48: Рентномор
– Ты проснулся? Ты проснулся, Саймон? Мы на месте!
Продрав глаза, я понимаю – мы в парке. И когда только здесь успели наставить столько цирковых шатров? Мгновенная паника сменяется узнаванием – не шатры, просто дома вдоль дороги. Приземистые и довольно-таки высокие, чьи-то фигуры бросают тени на широкий белый дом. К тому времени как я осознал, что это всего лишь декоративные кусты, «пунто» огибает коварные заросли и вкатывается по подъездной дорожке к дому, на лужайке перед которым стоит табличка с надписью РЕНТНОМОР.
– Как он тебе, Саймон? – спрашивает Марк.
Был бы лучше, не будь он собственностью твоих деда с бабкой, думаю я.
Слева от двери, украшенной праздничным венком – два больших занавешенных окна. Еще два ряда комнат – выше, и два небольших оконца упрятаны под самый шифер крыши. Дорожка огибает дом по кругу, но Натали предпочитает запарковать машину поближе.
– Внушительно, – произношу я, когда вспоминаю, что задолжал Марку ответ на вопрос.
По колючему гравию мы топаем ко входу. Когда Биб открывает дверь, шипы венка скребут по дубовой панели, словно чьи-то алчущие когти.
– Теперь все в сборе! – кричит она.
– Здравствуй, Саймон! – вторит ей Уоррен.
Они что, всерьез рады видеть меня – или просто стараются изо всех сил убедить Натали в своей «хорошести»? Странно и дико видеть, как жестикуляция Биб не сбавляет энтузиазма даже тогда, когда обращена в мой адрес.
– Не стесняйся, заходи, – убеждает она меня. – Не нужно церемоний.
Как минимум одна церемония грозит нам в полночь – с какой стати Биб ее не учитывает? Или я просто слишком цепляюсь к ее словам? Видимо, моя задача – всего-навсего расслабиться в кругу семьи. Хотя бы ради Натали и Марка.
Биб забирает мое пальто и вешает на декоративные рожки в виде искривленных веток. Уоррен тем временем выходит из кухни.
– Боже, какое жалкое зрелище, – бросает он в мою сторону.
– В смысле? – заступается Натали.
– Такое время на дворе, а этот парень – без выпивки?
Полагаю, его слова – совсем не обязательно намек на то, что я пью слишком много, тем более что он продолжает:
– Что вам всем налить? Пойдемте посмотрим!
Я покорно восхищаюсь кухней – феерией блестящего металла и дорогой древесины. Взяв вместительный бокал калифорнийского мерло, направляюсь в зал.
– Пока не надо! – кричит Биб. – Не ходи туда.
Наверное, эти слова адресованы Марку, который норовит сунуть голову в какую-то комнату – не могу представить, чтобы таким тоном обращались к здравомыслящему взрослому.
– Из-за собаки, да? – ухмыляюсь я ей. – Как вы там ее зовете – Крошка?
Марк хихикает:
– Да не в собаке дело.
– Пусть входит, – разрешает Уоррен. – Чего тянуть!
Они смотрят на меня во все глаза. К ним присоединяется Натали. Похоже, для меня уготован какой-то совсем уж неожиданный сюрприз – только не могу взять в толк какой.
– Что происходит? – краснею я.
Все молчат – только чей-то приглушенный смех разносится по дому. Вряд ли чета Хэллоран станет устраивать против меня что-то пакостное – не на глазах у Натали и Марка. Я кладу руку на холодную серебристую дверную ручку.
– Мне сюда идти?
– Ты ближе всех, – говорит Биб. – Включи там свет.
Теперь я даже не сомневаюсь – кто-то за дверью о чем-то шепчется. Кто-то там, по ту сторону, затаил дыхание, выжидая. Не в силах больше терпеть этот фарс, я рывком опускаю ручку.
Свет из холла не доходит до конца комнаты – до фигур, выжидающих там, в полумраке. Одна из них держит руку у самого лица – курит? Хочет остаться неузнанной?
– Я вижу тебя, – говорю я, присоединяясь к игре, и включаю свет.
В комнате обнаруживается домашний кинотеатр с широченным плазменным экраном и обитыми кожей колонками. Колин отнимает руку от лица:
– Здорово, ветошь! С праздником тебя! Еще не совсем твой день рождения, конечно…
– …но со счастливым концом года позволь-таки тебя поздравить, – довершает Кирк.
С ними – студиозус Джо в футболке с надписью «МОЖНО Я УЖЕ ПОЙДУ?» и Николас, отец Марка. Недовольство его присутствием я не могу хотя бы отчасти не выместить на Натали:
– Ты знала, что они тут будут?
– Твои издатели? Да.
– То есть ты приглашала их, – когда она примирительно поднимает руки, я настаиваю: – Почему же ты не сказала, что мне нет смысла идти в офис? Я бы все равно встретился с ними здесь.
– Тогда бы сюрприза не было! – возражает Биб.
– Мы решили, что ты не будешь против компании друзей, – добавляет Уоррен.
– А что насчет остальных? – спрашиваю я без малейших угрызений совести.
– Наверное, это он про меня, – улыбается Николас. – Что ж, я просто заглянул на огонек перехватить стаканчик-другой. В сюрприз меня вовлекли случайно.
Полагаю, с моей стороны было бы смертельно грубо заявить, что Джо тоже в число моих друзей не входит, что бы там он сам себе в башку ни вбил. С некоторой опаской я пытаюсь выдать какое-нибудь нейтральное замечание, но в разговор включается Марк:
– Можно Саймону открыть подарки?
– Он еще не родился, – говорит Натали. – Ты же не хочешь преждевременных родов?
Биб тихо фыркает.
– Может, начнем уже праздновать? – предлагает она. – Если не затянем, кое-кто из нас не засидится допоздна и хорошо выспится, как и положено в его возрасте.
– Разве сегодня я не могу позднее лечь спать? – умоляющим голосом спрашивает Марк. – Мои другие бабушка с дедушкой разрешили мне!
Повисшее молчание нарушает нервный щелчок – трескается кубик льда в бокале апельсинового сока, который Николас трясет, словно чашку с игральными костями. Этот жест явно толкает Биб ответить:
– Они – не твои настоящие ба…
– Такие же настоящие, как и все мы, – говорю я. – Правда?
Натали одобрительно кивает мне, Марк одаривает меня полуулыбкой.
– Твоя бабушка хотела сказать, что они тебе не родные, Марк, – говорит Уоррен.
– Зато я им родной, – подмигиваю я.
– А я как Иисус, спустившийся с небес, – выдает Марк и ухмыляется теперь уже во весь рот.
– Не думаю, что тебе стоит умничать на эту тему, – одергивает его Биб. – Тем более под Рождество.
Похоже, это скромное богохульство зацепило ее сильнее всего – и, как мне кажется, подспудно вину за это она возложила на меня. Тишина неумолимо затягивается, и тут ситуацию спасает Джо:
– Мне кажется, или кто-то упоминал вечеринку?
– Спасибо, что напомнили, мистер Керр, – говорит Биб. – Ваш голос учтен.
Мистер Керр? То есть Джо Керр? Мне даже не хочется спрашивать, шутит ли Биб, или это настоящая его фамилия.
– День рождения сегодня не у тебя, вообще-то, – замечаю я.
– Миссис Хэллоран такого не говорила! – с характерной убийственной прямотой отвечает Джо. – Мы хотим, чтобы это был целиком твой день.
– Пойдемте все в комнату! – призывает «миссис Хэллоран». – Кроме тебя, Саймон!
Ее улыбка, видимо, должна меня как-то заинтриговать. Все сразу начинают подражать ей, многозначительно кривя губы и подмигивая. Не кривляется только Николас – когда все выходят из комнаты, он, последний, задерживается рядом со мной и тихо говорит:
– Давай-ка ты постараешься вести себя так, как будет лучше для семьи, хорошо?
Он стоит прямо передо мной, и от него несет кожей, хоть на нем и нет сейчас этих вычурных шмоток. Снисходительно улыбаясь, я говорю так низко, как могу:
– Семьи? Что-то как раз твоей семьи я здесь не вижу.
Он застывает – возможно, в надежде на то, что его рост и непомерная ширина плеч послужат мне укором. Но после нашей последней встречи я выучил новый трюк – спасибо охраннику на Лемон-стрит. Непрошибаемый взгляд исподлобья и выпяченный живот, видимо, на время сбивают его с толку, но тут в нашу милую рождественскую игру встревает Биб:
– Мальчики, чего вы там застряли? Николас, ты у нас будешь свадебным генералом.
Отходя, он бросает мне напоследок:
– Ты не такой уж мастер слова, как думаешь. Неудивительно, что ты потерял работу.
– Зато ты потерял… – я набираю воздуха, чтобы сказать ему все в лицо – разве не так поступил бы Табби со столь жалкой жертвой? Предвкушение расправы распаляет меня изнутри, хоть я и отдаю себе отчет в том, что аудитория будет менее благодарна, чем мне хотелось бы. Возможно, мне удастся улучить момент позже, и я сдерживаю слова, пока что ограничиваясь лишь недоброй улыбкой.
– Мы готовы, Саймон, – объявляет Марк.
Следуя за ними, я слышу поспешный шепот и щелчок. Они выключили свет в соседней комнате, и меня обуревает совершенно необъяснимое желание выйти из дома и бежать куда глаза глядят. Когда Марк хихикает за дверью, холодок от металлической дверной ручки поднимается по моей руке и взбадривает меня с головы до ног. Я должен наконец взять себя в руки после всех своих потрясений – как я могу сейчас разочаровать семилетнего ребенка и его мать, которую люблю? Да, открывая дверь, я однозначно испытываю страх – хотя бы от того, что могу пришибить кого-нибудь дверью в такой темени. Да и сами силуэты гостей, снующих во мраке подобно растревоженным тараканам, не прибавляют мне душевного спокойствия.
В комнате, впрочем, не так уж и темно. Свет мерцает внутри, словно работает старый кинопроектор. Лица гостей парят над длинным столом. Когда я полностью открываю дверь, тусклое свечение слабеет, приглушается. Рыжие волосы Биб становятся чернично-синими, веснушки превращаются в оспины. Натали и сына тени предательски старят, превращая ее в подобие Уоррена, а Марка – в маленькую копию Николаса.
И все они начинают петь «С днем рожденья тебя» так громко, что мне даже приходит в голову, что где-то там, в темноте, припрятан небольшой хор, вызванный на подмогу. Свечи на пироге в центре стола вспыхивают. Улыбчивые лица будто бы раздуваются навстречу мне – и еще одно, чужое лицо встает перед моими глазами. Никто из присутствующих не напоминает его – ни молодящийся Колин, ни рыхлый Джо, ни бородатый Кирк, никто из них, даже если зыбкость их черт в пляске свечного огня и располагает к метаморфозам, не похож на Табби. Но, закрывая глаза, чтобы положить конец любому, даже надуманному сходству, я понимаю, что от Табби никуда не деться – его лик каиновой печатью отпечатался на изнанке век, в коре моего мозга: довольная рожа объевшегося паразита.
– Задуй все свечи! – восторженно голосит Марк. – Или нам всем не повезет!
Наверное, меня должен тронуть тот факт, что он так крепко связал свою – и мамину – удачу с моей, явно не заслуживающей особого доверия. Я пытаюсь нашарить выключатель, приоткрыв глаза, но чья-то темная ручища – всего лишь тень, моя собственная тень, – взялась за него раньше.
– Я включу свет, хорошо? – информирую я всех в комнате.
– Тогда вся атмосфера пропадет! – жалуется Марк, но я уже щелкаю кнопкой.
Свет заливает комнату, и я жмурюсь. Все улыбаются. Биб идет ко мне с ножом – он, понятное дело, предназначен для разделки пирога, а не меня. Когда она кладет его на стол, лезвие вспыхивает, ловя отблеск от пламени свечей, наводя на мысль о каком-то нечестивом колдовском ритуале.
Я вдыхаю – в рот заползает дурман плавящегося воска – и собираюсь задуть свечи, но воздух вдруг застревает в горле.
Лицо под свечами. На торте.
Пышущий злой веселостью клоунский лик.
Неосознанно я хватаюсь за запястье и начинаю скрести его. Марк сразу подхватывает мой жест, и я прихожу в себя. Выдох запоздало покидает мои легкие, и огоньки на свечках превращаются в закрученные дымовые спиральки.
– Хорошая работа! – голосом воспитательницы в детском саду хвалит Биб. – Первый кусочек – по праву твой, Саймон.
Дрожащей рукой я примеряюсь к торту, раздумывая, как изуродовать эту морду на нем. В конце концов я прорезаю клоуну нос и отсекаю ту часть рта, что особенно нагло кривится – умудряясь при этом не зарекомендовать себя жадиной. Кусок я аккуратно переношу на тарелочку – верхнюю из стопки, что высится рядом с горкой конвертов и свертков, предназначенных мне. Я собираюсь разрезать остаток торта, но Биб останавливает меня:
– Поешь, Саймон. Это все для тебя.
– Как на вкус? – спрашивает Марк еще до того, как кусочек достигает моего рта.
Наверное, свечной воск попал в сливки – потому как вкус более чем странный. С трудом сдерживаясь, чтобы не выплюнуть прожеванное – улыбки гостей явно рассчитывают на мое одобрение, я выдавливаю сквозь набитый рот:
– Фыкарно.
Не уверен, что они вообще расслышали, что я сказал. Биб и вовсе хмурится, будто ответ не пришелся ей по душе.
– А почему на нем лицо клоуна, Марк? – спрашиваю я, как можно непринужденнее откладывая тарелку в сторону. – Это же твоя идея?
– Не его, – качает головой Биб. – Вечеринка – его идея.
– Вот как? А на чьей же совести торт?
– Кореш должен знать, что по душе его корешу! – провозглашает Джо.
– Вот как, – боже, ну и вкус. – Что ты туда положил? – ляпаю я, совершенно не думая о том, что прозвучать это может несколько двусмысленно.
– Ничего такого, что тебе не понравилось бы, – разводит он руками.
– Ты же не в Амстердаме, Саймон! – подмигивает мне Уоррен. – Я слышал, там такая забористая дрянь иногда попадает в пироги, что откусишь кусочек – и тебя сразу куда-нибудь уносит.
– Что ж, спасибо за торт, Джо, и за все, что тот мне принесет! – скалюсь я. – Тогда следующий кусочек точно тебе.
– Предпочту отказаться от предложения, сделанного в таком духе.
– Тогда кто следующий? Кто-нибудь, кто поручится за его безвредность. Мы же не хотим думать, что Джо принес на праздник нечто сомнительное.
Не понимаю, почему я выбрал именно эти слова. Моя речь снова опасно балансирует на грани хаоса, словно ингредиенты торта действительно не столь надежны, как меня тут все заверяли. Мне кажется, моя реплика явно побеспокоила кого-то из гостей. Например, Кирка и Колина.
– В другой раз, – почти хором выдают Биб с Уорреном.
Николас просто пожимает плечами. Натали тоже не хочет отвечать, и я борюсь с мыслью, что она каким-то образом попала под влияние своего работодателя, отца Марка, когда вдруг вызывается сам Марк:
– Я хочу!
Есть у меня такое грустное подозрение, что это его подражание мне – даже если он не думает подражать, все сочтут именно так, – скорее создаст дополнительные проблемы, чем решит уже имеющиеся. Тем не менее я отрезаю ему кусочек, охватывающий середину клоунских губ. Поднимая его ко рту, он спрашивает:
– Ну хоть теперь Саймону можно открыть подарок?
Кажется, он намекает на что-то еще.
– Какой-то особый подарок? – уточняю я.
– Тот, что от мамочки и от ее друга.
Не приходится сомневаться, что его слова только усилили напряженность обстановки. Я, не глядя на Николаса, принимаю плоский прямо-угольный пакет, на котором почерком Натали выведено: «С днем рождения, с любовью».
– Этот?
– Он самый – да, мам? – Марк смеется, изо рта у него летят крошки. Он вытирает губы, пока я распаковываю презент. Еще до того, как вся серебристая обертка снята, я понимаю – там, внутри, DVD-диск. На задней части коробки никакой информации нет – белый лист. Интересно, поэтому Марк вот-вот лопнет от смеха – очередная шутка?
Я переворачиваю футляр под аккомпанемент все усиливающегося хихиканья Марка и снимаю остатки упаковки.
Табби говорит правду — сообщает мне надпись на вкладыше.
Передо мной – последний, утерянный фильм с Табби Теккереем.