Эдит. А может быть, испытывал чувство… вины.

Терзаемый мыслями.

– Как только она подпишет последние бумаги, она исчезнет, – напомнила его сестра. – А до этого… Постарайся больше не делать ошибок.

Ничего не сказав, но с сомнением на лице, брат убрал красную жестянку и взял поднос в руки.

#

Эдит никогда бы не подумала, что такое возможно, но она стала согреваться после того, как погрузилась в ванну, стоявшую на львиных лапах. Ванна была тщательно вымыта, и Эдит добавила в нее немного ароматических солей, которые привезла с собой. Запах роз вызвал смутные воспоминания об их помолвке. Во время церемонии она вела себя как лунатик, и сейчас ей бы хотелось вспомнить все поподробнее. В тот момент она все еще была в шоке.

За окнами завывал ветер, стекло дребезжало в круглых окнах у нее над головой. Эдит глубже погрузилась в воду.

Потом ей показалось, что она услышала какой-то шум: то ли шепот, то ли чей-то… плач? Она попыталась прислушаться, несмотря на то, что сердце ее оглушительно заколотилось. Люсиль была права, когда говорила о необходимости обуздывать фантазию. Эдит откинулась назад и позволила себе расслабиться в горячей воде. Однако вскоре поняла, что размышляет над тем, что произошло в лифте. Дом действительно был колоссален, и, когда они прибыли, Люсиль в нем не было. Кто-то вполне мог проскользнуть в дом, пока Финлэй занимался багажом. То, что на много миль в округе не было других домов, было правдой, но какой-нибудь выгнанный слуга или кто-то еще…. Ни Томас, ни Люсиль не выказали ни малейшего беспокойства по поводу возможности внезапного вторжения.

Они живут здесь всю свою жизнь, напомнила себе Эдит.

Шуршание в спальне. Девушка вздрогнула и прислушалась.

– Томас? – позвала она. Он обещал ей принести чай.

А потом к ванне подбежал щенок, все с тем же красным резиновым мячиком во рту.

– Нет, только не сейчас, – пробормотала Эдит.

Но обаятельный щенок махал хвостиком и скулил, настаивая. Эдит улыбнулась – было видно, что малыш совсем ожил в тепле.

– Ну, хорошо, – девушка вытащила руку из воды – воздух оказался бодрящим – и взяла мячик.

Апорт! Она бросила мячик, и щенок пулей бросился ему вдогонку, вылетев из ванной в полумрак спальни.

Эдит показалось, что она вновь услышала шуршание. Но Томас так и не появился. Им еще предстоит… узнать друг друга. Он никогда не видел ее в ночной рубашке. Тайны брачного ложа все еще оставались тайнами. Но теперь, в их собственном доме… быть может, он как раз сейчас кладет бутылку с горячей водой между простынями и разжигает камин. Ей показалось трогательным, что баронет занимается подобными мелочами. Так больше продолжаться не будет. Как только деньги будут переведены, Шарпы опять заживут той жизнью, к которой привыкли, – жизнью прирожденных господ.

Щенок вернулся с победой, сжимая мячик миниатюрными челюстями, и еще раз положил свой приз рядом с ванной.

– Ш-ш-ш, потише, – велела она ему, прислушиваясь, не идет ли Томас. Интересно, что я должна сделать, подумала Эдит: она не взяла ночнушку с собой в ванную комнату, надеясь, что у нее еще будет время проскользнуть в спальню и привести себя в порядок. Или не привести, если Томасу придет в голову….

Собака в нетерпении взвизгнула и зацарапала ногтями по плиткам пола.

– Ну, ладно. Апорт! – еще раз крикнула Эдит и еще раз бросила мячик. Собака исчезла и через мгновение появилась с мячом во рту, рыча от восторга.

Она опять бросила мяч, и щенок опять бросился за ним. Она ждала, краем уха прислушиваясь к звукам в спальне. Там все-таки кто-то был. Боже! А вдруг это Финлэй? Если он единственный слуга в доме, то он сейчас может распаковывать ее вещи. Эта мысль привела ее в замешательство. С этим придется что-то делать. Но для начала надо позвать собаку и задержать ее в ванной. Ничто не указывало на то, какие части Дома могут быть «небезопасными», как сказала Люсиль, и не хотелось бы, чтобы щенок провалился сквозь прогнившие доски пола или потерялся в анфиладе заброшенных комнат.

Секунды бежали, но собака все не возвращалась. Прошла, наверное, целая минута. Волнение Эдит усилилось. Она наполовину приподнялась из воды, абсолютно уверенная, что в спальне кто-то есть. Кто-то, кому давно уже пора было назваться.

Что-то не так, подумала она. Это очень странно.

И опять ей в голову пришло воспоминание о женщине в лифте – ее тело покрылось гусиной кожей, даже та его часть, которая находилась в горячей воде. В комнату вбежал щенок. На этот раз он был без своей игрушки, но все равно гордо уселся, ожидая похвалы.

– Собачка? Ну подойди же, глупая. А где мячик? – позвала она его. Но он просто весело смотрел на нее.

А потом она услышала глухой шум.

В ванную вкатился подпрыгивающий мячик.

Вкатился сам по себе.

#

Оно наблюдало.

Скрытая тенью, по спальне ходила худощавая фигура. Темная, призрачная, странно двигающаяся, хватающаяся за воздух длинными костистыми руками, как слепой попрошайка. Все ее движения были нечеткими и отрывистыми. Фигура спотыкалась и неестественно останавливалась, как будто принадлежала другому времени и месту.

Невинная новобрачная, как Венера из пены, поднялась из ванны и потянулась за очками. Неловкая от страха, она тут же их уронила. Очки ударились о плитку, но, по счастью, не разбились.

Фигура в спальне дернулась. А потом, привлеченная звуком, почти застенчиво высунулась из-за угла и открыла раздвигающуюся дверь.

Увидят ли они друг друга?

Новобрачной наконец удалось нащупать свои запотевшие, мокрые очки, и она поспешно завела их дужки за уши. Когда конденсат слегка очистился, она вышла из ванны и закуталась в халат.

Наполовину спрятанная фигура увидела, как Эдит подходит все ближе, и пригнулась.

И, тем не менее, она ее обязательно увидит.

Но почему? Ведь другие ее не видели?

Не видели.

Ей всегда удавалось ускользнуть.

Поэтому, когда молодая женщина вошла в комнату, та была пуста до тех пор, пока в ней не появился ее муж с подносом в руках.

– Люсиль приготовила тебе чай, – произнес он с улыбкой, а потом пристально посмотрел на Эдит. – С тобой все в порядке? Ты очень побледнела.

Она ничего не стала ему говорить. Ни в чем не призналась. В конце концов, хоть она его и любила, но знала еще недостаточно хорошо.

Ей еще предстояло многое себе доказать.

И о многом узнать.

#

Медленный, тягучий, монотонный, набегающий волнами шорох.

Залитые голубым лунным светом сухие листья перекатываются по галереям и переходам, шторы на окнах шевелятся. Скрипы и стоны, тени и отражения.

Под снегом, на фоне холмов, возвышается на пустоши Аллердейл Холл, хранящий в себе Тьму.

#

Счастливая Эдит успокоилась, оказавшись в постели. Вокруг нее суетился Томас – поправлял огонь в камине и подносил ей чай в изысканной чашке, которая подтверждала, что Шарпы знавали лучшие времена. Потом она сделала глоток, и чай показался ей довольно горьким. Томас с удивлением приподнял бровь, увидев ее гримасу, и Эдит стало стыдно за то, что она его разочаровала.

– Тебе не нравится? – спросил баронет.

– А что это? – в Лондоне они никогда не пили ничего подобного.

– Ягоды пироканты. Тебе это полезно, – ответил Томас.

– Немного горько, – призналась она, и на его лице появилось печальное и загнанное выражение, которое появлялось на нем в самые странные моменты – даже тогда, когда, по идее, он должен был быть абсолютно счастлив. Она не понимала, чем была вызвана эта меланхолия, но пообещала себе, что навсегда сотрет ее с его лица. С ней он будет настолько блаженно счастлив, что начисто позабудет все, что когда-либо омрачало его настроение.

– Боюсь, что в этой части Англии не растет ничего сладкого, Эдит, – объяснил Томас. – Для того чтобы тебя не съели, для того, чтобы выжить, необходима немалая толика горечи.

Его слова странно контрастировали с тем, как он их произносил. Но они немного испугали Эдит, напомнив ей о том, что Люсиль говорила тогда, в парке Делавер, собирая бабочек для того, чтобы кормить ими свой кокон. Тогда она сказала, что у них живут только насекомые, способные черпать силы из холода и темноты. Мертвые головы. И зимние мухи тоже? Из мух появляются опарыши. Значит, Кумбрия производит мертвые головы, горькие ягоды, опарышей и кроваво-красную глину?

Куда она попала?

В качестве ответа комната наполнилась мучительным стоном. Он эхом прокатился по помещению, заставив волосы у нее на затылке встать дыбом.

Эдит настолько испугалась, что чуть не уронила чашку, и намертво вцепилась в мужа.

– Что это было? – воскликнула она.

– Когда начинает задувать ветер с востока, в трубах образуется вакуум и, сотрясаясь всеми стеклами, Дом… – черты его лица заострились, как будто он стеснялся собственных слов, – … понимаешь, Дом начинает дышать. Я знаю, что это действительно жутко.

Эдит содрогнулась. Это действительно было жутко. Так, что ей трудно было это осознать. Мало того, что сам по себе звук был страшным, но и его назначение было странным. Дышащий Дом. Ужасно, особенно для маленьких детей. Как Томас переносил все это, будучи ребенком?

– А с этим можно что-то сделать? – с надеждой спросила она. Эдит была уверена, что как только ее муж узнает, что ей так плохо от этих звуков, то он немедленно все починит, если только это будет зависеть от него. А как же их дети, благослови их Господь, которые должны родиться после того, как они полностью станут мужем и женой?

– Невозможно, – ответил Томас. – Ребенком я рыдал каждый раз, когда слышал этот звук. Но скоро ты привыкнешь не обращать на него внимания.

Значит, это все-таки пугало его, когда он был мальчиком? Эдит решила, что ее муж не был счастлив в своем Доме в детстве, и ей стало грустно. Ее задача как жены в будущем будет заключаться в том, чтобы давать ему радость. Он вытащил ее из бездны, в которой она оказалась после смерти отца. И она сделает все, чтобы он не оказался в той темноте и одиночестве, в которой была она.

Инфернальный шум прекратился, и они снова устроились рядом друг с другом. Когда она вернулась к своему очень горькому чаю, Томас, с неожиданной помпой, поставил перед ней большой деревянный ящик. Она подняла глаза и обрадовалась, увидев, что он снова улыбается. Как будто из-за туч выглянуло солнце и согрело ее.

– Ради бога, что это такое? – спросила Эдит.

Когда он улыбается, на его щеках появляются ямочки.

– А это сюрприз! Я чуть голову не сломал, пытаясь найти для тебя достойный свадебный подарок.

Эдит была тронута заботливостью мужа. Поженились они очень быстро, и с деньгами у него были проблемы. Он купил прекрасный траурный костюм на похороны ее отца и не позволил ей заплатить за него, настояв на том, что такая благотворительность поставит его в неловкое положение. И вот теперь он каким-то образом умудрился приобрести для нее свадебный подарок.

На коробке была пластина, на которой были выгравированы инициалы Э. Ш. Как он смог так оперативно сделать это?

– Эдит Шарп, – произнес он, хотя это было лишним. Она уже попробовала писать свои новые инициалы, как это сделала бы любая другая девушка, узнавшая имя своего жениха. Но то, как он произнес это, Эдит понравилось, и несколько минут она сидела молча, наслаждаясь звуком своего нового имени.

Потом она открыла коробку и, увидев содержимое, задержала дыхание: внутри была добротно сделанная пишущая машинка. Ей немедленно вспомнилась их первая встреча, и эмоции захлестнули ее с головой. Эдит обняла мужа, а он отстранился от нее, чтобы посмотреть на нее, просто посмотреть – и на лице его была радость, смешанная с… сожалением? Ну да, он ведь тоже думает сейчас о той их первой встрече. Это произошло в конторе ее отца: она перепечатывала свою рукопись, которую Томас с ходу объявил хорошей. А потом они с ее отцом схлестнулись. Бедный папа, теперь он покоится рядом с мамой.

Она попыталась сдержаться, но расплакалась на его плече от того, что он был такой хороший.

Под его защитой она чувствовала себя в безопасности.

Томас закрыл глаза, и она устроилась рядом с ним.

Вот сейчас, сейчас это произойдет. Она все еще слегка боялась, но страсть уже начинала брать верх над ней. Страсть и нежнейшая любовь к этому человеку.

Он неуверенно поцеловал ее. Все еще сдерживается. Эдит хотела сказать, что хочет его, но не знала, уместно ли это. Их время еще не наступило.

– Жутко утомительное путешествие, – пробормотал Томас. – Тебе надо отдохнуть.

Он осторожно отодвинул ее в сторону. Может быть, он думал, что так будет лучше для нее, а она была слишком смущена, чтобы сказать ему обратное. Она действительно мало что знала о подобных ситуациях – у нее не было матери, с которой она могла бы обсудить вопросы физиологии, а то, что говорили другие девочки, с ее точки зрения, не имело никакого смысла. Юнис стащила одну книжку из запертого сундука, который она обнаружила в подвале дома Макмайклов, и читала избранные места перед хихикающей аудиторией, в которую входила и Эдит. В основном речь там шла об использовании плеток и тростниковых палок, и Эдит тогда объявила, что это ненормальные вещи, которые не могут происходить между женатыми людьми. Она настолько разошлась, что Юнис бросила ей книгу со словами:

– Тогда сама расскажи нам об этом Эдит, коли ты так много знаешь. Расскажи нам историю, которая начинается со слов: «Однажды давным-давно дрожащая девственница вышла замуж за похожего на призрак владельца замка, населенного привидениями….»

И вот теперь она сама замужем больше месяца и знает только, что когда Томас оказывается с ней рядом, то она ощущает тепло и желание познать все, до самого конца.

– Я сейчас тоже приму ванну, – сказал ей Томас. – Заканчивай свой чай, и если ты, милая, уснешь, то я не стану тебя будить.

Но я хочу, чтобы ты меня разбудил, чуть не произнесла она вслух. Я… хочу тебя.

Но когда он еще раз взглянул на нее, глаза Эдит уже закрывались.