Глава 4. Чёрная провидица с голубыми глазами
— Василий Кондратьич, скажите, он станет здоровым? — молодая девушка с ребёнком на руках затаила тревогу.
— Как тебя зовут, дочка?
— Валентина.
— Ты вот что, Валя, подумай хорошо, правду знать тяжело бывает.
— Да говорите, как есть. Он у меня один… как муж узнал, что больным сыночек родился, так и бросил.
— Тогда ладно. Крест это твой. На всю жизнь крест. Нет, не выздоровеет. Зато будет у тебя ещё двойня. Девочки. Семья образуется.
Девушка, всхлипывая, вышла с сыном на руках, а уставший Василий сел в кресло.
Каждый приём давался ему тяжело. Люди, прослышав о его способностях, сначала не верили, а потом как пошли, ведь неизлечимо желание людское знать правду.
После лечения профессор Кадочников ещё долго наблюдал за странностями Матвеева. Явно после травмы что-то непознанное произошло с Василием. Он стал различать болезни людей на ранних стадиях, правда, не мог их описать, но это и не всегда требовалось, в большинстве случаев своевременная диагностика позволяла вылечиться «малой кровью». Василия просили записывать всё, что ему приходит на ум. Оказалось, он способен предсказывать некоторые события.
А однажды упросили Василия поехать в столицу, в НИИ головного мозга. Там его ждала целая экспедиция докторов. Сканировали его и вдоль, и поперек, но ничего особенного в мозге бывшего шахтёра не обнаружили.
Попросили продиагностировать несколько человек — но ничего у Матвеева не получилось. Как обрубило. По возвращении домой он чувствовал себя настолько разбитым, что даже не придал сначала значения тому, что именно здесь, дома он может чувствовать людей, но особенно хорошо у него получалось тогда, когда рядом с ним была Маргаритка, его кошка. Умное животное садилось на колени, и тогда Матвеев мог рассказать о чём угодно — и когда дети родятся, и какие болезни одолевают. С тех пор Василий старался из дома не уезжать.
* * *
— Здравствуйте, мне к Владимиру Ивановичу.
Приёмная директора шахты выглядела так же, как и двенадцать лет назад: дубовый паркет, видавший тысячи подошв, неизменные цветы в большущих кадках в углу, секретарь, обставленная телефонными аппаратами, факсами, лотками для бумаг. Всё было, как и в те времена, когда шахта являлась частью его жизни, менялись только модели компьютеров на столе да и лица секретарей.
«Почти ничего не поменялось», — Василий Кондратьевич, прежде чем подняться в приёмную, обошёл почти весь корпус. Ностальгия повела его ноги по лестницам и коридорам знакомого здания. В нарядной — всё та же белая плитка, старенький микрофон за трибуной и горящие через одну лампочки. «В наше время было всё основательней…», — Кондратьич расстроился. Бывшая столовая превратилась в руины. Её развалины, слева от главного здания, добросовестно разбирали на кирпичи все, кому не лень. Что теперь о работягах думать, теперь важно только одно — прибыль. Бесконечные реорганизации, новые концепции и веяния порядка не добавляли.
— Вы договаривались о встрече? — несколько удивлённым голосом спросила секретарша.
— Он меня примет, — тоном, не допускающим сомнений, произнёс Матвеев.
— Как о вас доложить?
— Матвеев. Василий Кондратьевич.
— По какому вопросу?
— По производственному, — Кондратьич сам себе улыбнулся в душе, настолько убедительным получился его ответ.
Секретарь проделала какие-то хитрые манипуляции с кнопками на пульте, и трубка дала добро.
— Проходите, Владимир Иванович вас примет.
Громадный директорский кабинет напоминал о былой славе предприятия. Грамоты и дипломы занимали одну из стен, за спиной директора возвышалась советского производства мебельная стенка, между стеклянными дверцами которой скромно, в углу притаилась дверь в комнату отдыха. В своё время наличие её говорило о статусе хозяина.
На столе слева были разложены громадные распечатки чертежей, планов выработок и всякие другие, непонятные простому, не имеющему отношения к горному делу человеку документы.
Уставший, слегка растолстевший, но сохранивший былую подвижность, Лукьянец разглядывал из-под слегка затемнённых очков Матвеева, явно пытаясь вспомнить, как зовут гостя. Набухшие веки и мешки под глазами свидетельствовали о нелёгких перипетиях и непростом ритме жизни директора, не изменявшего традиционному деловому стилю одежды — добротный, но не самый дорогой костюм, галстук. Только часы выдавали его начальственный статус.
— Василий Кондратьевич, если не ошибаюсь? — Лукьянец встал из-за громадного стола и, подав руку, вернулся на своё место.
— Так точно, Владимир Иванович, приятно, что помните.
— Как же, как же, легенды ходили, что большего везения ни у кого на шахте не было.
— Присаживайтесь, с чем пожаловали?
— С предложением.
Директор молча кивнул и внимательно посмотрел на собеседника.
— В течение недели, максимум четырёх дней, на шахте произойдёт выброс.
Лукьянец перестал постукивать карандашом по столу — эта давняя его привычка выводила из себя всех его многочисленных начальников.
— На чём вы основываетесь?
— Это тяжело объяснить. Я точно знаю, могу даже место показать.
— Пройдёмте, — директор подвёл Василия к чертежам выработок.
— С тех времён, как я спускался в шахту, много воды утекло. Прошли уже наверняка гораздо дальше. Что находится под Куренёвой балкой?
Директор надел очки и принялся изучать схему.
— Это здесь. Новая выработка, горизонт 816 метров, лаву скоро запустим.
— Там опасно. Вот там и произойдёт выброс.
— Василий Кондратьевич, вы меня озадачили. Такие утверждения должны быть обоснованы. Каковы ваши аргументы и предложения?
— Я знаю, что это будет там. На поверхности чувствую. И Маргаритка моя беснуется, когда в балку её ношу.
— Маргаритка? Это ещё кто?
— Это моя кошка. Можете, конечно, меня странным считать, не вы один такой, но это правда.
— Да, наслышан я о ваших способностях, но вы ведь радикулиты лечите, а не в НИИ работаете.
— Нужно остановить работы по запуску лавы, там будет выброс метана.
— Интересно… Как вы представляете себе остановку работ? Шахта напичкана датчиками, аппаратурой на миллионы гривен, а я должен остановить производство потому, что кошке на поверхности стало плохо? Не смешите.
— Она об этом даёт знак только мне. Я не могу это объяснить, но когда я с ней, мы вместе…
— Василий Кондратьевич, лично я отношусь к вам с большим уважением. Но безопасностью в выработках занимаются серьёзные научные организации, а наша задача — вовремя отреагировать, ваши же аргументы — по крайней мере — странны. Сейчас модно быть прорицателем, вон их сколько на телевидении, но там хоть как-то это изучается, эксперименты ставят разные, а вас я там что-то не видел.
— Ни к чему мне эти столицы. Я только вместе с кошкой могу помочь, а она не любит переездов, сами понимаете — живность домашняя.
— Василий Кондратьевич, спасибо, мы примем к сведению ваше беспокойство, спасибо ещё раз.
Разговор был окончен.
Матвеев, опёршись на палочку, тяжело поднялся со стула и направился к выходу. Уже перед дверью, словно в отместку упрямому директору, он повернулся и резко бросил:
— Будете у доктора — почки посмотрите. В правой — камень у вас, на днях выйдет. До свидания.
Дверь закрылась, и Кондратьич поковылял прочь.
* * *
— Нет, я не хочу никого ни видеть, ни слышать. В конце концов, уже начало восьмого, все нормальные люди давно дома, жуют пельмени, пьют чай на кухне под абажуром и смотрят по телевизору, как извергается очередной вулкан где-нибудь в Исландии, и радуются, что это далеко от их пятого квартала, — весь этот монолог Иван хотел высказать секретарю Юле, но прозвучал он в пространство, поскольку Юлю он отпустил ещё полтора часа назад. С охраны передали, что его давно ждёт пожилой мужчина, как он сообщил, по экстренному государственному делу. За время работы директором телестудии Иван навидался таких типов с суперважными сообщениями. Было в их облике что-то общее, и приходили они всегда, как им казалось, с потрясающими новостями. В основном это были очевидцы НЛО или различного рода инопланетных представителей. Попадались и непризнанные авторы мировых открытий, типа вечного двигателя или квадратуры круга. Таких людей Иван делил на психически ненормальных, слегка болеющих навязчивыми идеями и просто зануд, которым необходимы общение и внимание.
Человек, возникший в кабинете, внешне не подпадал ни под одну из этих категорий. Пожилой, невысокий, лет пятидесяти пяти, в простом неновом, но аккуратном сером костюме, он решительно вошёл и резко протянул руку навстречу привставшему Черепанову.
— Шахтёр, Василий Кондратьевич Матвеев, — глуховатым негромким голосом представился настойчивый посетитель.
«Чапаев», — хотел подправить его Иван, поскольку вошедший внешне походил на киношного Василия Ивановича в исполнении артиста Бабочкина — узкое лицо, тонкие губы, зачесанные назад волосы и главное — лихие усы, пусть не закрученные кверху, но такие же густые и броские. Эта аналогия немного подняла настроение Ивану, и он уже без неприязни человека, которого оторвали от дел, приготовился выслушать непрошеного гостя.
— Черепанов Иван Сергеевич, но просьба, учитывая позднее время, уложиться в пять минут. У меня ещё масса дел, а завтра я уезжаю в… — Иван подыскивал формулировку, — в рабочую командировку.
— Быстро не получится, — уверенно и даже как-то по-хозяйски произнёс Матвеев, — я вас уже почитай неделю вылавливаю. Всё никак не застать, потерпите уж и вы чуток. Дольше, чем надо, не задержу. А дело у меня важное. Речь идет о жизнях многих людей — наших с вами земляков, шахтёров.
— Если вы об улучшении условий работы или о повышении зарплат и выплат по регрессу, то мы уже делали об этом серию репортажей, — перебил «Чапаева» Иван, — и продолжаем отслеживать тему. Ею занимаются в отделе документалистики, и завтра приходите туда, к редактору Олегу Григоренко.
— Не об этом. Что ж я, не понимаю, по какому делу куда ходить? Вас, Иван Сергеевич, в нашем городе каждая собака, извините, знает. И как депутата, и как человека. Вы тут выросли и тут остались. Не польстились на столицы. И не скурвились, как многие ваши коллеги. Поэтому я и пришёл к вам, а не к кому другому.
Хоть Черепанов считал себя и не падким на лесть, «лещ», брошенный Матвеевым, всё же приятно его задел.
— А дело мое серьёзное, — не меняя тональности, произнёс гость, — завтра-послезавтра на шахте «3-я Глубокая» должен произойти взрыв. Её срочно надо остановить и людей вывести.
— Ничего себе, сообщеньице, — Иван посмотрел на гостя более внимательно. Неужели тот из категории «немного больных навязчивыми идеями»? А с первого взгляда не похож был. Что ж, не повезло, теперь надо сделать вид, что сообщение заинтересовало, и вежливо выпроводить или лучше перенаправить на кого-нибудь другого этого знатока — Чапаева.
— Конечно, это важные сведения, — медленно, как бы подбирая нужные слова, начал Иван. — Но лучше сообщить в милицию или СБУ. Рассказать о террористе, и пусть они примут к нему соответствующие меры, обезвредят, арестуют, и дело с концом. Ведь откуда-то вы узнали о предстоящем взрыве, не придумали же сами?
— Нет, не придумал, — теперь уже Матвеев внимательно смотрел на Черепанова. — И в милиции уже был. И с директором шахты Лукьянцом Владимиром Ивановичем встречался. В милиции выслушали — посмеялись, а Лукьянец не понял или не захотел понять. Но люди-то, люди погибнут! На вас одна надежда, может, вы их сумеете убедить, что шахту надо остановить.
«Тяжёлый случай, — подумал про себя Иван. — Быстро отделаться не удастся, старичок прилипчивый, настырный, пропал вечер…»
— То есть их не убедили ваши аргументы, — вежливо и обречённо продолжил Черепанов, — но если не убедили таких компетентных людей, то, может быть, ваши страхи преувеличены и ничего не случится? Вам-то о взрыве кто сказал?
— Так кошка и сказала, — Матвеев, казалось, был удивлен тупостью Ивана, — кошка. Вернее, не сказала, конечно, — он уловил недоумённый взгляд Черепанова и поправился: — своим поведением показала. Нет, вы не думайте, я с ума не сошёл. Просто кошка у меня такая — чувствует заранее катаклизмы в земной коре. А в остальном кошка как кошка, даже мышей ловит.
И в последнее время она себя тоже тревожно ведёт, особенно в том месте, где лава шахтная проходит. А это верный знак — быть беде.
— Погодите, — Иван вдруг вспомнил разговор с ликвидаторами аварии на Чернобыльской АЭС годовой давности, когда они по традиции вместе отмечали очередную дату той страшной трагедии. — Я что-то слышал от ребят о человеке, который после перенесенной аварии на шахте тонко чувствует поведение животных, иногда видит внутренние органы и даже диагностирует некоторые болезни. Не вы ли?
— Может, и я, но мои возможности по диагностике и лечению несколько преувеличены. Действительно, я пытался и даже помог нескольким чернобыльцам определить недуги. Они вовремя обратились к врачам, и те всё подтвердили. Но для таких дел необходимо медицинское образование, которого у меня нет, да и людей я чувствую хуже животных, уж не знаю почему. А вот поведение своей кошки Маргариты могу «расшифровать», особенно когда она обостренно чувствует опасность.
Я это и милиции объяснял, они до конца слушать не стали. Мол, и так много дел, а тут тоже ещё, банда «Чёрная кошка» нашлась. Посмеялись и выпроводили, иди, говорят, в Академию наук с такой кошкой, пусть её там изучают. Но вы-то наверняка слышали, что животные могут предсказывать разные катастрофы — рыбки аквариумные, жабы, грызуны, кошки? Вы-то должны знать!
То, что многие животные чутко реагируют на предстоящие сейсмические события, реагируя на изменения электромагнитного поля земли, Иван знал. Когда-то они даже делали об этом передачу и подбирали статистику таких случаев. Он вспомнил, что самым чувствительным предсказателем считалась кошка, но сейчас вечером, в преддверии отпуска даже вспоминать это, не то что заниматься, не хотелось. Да и ради чего? Конечно, старичок ненормальный, а вдруг — нет? И тогда, если не принять меры, погибнут люди. И простить этого Иван себе не сможет никогда, и никакие «отмазки» про шизофреников не пройдут. В чём-то каждый из нас является шизофреником, вспомнил Черепанов выступление какого-то московского профессора психологии. Но кто может быть судьей и вправе ли им быть, особенно в таком случае? Эх, как не вовремя появился этот оракул! Уже завтра Иван бы спокойно собирался на острова, предвкушая две недели прогулок, дайвинга, джина с тоником на пляже, смуглотелых красавиц… Впрочем, тут можно губы не раскатывать, Ольга будет чётко бдить его, Ивана, нравственность. Если, конечно, их отношения можно считать хоть немного нравственными. Впрочем, он опять отвлёкся.
— Хорошо, — вслух размышлял Черепанов, — допустим, я попробую убедить Лукьянца остановить шахту и вывести людей. Но у меня должны быть веские основания, а вместо них — только ваши «кошачьи рассказы». Тем не менее я попробую. Оставьте номер телефона и ждите моего звонка. Большего пока не обещаю.
Когда за Матвеевым закрылась дверь, Иван решил освежить свои знания и проверить слова Василия Кондратьевича. Он нашёл по поисковику в Интернете несколько материалов на нужную тему и начал читать, даже увлёкся, несмотря на позднее время. Статьи слова «Чапаева» частично подтверждали.
Многие специалисты подтверждали уникальные способности животных предвидеть землетрясения.
Жители сейсмоактивных районов давно заметили необычность поведения животных перед землетрясением или извержением вулкана. Известно более семидесяти видов животных, которые могут чувствовать приближение катаклизмов.
Поведение животных учёные делили на два типа. Первый тип — эмоциональное изменение: животное тревожится, дрожит. Чаще всего это связано с землетрясением небольшой амплитуды или когда эпицентр толчков находится на значительном расстоянии.
Ко второму типу поведения относили целенаправленное поведение, когда животные покидают насиженные места и стремятся уйти. Благодаря такой чувствительности они успевают покинуть район бедствия ещё до начала извержения вулкана или землетрясения.
Выявляя группы самых активных животных-предсказателей, учёные делали оговорку: возможно, что и другие представители фауны не менее чувствительны. Однако за домашними животными человек наблюдает чаще, поэтому считается, что именно собаки, кошки, лошади, овцы и домашние птицы быстрее других реагируют на приближение катастроф.
Учёным удалось выяснить, что животные способны предсказывать землетрясения, сила которых составляет от четырех баллов и выше, но при этом не все представители даже одного вида одинаково точно могут делать это: кто-то реагирует на изменения биополя земли быстрее, кто-то — медленнее. Как правило, приближающуюся природную катастрофу могут чувствовать лишь те животные, которые находятся в радиусе 100 километров от эпицентра.
Часто живые существа реагируют на сейсмическое событие неоднозначно: то начинают метаться, то затихают, прислушиваясь к тому, что происходит внутри земных недр. Специалисты отмечали, что животным редко удается предугадать землетрясение ранее, чем за сутки. Однако некоторые чувствовали приближение стихии за несколько дней и даже недель. Перед катастрофой животные чувствуют перемены в окружающей среде. Учёные выделяли несколько факторов, изменение которых перед и определяет аномальное поведение животных. Это состояние электромагнитных полей, звуки, выходящие из недр, газы, электростатический заряд аэрозольных частиц.
О кошках же Иван вычитал следующее. Наши ласковые ленивцы перед землетрясением кардинально меняют поведение. Начинают метаться по комнате, скрести когтями двери, в общем, пытаются любым способом вырваться из помещения. Но это одна линия поведения. Другие кошки могут, наоборот, забиться в угол и громко мяукать, обращая на себя внимание. Кошки-матери прячут своих детёнышей. А самые чувствительные кошки покидают жилища за несколько дней до землетрясения и только после него возвращаются к хозяевам.
Аномальные факты поведения кошек зафиксированы практически во всех сейсмоактивных точках мира. Газеты неоднократно раздували сенсации, когда кошки спасали жителей города. Может, всё это было и преувеличено, но Иван решил, что теория имеет полное право на существование. А посему списывать слова Матвеева на навязчивую идею, тщательно не проверив, нельзя.
Когда-то давно он подарил Марии кота. Пушистого, толстого, персикового цвета. Новый член семьи быстро стал любимцем и занял главенствующие позиции в доме. Когда Семён — так его назвали по общему согласию — начал подрастать, Иван понял, что перестал быть в доме главным. Сёма получал первым еду из рук хозяйки, ему достались все внимание и ласка. Наглец имел даже иной раз неосторожность среди ночи располагаться на одеяле между Иваном и Марией, при этом мурчал, как трактор, и утаптывал передними лапами себе место. Не проснуться, когда по тебе топчется пять килограммов шерсти, было невозможно, но любимцу всё прощалось.
Когда перс подрос и пришла его пора показаться миру во всей красе, на первой же выставке они заработали медаль. Мария была на седьмом небе, а жизнь Семёна превратилась в сказку. Черепановы стали знатоками фелинологии, вступили в клуб, где Иван познакомился с Аликом Медведовским.
— Алик, привет! — На другом конце провода собеседник был несказанно удивлён.
— И вам здрасьте, какими судьбами, Иван Сергеевич, опять кошечка понадобилась?
— Да нет уж, спасибо, хочу проконсультироваться с тобой как с лучшим кошковедом. Мы передачу готовим о сверхъестественных способностях кошек.
— О! Это моё больное место — только мало кто верит, что такое возможно. Приезжайте, Иван Сергеевич, у меня есть что показать.
Через некоторое время Иван и Алик пили чай в подсобке зоомагазина, который обеспечивал куском хлеба исследователя кошачьих характеров Алика Медведовского.
— Знаете ли, Иван Сергеевич, нет животного, более неизученного, чем кошка, — хозяин кабинета достал папку и стал развязывать тесемочки.
— Здесь у меня такой трактат появился — я ездил в Египет на конференцию. Пирамиды, знаете ли, тайны…
Папка легла на стол, и Черепанов увидел перед собой фотокопии древних трактатов.
— Исполнено на папирусах, — Алик принял позу подающего надежды ученого, слегка потирая подбородок с озадаченным видом. — Благо, в среде египетских фелинологов есть и люди, занимающиеся историей профессионально. Так вот, эта история описана от имени свидетеля, принимавшего участие в тех событиях. Достоверно неизвестно, вымысел это либо правда, пока ни один египтолог не дал четкого заключения. Рукопись перевели совершенно недавно, работа заняла очень много времени. Почитай, Иван Сергеевич, там по твоей теме много интересного.
В начале исторического периода, именуемого Средним царством, Египет вырос в могучую державу. Основой этой державы являлись и зерновые хранилища. Пока они были наполнены, страна могла спокойно пережить возможный разлив Нила. Вот это и был звёздный час кошки — истребителя грызунов. Практическое значение кошки в Древнем Египте было так велико, что именно в этот период её стали считать священным животным. Египтяне обожествляли кошек, видя в них существ, способных воплощать в себе образы конкретных богов. Облик огромного кота принимал великий бог солнца Ра, победивший Апопа, змея тьмы. Иногда Ра называли Великим Котом. Его поединок со змеем тьмы художники изображали так: одной лапой кот придавливает голову змея, а в другой держит нож. Ну и кроме практической пользы, без сомнения, есть ещё и что-то непознанное, неразгаданное в каждой «миу»…
— В чём?
— В ком! «Миу», или «мау» — на древнеегипетском и значит «кошка». Мау значит зрячий. Кошка видит в темноте. Кошка смотрит, зрит сквозь темноту. Кошка видит то, что не видят другие звери и люди. Нет, недаром древние египтяне так почитали кошек. Они умели сосуществовать с ними, а взамен получали тайные знания. Хотя я не думаю, что речь идет именно о знаниях. Скорее всего, это не сами знания, а способность их добывать. Видеть то, что не дано видеть всем.
— Экстрасенсорика? — Иван не отрывал глаз от текста.
— Не могу сказать точно, четкого определения нет. Кошка помогает человеку раскрыть свои нерядовые способности. И ещё интересно — такая кошка сама делает выбор, кого из людей она осчастливит высшим знанием. Она делает этот выбор по каким-то только ей известным критериям, она из тысяч людей выбирает одного.
— И потом его учит предсказывать?
— Прочти перевод, Иван Сергеевич, и сам всё поймешь.
Дома Иван посвятил себя древнеегипетским историям, и теперь он был уверен, что Матвеев — не сумасшедший старик, но один из тех странных людей, которым действительно дано нечто, неизвестное остальному человечеству.
И завтра же придется поговорить с директором шахты и попытаться как-то объяснить ему ситуацию. А что такое закрыть, хоть и на время, исправно работающую лаву и вывести на поверхность, оставив без работы более пятисот человек, Иван прекрасно понимал. А если предсказание Матвеева не подтвердится, кто покроет убытки Лукьянцу? Черепанов, Матвеев, его кошка? У Лукьянца есть план по отгрузке, ответственность перед Министерством, и он прилично рискует, если информация не подтвердится. Хотя, если случится взрыв, он рискует не меньше! Ладно, завтра с утра визит на шахту, записал в ежедневник Иван и собрался на выход. Он и не заметил, что на часах было уже около двенадцати, и даже острое чувство голода, еще полтора часа тому назад буквально съедавшее его, отпало само собой.
* * *
С Владимиром Ивановичем Лукьянцом Иван созвонился с самого утра. Знакомы они были давно. Встречаясь на сессиях горсовета, они частенько вспоминали те лихие дни, когда волею новых властей случайно оказались в одной камере предварительного заключения при переделе власти по сфабрикованным материалам. Хорошо, удалось разобраться, но через какие приключения при этом пришлось пройти Черепанову, прямо хоть книгу пиши. В такой переплет он тогда попал, что если бы не природная стойкость и чернобыльская закалка, старые друзья да товарищи по партии, вряд ли продолжил он сегодня свою журналистскую и прочую деятельность. Ну да дело прошлое…
Ради такого визита Черепанову пришлось подниматься спозаранку. Принял его Лукьянец в 7 утра, перед планёркой. Седой, с маленькими, как буравчики, глубоко посаженными глазами, с которых, казалось, никогда не смоется чёрная угольная пыль, невысокий Владимир Иванович, как из ниши, из большого кресла привстал и протянул руку навстречу Черепанову.
Лукьянец возглавил шахту «3-я Глубокая» в разные времена. В годы перестройки шахта растеряла почти всё, что накапливалось десятилетиями. Аварийность, безденежье, невыплата зарплаты, забастовки — эти беды преследовали всю угольную промышленность… Новый директор смог обеспечить ежегодный прирост угледобычи. Лукьянец настойчиво внедрял передовые технологии, переоборудовал очистительные и подготовительные забои, обновил шахтный транспорт. Был разработан инвестиционный проект, привлекший средства на строительство нового блока.
Все эти подробности Иван вспомнил ещё ранним утром, во время бритья. Совсем недавно они готовили документальный фильм об «угольных генералах» и их хозяйствах, и подробности в памяти Черепанова были ещё свежи. Тем более о Лукьянце — человеке уважаемом, полном кавалере нагрудного знака «Шахтерская слава».
Две-три общие фразы, и Иван подробно пересказал Владимиру Ивановичу всё, что узнал от Матвеева, добавив информацию, которую «накопал» сам. Получилось убедительно. Хотя подкрепить фактами рассказ «Чапаева» было нельзя.
— И ты хочешь, чтобы на основании этого полумистического прогноза я остановил шахту? — Лукьянец внимательно посмотрен на Ивана, — ты ведь не Матвеев и хорошо понимаешь, чем это чревато. Допустить убытки на сотни тысяч, тем более в сегодняшнем моём положении. Слышал ведь, как новое руководство Минугля меня любит? Только причину дай для увольнения, тут же подпишут приказ. Это несмотря на все мои регалии, хотя кто на это сейчас глядит? Да был у меня твой шаман.
— Но ведь на другой чаше весов — люди. Владимир Иванович, не мне вам об этом говорить.
— Иван, ты же мою биографию знаешь, я не с завхоза продуктовой базы на это место сел. С 17 лет в шахте, считай, все ступеньки прошёл, и что такое жизнь шахтёрская, по себе знаю. Сам трижды в аварии попадал. Но, — Лукьянец сделал большую паузу и полез в кипу бумаг на столе, — вот последняя сводка службы инженера по технике безопасности. Ни один аварийный параметр не находится за пределами нормы. Ни о-ди-н! Так кому мне верить: твоим предсказателям или моим приборам и специалистам? Да, техника у нас не самая новая, да, на что-то мы закрываем глаза, когда надо гнать план, но безопасность людей блюдём. Иначе бы я с тобой на эту тему даже не разговаривал. В своё время этот Матвеев был одним из немногих, кого спасли после взрыва метана. Я его хорошо помню. Характеризуется положительно, нарушений не имел и всегда был нормальный. Но, может, пришло что-то в голову ветерану, хотел о себе напомнить, что ли. Ты с ним беседовал, как он?
— У меня он не вызвал негатива, на вид адекватный, почему я и пришёл к вам, хотя сам в цейтноте — сижу на чемоданах, отпуск срывается.
— Да я тоже слышал о телепатических или каких там способностях этого Матвеева, слышал. Некоторые охотники, мои друзья, даже брали его в кинологические клубы, когда покупали там себе собак для охоты. И действительно, как старый и опытный охотник тебе говорю — собаки, которых он посоветовал, работают на дичь отлично. Сам убеждался.
— Вот видите, значит, есть основания прислушаться, чувствует он животных!
— Знаешь, что я вспоминаю? Когда мне было лет двадцать и я работал ГРОЗОМ на шахте имени Стаханова, один старый шахтёр рассказывал нам, пацанам, легенду. Мол, жила у них в лаве почти ручная крыса, которая умела предсказывать беду. Хлопцы её даже подкармливали частенько и имя дали. Так вот, она перед взрывом прибегала к ним, еды не брала, а прыгала и визжала, как бы предупреждая. И несколько раз после этого ребята не спускались в лаву, где действительно происходил взрыв.
— Да что вы? — Иван даже привстал, — бывает же, видите. И как же они назвали её — Чип, Дейл?
— Твои Чипы и Дейлы всего десять лет как появились, — улыбнулся Лукьянец. — Варварой её ребята называли, а нежно — Варюшкой. Только недолго она прожила, опять же по рассказам, погибла при очередном взрыве. Во всяком случае, после аварии её не видели. Ну да мы отвлеклись. На какое число твой Матвеев прогнозирует взрыв?
— Ну как он может совсем точно сказать, у кошки, что ли, спросить? По его наблюдениям, взрыв должен произойти на вашей шахте, место он указал довольно точно, на днях.
— Значится так. Лети себе на острова, грей чего у тебя замёрзло и местных дам ублажай. Или со своим самоваром в Тулу едешь? Стареешь, брат, хоть по тебе и не скажешь. А я с нашими по безопасности всё еще раз проверю и на эти два дня, под свою ответственность выработку закрою. Остаётся придумать, под каким соусом это преподать. Не говорить же про кошку. А то свои засмеют или за ненормального примут. Проведём там внеплановую установку новых датчиков и лаву подчистим. Это благо, что конец месяца и план уже дали. Так своему предсказателю и передай, а сейчас на планёрке до бригадиров и мастеров доведу, — он что-то пометил на длинном и испещренном заметками планере.
— А ты за меня там, на Борнео, разок отметься по интимному делу, если будет оказия, или на худой конец, — Лукьянец озорно прихохотнул, — пусть тебя местные красотки отмассируют по полной программе, они там знают, где и как. Я когда был в Таиланде, глаза разбегались: на всех пляжах такие умелицы по части поднять всё, что давно залежалось. Я старый дурак, как и ты, с семьёй туда припёрся, так весь отпуск жалел об этом и думал, как хоть на один сеанс сорваться. Но жена чётко следила, чувствовала, как твоя кошка перед взрывом, — если сорвусь, то не остановить. Ну ладно, дуй навстречу хорошим делам, счастливчик.
От Лукьянца Иван уходил успокоенный. Правду ли, неправду говорил Матвеев, но они с Владимиром Ивановичем своё дело сделали.
А директор шахты на планёрке так и не вспомнил о данном Черепанову обещании.
Василию Кондратьевичу Матвееву Иван отчитался с чистой совестью. Тот долго благодарил, но Черепанов его уже не слышал, спешил домой. До отъезда в Киев оставалось четыре часа, и в полной боевой раскраске Ольга уже нетерпеливо вышагивала по комнате, как пантера перед решающим прыжком. У порога стояли упакованные нарядами сумки.
— Фёдор, дело есть!
Фёдор Будыка, заслышав лай собаки, нехотя плёлся в сторону калитки.
Много лет прошло с тех пор, как Василий разбил его надежды жениться на Ольге, но старая обида стояла стеной между соседями. Сам Фёдор обзавёлся семьёй, родил двух сыновей, и те, следуя поселковой традиции, тоже вынуждены были пойти по стопам отца — работали в шахте.
— Шо ты хотел?
— Зайди ко мне, разговор есть.
— У тебя маслом не намазано, нечего мне по гостям ходить, работы много.
— Зайди, говорю. Того стоит.
Через некоторое время Фёдор, накинув пиджак, приплёлся к соседу.
На столе в летней кухне Василий выставил банку домашних солений и бутылку водки. Два гранёных стакана стояли рядом, ожидая своей неминуемой участи.
— Садись, я давно хотел с тобой поговорить, а тут повод подвернулся.
— Ну?
— Подожди, давай выпьем.
Василий налил по половинке и протянул стакан соседу.
— Давай Ольгу помянем… Сегодня годовщина очередная у неё…
Фёдор молча взял стакан и выпил, не чокаясь.
— Может, и лучше, что оно так вышло… — Фёдор вспомнил свою первую любовь, и голос его задрожал. — Любила она всё же тебя, а не меня…
— Давай уже заканчивать с этой историей, Фёдор. И Ольги давно нет, а ты всё не по-соседски как-то. Она так решила, так и вышло. Ты же семьёй обзавёлся, сыновья вон какие…
— Да, а ты вот один остался, ну дочь — та не в счёт, она теперь городская. Смотрю на неё — статная, как Ольга, красивая такая же…
— Ну что, мир, сосед?
— Я ещё не решил. — Фёдор был не из тех, кто забывал обиды бесследно.
— Федя, а твои — в какой лаве работают?
— На юго-западной. Её скоро запускать будут. Петруха говорил, комбайн там новый совсем, повышенной производительности, монтируют сейчас. Уже и забыли, когда шахта новые комбайны получала.
— Скажи сыновьям, чтобы не ходили на работу неделю.
— Чего? — Фёдор уже освоился и жестом попросил подлить ещё.
— Пусть возьмут отгулы или в отпуск уйдут, так лучше будет.
— Что ты мутишь, сосед? Говори как есть. У них семьи, кормить надо, а отпуска уже отгуляли.
— Нехорошее предчувствие у меня, Фёдор, боюсь — сбудется.
— Да что сбудется? Тебя слушать, аж мурашки по коже…
— Взрыв будет в лаве. Скоро.
— Типун тебе! — Фёдор перекрестился и отмахнулся от соседа, как от назойливой мошкары.
— Точно тебе говорю. До воскресенья будет. Ходил с Маргаритой по окрестностям, смотрел, где как она себя ведет. Уж больно умная кошка. Когда она рядом, мне и думается легче. Кажется, она мне помогает. И я ей помогаю. Когда мы вместе, я могу лечить лучше. Так вот, когда мы в балке были, мне так не по себе стало… И Маргаритка волнуется, уши прижала, ко мне в ноги лезет, ни на шаг не отходит, как будто тревожит её что…
— Ну и?
— Под балкой новая выработка проходит. Послушай меня, старого дурака, хоть раз, скажи сыновьям, пусть до воскресенья повременят с работой.
— Да ладно, чего ты так разволновался. Попробую. Только они в эту ересь не поверят.
— Дело твоё, я предупредил.
— Говорили, что ты странный стал после той аварии, а я и не верил особо. А сейчас сам вижу …
— Не дай бог, конечно, но потом благодарить будешь.
* * *
Принеся Лукьянцу в палату ноутбук, который попутно выполнял и функцию телевизора, и домашнюю еду, его жена невольно попала на импровизированное совещание.
Уже второй день, как он слёг с почечными коликами и незлым тихим словом вспоминал Кондратьича.
На следующее утро после разговора с Черепановым после селекторного совещания директора прихватило так, что он не знал, куда деваться от незнакомой до сих пор резкой боли.
Экстрасенс хренов! Знаток горного дела! Как можно и в почках разбираться, и будущее предсказывать? — зло думал Лукьянец о Матвееве.
После того как в отделении доктора успокоили боль, Лукьянец позвонил своему заму и велел явиться к нему вместе с главным инженером.
Сергей Леонидович Попов, главный инженер шахты, представлял поколение советских прагматиков, которые никаким рассказам об экстрасенсорных способностях не верили. Он был закоренелым материалистом, и даже светлый праздник Пасхи для него являлся не более, чем дополнительным выходным.
— Как вас не вовремя прихватило, Владимир Иванович!
— А болезнь никогда не бывает вовремя. Как у нас дела? Как идет монтаж комбайна?
— Всё по графику, пока не отстаём, работаем в три смены.
— Леонидыч, есть дело.
Попов внимательно смотрел на директора.
— Ты послушай, а потом скажешь своё мнение.
— Хорошо.
— Помнишь Матвеева? Его когда-то первым из-под завала вытащили?
— Да, он меньше всех пострадал, я мастером был тогда.
— Так вот, этот самый Василий Кондратьевич пророком заделался. В народе слава о нём пошла, якобы и лечит, и предсказывает, просто Кашпировский.
— Слышал такое, но вы ведь знаете, как я к шарлатанам отношусь.
— Да я тоже так думаю, но вот в чём дело… Он был у меня в пятницу. Обещает выброс в новой лаве.
— И скоро?
— По его расчетам, что до воскресения.
— Владимир Иванович, я всё понимаю, но…
— Ты не горячись, Леонидыч. Я его тоже сначала не послушал. А он напоследок ненавязчиво так сказал, мол, почечка барахлит, товарищ директор, готовься, скоро начнётся.
— И вы поверили?
— А где я сейчас, Серёжа?! Это нефрологическое отделение, понимаешь? Тут только почки лечат!
Попов несколько смутился от своей непонятливости, но ещё не разобрался, куда клонит директор.
— Скажи, инженер, если сейчас идём по графику, после воскресенья сможем наверстать упущенное время?
— Вы хотите остановить работы?! — Попов искренне удивился.
— Да, хочу. Сомнение меня гложет, а вдруг он прав окажется?
— И как он об этом может знать?
— Я не понимаю, как, он сам тоже бред несёт про кошку какую-то, про предчувствия. Не знаю. Но сомнение во мне всё же поселил.
— Как скажете. Если дней пять простоим, то потом наверстаем — больше никак нельзя.
— Леонидыч, ты придумай для министерства благовидный предлог, может, с техникой безопасности что-нибудь, не мне тебя учить. Давай послушаем в этот раз Матвеева и заодно проверим, какой он экстрасенс.
