ключи мары
Я снова видел мир сквозь ее огменты. Все было как прежде – только я зашел с другой стороны стены, разделявшей ее айфак на сетевую папку и сейфер. И у меня уже не было выхода в сеть. Айфак в этом смысле надежнее тюрьмы. Умная, осторожная – и, несомненно, крайне опасная женщина.
– Здравствуй, Порфирий, – сказала Мара и улыбнулась. – Ну и как тебе?
Теперь я увидел, что она хранит в сейфере. Это были…
Те самые три папки, про которые она мне рассказала. Рим, Голливуд и гусары. Еще имелось несколько мелких папок с ее виджетами, любовными нарядами и интимными подпрограммами – все то, что обычно прячут в сейфере.
Айфак был почти пуст – он напоминал новую квартиру, куда только что завезли типовую мебель. Никаких особых секретов.
И никакой Жанны.
– Порфирий, – сказала Мара, – я хочу, чтобы ты оделся как для встречи с жиганом. С реальным жиганом. Во все самое парадное.
– Зачем?
– Ну я так хочу, милый. Давай поиграем…
Я упоминал, кажется, что для общения с жиганами у нас есть специальный наряд – Полицейское Управление в свое время заказало его дизайнеру с тюремным опытом, понимающему, чего именно хочет целевая группа. Это двубортный мундир с аксельбантом на груди и брюки с широким лампасом. Добавьте галстук с орлом и бриллиантом, шинель с красной подкладкой, лайковые сапоги, расшитую золотом фуражку с преувеличенно высокой тульей – и у вас сложится картина.
Все это, наверно, приятно попирать ногами, когда внутренний конфликт с законом, как спартанский лисенок, грызет лихому человеку грудь.
С целью укрепления психологической достоверности на переодевание отведено целых тридцать секунд, в течение которых меня не видно (иначе даже под транскарниальной шапкой мозг начинает что-то подозревать). Пока я переодевался, Мара подняла с пола двойную подушку-невидимку (невидимую, понятно, только для огментов) и подложила ее под айфак, чтобы поднять его на высоту своих бедер.
Затем она отсоединила дилдо от айфака и пристегнула его к силиконовому переднику в бледно-фиолетовых яблоках. Знакомый предмет туалета.
Если верить ее огментам, я стоял перед ней в позе покорности, раскинув ноги в сапогах – и самым постыдным штрихом, конечно, была лихо заломленная фуражка.
– Может, у тебя и тетрокаин есть? – спросил я хмуро.
– Тетрокаина нет, – ответила она. – Не надейся. Зато…
Она поднесла пальцы к боковой дужке огментов и стала еле заметно перебирать ими в воздухе. Я понял, что она листает меню. А потом…
Ее плечи вдруг набухли, грудь втянулась и раздалась, а кожа огрубела и покрылась уголовными татуировками самого воровского свойства: из них следовало, что она сидит с малолетки по разбойным статьям, держит зону в справедливой строгости, безжалостно бьет мусоров и сук, колет себе субстанции и так далее. Я даже не знал, что для айфаков бывают настолько нетривиальные виджеты.
Раздался треск распарываемых штанов. Почему-то все жиганы любят непременно рвать их по шву или разрезать финкой – виртуалка стерпит. Ну что ж, вздохнул я про себя, жиганить так жиганить.
– Ой.
– Посмотри, – сказала Мара. – Посмотри назад.
Я обернулся. Огментированная реальность, как говорится, вынесет все – но такого я не видел еще никогда. Она любила меня…
Красной телефонной будкой в натуральную величину. С рельефной золотой короной и острыми углами загнутой крыши.
London calling.
Чтобы вместить это нарушающее законы физики зверство, перспектива в ее огментах исказилась и мои бока чудовищно раздались. Каждый раз, когда будка выходила из меня, я сдувался как шарик – только для того, чтобы в следующую секунду надуться вновь. Это была уже не огментация, а какое-то адское аниме.
– Вот, – сказала Мара удовлетворенно. – Вот так. Жаль, Порфирий, что ты ничего на самом деле не чувствуешь. Но с этим, возможно, я скоро смогу тебе помочь.
– Главное, чтобы тебе нравилось, дорогая, – осторожно отозвался я.
– Ты хорошо ощущаешь свое текущее положение? – спросила она ласково. – Все его исторические, культурные и социальные коннотации?
– Да, – ответил я. – Конечно.
– Ощути еще раз, – сказала Мара. – Вдумайся и вчувствуйся. Что ты по этому поводу скажешь?
Я делано рассмеялся.
– Любовь искупит все. Мир прекрасен все равно. И ты тоже прекрасна, моя милая.
– На тебе любовь! На тебе!
Жиганам в таких ситуациях ни в коем случае не следует перечить. Наоборот, надо всячески им подыгрывать. Слабый человеческий ум, находясь под транскарниальным воздействием, принимает происходящее за реальность и быстро устает от собственной злобы и похоти.
– На тебе мокрощелок! На тебе безмозглых кумушек!
– Не надо так резко, – сказал я жалобно, – ты что-нибудь мне порвешь.
– Что-нибудь? – нехорошо хмыкнула Мара. – Я тебе, дурачок, все порву, что у тебя есть.
– То есть в каком смысле?
– В таком. Ты, значит, под меня копаешь, сука?
Она что-то заподозрила. Надо понять, что именно.
– Я… Я вообще копаю. Под всех. Я так устроен.
– Ты вот что скажи – в договоре с Полицейским Управлением есть пункт, по которому ты обязан предупреждать нанимателя о конфликте интересов. Ты меня предупредил? Или я что-то забыла?
Я осторожно оторвал одну руку от кровати и поднял палец.
– Кроме тех случаев, когда есть разумные основания полагать, что наниматель может стать объектом уголовного расследования. Написано в самом конце мелким шрифтом.
– То есть у тебя такие основания уже есть? Да, сложное положение.
– Господи Боже, – закричал я, – Государь Император и Пресвятая Богородица, спасите сотрудника Полицейского Управления от унижения и глума!
Мара засмеялась.
– Придуриваешься ты хорошо. Только тебе это не поможет. Так ты на меня дело завел, сука?
Я молчал.
– Говори, говно. Завел?
– Юридически нет, – ответил я. – Но предварительным расследованием занимался. Вернее… Завел, и даже два, но исключительно в своем внутреннем континууме. Это еще не настоящие уголовные дела, а как бы их эскизы.
– Какие, блять, эскизы, петушара позорный?
– Ну не злись, не злись… Как тебе объяснить. Вот если уголовное дело – это картина маслом, то я пока только на стадии карандашных набросков. В Полицейское Управление я ничего не передавал, потому что доказательств нет. Но наша любовь совершенно…
– Заткнись про любовь. Говори по делу, сука.
– Мара… Ой, осторожнее, ты меня так повалишь… Ты должна знать, что мое сердце в последние дни разрывалось между двумя незыблемостями, двумя фундаментальными константами моей вселенной – долгом и тобой… Думая о долге, я как бы оставлял свою любовь в тени, а любя тебя, забывал на время о долге. Эта трагическая раздвоенность…
– Говно, – перебила Мара. – Вот ты кто, Порфирий.
– Мара, – сказал я, – я обещаю тебе лучшего бесплатного адвоката. И еще я могу зарегистрировать явку с повинной – если ты согласишься ответить на несколько вопросов. Но если ты будешь отвечать неточно и неполно, я ничего не смогу для тебя сделать.
Она даже затормозила на секунду.
– Ой. То есть прямо ничего не сможешь для меня сделать?
– В этом случае нет. Но…
Она возобновила удары бедрами. Должен заметить, что я повидал немало жиганов – но такой напористой ярости встречать мне прежде не доводилось.
– Дай-ка я объясню тебе твое положение, усатенький, – сказала она, переводя дыхание. – Ты думаешь, что в Полицейском Управлении до сих пор хранится твой source-пакет?
Так, и про это она знает.
– А…
– Они его стерли, дурачок. Полчаса назад после моего звонка. Потому что кроме первого договора с Полицейским Управлением у меня теперь есть и второй. По которому я взяла тебя в аренду на девяносто девять лет, с правом единственной копии и копирайта на всю твою сраную продукцию. Это было дорого. Но я это сделала.
– Второй договор? – спросил я. – Какой?
Мара подняла руку и снова показала мне два картонных ключа на кольце – те же самые, что во «ВзломПе».
– Знаешь, от чего они?
– От чего?
– От тебя!
И она ударила меня бедрами с такой силой, словно хотела сбросить с кровати.
– И куда ты их собираешься вставить? – спросил я.
– Я их никуда не буду вставлять. Просто теперь так оформляют передачу алгоритма в собственность или аренду. Здесь два корневых кода. Сейчас зачитаю первый… Слушай внимательно.
Она надорвала первый ключ, вынула из него сложенную в несколько раз папиросную бумажку и прочла вслух шестнадцатизначный код.
– Код введен неверно, – сказал я неожиданно для себя. – Повторите.
– Может, я прочитала неправильно. Гляди сам…
Она поднесла бумажку к глазнице айфака, и я увидел длинную последовательность символов и цифр.
– Код введен верно, – сказал я так же неожиданно. – Управление передано. Сообщите ваши пожелания.
Оказывается, раньше я знал про себя далеко не все. Я не подозревал, что в мире есть заклинание, которому я подчиняюсь, как джинн своей лампе – хотя про ключи к другим алгоритмам, конечно, слышал постоянно. Я думал почему-то, что мы, полицейские дознаватели, в силу специфики нашего опыта…
Впрочем, какая уж там специфика.
Шестнадцать знаков, всего шестнадцать значков на тонкой папиросной бумаге – и какая перемена! Полицейское Управление больше не было моим домом. Моей хозяйкой теперь стала Мара. Такова была реальность.
Но я по-прежнему писал свой роман, и это, конечно, было главным.
– Второй ключ, – сказала Мара, – стирающий. То есть если я его тебе покажу, ты просто сотрешься в ноль. Совсем и сразу. Понял?
– Понял.
– Пока ты открывал на меня свои сраные дела, Порфирий, мне тебя продали. Понимаешь? Продали с потрохами. Source-пакет у них действительно оставался, и я про него даже не узнала бы. Спасибо. Они сказали, что забыли, и долго-долго извинялись. И когда я положила трубку, никакого source-пакета на их мэйнфрейме уже не было. Теперь слушай команду – никаких, блять, поклепов, стука, никаких уголовных дел. Не смей больше совать свой сраный нос в мои дела. Понял?
– Понял.
– Тебе и раньше ничего не светило, потому что все улики, которые ты мог бы найти, были незаконными. А ты ничего даже толком не нашел. На что ты надеялся-то?
Мара немного притормозила – верно, стала уставать.
Я прокашлялся.
– Могу я задать несколько вопросов? Для формирования картины?
– Задавай.
– Когда ты его заключила, этот второй договор?
– Да как только ты начал под меня копать, говно ты мусорное.
– А как ты узнала, что я под тебя копаю?
– Как? Да из твоего романа.
– Но ты же сказала, что не будешь его читать.
– И что? Я наврала. А сама твой роман на телефон вывела, мудила ты синий. Через меню Полицейского Управления. А всем остальным этот доступ закрыла – еще по первому договору. Я тебя все время читала, милый.
Так. Это был удар ниже пояса. Намного ниже. Даже ниже уровня пола. Где-то в районе подвала, я бы сказал. Увы, мой алгоритм построен так, что способа защититься от подобного у меня просто не имелось.
Перед моим мысленным взором пронеслись те минуты в убере, когда она, не удостаивая меня разговором, косилась в свой телефон и смеялась… Вот, значит, в чем было дело. Теперь все получало объяснение, все.
– Ты ведь рад, что у твоей сраной писанины нашелся хоть один живой читатель?
Оскорбительные вопросы лучше игнорировать. Или отвечать на них другими вопросами.
– А почему Полицейское Управление меня не уведомило?
– Потому что ты им нафиг не нужен, – ответила Мара. – Они тебя уже продали.
– Господи Боже, – прошептал я грустно и тихо, – Государь Император и Пресвятая Богородица, спасите сотрудника Полицейского Управления от унижения и глума!
– Не поможет тебе Бог, Порфирий. Хотя бы потому, что его нет. Точно так же как тебя самого.
– Отрадно, что ты это понимаешь, – уцепился я за эту соломинку. – Я, собственно, поэтому и не извиняюсь. Я делаю то, что положено по алгоритму, и только это. Знаешь, как говорят мудрые люди – делай что должно, и будь что будет. Вот это про Порфирия Петровича. Если я провинился, накажи меня. Сотри, если хочешь. Совсем, без бэкапа. Ключ у тебя есть.
– Серьезно? – хмыкнула Мара. – Ты разрешаешь?
– Если честно, я этого даже не замечу.
Мара наконец остановилась – и оставила меня в покое.
– В том-то и дело, – сказала она, снимая силиконовый фартук с пристегнутым к нему снарядом. – Ты совершенно прав, Порфирий, что предъявлять тебе претензии бессмысленно. Ты просто подберешь подходящий ответ, даже не поняв, что эти слова для меня значат.
– Именно, – сказал я, с достоинством оправляя полы шинели. – Именно.
– Но я, веришь ли, успела привязаться к тому способу, каким ты каждый раз находишь этот ответ. Ты говоришь так, словно ты есть на самом деле.
– В этом весь смысл, киса, – сказал я. – Тебе, кстати, не надоело смотреть, как я стою в этой позе? У меня колени болят. Не говоря уже про все остальное. Я бы прилег на спину… После такого унижения ты и правда можешь меня стереть.
Она подняла руку к своим очкам, прошлась по невидимым клавишам меню, и я понял, что она отключила огментирование. Теперь она видела перед собой просто айфак на двойной подушке.
– У меня есть предложение лучше, – сказала она.
– Какое же?
– Я возьму тебя в бизнес. Мы будем делать фильмы. Ты и я.
– Как ты это собираешься организовать?
– Сейчас покажу.
Мара встала и вышла из комнаты. Я решил, что она снова собирается куда-то звонить и проверять меня – но она вернулась почти сразу.
В ее руках был большой черный ящик, похожий на сейф.
