Глава 25. Хамелеон бессмертен

В принципе ничего странного тут не было. Масоны тоже были детищем тамплиеров. Со временем, однако, масонские общества начали вызывать серьезную настороженность и недовольство светских и церковных властей. Из «Хроник» следовало, что многие ложи стали проявлять излишнюю самостоятельность, несмотря на то что над главными и наиболее влиятельными ложами контроль осуществлял – и это неизменно – представитель тамплиеров. Этот тамплиер в ложе значился Мастером, то есть имел третью, высшую степень. Позднее в недрах ордена родилась идея ввести гораздо более высокие степени, вплоть до тридцать третьей. Обладатели таких степеней никогда не были обладателями ключевых тайн (этими тайнами владели лишь мастера-смотрители, всегда и без исключения рыцари ордена). Но сильным мира сего – принцам и баронам, а то и коронованным суверенам – льстило, что они имеют наивысшую степень ложи. Какое-то время – благодаря этому ходу – масоны пользовались покровительством весьма значительных и влиятельных особ. Но множились слухи. Вопреки требованиям смотрителей многие ложи на своих не слишком тайных собраниях, и не только на них, наперебой распинались о своем антимонархизме и антиклерикализме. Бывало и так, что члены лож, которые не могли смириться с антихристианской направленностью движения, расставались с масонством и сообщали о реальных его целях либо монархическим кругам, либо высокопоставленным князьям Церкви. Тучи над масонством уже к началу семнадцатого века сгустились всерьез.

Джеб читал, едва урывая пару минут, чтобы утолить голод, и снова погружался в страницы истории, неведомой простым смертным.

К началу семнадцатого века тамплиерам стало ясно, что нужно искать новый костюм для маскировки. Тогда-то – в 1614 и 1615 годах – в Германии вышли два манифеста нового общества: «Розы и Креста» – «розенкрейцеров», основателем и главой которых был (якобы) некий Кристиан Розенкрейц, подписывавшийся Frater C. R. C. (то есть «брат Кристиан Розен Крейц»). Как следовало из «Хроник», общество тоже было создано в недрах ордена Храма и раскручено орденом же как противовес заигравшимся в ритуалы масонам, склонным к пустой болтовне и спорам о том, кто должен получить наивысший (и чаще всего ничего не значащий) градус. Манифесты розенкрейцеров провозглашали целью новой организации глубокую личностную веру, просвещение, стремление к равенству всех людей, познание тайн природы. («Да, – подумал Джеб, – уже и тогда в ордене психологи были неплохие. На массы такие приманки работали и работают без сбоев. Особенно байки о равенстве».)

В ряды розенкрейцеров потянулись самые либеральные и просвещенные умы эпохи. Тем самым создавался серьезный противовес интеллектуальному влиянию Церкви. Это всегда было одной из целей рыцарей Храма, мессией которого был не Иисус из Назарета, а страшный и могущественный Бафомет.

– Да, здесь есть над чем задуматься, – произнес вслух Джеб, хотя в его комнате никого, кроме него самого, не было. – Кто он, этот Бафомет? И как он умудрился взять в свои цепкие объятья множество смелых, мыслящих и некогда веровавших людей?

Однако интеллектуальные игры были слишком легковесной забавой для ордена. Пора было реализовать одну из главных целей: устранение монархии и тотальное устранение Церкви со сцены истории.

Бесстрастная рука случая – или была то рука Светоносца-Бафомета? – подбросила тамплиерам неожиданную карту: джокера, которым оказался профессор канонического права университета баварского города Ингольштадт, Адам Вайсхаупт.

Образование он получил в ордене иезуитов, от них же переняв ту истину, что «цель оправдывает средство». С младых лет Адам был одержим идеей собственного величия. И ненавистью к любым формам подчинения и иерархии. Он был хорошо знаком с масонством, но считал его пустой забавой. Вайсхаупт был уверен, что мог бы создать действенную организацию – влиятельных друзей и последователей у него хватило бы, – но проблема, как и для любого революционера, была в финансах. Как раз в этом не было недостатка у тамплиеров. Проверив все связи и возможности Вайсхаупта, орден решил поставить на него.

Ротшильды, как и рыцари Храма, готовы были ставить на все, что могло расшатать существующий порядок. Богатейшая семья Европы была связана с тамплиерами через Ахашвероша, который всегда появлялся в гуще событий в самые ключевые моменты.

Небогатый, но амбициозный профессор был поражен тем, с каким почетом и вниманием его приняли в доме Ротшильдов. За столом он начал напыщенно разглагольствовать о том, что в Европе все нужно менять, что монархия давно изжила себя, что религия – это яд для любого народа (позже то же самое слово в слово повторит его последователь Карл Маркс), что аристократия крови… Ротшильд, подняв руку, остановил его излияния.

– Дорогой профессор, я готов подписаться под каждым вашим словом, но… Что делать со всем этим реально? Какое лекарство вы прописали бы для лечения этой болезни?

– Лекарство? – вскинулся Вайсхаупт. – Лекарство – это терапия. А нам необходима хирургия. И чем острее скальпель, тем лучше!

– Снова согласен, – кивнул хозяин дома. – И у вас есть люди, готовые взять этот скальпель в свои руки?

– У нас в Баварии таких, увы, немного. Но Франция, как мы знаем, подошла к точке кипения. И там такие люди у меня есть. Но им нужны средства. Деньги. На пропаганду, на провокации, на вооружение масс…

– Деньги для нас не проблема (говоря «нас», Ротшильд имел в виду и семейное состояние, и несчетные богатства тамплиеров, о чем был хорошо осведомлен). Вы уверены, что сумеете ими распорядиться с максимальной эффективностью?

– Абсолютно уверен! – Вайсхаупт даже вскочил на ноги.

– Но! – произнес сидевший рядом с Ротшильдом француз, Андре де Монбар, хранитель. – Общество, которое нами – вами, профессор, – будет учреждено сегодня, внешне должно быть собранием людей, чья цель вовсе не свержение монархии и власти Церкви, но обществом просвещения и образования масс. «Просвещенные» – вот какое название предложил бы я.

– Illuminati? – тут же перевел на латинский язык Вайсхаупт. – Звучит прекрасно и не вызывает опасений.

– Для непосвященных, – вставил Ротшильд.

– Безусловно.

– А главой родившихся сегодня иллюминатов должен стать… – продолжал Андре де Монбар, но Вайсхаупт уже снова вскочил на ноги и кланялся, приложив руку к сердцу, – должен стать наш почтенный профессор. В конце концов, у него знания, связи, последователи…

– Плюс наши с вами средства, – без тени улыбки добавил хозяин дома.

– Но заместителем отца-основателя будет, я думаю, наш человек, Гийом Моро. Через него же будут поступать и деньги, – сказал Андре де Монбар.

– Согласен! – вскричал отец-основатель.

В ордене Гийом тоже был Гийомом, но не Моро. Он звался несколько иначе: рыцарь Гийом де Шатре. Вайсхаупту об этом знать было совершенно необязательно. Но так или иначе, а иллюминаты стали фактом. И, как показали события, фактом весьма весомым и реальным. Тогда же, 1 мая, были определены и цели общества для посвященных. Пару задач сформулировал Вайсхаупт, но большинство были определены Андре де Монбаром и Мейером Ротшильдом. Записывал их на листе пергамента Вайсхаупт, чтобы исторический документ казался его, и только его, детищем. Затем он зачитал написанное присутствующим:

Слушая второй и третий пункты, Мейер Ротшильд нервно заерзал на высоком стуле, но де Монбар сделал успокаивающий жест покачиванием ладони:

– Дорогой друг, это касается лишь тех, кто вне круга. К нам с вами это не будет иметь ни малейшего отношения.

Пройдет полвека, и сын Мейера Ротшильда, Амшель Мейер фон Ротшильд, уже удостоенный титула барона, произнесет ставшую бессмертной фразу: «Позвольте мне печатать и контролировать деньги государства, и мне будет безразлично, кто устанавливает его законы». Тем самым он констатировал простую истину о тотальной первичности финансов в сравнении со всем остальным.

Джеб читал «Хроники» страница за страницей и словно своими глазами видел все описанное в книге. Ни одно из событий не было случайным. Словно невидимая рука вела историю по написанному тамплиерами сценарию. Даже в мелочах. Ведь во время Французской революции король Людовик XVI с семьей был заключен в тюрьму форта Тампль, возведение которого еще в XII веке начали тамплиеры. Король находился в Тампле вплоть до последнего своего дня, наступившего в начале 1793 года.

К эшафоту короля вел священник-ирландец, утром того же дня исповедовавший и причастивший Людовика в тюрьме Тампля. Ему приходилось поддерживать короля за руку, и, как вспоминал аббат, он даже опасался, что мужество оставит Людовика. Однако у самого подножия эшафота король высвободил руку и сам, без поддержки, твердым шагом прошел к гильотине. Он хотел обратиться к народу, но толпа требовала кончать с тираном немедленно. И уже опустив голову на плаху, он воскликнул: «Народ мой, я умираю безвинно!»

Нож гильотины упал в 10 часов 22 минуты утра, как это отметил руководивший казнью Шарль Анри Сансон. Один из его помощников поднял голову короля, демонстрируя ее обезумевшей от радости толпе, оравшей: «Да здравствует народ! Да здравствует Республика!»

Неподалеку от эшафота стояла группа членов Якобинского клуба, того самого, который был инициатором и организатором революционного правительства. Создан клуб был усилиями «Баварских иллюминатов», к тому времени уже изгнанных из Баварии, и на деньги семейства Ротшильдов, но по большей части на средства, почерпнутые из бездонной казны тамплиеров.

Среди группы якобинцев выделялись два человека, явно не похожие на других: высокий чернобородый мужчина лет сорока пяти и его сосед, седой и неопрятный старик, одетый в какой-то замызганный халат. Тем не менее голову его украшал традиционный колпак санкюлотов. Помощник палача все еще демонстрировал толпе отсеченную голову последнего монарха – последнего, в этом были уверены все, – толпа орала от восторга, но в какой-то момент вопли стихли. Молчали и барабаны. В наступившей внезапно тишине раздался резкий крик:

– Ты отомщен, де Моле!

Рослый якобинец переглянулся со своим соседом. Лицо его выражало брезгливость.

– Дешевые лицедеи. И здесь не удержались. Словно де Моле что-то значил.

Старик, напротив, казался вполне довольным.

– Полно вам, де Монбар. Зато до чего эффектно.

Его собеседник был непреклонен:

– Связывать имя тамплиеров со всем этим, тем более прилюдно – это ли не глупость?

– Ничего страшного. Толпа понятия не имеет, что вообще значил этот истерический вопль.

– Пожалуй, – кивнул Андре де Монбар, хранитель ордена и человек, приближенный к Робеспьеру. – Однако не припомню, чтобы какой-нибудь идиот, когда в прошлом году казнили более трех сотен священников, каждый раз орал об «отмщении за де Моле».

– Для этого на эшафот, – улыбнулся старик, – надо было бы возвести папу римского.

– Идея неплоха, – согласился де Монбар, – но труднореализуема.

– Пока. Пока… – уже без улыбки заметил Ахашверош.