Глава 15
ДИМОН
Выйдя из электрички, Димон обеими руками поправил на голове бандану с разноцветным пацификом и быстро, из-под локтей, бросил настороженный взгляд по сторонам.
Ранние осенние сумерки уже сгустились настолько, что на платформе зажгли фонари. Недавно прошел короткий дождь — асфальт под ногами мокрый, но луж нет. Небо успело избавиться от туч. Летом дождь порой начинает лить с чистого, голубого неба, когда солнце блещет как ненормальное. Осенью такого не бывает.
Из электрички вместе с Димоном вышли двенадцать человек. Трое направились к переходу. Остальные дружно двинули в сторону выхода на привокзальную площадь, где останавливались автобусы.
Ничего подозрительного Димон не заметил. Да и не должно было ничего случиться. Но осторожность никогда не бывает излишней. Это он давно уяснил.
Димон поднял воротник кожаной куртки, сунул руки в карманы и бодро зашагал к выходу с платформы.
Он пропустил первый автобус, на котором уехала большая часть тех, кто приехал на одной с ним электричке, и сел во второй, даже не взглянув на номер. Ему было все равно, куда ехать. До встречи с Рушаном оставалось три с половиной часа. А нужный им объект Димон нашел бы с закрытыми глазами, хотя впервые оказался в этом городе. Одной из присущих ему уникальных способностей, которую путем долгих тренировок Димон довел почти до совершенства, было умение ориентироваться на местности. Ему достаточно было только взглянуть на карту любой незнакомой территории, чтобы почувствовать себя так, будто он там родился и вырос, знал любой двор и каждую подворотню. Очень полезный навык, когда уходишь от погони.
Проехав шесть остановок, на седьмой Димон вышел.
Перейдя дорогу, он оказался у входа в старый парк с огромными, развесистыми деревьями, посыпанной гравием центральной аллеей, деревянными скамейками с изогнутыми спинками и декорированными под газовые фонарями. На первой же скамейке сидели две бабули в вязаных кофточках и ситцевых платочках. Быстро взглянув на Димона, они склонили друг к другу седые головы и принялись шепотом обсуждать незнакомца. Проходя мимо них, Димон учтиво поклонился. Бабули ответили ему вежливыми, полными достоинства наклонами голов. Вежливость, некогда присущая и столицам, ныне сохранилась только в маленьких уездных городках.
Неторопливо шествуя по аллее, Димон пересек парк и вышел на улицу с другого его конца. У него не было никакой цели. Он просто гулял. Шел по узким улочкам, то поднимающимся вверх, на вершину холма, то крутым зигзагом сбегающим вниз. Рассматривал деревянные и полудеревянные одно- и двухэтажные домишки и дома. Одни стояли завалившись на сторону, с заколоченными окнами, просевшими крышами и обвалившимся крыльцом. То ли их покинули, потому что они стали непригодными для жилья, то ли они обветшали и начали рассыпаться, потому что их бросили. Другие гордо поглядывали по сторонам сверкающими стеклами, обрамленными резными наличниками, и выпячивали свежевыкрашенные бока. В этих домах жизнь продолжалась.
К вящей радости Димона, кошмарики современной цивилизации в виде торговых центров, сетевых супермаркетов, круглосуточных магазинов, разноцветных киосков, торгующих всем чем угодно, и фитнес-центров, хотя и проникли на улицы города, но не заполонили их. Захватив лишь отдельные небольшие сектора, все остальное они оставили почти нетронутым. Со стороны все эти блестящие новшества смотрелись как стеклянные глаза, которые, как бы они ни были хороши, все равно не заменят настоящих. Когда-нибудь бульдозеры, взревев, примутся ломать старые дома, не думая о том, что вместе с ними срывают саму историю, о которой на словах так пекутся те, кому это положено по долгу службы. На освобожденных площадях поднимутся безликие, многоэтажные офисные центры. И вот тогда уже город окончательно потеряет свое лицо, превратившись в одну большую искусственную челюсть, способную только рвать и кусать, кусать и рвать. Димону очень хотелось верить в то, что время это придет нескоро. А может быть, и вовсе не придет, заплутав где-нибудь по дороге.
Город назывался Кунгур. Находился он в Пермской области. Димон специально взял билет на самолет не до Перми, а до Екатеринбурга. Там он сел на поезд. А на подъезде к Кунгуру пересел на электричку. Он всегда выбирал сложные маршруты с несколькими пересадками, чтобы быть уверенным, что за ним не наблюдают. Работа, которой Димон занимался, сделала из него параноика. Хотя, конечно, лучше быть параноиком, чем оказаться в пансионате для альтеров.
Рушан летел до Ижевска. Дальше — поездом до Перми. Оттуда до Кунгура часа три на машине. С Димоном он должен был встретиться в двадцать три тридцать неподалеку от места, где им предстояло работать.
Димон всегда называл работой то, чем он занимался. Некоторые относились к этому с непониманием. Другие — с насмешкой. Ну а что это было, если не работа?
Приметив по пути вывеску «Кунгурская керамика», Димон заглянул в лавку. Это была именно лавка, в старом купеческом стиле, а никакой не магазин. Прежде чем попасть в нее, нужно было подняться по крутой деревянной лестнице и пригнуться, чтобы не ушибить голову о низкую притолоку. Товары были выставлены на открытых полках, тянущихся вдоль стен. То, что интересовало, можно было взять в руки и посмотреть. Даже кассовый аппарат, стоявший рядом с улыбающейся продавщицей, не смазывал впечатления путешествия во времени примерно на полтора века назад.
Горшки, кувшины, чашки, штофы, блюда, тарелки, фигурки животных.
Димону приглянулась пузатая свинья-копилка, ярко-розовая, с васильками на боках. Он едва не купил ее, тем более что и цена по московским меркам была смешная. Но, прикинув, Димон решил, что не довезет свинью до Москвы. Непременно расколотит. И будет жалко.
Поставив свинью на место, Димон улыбнулся продавщице, пожал плечами и вышел на улицу.
Осень в этом году радовала как никогда. Середина сентября, а на улице будто весной пахнет. Вот только темнеет рано, как и полагается осенью.
Димон зашел в следующую лавку, называвшуюся «Малахитовая шкатулка». Выбор изделий из уральских самоцветов был настолько велик, что Димон растерялся. Заметив это, на помощь ему тут же пришла молодая симпатичная продавщица со светлым хвостиком на затылке и россыпью веселых веснушек на носу и щеках. Следуя ее советам, Димон просмотрел множество бус, браслетов, колец и шкатулок. И в конце концов выбрал небольшое ожерелье из черного агата. Ему понравился глубокий, насыщенный черный цвет камня, поглощающего всю видимую часть спектра падающего на него света. Продавщица его выбор одобрила и упаковала ожерелье в прозрачный пакетик. А Димон спрятал его во внутренний карман куртки.
Часовая стрелка миновала цифру «десять» и пора было двигаться в сторону места встречи.
Димон с Рушаном приехали в Кунгур для того, чтобы помочь еще одному потенциальному альтеру скрыться от ловчих. Лаборант из местной поликлиники, делавший анализ крови четырнадцатилетнему пареньку, которого родители привели к врачу с характерными жалобами на потерю аппетита, тошноту и головные боли, был связан с альтерами. Он придержал результаты анализа на пару дней и передал их врачу только вчера. Сегодня альтера должны забрать ловчие. Которые всегда работают по ночам. Своего пансионата в Кунгуре нет — слишком мал для этого городок. Значит, за альтером явится команда ловчих из Москвы или Питера. Чтобы туда же его и переправить. Но Димон с Рушаном их опередят.
Сейчас альтер находится в поликлинике под присмотром местных полицаев. Родственникам уже сообщили, что их сын тяжело болен и его следует немедленно отправить в специализированную клинику в столице. Пока все они ждут людей, которые займутся транспортировкой «больного», у родственников есть время попрощаться с сыном, которого они уже никогда больше не увидят.
Как и ловчие, Димон предпочитал работать ночью. Меньше свидетелей. А снимки на камерах наблюдения проще «замазать». Димон не знал, когда точно заявятся в поликлинику ловчие, но полагал, что никак не раньше полуночи. Так у них было заведено.
Приблизившись к месту встречи с Рушаном, Димон для начала описал широкий круг, в центре которого находилась нужная им поликлиника. Затем описал круг поменьше, внимательно высматривая все, что могло вызвать хотя бы малейшее подозрение. На улице было уже совсем темно, фонари горели через три на четвертый, но Димон превосходно видел в темноте. Так же как и Рушан, который уже сидел на краю скамейки в тени высокого и густого куста, высаженного возле двухметрового гранитного прямоугольника, на вершине которого стоял чей-то бюст.
Монумент возвышался в центре ровной квадратной площадки, устроенной на склоне холма. Поликлиника располагалась в двухстах метрах от него, в низине. Это была длинная одноэтажная постройка с башенкой над входом. Стены ее были выкрашены в ярко-желтый цвет, а забранные решетками оконные рамы — в грязно-белый.
Димон поражался беспечности полицаев. Они считали, что для того, чтобы обеспечить полную безопасность, достаточно приставить к альтеру пару чудил с автоматами. Еще не было случая, чтобы они выставили посты вокруг здания, в котором проводилась операция. Димону даже интересно было, что тому причиной, глупость, лень или же клинический пофигизм? Хотя, конечно, первое не исключало как второго, так и третьего. И наоборот.
Сделав еще один круг и не заметив ничего подозрительного, Димон подошел к Рушану и сел на другом конце скамейки.
Рушан сидел вытянув ноги, обутые в черные, узконосые штиблеты, и засунув руки в карманы длиннополого серого плаща, из-под которого едва виднелись края отутюженных черных брюк. На голове у Рушана была такая же серая шляпа с высокой тульей и широкими, будто мятыми полями. Рушан был модником. Димон в моде не разбирался, но считал, что в такой одежде, которую выбирает Рушан, работать неудобно. Однако Рушан всегда четко выполнял свою часть работы. Не подкопаешься. Поэтому и по поводу одежды Димон к нему не придирался.
— Кому памятник? — спросил Димон.
На карте, по которой они выбирали место для встречи, оно было обозначено просто как смотровая площадка. И с нее действительно открывался неплохой вид на расположенную в низине часть города.
— Откуда я знаю? — не меняя положения, пожал плечами Рушан.
— На постаменте должно быть написано. Мог бы полюбопытствовать, — с укоризной заметил Димон.
С того места, где он сидел, куст закрывал постамент.
— Там только чей-то неразборчивый автограф.
— А в лицо не узнал?
— Не-а, — мотнул головой Рушан.
— Лысый?
— Не-а.
— Значит, не Ленин, — сделал вывод Димон. — Пускай будет Пржевальский!
Рушан покосился на него из-под жеваных полей чудной шляпы.
— А что бы тебе самому не встать да не посмотреть?
— Так неинтересно, — улыбнулся Димон. — Пока я точно не знаю, чей это памятник, он все равно что кот Шредингера. Даже лучше. Потому что может быть памятником кому угодно. Сейчас я хочу, чтобы это был памятник Пржевальскому. А потом, может быть, пожелаю, чтобы он стал памятником Бонч-Бруевичу.
— А это еще что за мерин? — недовольно скривил губы Рушан.
— Средневековый автор детских страшилок.
— Ну и на кой ляд он тебе сдался?
— Я просто к примеру сказал.
— Странные у тебя фантазии, Димон.
— Это не фантазии, а образ жизни.
— Ну да, — уныло клюнул длинным носом Рушан и больше ничего не сказал.
— Как добрался? — сменил тему разговора Димон.
— Отлично. В самолете вздремнул. В поезде вздремнул. В машине поспал основательно.
Рушан любил поспать. Это было, пожалуй, единственной его слабостью. Которая отчасти компенсировалась способностью просыпаться в точно назначенное время и сразу, без потягиваний и зевков, приниматься за дело.
— Машину присмотрел?
— В двух кварталах отсюда стоит неплохой «мерс» с полным баком.
Димон посмотрел на часы.
— Пора? — спросил Рушан.
— Пять минут.
Не вынимая рук из карманов плаща, Рушан повел плечами, как будто ему вдруг сделалось зябко.
— Что? — непонимающе посмотрел на него Димон.
— У тебя как на космодроме.
— Это плохо?
— Это странно.
— Почему?
— Ну, не знаю, — пожал плечами Рушан. — Просто мне это кажется странным.
— Что именно? — не отставал от него Димон.
— Сидеть пять минут и считать про себя секунды.
— Зачем?
— За тем, что ты сказал, что осталось пять минут. И я теперь не могу выкинуть эту мысль из головы. Только и думаю: пять минут ровно, четыре пятьдесят девять, четыре пятьдесят восемь, четыре пятьдесят семь…
— Расскажи анекдот.
— Какой еще анекдот?
— Любой. Чтобы переключиться на что-то другое.
— Не получится, — уверенно качнул головой Рушан.
— Ты же даже не пробовал.
— Ну хорошо. — Рушан поправил мятую шляпу на голове и глубоко вздохнул: — Однажды шах Бадур-Аль-Бадин велел своему старшему евнуху Ильшасу привести всех его жен. А было их у шаха по одной на каждый день года. То есть ровно триста шестьдесят пять…
— Это точно анекдот? — перебил Димон.
— Ну да… А в чем проблема?
— Нет, все нормально, — мотнул головой Димон. — Продолжай.
— А сделал он это потому, что случайно услышал, как визирь Турхан-Ибн-Улла шепнул главному военачальнику Ильсуру-Тах-Да-Беку, что самая красивая жена у шаха та, у которой родинка в форме сливы на левой ляжке. Шаху, разумеется, стало интересно, откуда визирь знает про родинку? Но при этом он оказался еще и немало озадачен, поскольку понял, что понятия не имеет, у какой из его жен на левой ляжке родинка в виде спелой сливы. Нужно было со всем этим разобраться. И вот Ильшас по приказу шаха ввел в его покои первую жену. Звали ее Гюзель. У нее были огромные, как у серны, глаза цвета темного меда, волнистые волосы, ниспадающие до пояса, а талия у Гюзель была такой, что шах, если бы захотел, смог бы обхватить ее, соединив кончики пальцев рук…
— Вот такая? — Димон показал Рушану руки, соединив средние и указательные пальцы.
— Ну да, — кивнул тот.
— Явное преувеличение… Или… — Димон в задумчивости потянул за свисающий кончик банданы. — Или все же преуменьшение?
— Это просто метафора.
— То есть на самом деле шах не мог обхватить талию Гюзель ладонями?
— Скорее всего, нет. Если, конечно, цапалки у него не были похожи на клешни лобстера.
— Хорошо, — кивнул Димон. — Продолжай.
— Когда Ильшас ввел Гюзель в покои шаха и удалился, Бадур-Аль-Бадин обратился к жене, вежливо и почтительно: «Скажи, о жена моя! Нет ли у тебя на левой ляжке родинки в форме зрелой сливы?»
Димон хлопнул Рушана по коленке.
— Классная история.
— Но я ведь только начал, — озадаченно посмотрел на него Рушан.
— Ну, я уже примерно представляю, что будет дальше. Шах будет поочередно обследовать все триста шестьдесят пять своих жен на предмет обнаружения родинки. И, надо полагать, ни у кого ее не найдет. Суть же истории в том, что не нужно слушать чужую болтовню.
— Не совсем так, — возразил Рушан. — Бадур-Аль-Бадин обнаружил родинку в форме спелой сливы на левой ляжке двести восемьдесят седьмой жены.
— Вот же незадача, — цокнул языком Димон. — А я-то полагал, что все хорошо закончится.
— Все действительно закончится хорошо.
— Шах разве не прикажет удавить жену, а вместе с ней и главного военачальника?
— Ты бы так поступил?
— Я не шах. И у меня нет ни одной жены. Поэтому мне трудно представить себя на его месте.
— Тогда послушай, что было дальше.
Димон демонстративно посмотрел на часы.
— Время!
Они разом поднялись на ноги.
— Подгоняй машину к входу через десять минут, — сказал Димон.
— Что так долго? — удивленно приподнял тонкую бровь Рушан.
— Боюсь, родителей придется уговаривать, — Димон недовольно дернул щекой. — Провинция.
Рушан с пониманием кивнул.
— Если, когда подъедешь, дверь все еще будет закрыта, сделаешь круг по кварталу. Если снова закрыта…
— Делаю еще один круг.
Димон улыбнулся и хлопнул Рушана по плечу. Рушану ничего не надо было объяснять. Он и сам отлично знал, что нужно делать.
Рушан подтянул пояс плаща, засунул руки поглубже в карманы и пошел в сторону дороги.
— Постой, — окликнул его Димон.
Рушан обернулся.
— К чему ты начал рассказывать мне эту историю про шахский гарем?
— Ты попросил рассказать анекдот.
— Да. Но почему именно этот?
— Не знаю, — пожал плечами Рушан. — Случайно в голову пришло.
— Точно? — прищурился Димон.
— А ты что подумал?
— Ничего.
Димон махнул рукой и, обогнув памятник неизвестно кому, который в данный момент, по его хотению, был памятником Пржевальскому, побежал вниз по тропинке, ведущей прямо к входу в поликлинику.
