Уже ближе к вечеру я зашел к себе в класс, чтобы забрать из стола свои вещи, и наткнулся на некую пергидрольную блондинку, равнодушно пылесосившую пол. Она сообщила, что ее зовут Синтия и что она новая уборщица.

– А где же мистер Уинтер? – спросил я.

Блондинка, пожав плечами, заявила:

– Да откуда ж мне знать? Я знаю только, что теперь мне это помещение убирать велено.

– И все-таки где мистер Уинтер? Вы что же, теперь всегда будете мой класс убирать?

Она надула губы.

– Да не знаю я. Слава богу, эту работу я пока точно получила. А потом, может, что получше подыщу.

– Значит… Уинтер ушел насовсем? – не унимался я.

Синтия снова пожала плечами.

– Ну, наверно.

– А вы, случайно, не знаете почему?

Впрочем, судя по ее на редкость тупому выражению лица, ей это было абсолютно безразлично.

– Не знаю, – сказала она. – Но с этой работы он точно ушел. А теперь, ежели не возражаете, у меня еще делов куча.

И Синтия вернулась к своей «куче делов», не слишком, правда, себя утруждая: вытряхнула мусор из корзин и слегка побрызгала полиролью в воздухе над партами. Я собрал свои книги и приготовился уходить; но мысль о том, чтобы прямо сейчас вернуться домой, оказалась для меня невыносимой.

Тогда, может, в «Школяра»? Нет, там слишком много народу. Да еще и Бетан со своими вытатуированными на плечах звездами. Она в последнее время взяла моду смотреть на меня чуть ли не с состраданием; такое ощущение, будто мой возраст и одиночество подают некие сигналы, слышать которые способна лишь она одна, так что она заранее знает, что я сейчас появлюсь. И хотя я, безусловно, благодарен ей за внимание и за те щедрые порции, которые она мне приносит, меня все же тревожит это откровенное сострадание в ее взгляде; оно мне, пожалуй, даже неприятно.

Кроме того, мне не давал покоя тот факт, что Уинтер покинул «Сент-Освальдз» столь внезапно. Почему он это сделал? Уволить его, конечно же, не могли. Мало того, он, безусловно, получил определенные преимущества, когда выдал меня этой Бакфаст. Но что, если я ошибаюсь? Что, если его все же уволили, потому что он помогал мне совершить кражу досок? С другой стороны, кто еще мог знать об этой краже? Вот ведь загадка! И поскольку я никак не мог эту загадку разгадать, то пошел не домой, как собирался, и не в «Школяра», а направился на поиски дома Уинтера.

Я пересек парк Молбри, вышел из него с восточной стороны, где начиналась Миллионерская улица, и углубился в лабиринт извилистых улочек на границе Деревни и Белого Города. Дом Уинтера вроде бы находился на одной из тех улиц, что примыкают к району Эбби-роуд, хотя точного номера дома я не помнил.

Зато машину Уинтера я знал хорошо, и через некоторое время мне удалось отыскать его маленький синий «Пежо». Возле него возвышался скромный домик со стенами из так называемого «дикого камня», представляющего собой смесь бетона с крупной галькой. Перед домом была квадратная лужайка, окаймленная аккуратно подстриженной зеленой изгородью. В одном из окон наверху горел свет – наверное, там комната Уинтера, подумал я. Внизу шторы на окнах были раздвинуты, и на широком подоконнике я увидел целую армию фарфоровых безделушек – по-моему, это были собачки. Меня это несколько удивило: я и представить себе не мог, что такому человеку, как Уинтер, могут нравиться фарфоровые собачки. Наверное, подумал я, фигурки принадлежали его матери и у него просто не хватило мужества выбросить их или кому-то отдать. Я вспомнил, как однажды, говоря об умершей матери, он обронил такие слова: «Всегда кажется, что они будут жить вечно». Признаюсь, я тогда был немного тронут подобным признанием: я ведь тоже испытывал нечто подобное по отношению к своим родителям.

Я поднялся на крыльцо и позвонил. Звонок негромко прозвенел где-то внутри дома, и вскоре послышалось цоканье высоких каблуков, а я запоздало подумал – пожалуй, чересчур запоздало, – что явился, по всей видимости, совсем некстати. Этот свет в спальне наверху, это цоканье женских каблучков…

Честно говоря, я даже немного запаниковал. Мне как-то в голову не пришло, что у Уинтера может быть подружка, и теперь мысль о том, что придется объяснять цель своего визита незнакомой женщине в неглиже (мысленно я тут же представил себе миссис Наттер в шелковом кафтане с психоделическим принтом), наполнила мою душу смятением. Поспешно отскочив от двери и не забыв закрыть за собой калитку, я спрятался за зеленой изгородью и постарался отбежать как можно дальше от дома. Подобными штуками мы с Эриком постоянно развлекались в детстве, и я почувствовал, что на моей физиономии расплылась совершенно неуместная улыбка. Дверь распахнулась, и в полосе падавшего изнутри света я сквозь густую изгородь сумел разглядеть невысокую стройную, но какую-то жилистую женщину примерно моих лет с явно крашеными черными волосами. Она была в розовом домашнем платье и в мягких шлепанцах с довольно высокими каблучками и пышными бомбошками; собственно, возраст ее выдавали только руки с искривленными пальцами и опухшими суставами…

Сперва я даже решил, что вообще постучался не в тот дом. Но потом женщина заговорила – и я сразу узнал этот голос, звучавший довольно резко.

– Кто здесь?

Это была Глория. Я сразу это понял, даже глядя сквозь густые ветви изгороди, – что-то очень знакомое было в ее повадке, в том, как она вглядывалась в ночную тьму, исполненная сомнений и подозрений. Я мог бы, наверное, откликнуться – возможно, мне даже следовало это сделать. Но ведь Уинтер сказал мне, что его мать давно умерла! И все же она стояла передо мной вполне живая и даже не особенно изменившаяся (я ведь уже говорил, что Глория Уинтер когда-то была настоящей красоткой), и невозможно было ошибиться, услышав этот ее голос, увидев эти яркие глаза, которые, казалось, пронзали тьму своим горящим взглядом…

Она еще немного постояла на крыльце. Я, сидя за изгородью, замер и почти не дышал. Обычная ошибка новичка – потеряв самообладание или терпение, выскочить из укрытия; но я-то чувствовал себя просто ветераном в подобных играх и оставался абсолютно недвижим, хотя у меня уже ныла спина, а правую ногу сводила судорога. Щедрая зелень изгороди отлично меня скрывала, и я очень надеялся, что какая-нибудь машина не вздумает подъехать сзади и коварно высветить меня фарами…

И тут из глубины дома донесся голос Уинтера:

– Ма? Кто там?

– Ребятишки, – откликнулась Глория совсем уже прежним своим голосом, чуть хрипловатым от постоянного курения. – Убежать успели. Повезло хулиганам! – Неподдельная угроза, прозвучавшая в последних словах, была прямо-таки физически ощутимой, и я на мгновенье вновь почувствовал себя девятилетним безобразником, прячущимся за соседским забором с полным карманом шутих. – Ишь, хитрецы! – Казалось, Глория громко обращается к самой ночи. – Попробуйте только снова здесь появиться, я вам устрою угощение. Так всыплю по заднице – не обрадуетесь!

Затем она вернулась в дом и заперла за собой дверь. Свет в нижних окнах погас, но я еще минут пять, по крайней мере, простоял за изгородью, желая убедиться, что Глория окончательно ушла, а не караулит юных нарушителей спокойствия, притаившись у окна в темной комнате за шеренгами своих фарфоровых собачек, неустанно пялящих глаза в ночь.