Командир взвода тяжёлых танков гвардии старший лейтенант Авдей Нелюбин мчался на своей боевой машине навстречу немецким танкам. Он знал боевую мощь противника. В открытом бою им с «тиграми» и «пантерами» тягаться трудно. Тактико-технические характеристики новых немецких танков свидетельствовали о том, что 88-мм пушка Т-VI с расстояния полутора тысячи метров свободно пробивает лобовую броню и КВ и даже носовую литую балку «тридцатьчетвёрки» толщиной сто сорок миллиметров. Поэтому, выйди они сейчас перед ним в чисто поле, расщёлкают «кошки» их танковую роту ещё на дистанции, с которой им и стрелять-то по ним бесполезно.

Русские танки, выскочив из перелеска, долго скрывавшего их маневр, выстроились двумя косыми клиньями и уступами стремительно пошли на сближение. Преимущество КВ и Т-34 было ещё в том, что атаковали они под углом, угрожая левому флангу немецкого построения, где двигались более уязвимые «пантеры» с 75-мм пушками.

Как только противник обнаружил встречную атаку русских, танковый клин тут же начал производить спешный маневр. Оба «тигра» сделали резкий разворот и на всём ходу пошли навстречу КВ. «Пантеры» спрятались за них и теперь двигались так же, как и русские, уступом. Но «фердинанд», всё это время осторожно кравшийся позади, маскируясь в пыли, поднятой впереди идущими танками, остановился, сделал необходимый доворот и повёл длинным стволом 88-мм пушки.

Авдей Нелюбин не отрывался от командирской панорамы. Он хорошо видел, как вздрогнула вокруг полосатой самоходки пыль, как дёрнулся увесистый набалдашник её ствола. И тотчас справа судорожно завертелась «тридцатьчетвёрка», разматывая в траву стальную гусеницу. Гусеницу захлёстывало и рвало на части, словно её накрыло новой серией бронебойных болванок. Однако следующий снаряд «фердинанда» угодил выше, в корпус танка, и «тридцатьчетвёрка» сразу задымила. Они уже несли потери, а ещё не сделали ни единого выстрела.

– Фарид! – крикнул Авдей в переговорное устройство механику-водителю. – Не дай ему прицелиться!

Но механик уже сам понял, что многое сейчас зависело от него, и начал маневрировать, бросая танк то вправо, то влево.

Авдей включил радиостанцию. Гарнитура пискнула, зашипела ворвавшимся в неё эфиром.

– Двойка! Двойка! – вызывал он свою вторую машину. – Лосев, ответь!

– Первый! Слышу! – отозвался Лосев.

– Видишь лощину? Левее нас! Ты идёшь прямо на неё.

– Вижу, командир!

– Нырни туда. И выйди во фланг «полосатику»! Видишь его?

– Командир! Он сейчас нас всех!.. Одного за другим!

– Я спрашиваю, видишь его? – закричал Авдей.

– Так точно, вижу.

– Выполняй! – И старший лейтенант Нелюбин отключил гарнитуру. Повернул панораму и увидел, как вторая машина начала опускаться вниз, так что вскоре за её продвижением он мог следить по штоковой антенне, болтавшейся высоко над башней. «Только бы не залез там в болото», – подумал Авдей. И в это время страшный удар сотряс корпус их танка, так что ему показалось, то машина даже изменила направление. Нет, всё в порядке. Просто его отбросило к противоположной стенке командирской рубки и мелким отбоем посекло лицо и руки.

– Командир? Живой? – послышался в ТПУ голос Фарида с лёгким татарским акцентом.

В панораму Авдей вдруг заметил, как заметались в поле немецкие пехотинцы, всё это время державшие ровную цепь и правильные интервалы. Вначале он подумал, что в танки, которые они сопровождали, полетели болванки артиллеристов. Когда танковая рота выходила на исходные, левее, где, как их предупредили, наступала отдельная штрафная рота, выкатывала на прямую наводку свои длинноствольные приземистые орудия батарея ПТО. Но в следующее мгновение над полем в панораме замелькали продолговатые горбатые тени, и Авдей вздохнул с облегчением: немцев отбомбили наши штурмовики. Он тотчас передал по радио другим экипажам сбавить ход, определить цели и остановиться для стрельбы.

«Горбатые» сделали второй заход и снова сыпанули по немецким танкам мелкими бомбами и РСами. А тем временем начали свой огонь КВ и Т-34.

Орудие командирского танка делало выстрел и тут же меняло позицию. Авдей следил за своими трассами. Болванки уходили в поле, искрами электросварки вспыхивали на лобовой броне «тигра» и, казалось, рассыпались, как снежки на заборе, не причиняя танку никакого вреда.

Ближе к селу, во второй линии атакующих, и правее, куда часто молотили, посылая снаряд за снарядом, «тридцатьчетвёрки», оснащённые более мощными 85-мм пушками, горели три танка. Один из них – «пантера». Зажгли ль её танкисты взвода средних танков или «горбатые», которые, пройдя в третий раз вдоль пехотных цепей и обработав их из бортовых пушек и пулемётов, улетели за новым грузом бомб и реактивных снарядов?

Через несколько минут упорной дуэли немцы начали отходить. «Тигры» нехотя пятились, уже не так прицельно, торопливо огрызаясь редкими выстрелами, только чтобы отбиться и благополучно выйти из боя. Самоходка, неуклюже развернувшись боком, чадила. В неё впивались новые и новые трассы. Приходили они откуда-то сзади, с левого фланга. Видимо, всё же артиллеристы. Снаряд за снарядом всаживали они в её полосатый бок, словно пытаясь в азарте разжечь всё то, что хранится под её горбатым бронированным корпусом.

Авдей посмотрел вокруг: две «тридцатьчетвёрки» тоже горели, третья, которую подбили в самом начале атаки, стояла развернувшись к фронту кормой и вела огонь. Значит, экипаж жив. Впереди дымили четыре немецких танка и «фердинанд».

– Второй! Второй! Живой?

– Живой! Пожар потушили!

– Лосев, это ты уделал «полосатика»?

– Может, и мы. В него, командир, весь фронт стрелял. Такая живучая зверюга!

– Что перед тобой?

– Вижу церковь и крайние дворы. Пехота окапывается между домами и в огородах.

– Танки где?

– Уползли и рассредоточились среди построек. Шустро убрались.

– Не двигайся. Замри. Сейчас мы пойдём. Когда они откроют огонь, сразу ударишь. Поддержи нашу атаку.

– Понял, командир. Замер. Жду вашей атаки.

– Третий! Третий! – тут же начал вызывать он свою третью машину.

Третий молчал.

– Третий, ответь! Что у тебя, Быков?

И сквозь треск эфира в гарнитуре возник спокойный голос командира экипажа третьего танка:

– Да живой я, живой.

– Почему молчишь, не отвечаешь? Я же приказал: постоянно быть на связи.

– Ремонтируемся.

– Что у тебя? Ходовая?

– Нет. По кумполу дали… Башню заклинило. Болванка – под напуск… Засела, гадина, в погоне. Кувалдой выбиваем.

– Быстрей выбивайте! Сейчас в атаку пойдём. Трёхминутная готовность!

И Авдей переключился на частоту командиров взводов средних танков. Один из них не отвечал. Голос другого был тусклым. «Тридцатьчетвёрки» оказались выбитыми наполовину. Погиб командир взвода лейтенант Тарасенков.

– Нелюбин! – вдруг заговорил эфир голосом подполковника Лукашова. – Ну что там у тебя? Все танки сжёг? Докладывай.

– Никак нет, товарищ подполковник! Не все. Только четыре! И одну самоходку! Два тяжёлых и два средних отступили в населённый пункт Бродок!

– Да я тебя спрашиваю про свои! Сколько машин осталось в строю?

– В строю пять машин. Три КВ и две – Т-34. Две «тридцатьчетвёрки» сгорели. Одна повреждена – разорвана гусеница. Безвозвратные потери – четыре человека. Полностью экипаж лейтенанта Тарасенкова. Два других живы. Приступили к ремонту повреждённой машины.

– Кто? Тарасенков? Лейтенант Тарасенков погиб?

– Так точно, лейтенант Тарасенков.

– Как же так получилось?

– На самоходку наскочили, товарищ подполковник.

– Что собираешься делать? Бродок не взял? Не зацепился?

– Нет. Сейчас атакую.

– Вот что, Нелюбин. У тебя там пехота есть?

– Остатки штрафной роты.

– Штрафники? Это хорошо, что штрафники! Сажай их на броню и жди. Сейчас Бродок пробомбят штурмовики. Как только они улетят, атакуй. Подумай, как лучше. В лоб не лезь. Мне лейтенанты ещё нужны! Что ж вы там? Под огонь «фердинандов» на арапа не прите. Твоя задача – зацепиться за село. Зацепиться! А там поддержим. Зацепиться, Нелюбин! Как понял?

– Вас понял. Атакую с пехотой на броне сразу после бомбардировки «горбатых».

– Всё! Конец связи!

Старший лейтенант Горичкин заруливал к штабелям ящиков. Скорее со взлётной полосы. Полк ещё садился. «Илы» плюхались в пыльное облако и вскоре показывались неподалёку, выстраиваясь в ровный ряд. Авиатехники, заправщики и оружейники тут же кинулись к машинам. Начали осматривать плоскости и фюзеляжи. Пулевые пробоины не в счёт. Их латать некогда. Если не повреждены стойки и не перебиты тросы тяг, то и ничего. Мессеров в этот раз наши истребители отогнали далеко, а зениток и вовсе не было. Сейчас предстоял выдел на бомбардировку населённого пункта Бродок.

Перед наступлением в полку зачитали приказ: за каждый уничтоженный тяжёлый танк «тигр» командир экипажа будет представлен к ордену Красного Знамени; за каждую «пантеру» – в ордену Красной Звезды; летающий стрелок – к ордену Красной Звезды за сбитый самолёт противника; в паре с другим стрелком – к медали «За отвагу».

После того как Горичкин был сбит в районе Шатина болота, а потом отряд Воронцова вынес его, раненого, через линию фронта, судьба потаскала лейтенанта и по госпиталям, и по кабинетам и землянкам дознавателей из Смерша. Но в конце концов ему вернули звание и снова зачислили в полк. Правда, какое-то время пришлось помаяться без машины. А потом машины поступили. Прямо с завода. Новенькие, пахнущие клеем и краской, улучшенные Ил-2. В мае ему присвоили старшего лейтенанта и повысили в должности. Теперь он командовал звеном 2-й эскадрильи штурмового полка РГК.

Когда Горичкин в последний раз разговаривал с капитаном Смерша, тот сказал между прочим, что командир отряда, который его вынес с немецкой территории и доставил в медсанбат, воюет где-то рядом, что ему присвоено звание младшего лейтенанта и он командует взводом в штрафной роте. Но подробности о Воронцове он узнал чуть позже. Весной, когда полк проводил операцию подо Ржевом, из запасного полка привезли стрелков. Летающие стрелки Ил-2, как известно, гибнут чаще. И вот прибыло пополнение. Своей машины у Горичкина тогда ещё не было, но уже приказали подбирать бортового стрелка и техника, так как машины со дня на день должны были поступить. Каково же было изумление лейтенанта Горичкина, когда во время сверки списка новоприбывших он услышал фамилию Калюжного.

Горичкин вытянул шею, посмотрел на пополнение: в шеренге действительно стоял его бывший стрелок сержант Калюжный. И тут же услышал голос начальника штаба полка майора Симоняна:

– Горичкин! Ваш стрелок прибыл. Забирайте! Завтра машина прибывает. Так что у вас, лейтенант Горичкин, полный комплект!

Но то, что произошло в следующее мгновение, Горичкин теперь вспоминал со стыдом. Калюжный вышел из строя и заявил, что хотел бы летать с другим пилотом. Хорошо, что майор Симонян не стал вдаваться в подробности, приказал Калюжному стать в строй и записал его в экипаж «девятки». Это означало, что летать им предстоит снова вместе.

– Ты меня сдал в штрафную?! – закричал однажды на него стрелок, после того, как они уже неделю отлетали на штурмовку в район Оленина, что западнее Ржева.

В тот день их основательно потрепали мессеры. Прилетели домой с огромной дырой в правой плоскости и перебитым лонжероном. Спрыгнули на землю, отдышались и посмотрели друг другу в глаза. Впервые за неделю полётов. Оба думали об одном и том же: не вмешайся в схватку пара «Яков», которая буквально отбила их у мессеров, лежать бы им сейчас где-нибудь в болоте на немецкой территории. Если бы при падении остались живы, снова бродили бы по лесам. Но тогда, осенью сорок второго, им повезло. Их вытащил из упавшей машины курсант Воронцов и вывел через линию фронта. Правда, вывел – это слишком легко сказано. Прорываться пришлось с боем. Для Воронцова и его группы он, раненый лейтенант, представлял немалую обузу, но его не бросили. Тащили на себе. Первую операцию Горичкину делали там, за линией фронта. И оперировал его немец. По приказу курсанта Воронцова.

После прорыва лейтенанта Горичкина отправили в госпиталь, на излечение. Врачи, которые осматривали его, сказали, что операция сделана профессионально, что никаких патологий нет.

А сержант Калюжный загремел в штрафную роту…

Снова вылетали всем полком.

– Семёныч, створки радиатора проверил? – окликнул он техника, когда самолёт был уже заправлен, когда оружейники заменили ленты в пулемётах и пушках, подвесили реактивные снаряды и ПТАБы, а финишер побежал в сторону взлётной полосы, указывая флажками порядок взлёта и направление.

– А как же! – махнул рукой Семёныч. – Весь хворост выгреб. Полный порядок. Как вы там летаете… И комэск такой же. Володька сказал, что руку на створках приволок. По брустверам вы там, что ли, ползаете?

Иногда во время штурмовки позиций противника лётчики ходили буквально по головам. Вот и приносили в бронестворках радиатора разные «трофеи».

Володька – это техник командира эскадрильи капитана Тихомирова. Тихомиров начинал войну лейтенантом. Летал ещё на одноместном штурмовике с черенком лопаты вместо ШКАСа.

Горичкину везло. Он ни разу ещё не возвращался домой с убитым стрелком. И сбивали его всего один раз. Второй раз, снова эрликон, влепил ему сразу несколько снарядов. Одним разбил фонарь, другим разнёс радиатор, а третий, к счастью, не взорвался. Они принесли его на аэродром намертво засевшим в правом лонжероне. Тогда они кое-как дотянули. Сели, правда, мимо полосы. Горичкину забрызгало лицо и очки маслом. Ничего не видел. Но всё же самолёт не разбил. Посадил и даже зарулил под свой навес.

Всегда перед вылетом его начинало трясти. Как только раздавалась команда: «По машинам!» – он запрыгивал на плоскость, нырял в кабину и замирал. Команды запустить моторы ещё не поступало. И в эти мгновения, прислушиваясь к ударам крови в висках, он вдруг начинал чувствовать, как дрожат колени. Когда ему удавалось не сосредоточиваться на своём состоянии, дрожь в коленях постепенно исчезала. Но обычно пауза между двумя командами заполнялась тем, что он с ужасом и ненавистью смотрел на свои колени, которые только что не стучали одна о другую. Иногда вместо команды: «Запустить моторы!» слышалось: «Отбой!» Тогда, чувствуя облегчение и усталость, брели в столовую. Гвардейские сто граммов. Наваристые щи. Улыбки подавальщиц… Но чувствовали себя хуже, чем после возвращения из боевого полёта. Ведь полёт не отменён, он просто отложен на более поздний срок.

– Запустить моторы!

«Ну, слава тебе господи», – с облегчением подумал он и включил двигатель. Пропеллер сделал оборот и вскоре превратился в сияющий серебряный нимб.

«Восьмёрка», вздрагивая широкими, как у бабочки, крыльями вырулила на взлётную полосу. Вот уже самолёт побежал, поднимая клубы пыли, тяжело подпрыгнул, но, не осилив бомбогруза, снова пробежал несколько метров, уже легче, невесомо, и вот наконец оторвался от земли, начал набирать скорость и потихоньку задирать нос. Следом за «восьмёркой» и его «девятка» помчалась по пыльной дорожке взлётной полосы. Скорость увеличивается с каждым мгновением. Горичкин отсчитывал секунды, чтобы в нужный момент оторвать машину от земли. Его охватывал азарт полёта. И уже – никакой дрожи в коленях.

В конце взлётной полосы – поле. За полем – лес. Над лесом «Илы» делали левый вираж с набором высоты и занимали место в строю. Каждый своё.

Через несколько минут они были уже над целью.

Рассыпались парами и сразу же пошли в атаку.

Сержант Калюжный крутил головой, внимательно смотрел через солнцезащитные очки на гряду лёгких облаков на западе, на ведомого, который, опустив нос, стриг пропеллером следом и немного левее. Хорошо виднелись перепаханные утренним артналётом и их РСами брошенные позиции немцев, чёрные закопчённые коробки сгоревших танков. А на опушке приготовившиеся к атаке КВ и Т-34. На броню забирается пехота. В тыл бредут раненые. Артиллеристы выкатывают, толкают вперёд лёгкое противотанковое орудие. Навалились всей гурьбой и толкают, толкают. Подносчики следом тащат ящики с зарядами. Всё поле усеяно телами убитых. Лежат в самых невероятных позах. Даже на людей не похожи. Как много, слишком много убитых… Разбросаны по полю, как льняные снопы, которые ещё не успели сложить порядком.

Самолёт задрожал. Начал снижаться в пологом пике. С полным боекомплектом на большее он был не способен. Это не немецкий «лаптёжник», который может броситься на цель почти отвесно. Но у Ил-2 свои преимущества. Под плоскостями мелькнули горящие соломенные крыши, раскиданные жерди берёзовой изгороди, купы ракит и зигзаг траншеи, соединяющей строения. Шевельнулись элероны и опустились ещё круче. Избы внизу сразу приблизились, увеличились в размерах. Стали видны отпечатки человеческих следов на песчаной дороге. Самолёт толкнуло. Вниз ушли реактивные снаряды. Чёрная продолговатая коробка потонула в облаке взрывов. Похоже, что накрыли. Ещё один взрыв, будто запоздавший. Точно, накрыли.

– Ваня! Попал! – радостно крикнул Калюжный, провожая взглядом пылающий багровым пожаром двор. Как будто там взорвалась бочка с бензином.

– Будь внимателен! – тут же услышал он в наушниках. Голос командира был радостным. Он и сам почувствовал, что попал.

Вышли из атаки. Вираж. И вдруг голос командира полка в эфире:

– «Девятка»! «Девятка»! Слышишь меня?

– Слышу, «Десна»! Слышу!

– От деревни – два километра на юго-запад на дороге колонна танков и бронетехники! Слышишь меня?

– Слышу.

– Выходи из боя, выводи своего ведомого, разыщи колонну и атакуй. Как слышишь? Повтори задачу!

– Задачу понял! Выхожу на юго-запад на поиски танковой колонны. – И тут же связался с ведомым: – «Восьмёрка»! «Восьмёрка»! Делай как я!

– Понял, командир! – ответил ведомый.

Внизу блеснула голубой излучиной река. Песчаные берега её сияли. По западному берегу тянулась траншея с окопами для пулемётов и противотанковых орудий. Дорога – правее. Горичкин видит её, мелькающую белой накатанной колеёй за деревьями. Над ней идти нельзя. Во-первых, можно напороться на зенитный огонь. Во-вторых, немцев надо обмануть. Лес рядом, и они тут же могут свернуть с дороги и рассредоточиться, укрыться под деревьями. Тогда атака штурмовиков не будет такой эффективной.

И тут Калюжный увидел две приближающиеся точки. Они возникли над обрезом пологого облака на западе и с каждым мгновением увеличивались, не смещаясь ни вправо, ни влево.

– Ваня! Мессеры! Со стороны солнца! Два!

– Держи их на расстоянии! Колонна – внизу. «Восьмёрка»! Делай как я!

Они ушли от дороги, сделали вираж и тут же легли на обратный курс. Теперь они шли над дорогой. Мессеры кувыркнулись, блеснув на солнце плоскостями, и согласованно, как привязанные, нырнули вниз. Готовили атаку. Калюжный повернул пулемёт, сделал необходимое упреждение и дал две короткие пристрелочные очереди. Одновременно длинная трасса в сторону истребителей ушла от ведомого.

– «Восьмёрка»! Атакуй танки! Моя – зенитка! – скомандовал Горичкин.

Колонна была небольшая: три танка, три бронеавтомобиля и эрликон на грузовом шасси. Зенитная установка шла в голове колонны.

– Фёдор! Держи «мессеров» на расстоянии!

– Они приближаются! Они атакуют!

А внизу уже мелькали коробки танков. Захлопала зенитка, и белые, как толстые шерстяные нитки, трассы прошли рядом с кабиной. Горичкин вдруг почувствовал, что в следующее мгновение он наскочит на них. Он тут же бросил машину в сторону. Трассы пронеслись стороной. Но и пуск он сделать не успел. Пошли на разворот. И в это время, на вираже, их атаковали истребители. Пули ударили по плоскостям. Полетела обшивка.

– Ах вы сволочи! – закричал Калюжный и, мгновенно поймав в прицел поджарое тело «мессершмитта», выпустил в него длинную очередь.

Попал или не попал, пока не понять. Но истребители ушли выше и снова начали перестраиваться для атаки. А это означает, что они успеют произвести ещё одну штурмовку колонны. Теперь надо долбить по всей колонне. Пройтись основательно. Потому что другого случая, такого точного захода на цель мессеры им могут больше не позволить.

Ил-2 задрожал, нагнув нос к земле. Горичкин вёл машину точно над колонной. Нажал на красную кнопку. Пошёл сброс противотанковых кумулятивных бомб. Он засыпал ими и танки, и бронетранспортёры, заполненные плотными рядами касок, и зенитку, и всё, что мелькало и копошилось под ним на дороге. Самолёт, освободившись от груза, пошёл легче и послушнее. Но тут же Горичкин почувствовал сильный толчок, и голос Калюжного в наушниках:

– Горим!

Горим… Что ж, это ещё не конец. Не смерть его окликает. Нет, не она. Стрелок кричит. Его надёжный и опытный стрелок. Лучший в полку стрелок. И то, что Фёдор кричит, что Горичкин слышит его голос, свидетельствует ещё и о том, что они оба живы. Вот только высота… Не набрать им уже нужной высоты…

…Пуля пробила оконную раму, влетела в избу, ударила в грудь гауптману, стоявшему напротив широкой, недавно побеленной свежей извёсткой русской печи. Выйдя под лопаткой, она тут же нырнула назад и сделала облёт двора. Возле хлева, из которого пахло свинарником, сидел на корточках средних лет усталый человек в мундире шютце с нашивкой дивизии «Великая Германия». Пуля ударила ему в руку. Хрустнула перебитая кость. Человек охнул и опрокинулся на спину. Его тут же подхватили другие, сидевшие за стеной свинарника неподалёку. Может, на счастье усталого шютце рядом оказались санитары. А может, просто товарищи. Потом в деревне всё загрохотало. Вспыхнули хаты. В одном из дворов взорвался танк. Сдетонировала боеукладка, и огромный столб огня и чёрного нефтяного дыма ударил в небо. Пуля полетела в поле, по которому мчались к горящей деревне другие танки с десантом на броне.