Глава 13
Встретились они дружески, пожали друг другу руки, о вчерашней размолвке по обоюдному молчаливому согласию не сказали ни слова.
– Зачем ты едешь в роддом? Подруга родила?
– Нет. Хочу узнать подробности собственного появления на свет.
– Так я и думал, что дело в этом, – вздохнул Ящер. – Ты все-таки думаешь о моих словах.
– А ты бы на моем месте не думал? – огрызнулась Стеша.
Она уже перестала относиться к Ящеру с былым пиететом, как к начальству. Теперь он был ее другом. Да и находились они не в офисе, где еще могли действовать условности, а потому отношения между ними установились вполне товарищеские и равноправные. Очень кстати Стеша вспомнила, что на самом деле Ящера зовут Яшей. Так и нужно к нему обращаться. А то что это еще за Ящер такой? Совсем Яша на него не похож.
Яша на вопрос Стеши отвечать не стал, а вместо этого спросил сам:
– И почему ты считаешь, что тебе в этом роддоме назовут имя твоего биологического отца?
– Не знаю. Но что-то ведь они мне скажут, правда? Я буду благодарна за любую информацию.
– Даже если этот человек, твой биологический отец, и встречал твою мать из роддома, спустя столько лет этого уже никто не вспомнит.
– Плевать! Пусть там посмотрят на меня как на круглую идиотку, мне плевать. Я так больше не могу, я должна все выяснить. Понял? И кто не со мной, тот против меня!
– Конечно-конечно, – засуетился Ящер. – Главное, ты не волнуйся. Мы все выясним.
Стешу очень порадовало это его «мы». Оказывается, все-таки приятно чувствовать рядом с собой надежное мужское плечо. Может быть, как раз ради этого чувства тетя столько раз и выходила замуж? И вообще, было очень приятно сознавать, что кому-то не безразлично, волнуешься ты или нет.
– Как поживает приют твоей мамы?
– Спасибо, что спросила. Пока что всей суммы для оплаты задолженности мы не набрали, но банк согласился провести рефинансирование долга. Так что на какое-то время угроза сноса построек приюта миновала.
– Помнишь, ты говорил, что пригласить в ресторан тебя попросил один человек?
– Я бы не хотел об этом вспоминать.
– Тебя лично кто просил?
– Заместитель директора банка. Но его, в свою очередь, попросил еще кто-то, а того, как я понимаю, еще кто-то.
– Ты не мог бы узнать по цепочке, кто был в самом начале?
Яша обещал попытаться. Он даже сказал, что ради Стешиного спокойствия готов выполнить и не такое сложное задание, но также не стал скрывать, что шанс узнать правду таким образом еще меньше, чем при поездке в роддом.
Стеша тяжело вздохнула.
– Но ты хотя бы попытайся.
– Обязательно.
– Кстати, у меня есть знакомый, который обещал помочь приюту. Он хочет сделать крупный взнос.
– Побольше бы таких знакомых, – проворчал Яша. – А собаку он взять не хочет?
– Не знаю.
– А лучше двух. И еще кошки есть. И хомячки, и морские свинки, и кролики.
– Что? Даже кролики?
– Кроликов в приюте немного, – признался Яша. – Судьба этих ушастых печальней других. Кролик ведь только для своих хозяев – Кроля или там Степаша. Все остальные граждане в подавляющем большинстве смотрят на зверька исключительно с гастрономической точки зрения. И мне иногда кажется, что этих бедолаг у нас забирают…
– Чтобы потом съесть?
– Вот именно, – печально подтвердил ее догадку Яша. – Конечно, декоративных пород это не касается. Но те зверьки, которых когда-то покупали как породистых декоративных, а они оказались мясных пород, – такие до нас чаще всего просто не доезжают.
В роддоме на них двоих посмотрели, как Стеша и предсказывала, как… Нет, люди тут работали культурные, грубых слов они им не сказали, но посмотрели очень выразительно.
– Почти сорок лет назад это было! – произнесла заведующая родильным отделением, к которой они в конце концов попали.
На взгляд Стеши, заведующая совсем напрасно так выделяла голосом срок, когда Стеша появилась на свет. Могла бы и не напирать так громко на эту дату.
– Молодые люди, вы только вдумайтесь, сорок! У нас и сотрудников-то таких, чтобы сорок лет тут проработали, не осталось.
– А что же нам делать?
Стеша попыталась тихонько сунуть «на лапу» заведующей. Но та с таким презрением воззрилась на жалкую тысячу, что Стеша быстренько устыдилась и спрятала деньги обратно. В институте акушерства и гинекологии имени академика Отто рожать хотели все. Сюда еще во времена Советского Союза везли всех проблемных дочек все номеклатурщики, председатели и первые секретари обкомов и горкомов.
Мама рассказывала Стеше, что вместе с ней в одной палате оказалась дочка какого-то чиновника из Дагестанской АССР, которую прямо из Махачкалы спецрейсом везли в Ленинград, потому что врачи в местной больнице не могли остановить начавшееся у молодой женщины кровотечение. А тут вот каким-то образом остановили. Стеша после этого маминого рассказа часто с тех пор думала, а что было бы с этой молодой женщиной, если бы та не была дочерью чиновника? Ясно, что ничего хорошего. И маленькой Стеше всегда казалось каким-то неправильным, что дочка одного человека у них в самой замечательной стране в мире, где вроде бы все люди равны, тем не менее получит лучшее обслуживание и спецрейс, а другая нет.
С тех пор много воды утекло, но всесоюзно известная клиника до сих пор гордо держала свою прославленную марку. И ценник, чтобы родить, тут был установлен такой, что с несчастной тысячерублевой бумажкой к врачам нечего было и соваться.
– И что же нам делать?
– Идите в архив, – величественно велела им заведующая. – Там вам помогут.
И друзья пошли. Там их встретили прохладно.
– Медицинские карты за нужный вам год нами еще не оцифрованы.
– И что? На них нельзя взглянуть?
– Мы же вам русским языком говорим, не оцифрованы!
– Но они в природе имеются?
– Где-то в архиве они есть.
– Что значит – где-то? Вы не знаете, где именно лежат нужные нам карты? У вас тут архив или что?
Препирательство и выяснение, что у них тут за архив такой, между Стешей и работницей архива затянулось на четверть часа. И, наверное, продлилось бы еще дольше, не заявись за Стешей притомившийся за дверями Яша. При виде Ящера прыщавенькая девчонка, которая только что с пеной у рта доказывала Стеше, что нет никакой возможности выполнить ее просьбу, вдруг сделалась милой и приветливой и защебетала, что если им так уж нужно взглянуть на карту пациентки, то она ее разыщет. Обязательно разыщет. Хоть в лепешку разобьется, но карту найдет.
– Кто другой бы нипочем не стал этого делать, а у меня сердце доброе, – говорила она, все еще не сводя глаз с Ящера. – Если вижу, что людям помочь могу, всегда помогу. Такая я уж уродилась.
И ушла. И пропала на добрых полчаса. Но назад вернулась довольная и не с пустыми руками.
– Вот! – с гордостью произнесла она, показывая ветхую книжечку, исписанную разными почерками и утыканную разнообразными как по цвету, так и по форме и размеру штампами. – Вот карта вашей матушки. Знайте мою доброту.
Доброта, которой девушка, по ее собственным словам, обладала от природы, не помешала ей взять протянутую Стешей тысячу.
– Сделайте ксерокс с интересующих вас страниц и верните в течение рабочего дня карту в архив. У нас с этим строго. Если вдруг какая-нибудь карта пропадет, меня и уволить могут.
Но Стеша девчонку даже не слышала. Схватив карту, она жадно вчитывалась в строчки, записанные разными почерками. И чем дальше она читала, тем сильней было ее изумление. Все специалисты, которых проходила ее мама, встав на учет по беременности, отделывались короткими замечаниями. «Осмотрена. Здорова». Или «Состояние беременной в норме». «Никаких патологических нарушений не выявлено».
Создавалось впечатление, что у мамы вдруг откуда-то появился запасной комплект всех органов. Улучшилось зрение. Исчез хронический отит, тонзиллит и бронхит. Ладно, допустим, отит такая штука, что лор его мог и не заметить, но как быть с той кучей болячек по женской линии, с которыми мама мучилась всю свою жизнь на памяти той же Стеши? Куда делись многочисленные кисты и полипы в матке и яичниках? Допустим, полипы удалили, но куда делось упоминание об этом удалении?
– Ничего не понимаю, это вообще мамина карта?
Стеша взглянула на обложку. Фамилия – Муравьева. Имя – Светлана. И отчество тоже правильное – Васильевна. Может быть, год не тот? Но и год, и дата рождения, и место рождения – все совпадало. Все совпадало, а вот симптомы нет. Мама у Стеши любила поболеть с чувством, с расстановкой, болячек у нее имелось в достатке, а тут вот не было отмечено ни одной.
Стеша продолжала листать карту беременной пациентки. Ага! Вот и отметка о поступлении в стационар. Тут впервые наметились проблемы.
– Неправильное положение плода. Плод – это я! И я лежала неправильно. И что же они сделали?
Стеша дочитала до конца, а потом с изумлением выдохнула, глядя на Яшу:
– Они маму кесарили! Представляешь? Они сделали ей кесарево сечение. Потому что мама не могла родить сама.
– Такое бывает, – пожал плечами Ящер. – В этом нет ничего необычного.
– Тут написано, что помимо неправильного положения, в процессе родовой деятельности сердцебиение плода стало неотчетливым, и было принято решение об экстренной операции. Понимаешь?
– Но ты же выжила. Значит, врачи все сделали хорошо и правильно. Они вовремя разрезали, вовремя тебя достали, вовремя вас обеих откачали. Что ты так на меня смотришь?
Стеша и впрямь смотрела на Ящера выпучив глаза. Но сам Ящер тут был совершенно ни при чем. Как объяснить тот факт, что в карте было написано о проведенной операции, а у Стешиной мамы на животе не было никаких шрамов? Ни старых, ни свежих, никаких. Круглый, плоский и идеально ровный живот. Без всякого намека на хирургическое вмешательство вроде кесарева сечения.
– Ты в этом уверена? – спросил у нее Ящер. – Может быть, шрам был маленький и незаметный?
– Как же! Через маленький и незаметный можно только аппендикс вытащить, а не ребенка. Тут уж резали от души. Тем более в те годы. Я видела женщин, которым делали такую операцию. У них послеоперационный рубец шел от пупка и до лобка. Сверху вниз, куча швов. Шили, кстати говоря, тоже нитками, которые оставляли вдоль рубца горизонтальные рубчики.
– Может быть, твоя мама провела косметическую коррекцию рубца?
– Коррекцию на животе? Нет, она бы не стала этого делать. Мама вообще никогда особенно не зацикливалась на том, как она выглядит. Причесана, умыта, зубы чистые, и порядок. Она и косметикой особенно не пользовалась. Губы красила, да и все, пожалуй. Маникюр лишь по особым случаям делала, когда мы куда-нибудь в гости собирались. И потом, она бы мне рассказала, случись у нее операция. Она мне о своих удаленных гландах раз сто рассказывала, а тут бы упустила такую возможность? Нет, мне кажется, это чья-то чужая карточка нам в руки попала.
Яша смотрел на нее странным взглядом.
– Что?
– Я думаю, что карта та самая. На ней фамилия твоей мамы. Просто рожала по ней не твоя мама, а какая-то другая женщина.
– Что-о-о?
– Да ты погоди, не заводись, – заторопился с объяснениями Яша. – Это же совсем несложно устроить. В момент поступления в родилку у женщины документы не спрашивают. Не до них. У нее на руках имеется карта, которую ей выписали в женской консультации и по которой велась история ее беременности. Только она врачей и интересует. Им важно знать, не имеется ли у беременной каких-нибудь патологий, которые могут помешать ей нормально родить. А в случае с твоим появлением на свет никаких патологий у роженицы до поры до времени не наблюдалось. В то же время, как ты сама говоришь, твоя мама по гинекологической части была нездоровым человеком.
– Совсем нездоровым. То придатки у нее, то воспаление, то киста, то еще что-то. Она к гинекологу ходила чаще, чем ко всем другим врачам, вместе взятым.
Вообще, поболеть Стешина мама любила. И даже не столько болела, сколько жалела саму себя. При малейшем недомогании мама укладывалась в кровать с таким видом, что посторонним сердобольным наблюдателям начинало казаться: женщина при последнем издыхании, часы ее сочтены, не сегодня завтра бедняжка преставится. И лишь самые близкие маме люди потихоньку догадывались, что это не больше чем спектакль. Слишком уж регулярно укладывалась мама умирать. Но, догадываясь, все равно каждый раз пугались заново, очень уж натурально играла свою роль мама. Определенно, в маме пропала великая актриса по части умирания.
– Допустим, твои родители договорились с какой-то женщиной, готовой отдать им своего ребенка. Она встала на учет в консультацию под именем твоей мамы, а потом с ее картой и под ее именем приехала рожать. Родила, отдала ребенка твоей маме, получила от них условленное заранее вознаграждение и…
– И что?
– И исчезла.
Стеша покачала головой.
– Вознаграждение… Мои родители были совсем небогатыми людьми. Мама библиотекарь. Папа инженер. Они зарабатывали очень средне. Где бы они взяли деньги, чтобы купить младенца?
– Заняли. Взяли в долг.
– У кого? Богатой родни у нас тоже не водилось. Но не это главное. Понимаешь, вот ты сказал, они нашли женщину, которая согласилась родить под именем моей мамы, а потом отдать ребенка, то есть меня, моим родителям, приемным, как я теперь понимаю. А где бы они эту женщину нашли? Для этого надо было проявить активность, расторопность. Как-то побегать, поискать, подоговариваться. А у обоих моих родителей деловая хватка отсутствовала начисто. Они были у меня как дети. Милые, простодушные, но на редкость не от мира сего. Нет, им было такое дело просто не по плечу. Найти где-то женщину, готовую отдать свое дитя, договориться с ней, обсудить все детали, заплатить, получить – такое было им не под силу. Их бы обязательно обманули еще где-то в самом начале пути. Вот тетя – та совсем другая, та могла бы провернуть такую аферу. Ее бы нипочем не обманули.
При мысли о тете в голове у Стеши что-то мелькнуло. Слава утверждал, что его мама провела рядом с мамой Стеши все последние месяцы беременности. Ухаживала за мамой. Но если беременности не было, то за кем ухаживала тетя?
– Мне кажется, тетя должна быть в курсе этой истории, – твердо сказала Стеша.
– Так поедем к ней.
Стеша кивнула.
– Только сначала позвоню ей.
Тетя ее звонку обрадовалась.
– Ты кстати. Меня как раз выписывают.
– Так скоро?
– Моей жизни больше ничего не угрожает, зачем мне тут отсиживаться. Можешь за мной приехать?
– С удовольствием. Уже мчусь.
Ехать им было быстро. И Стеша вбежала в палату тети скорей, чем сама ожидала. Тетя была еще не готова. Она как раз пыталась застегнуть на талии юбку. И, увидев Стешу, обрадовалась ей вторично.
– Ты очень вовремя. У меня на боку молнию заело. Ни взад, ни вперед. Ни снять юбку, ни надеть нормально. Посмотри, может быть, у тебя что-нибудь получится.
Стеша проворно присела на корточки и принялась дергать «собачку». Но та застыла намертво.
– Тетя, а вы помните, как я появилась на свет?
Тетя дернулась.
– Ты меня поцарапала. Осторожней.
– Извините, пожалуйста.
Стеша стала дергать потише, хотя и сомневалась, что могла поцарапать тетю.
– Так чего? Помните? – повторила она свой вопрос. – Слава сказал, что вы присутствовали при этом.
– Слава?
– Да, он сказал, что вы приезжали к моим родителям и ухаживали за мамой на всем протяжении ее беременности.
– Ухаживала. Ты же помнишь, какое слабенькое здоровье было у твоей мамы.
– Ее медицинская карточка беременной утверждает обратное. На моей маме можно было снопы возить или пахать, такая она была здоровущая.
– Это не так. А откуда у тебя вообще оказалась ее карточка?
Стеша объяснила. А тетя поразилась.
– Какую огромную работу ты проделала. И зачем?
– У меня такое чувство, что мои родители – они не совсем мои. То есть даже совсем не мои.
– А чьи же? – рассмеялась тетя.
От ее громкого смеха тело завибрировало, «собачка» соскочила с заклинившего зубца и скользнула вниз. Злополучная молния раскрылась, а юбка, как и следовало ожидать, под силой гравитации упала на пол.
– Ой! – вскрикнула Стеша, кидаясь поднимать юбку. – Простите, пожалуйста! Я не нароч…
Но тут же она замерла, пораженно глядя на тетин живот. Тело у тети до сих пор было подтянутое. И трусики у тети были кокетливые, кружевные, но такое нижнее белье очень плохо прикрывает телеса. И Стеша с изумлением увидела, как от пупка и вниз у тети по животу бежит длинный, белый, давно зарубцевавшийся операционный шов. Как раз такой, какой должен был остаться после кесарева сечения.
– Тетя, так у вас тоже было кес…
И тут Стеша замолчала, озаренная внезапной догадкой.
– Не было никакой другой женщины, – пробормотала она. – Это были вы!
И все вдруг встало на свои места. И ее милые недотепы родители, которые вовек не смогли бы договориться об усыновлении ребенка с какой-нибудь чужой и посторонней им бабой. Зато они охотно приняли бы в свою семью на воспитание крохотную новорожденную племянницу. Приняли бы ее с восторгом, любили бы ее и баловали как родную. Да, вот такой поступок был вполне в их духе.
Также стало понятно и внезапно резко улучшившееся на момент беременности здоровье мамы, все ее таинственно растворившиеся болячки. Тетя-то как раз всегда отличалась отменным здоровьем и никогда по женской части никаких недомоганий не испытывала.
– Это вы меня родили, – прошептала Стеша. – Вы, а не мама!
В этот момент без всякого стука дверь палаты отворилась, и в нее вошел Игнат. Одного взгляда на опрокинутые лица женщин ему хватило для того, чтобы понять все.
– Ты ей наконец-то сказала? – спросил он у тети.
И, не дожидаясь ответа, раскрыл объятия и шагнул к Стеше.
– Девочка! Родная моя!
Грудь у Стеши сдавило, словно обручем. Как говорится, ни дохнуть ни пернуть. От нехватки воздуха она вся побледнела, позеленела, как кактус, но Игнат то ли не заметил этого, то ли приписал ее бледность душевному волнению.
– Доченька, – взволнованно произнес он, – если бы ты только знала, как долго я ждал этого счастливого момента, когда смогу назвать тебя так!
И пока Стеша пыталась хоть немного вдохнуть воздуха в свои задыхающиеся легкие, он крепко ее обнял и прижал к себе, совершенно тем самым выдавив из Стеши последние остатки кислорода. На какое-то время Стеше показалось, что она вот так и умрет, просто задохнется в объятиях у вновь обретенного папочки. А потом в глазах у нее потемнело, и вопрос, дышит она или не дышит, перестал Стешу как-то сам собой волновать. Сознание ее выключилось, и последнее, что она запомнила, был протестующий возглас ее тети.
– Посмотри, что ты наделал! – кричала она на него.
И кричала она точно так же сердито, как кричат на своих мужей миллионы других недовольных женщин.
Очнулась Стеша довольно скоро от энергичных похлопываний по щекам. Она открыла глаза и поняла, что в обмороке она пробыла совсем недолго. Тем не менее она уже лежала на кровати, и над ней склонились встревоженные лица тети и Игната.
– Как ты?
Стеша прислушалась к своему физическому состоянию.
– Вроде бы ничего.
У нее и впрямь ничего не болело, голова не кружилась, тошнить тоже не тошнило. Куда хуже было с состоянием моральным. Вот тут Стеша чувствовала себя раздавленной по полной программе. С помощью тети и Игната (или правильней теперь было говорить, ее мамы и папы) она села на кровати и уставилась на них.
– Так вы мои биологические родители? Я правильно догадалась?
Тетя взглянула на Игната предостерегающе. Но тот не обратил внимания и кивнул:
– Да, детка. Ты… рада?
– Не знаю. Рада, наверное.
Стеша и сама не могла понять, что она чувствует. Лучше ей или хуже оттого, что у нее теперь снова имеется полноценный родительский комплект?
– Вы можете мне нормально объяснить, как это все получилось?
– Мне кажется, ты уже и сама о многом догадалась. Но если хочешь, изволь. Как я тебе уже говорил, мы с твоей тет… с твоей мамой полюбили друг друга еще в ранней юности. Судьба не позволила нам быть вместе, но мы всегда помнили друг о друге.
– Да-да, историю вашей романтической привязанности, которую вы оба пронесли через всю свою жизнь, я помню. Со мной-то что? Как я появилась на свет?
– Какая ты нетерпеливая. Прямо я сам в молодости. Ну слушай, а потом твоя тетя забеременела.
– Это случилось в том домике, куда мы ездили? В Пушкине?
– Что ты! Много раньше, – ответила тетя. – Ты появилась на свет между Виктором Геннадьевичем и Сергеем Геннадьевичем.
То есть между первым и вторым мужьями. Так-так… Значит, был там крохотный промежуток, в который Стеша умудрилась втиснуться в насыщенную мужьями и мужчинами жизнь своей матери.
– Конечно, я была в отчаянии, когда обнаружила свою беременность. Игнат был вновь для меня недосягаем. Да я и не хотела связывать его ребенком. Но что мне было делать? Оставить тебя у себя я тоже не могла.
– Почему?
– Я была вдовой. Слава был уже взрослый, но еще недостаточно, чтобы я могла сказать: все, мальчик, живи теперь сам, я займусь воспитанием младшей. И потом, как быть с людьми, с их мнением? Они бы меня могли осудить. Ведь мужа у меня на тот момент не было.
– Да вы просто побоялись оставить меня себе. Отдали своему брату!
– Но ведь не в чужую семью. И сначала я поговорила с твоей мамой. Я хотела убедиться, что она одобрит эту идею. Я понимала, что мой брат будет счастлив, он мечтал о ребенке, но, увы, не мог его зачать сам, так что он бы принял племянника или племянницу как дар Божий. Но как насчет твоей мамы? Насчет нее у меня не было полной уверенности. А мне хотелось, чтобы ты была желанным ребенком, чтобы твоему появлению на свет радовались близкие тебе люди.
– И что же сказала мама?
– Представь, она совсем не колебалась. Ни единой минуточки. Бросилась мне на шею и заплакала. А потом сказала, что мечтала именно о таком варианте. Что он – ответ на ее молитвы. Что взять совсем чужого ребенка от неизвестных родителей ей было бы все же затруднительно. Никогда ведь не знаешь, что там за генетика вылезет. Но мой ребенок – это совсем другое дело, так она сказала.
– И ее даже не смутило, что отец у будущего ребенка – законченный уголовник?
– Не говори так о своем отце! – возмутилась тетя. – Он совсем не уголовник.
– Он сидел много раз!
– За идею! Твой отец уникальный человек, идеалист, бредит созданием идеального государственного устройства. Ради этого он готов на все. У него столько идей на этот счет, ты себе даже не представляешь. Второго такого идеалиста я не встречала. И не называй отца плохим словом. Ты его совсем не знаешь.
– А кто в этом виноват? – разозлилась Стеша. – Кто виноват, что я его не знаю? Я? Или он? Если он так тебя любил, почему бросил тебя одну! Беременную!
– Он не мог остаться. Ему пришлось уйти. Его заставили. Иначе ему мог грозить арест.
Да уж, хорош родитель. И тетка, то есть мать, тоже хороша. Не могла выбрать для зачатия кого-нибудь более подходящего, кого-нибудь из своих законных мужей, например. Хотя тогда Стеша родилась бы в законном браке и никаких проблем с ее легализацией в этой жизни бы не возникло. Ну да, с другой стороны, родителей себе не выбирают.
– Ладно, вы решили отдать меня своему брату и его жене на воспитание. Но как вам удалось это провернуть? Ведь я так понимаю, все вокруг должны были думать, что ребенок родился у моей мамы? Что это ее собственный ребенок?
– Когда мой живот стало уже затруднительно скрывать от окружающих, я переехала к брату. Сделать это было легко, предлог нашелся быстро. Все знали, что у твоей мамочки слабое здоровье. Моя мама, твоя бабушка была в курсе нашей аферы.
И бабушка Катя была в курсе!
– И она одобряла?
– Бабушка была верующим человеком. Она считала аборт страшным грехом. Но в то же время она не хотела и позора, как если бы я принесла ребенка в подоле. Но благодаря твоей маме всего этого удалось избежать. Ребенок оставался в семье. Я даже могла наблюдать за тем, как ты растешь. И могу сказать, что твои приемные родители были тебе куда лучшими папой и мамой, чем когда-либо могла стать я.
– Итак, вы переехали к нам, стала ухаживать за моей мамой, которая не была ничуточки беременна, и… Что было дальше?
– Я стала ходить в женскую консультацию, встала там на учет по документам твоей мамочки. Твои родители как раз недавно переехали на новую квартиру. Так что в лицо твою мамочку в новой консультации никто не знал. Ее старую карточку я «потеряла», врач осмотрела меня, осталась довольна и всюду в моей карте запестрели отметки «Осмотрена. Здорова».
– Да, я их видела. И очень этому удивилась, потому что мама как раз была вся насквозь больная.
– Проблема возникла уже в самом роддоме, когда у тебя внезапно стало слабеть сердцебиение. Врачи забили тревогу, сказали, что без хирургического вмешательства мы можем потерять ребенка. И я дала согласие на то, чтобы меня резали.
И тетя кинула на Стешу победоносный взгляд. Вот, мол, посмотри, на какие жертвы мне пришлось пойти ради тебя. И не говори потом, что я для тебя недостаточно сделала.
– В общем, когда ты родилась, я смогла вернуться к себе, к своей привычной жизни. А тобой занялись твои новые родители. Им пришлось еще раз сменить место жительства, чтобы не осталось людей, которые бы помнили, как с животом ходила совсем другая женщина, а не та, у которой остался теперь ребенок. Но для всех официальных органов все было ясно. Гражданка Муравьева родила здоровенькую девочку, которую и воспитывает вместе со своим супругом. Как видишь, мы обо всем позаботились. Никто ничего никогда бы не узнал.
– Я-то узнала. Правда рано или поздно всегда выйдет на свет.
– Если бы не Игнат, который захотел открыть тебе правду, ничего бы ты не узнала. Никогда!
И Стеша поняла, что тетя ее права. И впрямь бы не узнала. Жила бы себе и дальше, как жила раньше. И ничего бы ее не тревожило. Но правда все-таки нашла лазейку, как пробраться сквозь нагромождения лжи. Вопрос теперь был в другом: стала ли сама Стеша счастливей от того, что узнала всю правду о себе самой и своих родителях? Пока что Стеша затруднялась ответить, слишком она была потрясена. В голове у нее гудели колокола, и она, не слыша обращенных к ней слов Игната и тети, вышла из палаты.
Ни один, ни вторая за девушкой так и не последовали.
