Январь 1982

Мне не хочется сейчас обсуждать это с тобой, Мышонок. Следует соблюдать хоть какие-то внешние приличия. Все-таки Новый год, время новых начинаний и новых решений. Решение первое: больше никаких игр в глиняном карьере. Этот год для меня особенно важный, как твердит мой отец, ибо мне исполняется пятнадцать и пора наконец стать взрослым. Решение второе: хватит во время обеденного перерыва тереться возле мистера Кларка. Он просто один из моих учителей, и мне он вовсе не друг. И ни черта обо мне не знает. Решение третье: надо завести себе подружку, чтобы родители перестали так бдительно за мной следить.

Я также собираюсь вырвать из дневника целых три страницы – ведь я все начинаю сызнова, а то происшествие намерен попросту выкинуть из головы. Я буду думать только о Новом годе, кататься на своем новом велосипеде и, может быть, выполню кое-что из тех заданий, которые Стрейтли дал мне на каникулы (он, похоже, уверен, что именно латынь сыграет главную роль в моей дальнейшей жизни); а еще я, наверное, схожу в кино с Голди и его подружкой – они будут миловаться, устроившись в последнем ряду, а я сяду прямо перед ними, буду жрать попкорн и притворяться, будто ничего не замечаю.

В общем, ничего особенного я от рождественских каникул не жду; все будет как обычно: по телевизору всякое дерьмо, на ужин остатки праздничного пиршества, затем празднование Нового года, рождественское представление, написание благодарственных открыток, снег, переходящий в дождь, грязное месиво на тротуарах. Да, все будет как обычно, кроме одного, но это мы с тобой обсуждать не будем.

Нет, с Пуделем я не виделся. Я так полицейским и сказал. Мы ведь с ним вовсе не какие-то там близкие друзья, а Рождество, как известно, – праздник семейный. Впрочем, я уверен, что с Пуделем все будет в порядке. Именно так я и заявил. Пудель ведь всегда был немного нервный. А тут еще в школе на него давили, особенно мистер Стрейтли, который его, похоже, недолюбливает и постоянно на уроках к нему придирается. Я и об этом тоже сказал тому полицейскому, который пришел с моими родителями побеседовать. И он все это в свой блокнот записал. Он вообще мне показался очень внимательным. Я и о мистере Кларке тоже упомянул. Сказал, что они с мистером Стрейтли друзья. Полицейский спросил, ставил ли мистер Стрейтли когда-либо в неловкое положение меня самого, и я ответил, что да, ставил. (И это чистая правда.) По-моему, этот полицейский еще и к Голди домой сходил. И к мистеру Спейту тоже. Только вряд ли Голди что-нибудь станет ему рассказывать. Во всяком случае, уж о глиняном-то карьере он точно ничего не скажет. И вообще, он все Рождество был страшно занят – все пытался в трусики к Беки Прайс забраться; кроме того, он прекрасно понимает: стоит ему открыть рот, и я тут же все его папаше выложу, и уж тот устроит ему веселую жизнь.

А что касается Гарри – то есть мистера Кларка…

А с Гарри, Мышонок, все кончено. Это Пудель все испортил, а сам взял и исчез. Теперь я уже никогда не смогу просто так заглянуть к Гарри домой или хотя бы подняться на минутку в его классную комнату; я даже заранее приготовленный для него подарок не смогу ему отдать. Нет, с этим покончено, как в свое время было покончено и с «Нетертон Грин». И мне точно так же придется к этому привыкнуть. Ну, тебе-то, конечно, ничего объяснять не нужно. Но я этого никогда не забуду. У меня такое ощущение, словно что-то умерло. Только это «что-то» не очевидное, ни для кого не заметное. Но хуже всего – что я никому ничего не могу об этом рассказать. Даже тебе, Мышонок.

А тот альбом «The Wall», который я хотел подарить мистеру Кларку, я оставил себе и вместе с тем списком пластинок, которые я еще только собирался купить, спрятал подальше. Вот только пластинки эти я теперь, наверное, покупать не стану. Не уверен, что у меня на это духу хватит. И не потому, что мне больно вспоминать о прошлом. Как раз наоборот! Нет, я понимаю, конечно, что должен был бы испытывать душевную боль, но знаешь, Мышонок, на самом деле я чувствую себя просто прекрасно – каким-то очень живым. Я себя настолько живым никогда раньше не чувствовал. Такое ощущение, словно я стал бессмертным или что-то в этом роде. И я – впервые с тех пор, как себя помню, – не боюсь умереть. И теперь я совершенно отчетливо представляю себе все – и Мое Состояние, и мое будущее. И все в этом будущем такое сверкающее, новое, как свежевыпавший рождественский снег. Знаешь, когда идет снег, можно напрочь позабыть о том, что скрывается под его пушистым покрывалом. Под свежевыпавшим снежком становится прекрасным даже наш старый глиняный карьер. Автомобили-развалюхи кажутся облаченными в белые хрустящие плащи; под снегом исчезают даже бесчисленные кучки собачьего кала. А если вдруг выглянет солнце, то все вокруг кажется осыпанным алмазной пылью. В снегопад на поверхности темной воды в Шурфе появляются маленькие белые островки. А сама вода словно укрыта кружевной вуалью из серебристых снежинок, как та невеста-зомби из мультфильма, что куталась в свою сгнившую, покрытую плесенью свадебную фату.

И вот мое четвертое решение, Мышонок: надо немедленно перестать об этом думать. Пусть все воспоминания останутся под пушистым одеялом девственно-чистого снега. Нет никакого смысла без конца прокручивать в памяти те жуткие события. Вот только отчего-то воспоминания о них вызывают у меня на редкость приятные ощущения. Возможно, в этом и заключается моя главная проблема. Некоторые вещи дарят человеку столь сладостные моменты, что он постоянно стремится эти моменты повторить, а потом ему уже становится трудно остановиться. Это, наверное, как наркотики. Или как Плотский Грех – во всяком случае, если судить по рассказам Голди, очень похоже. Я, возможно, скоро вообще перестану описывать свои ощущения в дневнике. А может, и сам дневник вести перестану. Велико, конечно, искушение поговорить об этих вещах хотя бы с тобой, Мышонок, но я свое желание затопчу, как люди затаптывают свежевыпавший снежок. Хотя мы-то с тобой по-прежнему будем знать: это никуда не делось; оно там, внутри нас, какими бы милыми мы ни выглядели. Мы с тобой хорошо знаем, что на самом деле я далеко не «чистое дитя», как считает мой отец. Как знаем и то, что выпавший снег скоро растает, а вот Мое Состояние никогда не изменится. И мы оба отлично понимаем, что любые принятые решения на самом деле нестойки – как и некоторые люди – и в общем принимаются для того, чтобы потом их нарушить.