3
Охота
Нам предложили работу. Я была единственной, кто отказался. И не потому, что считала зазорным мыть стаканы в чайной у Ахмеда или торговать мороженым с лотка, а просто не видела ни смысла, ни необходимости. Не мне бить себя в грудь и гордиться трудовым прошлым. В свое время я отдавала долг выучившему меня обществу на заводе у станка. Слава святым недолго. Но смысла в том, чем занимались Пашка с Мартыном, больше не становилось.
Мне не было ни скучно, ни тоскливо. Я легко встроилась в неторопливое течение человеческого времени. Нечисть же совершенно не представляла, куда его девать. Они, как и все, кто родился и жил на стёжках, привыкли концентрированному коктейлю событий, поступков и происшествий, а когда выдавались свободные часы, дни, недели просто не знали чем себя занять.
Проще говоря, они смертельно скучали, раздражались и все чаще скалили клыки друг на друга и на меня и даже на шарахавшихся прохожих. Конечно, и змея и целитель не раз и не два покидали стёжку, выходя в мир людей. Но чего они никогда не делали, так это не жили в нем.
К концу весны мы оказались по ту сторону Уральских гор. Не очень далеко «по ту», но все же. Остановились в Остове Кусинского района немного восточнее Злокозово. В округе этого маленького городка собрались целых три стежки, одна из которых вела в несуществующее для людей Кусово, а от него, в свою очередь, начиналась дорога на Желтую цитадель. Вопрос был в том, позволят ли нам на нее ступить?
Причина нашего безделья была более чем уважительной. Охота летних, по каким-то не зависящим ни от кого причинам, собралась в начале лета.
— Почему сейчас? — спросила я Пашку сидя в восточной чайной.
— Потому что, — отмахнулась она, — Все равно не поймешь.
— Високосный две тысячи двенадцатый так действует на неокрепшую детскую психику?
— Скажи еще вспышки на солнце, — вставил Мартын, сидя под навесом летнего кафе, явидь как раз смотрела на оное, и реплика получилась издевательской.
— Ясно, — подвела я итог, — Не для человеческого ума.
— Именно, — подтвердила змея, а целитель махнул рукой Ахмеду, прося принести счет.
Мир нечисти — это разноцветное конфетти, брошенное на карту. Это касается и пределов, и стежек, и жителей. Во владениях Седого и Видящего в процентном соотношении зимние подданные превышали летних, у Прекрасной и Простого — наоборот. Так исторически сложилось. Или, существует зависимость от силы хозяина и тех, кто живет под его властью. В реальности и те и другие существовали бок о бок и владели магией обеих стихий. Их можно сравнить с художниками, к примеру, с портретистом и пейзажистом. Оба способны нарисовать светлый лик любимой девушки, как и избушку на краю леса. Но что у кого получается лучше, объяснять не надо. С магией тоже самое. Летние тяготели к теплу, зимние к холоду, хотя технически владели обеими. Но на чуждую магию требовалось в два раза больше усилий, чем на ту, которая течет в жилах с рождения.
Были и те, к кому деление не применялось. Бесы, детей, которых никто никогда не видел. Нелюди, не интересующиеся такими тонкостями вовсе, их дети присоединялись к любой охоте, по выбору. Изменяющиеся, нашедшие простое решение, кто в какое время года созрел для первого обрастания шкурой, тот к такому лагерю и относится.
В общем, это разделение было скорее условным. С моей точки зрения, дети летних и зимних, в разное время осознавали насколько хотят пустить кровь живому существу. И пускали ее под присмотром старших.
Поэтому мы выжидали, желая не оставлять летнее сумасшествие молодых восточников за спиной. Главным образом из-за меня, из-за человека, для которого такая встреча смертельна.
Ахмед принес счет, а я все никак не могла найти карточку, чтобы расплатиться. И видя, что ни парень, ни Пашка не торопятся помогать в этом благородном деле, смуглый мужчина истолковал заминку по-своему.
— Деньга нет, да? — поинтересовался он вместо того, чтобы покрыть матом неубедительно роящегося по карманам посетителя, — Работа нужен, да? У Ахмеда работа есть. Чай есть. Деньга есть, — он белозубо улыбнулся, я вздохнула, разглядывая мелочь на ладони.
Так и получилось, что Мартын стал развозить на старом хозяйском мотороллере пиццу и суши. Окружающие не видели ничего странного в наборе блюд восточной чайной и не замечали, что итальянская пицца по вкусу напоминает шаурму.
В перерывах между заказами молодой целитель перемещался в соседскую аптеку, где изучал полки и обсуждал эффективность того или иного препарата с фармацевтом Егорычем, на деле Егором, молодым мужчиной всего пятью годами старше нашего парня.
Змея, в образе девушки встала под полосатый зонт к белоснежному боку холодильника с яркими этикетками внутри. Пашка снабжала мороженым молодое поколение Остова с улыбкой и тщательно спрятанными клыками, когтями и глазами. Мне она как-то призналась, что развлекала себя мыслями о том вывалиться ли это самое мороженое, если она прямо сейчас вскроет чью-нибудь тоненькую шейку.
Я слонялась по улицам, открыла для себя мир детективов в мягкой обложке и пила чай. Для мытья стаканов Ахмеду пришлось найти Алию, которая почти не говорила по-русски. Она, вообще, предпочитала молчать.
День шел за днем. Десяток здесь, один на стежке. В нашей тили-мили-тряндии время шло коротким путем. Здесь длинным и утомительным. Пока в один из солнечных дней мои друзья не исчезли.
Я тогда только вернулась с прогулки по местному музею бересты, куда меня занесло после осмотра памятника бездомным животным. Вдоволь налюбовавшись на поделки: фигурки медведей и мужиков с дубинами, лапти, подносы, посуду. Примерив пару расписных платков и потрогав тряпичных кукол, не очень понимая, где здесь собственно береста, я вернулась домой, решив сегодня избежать визита к Ахмеду по причине банальной лени и яркого солнца, которые требовали, как можно скорее завалиться на диван и раскрыть очередной томик с отважными домохозяйками — сыщицами.
Мы сняли маленькую двухкомнатную квартирку на той же улице, что и чайная. Не отказались бы и от большой, но тут таких попросту не было. Из окон кухни прекрасно просматривалась аптека, к которой так тяготел целитель и угол заднего двора чайной, откуда шел дым. Значит, Ахмед или его повар — официант — заместитель Муса жарил шашлык. Или делали вид, что жарили, подавая клиентам вчерашний.
Лоток с мороженым стоял на тротуаре, притягивая взгляды немногочисленных прохожих. Помню, я заметила переминавшуюся перед ним парочку детей пяти и пятнадцати лет, старшая девочка ни на минуту не выпускала руку брата. Пашки на рабочем месте не было. Иногда она перемещалась в тень чайной, особенно если не было покупателей, сейчас увидит детей и выйдет.
Но когда я минут через десять снова кинула рассеянный взгляд в окно, дети были на прежнем месте. Девочка, вытянув шею, пыталась заглянуть за деревянный забор. Пашка не спешила к покупателям. Спустя еще пару минут из чайной вышла Алия в цветастой юбке, из-под которой выглядывали не менее цветастые штаны и тапки. Женщину сопровождал размахивающий руками Муса. Не прерывая монолога, мужчина взял деньги, а она, открыв крышку холодильника покрасневшими руками, вручила по яркому брикету.
Спустя минуту, к ним присоединился Ахмед. Несколько подкрепленных жестикуляцией фраз и Муса упираясь в белый бок, покатил холодильник внутрь летнего кафе. Вроде все просто и буднично. Кроме одного, волнующего только меня вопроса — где Пашка?
Могла ли она бросить, волей случая доставшуюся, человеческую работу? Легко. По сотне причин и даже их отсутствия. Но для того, чтобы бросить меня, вернее, то, чем мы занимались, к какой цели шли, повод должен быть серьезный. Я сходу не смогла придумать ни одного. Впрочем, тогда мои мысли еще не зашли так далеко.
В квартире царил беспорядок, змея бросала вещи прямо на кровать, похоже не задумываясь о назначении шкафа. Одежду пришлось приобретать специально, как оказалось, ходить день за днем в одном и том же в мире людей считалось плохим тоном.
Я набрала номер, что-то задрожало в груде блузок, а потом разразилось стонами и ахами из фильма для взрослых. Телефон явидь оставила дома. Повинуясь импульсу, я нажала сброс и тут же набрала Мартына. Он в силу специфики работы, должен быть доступен, мало ли кто в городе свихнулся настолько, чтобы заказать суши со вкусом плова в восточной чайной. Гудок сменялся гудком, пока вежливый голос девушки не попросил меня оставить сообщение или перезвонить позже.
Я прошлась из комнаты в комнату, из коридора на кухню. Больно кольнули воспоминания о том, как из мира людей исчезли Кирилл и Алиса. Кольнули и отступили. Что собственно случилось? Ничего. Ушли люди, или нелюди, по своим делам, такое бывает сплошь и рядом. Ну, бросили работу, бывает.
Спросить в чайной? Я подошла к двери, остановилась и, развернувшись, вернулась в комнату. Просто так, без причины. Или она была спрятана очень глубоко, и отказывалась выходить на свет.
Номер целителя я набирала несколько раз, и каждый во мне поднималась надежда, что сейчас он возьмет трубку. Не взял.
Надо признать, что оба: и целитель и явидь, могли бросить человека. Глупо было рассчитывать на «особое отношение», хотя именно на него я и рассчитывала. Бросить меня, но не Юково. Цель была важнее, чем задерживающий их балласт в виде человека. Они бы просто пошли дальше.
Только в этом случае, я не понимала, почему бы Мартыну не ответить на звонок? Нечисть не страдает угрызениями совести и не бегает, пряча глаза, от тех, кому откусила палец. Игнорировать и не придавать значения еще куда ни шло. А уж жизнерадостно бросить в трубку «привет» и насладиться растерянной беспомощностью и кучей обиженных вопросов, сами Святые велели.
Я отложила аппарат, понимая, что это бесполезно, пусть пальцы сами тянулись к кнопке повтора.
Была еще одна возможность, в которой от них ничего не зависело. Например, Седой отдал приказ прямо противоположный, озвученному темной ночью на склоне Сосновой. Неважно, что было, неважно по какой причине, важно, что ослушаться они не могли.
Я прошла в соседнюю комнату. В отличие от кровати явиди и моего дивана, софа Мартына была застелена покрывалом, доставшимся нам в пользование вместе с квартирой. Смена одежды на стуле, под ним на полу рюкзак. Я подцепила черную матерчатую лямку, вытащила его, закинула на кровать и потянула за язычок молнии. Дневник Тура Бегущего лежал сверху.
Пора перестать ходить кругами, а признать, они могли уйти и бросить меня по множеству причин. Все. Точка. Я ничего не могла с этим поделать. Кое-кто удивился бы, почему они не сделали этого раньше.
Но перед глазами лежало доказательство обратного. Несколько скрепленных меж собой колец и часть сустава, высушенного вместе с мышцами, сухожилиями и еще Святые знают с чем. Они бросили бы человека, но не артефакт с объявленной стоимостью. Особенно после слов Кирилла, где бы он хотел его видеть, и с чьим родом покончить. Подарок Простому демону все еще лежал в рюкзаке молодого целителя.
На улице уже успело стемнеть. Ахмед ушел, Муса закрыл чайную, за ним молчаливой тенью выскользнула Алия. В таких городках, как Остов не было круглосуточных кафешек или клубов. За исключением «разливайки» за автобусной станцией, да и там после захода солнца продажи шли через форточку, прямоугольное окошко во входной двери. Егорыч, работавший пять дней в неделю, три часа как ушел вверх по улице весело насвистывая. Фонари погасли.
Свет в комнате я не зажигала, продолжая наблюдать за темной чайной и аптекой. Продолжая думать. Вспоминать, как Ахмед подмигивал, каждой встречной женщине, сыпал многословными комплиментами и подливал коньяк. Исключение составляли трое: я, Алия и Пашка. Ладно мы с Алией, а молодая и красивая Пашка? Она просто обязана была попасть в радар хозяина чайной. Но южанин сторонился своей симпатичной мороженщицы.
Какая только глупость не лезет в голову за полночь, начинаешь искать черную кошку в черной комнате. Я потерла лоб. Змея могла при первых же поползновениях легонько заехать мужчине в бок, и все вопросы отпали бы сами собой. Мусу же, когда он ухватил ее за пятую точку, задела плечиком так, что он раскатал по полу целое блюдо шашлыка. Ахмед тогда ругался, вся улица слушала, назвал Пашку: «не женщин, а гадюк, да».
Я перевела взгляд на темные окна аптеки. Егорыч, ее единственный и бессменный работник спокойно пускал за прилавок парня с длинными волосами, пусть и представившегося студентом — медиком, но никак этого не подтвердившего. Разве может человек с улицы иметь доступ к препаратам, отпускаемым «строго по рецептам»?
Святые, в книгах, скопившихся возле изголовья дивана, у героинь все так ловко получалось. И одновременно абсурдно, заставляя читателя смеяться или недоверчиво качать головой. Я же не видела перед собой ничего кроме мрака и зарождающейся полоски зари за домами. Наступал новый день кисельного времени внешнего круга.
Ни Пашка, ни Мартын не вернулись. Артефакт переместился обратно в рюкзак. Не зная, что это даже самый непривередливый грабитель вряд ли покуситься на такую гадость.
В восемь утра Егорыч не открыл аптеку. Какой-то ранний посетитель дернулся в дверь, удивился и пошел дальше. Спустя два часа явился Муса и распахнул ворота чайной. Алия в темном платке тенью проскользнула в кафе десятью минутами позже.
Мне предстоял разговор с обоими, нужно убедить их в его необходимости, и добиться искренности. Способ на ум пришел только один, банальный и очевидный. Я почувствовала острую тоску по клинкам. Как говорят, добрым словом и пистолетом можно добиться больше, чем просто добрым словом. Сжала руки в кулаки, кончики пальцев закололо, словно после сна в неудобном положении. Я вспомнила тяжесть серебра в ладони. На некоторых людей один вид оружия действует лучше всяких уговоров. Я вспомнила, что на кухне имеется неплохой набор ножей для хлеба.
За спиной что-то шевельнулось, уловив краем глаза движение, я развернулась. Не скажу, что готовая к любой опасности, скорее готовая заорать и поднять на уши квартал. Но там никого не было. Лишь у стены, чуть потеснив табуретку с облетевшей краской, стоял коричневый туалетный столик с белым орнаментом. «Следующая» вещь Нинеи. Вернее, уже моя. Покалывание в пальцах унялось. Артефакт наконец-то догнал хозяйку.
Не до конца доверяя глазам, я подошла ближе и подняла широкую крышку. Бледное лицо с запавшими после бессонной ночи глазами смотрело на меня и абсолютно целого зеркала. Словно не было бессмертника Ивана ткнувшего меня в него головой. Пальцы легли на медное кольцо и потянули. Правый ящик легко выдвинулся. В нем по-прежнему тускло поблескивало серебро. Нож и стилет. Пара со светлыми навершиями, подаренная и помеченная Пашкой. С ними соседствовало, словно вышедшее из очередного кошмара, малахитовое жало Раады.
— Кирилл, — прошептала я с горечью и восхищением. Вряд ли кто другой отдал распоряжение заменить зеркало и положить атам в ящик.
Вытащив серебро, я позволила себе пару простых перехватов, вспоминая уроки Николая Юрьевича. Губы сами раздвинулись в улыбке.
Из глубины зеркала на меня смотрела женщина без возраста. Не красивая, но и не уродина, с хищной кривой улыбкой, прищуренными холодными глазами. В ее руках готовые колоть и резать шевельнулись острые лезвия.
Я отпрянула. Что со мной? Иду разговаривать с людьми и не мыслю беседы без оружия, без насилия? Мало того, почти предвкушаю его.
Клинки легли обратно во тьму.
— Нет, — сказала я той, что отражалась в зеркале, — Ты изменишься. Но не так, — и сожалением закрыла ящик. Потом снова открыла.
Алия возилась в моечной, Муса занял место так и не появившегося хозяина за стойкой, отделанной мозаикой с восточным орнаментом. Чайная представляла собой огороженную часть внутреннего двора, плавно уходящую в дом. Плетеный навес, мягкие диваны с подушками, низкие столики, и даже шторы, если ткань развязать они превратят каждый столик в отдельную комнату. Навес поддерживали изрезанные орнаментом столбы, такой же элемент декора присутствовал и внутри кафе. Пол застилали циновки. На каждом столике стояла прозрачная чаша со свечой. Тут было очень уютно вечерами.
— Где Пашка? — спросила я.
Муса раздвинул рот, изображая радушную улыбку.
— Не говори, что не знаешь кто это такая, — предвосхитила я реплику мужчины, — Хочешь милицию? Сейчас будет. Хочешь ругани? С дорогой душой. Выбор за тобой.
— Вай-вай…. Какой красивый, и какой злой. Ну, зачем полиц? Тебе нужен? Нет? И мне нет. Садись, дорогой гость будешь, шашлык будешь, чай будешь…
— Муса, — я повысила голос, он заулыбался еще старательнее, — Она пропала, понимаешь? Пропала из этой забегаловки. Куда ушла? Зачем? — я потянулась к поясу за спиной. Вопреки принятому решению я взяла с собой клинок, сейчас успешно скрывающийся под выправленной рубашкой. Атам, как влитой вошел в петли для ремня, особенно под широкую пластину кожи со знаком производителя, оставалось только надеяться, что он оттуда не вывалиться и не порежет мне спину. Потянулась и уронила руку, представив, как махаю каменным ножом перед носом Мусы, смешно и грустно, — Аллахом заклинаю, скажи!
— Как что-то надо все Аллахом просят, — пробормотал он. — Нет ее, — акцент, придерживаемый для «дорогих гостей», заметно поубавился. — Ушел, — он развел руками. — Ни словечка не сказал: «Эй Муса, постой за моя, потом я за твоя», — он вздохнул, — Нехорошо так.
— Куда ушла? Когда?
— Не знать. Смотреть — дети стоять, женщин — нет.
— Она за водой пошла, — раздался тихий голос.
Мы обернулись, одинаково удивленные. Алия стояла в зале, вцепившись своими маленькими натруженными ладошками в черенок швабры, и говорила. По-русски, без малейшего акцента.
— Вы видели? — я шагнула к ней.
— Да, — женщина нервно покосилась на Мусу, но все же продолжила. — Вода кончилась. Она в кладовку пошла за новой упаковкой. Мне хозяин через полчаса крикнул, чтобы я мороженое выдала. Ее уже не было. Только дети и холодильник.
Мужчина что-то сказал на незнакомом языке, женщина дернулась и опустила глаза в пол. Он разглядывал ее со странной смесью удивления и враждебности, так бывает, когда тот, кого привыкли считать мебелью вдруг встает и открывает рот.
— Можно посмотреть? На кладовку?
Еще до того как я закончила вопрос, поняла, что он не разрешит. Не потому, что боится, а потому что не хочет. Запрет ради запрета, назло, мне и Алие.
Когда Ахмед еще питал надежду нанять всю троицу оптом, уж не знаю, чем приглянувшуюся, мы удостоились короткой экскурсии по заведению. Я помню, что кладовка находиться сразу за боковой дверью, напротив большого холодильника, где на крюках висели туши баранов, кур, кроликов. Если я сейчас нырну в дверь по правую руку, которую как раз не закрыла Алия, в два шага окажусь перед кладовой. А Мусе придется либо, как герою фильма, перепрыгивать стойку, чему вряд ли способствует округлое брюшко над ремнем, либо бежать через дверь за его спиной, через моечную и кухню. В любом случае у меня будет несколько секунд.
А догонит? И что? За тесак из холодильника схватиться? «Очень может быть» — сказала та внутренняя я, которая недавно смотрела на мир из зеркала. Слишком давно вокруг меня лишь нечисть.
Чем-то я себя выдала, движением глаз или легким поворотом головы, потому что он закричал: «Эй!», не успела я сорваться с места. Муса трезво оценив возможности своего невысокого пухлого тела, выбрал путь через кухню. Там что-то загромыхало, когда я уже открывала дверь кладовки. Алия осталась в зале, возвращаясь к своему молчаливому невмешательству. Охранников в чайной не водилось. Не доросли они пока в Остове до такого уровня преступности, а может, наглости и дурости, чтобы нуждаться в вышибалах. Что не может не радовать.
В маленьком квадратном пространстве кладовки свободной была лишь середина. Вдоль стен до самого верха громоздились товары в коробках, обтянутых прозрачной пленкой. То тут, то там зияли неровные дыры, когда банку или бутылку выдирали прямо из упаковки. Приправы, консервы, соленья, соки и воды. Большие бутылки внизу, маленькие вверху.
Как водиться в летний сезон с лотка торговали не только мороженым, но и охлажденной водой. До настоящего июльского прибивающего к земле зноя было далеко, и тем не менее начало лета две тысячи двенадцатого вышло на редкость теплым. Вода по двойной, как водится, или тройной цене неплохо расходилась. Именно за ней пошла Пашка в кладовую, когда предыдущая партия закончилась, но вот взяла ли?
Я подняла голову, вокруг плафона под потолком летала жирная муха, единственное живое существо в помещении.
— Пошел отсюда, да! — закричал тяжело дышащий Муса, — Сам полиц позову!
Не кладовка, а закуток два на два метра, тут и кошку не спрячешь не то, что человека или змею. Да и не удержала бы ее хлипкая деревянная дверь с рисунком, похоже, нанесенным выжигательным прибором в детской руке.
Не думаю, что явидь остановила бы и другая, стоящая напротив меж двух декоративных столбов, с крепким механическим замком, створками из нержавеющей стали и ледяным нутром. Дальше по коридору, рядом с дверью черного хода, начиналась лестница вниз, ведущая в подвал к овощам и вину.
— Вызывай, — прошептала я, разворачиваясь к запанному выходу.
Приоткрытая дверь, за которой слышался шум проезжающих машин, а из-за косяка чуть выглядывала ручка в белой обмотке. Словно снаружи к стене прислонили велосипед. Или мопед. Я толкнула дверь, выходя на соседнюю улицу. В тени невысокого куста стоял грязно-белый потрепанный скутер. У нас пацаны летом на таких же громких и обшарпанных, по стежке гоняли, пока кто-нибудь вроде старика не рявкнет и не урезонит их на несколько часов.
Ахмед прижимист и вряд ли за ночь успел обзавестись новым транспортом для разносчика. Да еще точной копией старого.
— Вызывай, — повторила я, дотрагиваясь до ручки переключения скоростей, на колесах засохла рыжая грязь, Муса шумно дышал за спиной. — Пусть Пашка ушла сама, а ты не видел, не слышал, шашлык кушал. А парень, что развозил пиццу? Немного ли пропаж для одной забегаловки? У меня для тебя новость, он — несовершеннолетний. Разницу чувствуешь? — я посмотрела на мужчину. — Сядем, чай офицерам нальем, расскажешь, куда делся ваш посыльный, и откуда здесь мопед, который он не успел вернуть, потому что не вернулся сам, — я достала сотовый. — Милицию?
Чистый блеф, вряд ли у Мартына в этом мире были якоря в виде документов. Вчерашний воспитанник filii de terra еще не числился ни в одном из бесконечных человеческих реестров. И все же я не врала, парню было семнадцать, а стоящий рядом мужчина не был нечистью, чтобы услышать в голосе недосказанность.
— Эй, ну зачем так, — он взмахнул пухлой рукой. — Давай Ахмед придет все скажет, все что хочешь, да! Доволен будешь. Муса не знает где малой, мамой клянусь, не знает, — мужчина понизил голос. — Позвонить заказ, Ахмед отправить малой с коробкой к клиент. Малой ушел, вай, хороший какой, не вор, вернул мотор, Ахмед доволен.
— Сам вернул?
— Муса не видеть кто.
— Куда вы его отправили? — спросила я, — Кто клиент?
— Если сказать — ты уходить?
— Уходить. Говори.
Мужчина поманил меня пальцем за собой к барной стойке. Кроме меню, на отделанной цветными стеклышками столешнице, лежала еще толстая, похожая на гроссбух книга. Муса раскрыл раздутый от исписанных синей пастой страниц журнал и ткнул пальцем в строчку.
«Пицца с колбасой, большая, ул. 2-я Очаковская, д. 23».
И все, ни номера квартиры, ни фамилии клиента.
Почерк у Ахмеда оказался по-детски округлым, но вполне читаемым.
По городку курсировало с десяток автобусов, и три маршрутных такси управляемых судя по выговору земляками Мусы. Один из них, разбрасывая камни из-под колес, лихо довез меня до северной окраины, и на ходу захлопнув дверь, скрылся за поворотом.
Первой Очаковской улицы на карте не было, как и третьей, четвертой, пятой и всех последующих. Но вторая змеиным хвостом обвивала Остов на севере, изгибаясь и петляя меж редких домами и песочными ямами. Жилье здесь не пользовалось популярностью, и выглядело так, словно было готово развалиться если не в этот год, то в следующий. Не заброшенные халупы, а скорее лачуги маргиналов. Алкоголиков, нищих, опустившихся и ничего не желающие делать и знать людей. Подлатают, чтобы не рассыпалось, и живут дальше, а если что-то отвалиться, значит, такова судьба. Красить постройки никому в голову не приходило, как и поднимать повалившиеся заборы.
Я двинулась вдоль грунтовой с остатками асфальта дороги, где-то на противоположном конце улицы забрехал пес. С каждым шагом, следов запустения становилось все больше и больше. Кусты, деревья, лебеда, проросшая прямо сквозь ступени крыльца, птичий помёт на крышах, серое осиное гнездо перед выбитым окном. И нарастающая почти неслышная вибрация, от которой хочется убежать.
Не думаю, что здесь живут люди, заказывающие пиццу. Не думаю, что тут, вообще, живут, в отличие от начала улицы, где на веревках сушилось видавшее виды белье. Все, кто пытался либо в психушке, либо привыкают к долгим прогулкам по безвременью.
По тому, как натянулось что-то внутри, я поняла, что встала на стёжку. Дорогу в нашу тили-мили-тряндию. Улица закончилась тупиком, в котором стоял дом, его стены еще хранили воспоминания о светло-голубой краске, на торце чернел едва заметный номер «23».
Все бы ничего, да только об этой стежке нет ни единого упоминания, ни в книгах, не на официальном сайте восточных пределов. Она также не входила в число тех трех, что располагались в непосредственной близости от Остова.
Вопрос, что сделал Мартын, когда понял, куда именно надо доставить пиццу? Ответ прост — доставил. Даже мы в Юково бывало заказывали еду на дом, правда, всегда старались встретить посыльных перед переходом.
Я подошла к чудом державшейся вертикально части забора. Вдоль косых, расщепленных досок, шла засыпанная песком сточная канава. Влажно поблескивающая густая рыжая грязь, по цвету очень напоминала ту, что осталась на шинах мотороллера. Я присмотрелась к рифленым следам, тут стояло что-то на двух колесах. Мопед или мотоцикл, а вот для велосипеда следы слишком широкие.
Чем ближе к дому, тем тише становились звуки. Стих ветер, замолкла и без того редкая перекличка птиц, даже собственные шаги потеряли силу, став совершенно бесшумными. Я миновала заросли лебеды и крапивы, гигантский зонтик прошлогоднего борщевика, проросшего прямо сквозь дырявую стену. Он едва заметно качнулся в мою сторону. Не запертая, а только прикрытая дверь, рассохшиеся доски и хорошо смазанные петли.
— Эй, — позвала я вдруг севшим голосом, и звук затерялся в неестественной тишине стёжки.
Я сделала первый шаг внутрь. Пол тщательно очищен от мусора, как и дом. Ни мебели, ни людей. Ничего. На обоях в прихожей широкий темный прямоугольник, вероятно, здесь висело зеркало, или постер с молодежным певцом или лунный календарь огородника. На потолке пучки скомканных проводов, облетевшая краска. Голо, пусто, тоскливо. Сюда не забредают бомжи или подростки, ни следов кострищ, ни грязного матраса в углу, ни пластиковых стаканчиков и использованных презервативов. Даже пыли нет.
Широкий коридор пересекал дом насквозь. Не заглядывая в комнаты, я подошла ко второй двери, вырубленной в стене гораздо позднее. Это видно по грубым сколам досок, отсутствию наличников и даже ручек на полотне. Не дверь, а шатающаяся деревянная сворка. Туда-сюда. Без скрипа. В тишине.
Стоило выйти на задний двор, как узел в животе свернулся еще туже. Огорода как такового не было, все та же лебеда, да крапива, вставшая по обе стороны дома сплошной стеной. Не было видно ни заборов, ни соседских участков, да вряд ли они существовали здесь на грани перехода.
Дом словно стоял на пригорке, широкая тропинка, тянувшаяся через весь участок, медленно спускалась с его склона. Дорожка, покрытая тем же осыпающимся из-под ботинок рыжим песком. Ног коснулся туман. Сперва редкий, от которого мир становился пыльным. Потом, плотнее, непроницаемо матовый, окружающий со всех сторон и оставляющий тебя один на один с дорогой.
Этот переход был привычным в своей жесткости. Без ласковых уговоров и предложений прогуляться под гигантскими листьями крапивы. Сорняки разрослись до размера пальм, жгучие побеги чуть шевелись, словно живые. Все было как обычно, паника зарождающееся в голове, удары сердца, отдающиеся грохотом в ушах, и отчаянное желание убежать. Но каждый бесконечный шаг перехода, я помнила, что бежать мне больше некуда, и поэтому ни на миг не остановилась, не свернула, не оглянулась.
Тропа поднялась, всплывая из молочной мути, впереди был не песчаный склон, а хоть и старое, но добротное асфальтовое покрытие, светло-серое с крошащимися краями. Подталкивающий в спину страх отступил. Заросли вдоль дороги не стали меньше, травянистые столбы стволов, жирные и мясистые больше всего напоминали ни разу не виденные лианы джунглей. Толстые основания растений уходили в песок, который начинался там, где заканчивалось дорожное покрытие. Песок, из которого не могло расти ничего столь большое и зеленое. Однако росло и весьма неплохо.
Дорога уходила за горизонт.
Я понятия не имела, где очутилась, и спросить было не у кого. Метров через сто-сто пятьдесят стежку перегораживала железная конструкция. Широкая висевшая в воздухе на высоте примерно третьего этажа дома, труба, края которой уходили в заросли за границу видимости. Отсюда и иллюзия «висения», хотя наверняка они к чему-то крепились.
К перекладине с помощью цепей подвесили клетку. Обычную такую, если в клетках вообще может быть что-то обычное. Дно замерло в полутора метрах над землей как раз на уровне глаз. Подул ветер, цепи тихо звякнули, решетки качнулись.
Почти зловещее зрелище. Все портило отсутствие двери и мало-мальски приличного запора. Проем, сквозь который при желании можно залезть внутрь покачивающейся темницы был, а вот ни двери, ни засова не было. Вход и выход в подвешенную камеру был свободным.
Я остановилась, не дойдя до нее с десяток метров, на обочине, там, где крошащийся асфальт сменялся песком, лежала плоская квадратная коробка. Я подошла, присела, потрогала отсыревший за ночь картон и подняла крышку. Песок осыпался с тихим шорохом. Большая пицца с колбасой так и не была доставлена клиенту. Клетка снова качнулась, хотя, возможно, он заказывал нечто иное.
Вернувшись на дорогу, я попыталась представить, в какой момент Мартын отбросил коробку, и что его на это подвигло.
Ответ мне дали через десяток шагов. Уж не знаю, на что я там наступила, задела, и какой рубеж пересекла. Но асфальт под ногами вдруг разъехался, распался на кусочки-островки, будто лед на весенней реке, только здесь вместо воды желтый песок который вдруг обрел подвижность. Светло серые куски асфальта исчезли в его быстром течении.
Я вскрикнула, отпрыгнула, споткнулась и упала на четвереньки. Руки и колени ушли в холодную сыпучую глубину, увязая в текучем песте, как в болоте. Стоило поднять одну ладонь, как вторая, проваливаясь дальше, словно я пьяный давильщик винограда, вставший вместо двух на четыре конечности. Я отпихивалась от песка, не понимая, что тело непонятно каким образом остается в одном положении, в положении «над» землей.
Паника плохой советчик.
В очередной раз рванувшись, я задела ладонью обо что-то острое. Вытащила руку, успев заметить длинную царапину на коже, выступившую кровь, налипший на рану песок. Не скажу, что это сильно отрезвило, но заставило задуматься.
Когда песок в очередной раз просел под пальцами, я собрала волю в кулак и замерла. На миг, на один удар сердца, чтобы нащупать под песком то, обо что распорола кожу.
Руки провалились, и все замерло. Стоило остановиться мне, как замирал и песок. Ладони уперлись в твердые куски того самого утонувшего асфальта. Песчинки опять зашевелились, но ни руки, ни ноги дальше скрытой опоры не проваливались. Это не зыбучие пески, это пародия на них. Ловушка для нечисти.
Я выдернула руки и села. Песок, словно живой, раздался в стороны, щиколотки и задница тут же провалились, попавшие под одежду песчинки царапали кожу. Очень неприятное чувство, когда инстинкты велят вскочить и бежать со всех ног. А вдруг на этот раз земли в глубине не окажется, вдруг на этот раз я провалюсь?
Но она была на месте.
Я посмотрела на клетку, до нее было ближе чем до перехода, как раз на один хороший прыжок. Когда земля под ногами оживает не до рассуждений. Нечисть скорее добровольно ляжет на алтарь, чем коснется песков Простого и утратит магию. Так что выбор Мартына очевиден. Как и отсутствие двери у клетки, нелюдя из нее еще и выманить надумаешься, хоть человеческой печенкой тряси.
Хорошо, что я человек, стало быть, хуже уже некуда, а бояться поздно. До спасительной клетки при всем желании до не допрыгнуть, возможности не те.
Я отряхнула ладони, стирая с царапин выступившую кровь, и встала. Мгновенье невесомости, когда песок расступался, обтекая ботинки, а потом подошвы коснулись твердого дна дороги.
К шагу, более напоминавшему ходьбу по глубокому, плотному и тяжелому снегу, я приноровилась быстро, во всяком случае, не падала. Клетка впереди все так же покачивалась на цепях, не проявляя никакой агрессии. Предполагаю, что целителя они получили именно в этой упаковке. Хотя кто такие «они» еще предстояло выяснить.
Я коснулась холодного металла. Ни дверей, ни запоров, ничто не мешало Мартыну впоследствии выбраться отсюда. Ничто, кроме подвижного песка. И еще магии. Пальцами я чувствовала неровные засечки на железе, на первый взгляд, маленькие и беспорядочные, а на второй… Я склонила голову набок, если представить, что вертикальные прутья — это строки, то хаотичные насечки складываются в буквы инописи, нанесенной нетвердой детской рукой, но вполне опознаваемые. И очень знакомые, по спине пробежал холодок предчувствия.
Я уже видела эти спускающиеся сверху вниз строки. Видела там, где они не привлекали внимания. На столбах в чайной, в окружении цветочного орнамента знаки смотрелись органичной частью узора, а не символами древнего языка.
— Что ж, Ахмед, дорогой, нам пора поговорить, — я дотронулась до рукояти отозвавшегося теплом атама, — На этот раз по-нашему, по-нечистому.
Стоило ступить на склон перехода, как асфальт поднялся обратно. Черные куски покрытия всплыли из-под песка и собирались в единую, немного потрескавшуюся, но оттого кажущуюся такой настоящей дорогу. Ловушка взведена.
Около дома меня ждал сюрприз — открытая аптека, за прилавком Егорыч с помятой рожей и в несвежем халате. Витрина была украшена веселенькими плакатами и рекламными открытками, обещающими чудесное исцеление от любых недугов. Аптекарь попытался улыбнуться. Неудачно, видимо, моя рожа была ничуть не лучше его.
— Я больше не буду, — сразу пообещал Егор.
— Чего не будешь? — получилось немного враждебно, но я всю дорогу накручивала себя, создавая настрой для беседы с хозяином чайной.
— Он сразу сказал, что тетка не отпустит, — молодой мужчина отпил из стакана пузырящуюся жидкость и с облегчением выдохнул, — А я велел сваливать из-под вашей юбки. Классно бы повеселились.
— Куда сваливать?
— Ладно вам. Осознал, проникся. Девочки из общаги только для больших мальчиков, — он сделал еще глоток, рука слегка подрагивала.
— Ты вчера прогулялся по девочкам, — дошло до меня, — И набрался, — я посмотрела на помятое лицо, — Потому и на работу опоздал. Мартына с собой звал?
— Да, но он не пришел, так что я чист и перед вами и перед законом, — Егорыч пожал плечами и рыгнул, носа коснулся стойкий запах перегара, — Обещаю больше с пути истинного не сбивать. Хотите на галоперидо́ле поклянусь? Отпустите вы его ко мне, — страдальчески попросил аптекарь, — Скучно хоть вешайся, а еще башка трещит, — он снова схватился за стакан.
Отвечать я не стала, просто вышла, дверь, звякнув колокольчиком, закрылась. С радостью отпустила бы, хоть в бордель, хоть в наркопритон, целителю для этого моего разрешения не требуется, лишь бы было кого отпускать.
Из чайной неслась витиеватая восточная музыка, слышался гортанный выговор, щедро разбавленный русским матом без малейшего акцента, у Ахмеда собирались очень разные люди, но спиртное стирало национальные границы или делало их непреодолимыми, это как повезет.
Быстро пойдя мимо распахнутых ворот, я увидела хозяина, склонившегося к одному из гостей, значит, Муса колдует кухне. Быстро завернув за угол, я дернула заднюю дверь чайной. Та была по-прежнему открыта, и рядом с ней по-прежнему стоял вымазанный в грязи мотороллер. Ахмед не испугался ни моего возвращения, ни визита милиции. Вернее, полиции, когда тридцать лет ты называешь кабачок кабачком, новое «цуккини» постоянно вылетает из головы. Для такой смелости нужны причины.
Я вошла, прикрыв за собой дверь. Открытый погреб все так же зиял темнотой, закрытый холодильник блестел стальными дверями, на пороге кладовой стояла не дотащенная до места назначения упаковка банок зеленого горошка. Из кухни тянуло маринованным луком и терпкими специями плова. Столбы стояли там же где утром, молчаливые часовые по обе стороны каждой из находившихся здесь дверей. Я подошла к ближайшему.
Завитушка, скошенный круг под ней, перевернутая «п» следом, и наклонная волнистая линия. Резные знаки — буквы древнего языка терялись в ярком рисунке декора. Заметили ли их Пашка и Мартын? Если да, то почему не насторожились? Пусть явидь в инописи не сильна, но целитель подобной неграмотностью не страдал, его владение языком древности было на уровень выше, то есть: «читаю и перевожу со словарем».
Я прислонила жало Раады к покрытой лаком поверхности, чуть нажала и провела, снимая тонкий слой стружки вместе с частью букв. Столб остался равнодушен к вандализму. Я перехватила атам снова, на этот раз намереваясь поковыряться в дереве острием, но из-за удара в плечо промахнулась, и каменное лезвие оцарапало стену.
За спиной стоял Ахмед, не особо одобрявший столь наглую порчу его имущества. В отличие от помощника он был суховат, и еще не обзавелся вальяжным брюшком и вторым подбородком. Смуглая кожа, глаза маслины, вытянутое лицо, волнистые черные волосы и золотой зуб вместо правого клыка. Он постоянно смотрел мир с прищуром. Очки в толстой роговой оправе торчали из нагрудного кармана рубашки, но пользовался он ими редко.
— Эй, чевой творишь? Деньга платить будешь, да?
Смуглое лицо было полно показного негодования, другой посетитель уже бы рассыпался в извинениях. Но не я. В мире нечисти нужно видеть куда глубже тех эмоций, что хотят показать. Я забыла об этом в мире людей. Потому что от них подвоха никто не ждал. Глупая ошибка, но исправимая.
Фальшь, я не увидела, а услышала. В громком крике мужчины было лишь притворство, к тому же не очень умелое. Лицо полного показного возмущения, сквозь которое проступало равнодушие и скука.
Хотя я могла ошибаться, выдавая желаемое за действительное, видя черную кошку там, где ее нет.
На слова не было ни времени, ни желания, и я обошлась без них, молча резанув атамом по мужскому предплечью. Это был риск, потому что человек мог заорать и поднять на ноги всех завсегдатаев и праздных прохожих.
Рукав окрасился кровью. Не рана, а всего лишь царапина, но Ахмед разом посерел, схватился за грудь, тяжело дыша, привалился к стене и грузно осел на пол. Атам пьет жизненные силы, и для этого совсем необязательно наносить раны в корпус. Если держащая его рука, моя рука, я захотела, нож выпил бы всю силу через эту царапину. Но я не хотела.
Вру. Даже себе иногда вру, иначе лишусь сна. Когда лезвие прошло по его коже, ладонь кольнула теплая искра чужой жизни, так старый знакомый с радостью жмет тебе руку. Я помнила, каково это — пить чужую жизнь. Наверное, именно так и становятся маньяками, убивающими всех подряд. Убийство ради убийства, ради удовольствия, без цели и смысла. Но я сдержалась. Он нужен был живым. Пока.
Я присела на корточки, заглядывая мужчине в лицо.
— Будет хуже, — честно предупредила я, — Второй удар скорей всего убьет тебя. Где они Ахмед?
Он дернулся, и на миг показалось, что я переборщила, и загнется сам от сердечного приступа, или внезапно открывшейся язвы желудка. Спазм сотряс его грудь снова, но мужчина не умирал, он смеялся.
— Убьет? Наконец-то, — хозяин чайной поднял взгляд. — Бей, человек.
Столько презрения в одном слове. И все сразу встало на свои места. Кем был хозяин чайной, и кем стал.
— Нечистая кровь, — пораженно прошептала я, раньше за мной таких ошибок не водилось, а уж за Пашкой и Мартыном подавно, не опознать нечистого они не могли, если только… Если только Ахмед больше не был нечистым.
— Был когда-то давно, — он задрал голову, обнажая шею. — Режь.
Его акцент пропал, я вспомнила круглые ровные строчки в журнале заказов. Ахмед прекрасно владел русским, роль, которую он играл, была частично списана с Мусы, а частично отвечала тем ожиданиям, что неосознанно предъявляли к чайной, посетители.
Сейчас на полу сидел серый, выцветший, словно старая фотография, человек. Я могла резать его со спокойной душой, но не ради сведений, а ради ощущения биения чужой жизни. Только ни Пашку, ни Мартына это не вернет. Ахмеда выбросили из внутреннего круга времени, как рыбу из воды. Он задыхался вдали от нашей тили-мили-тряндии. Он не боялся смерти, и подозреваю боли тоже. Во всяком случае не той, что способны причинить мои руки. Перед ним был не палач, и не пытарь.
— А знаешь, ведь есть способ сделать кровь снова нечистой, — сказала я, вглядываясь в пепельное лицо, кровь из царапины и не думала останавливаться.
— Знаю. У меня для тебя новость, человек. Вестник порченые души к оплате не принимает, только те, что родились чистыми.
— Что ж, действительно новость, — жало вернулось под рубашку, — Только я не об этом. Существует другой способ вернуть в тело магию.
— Предположим, — мужчина закрыл глаза, восстанавливая дыхание, — Предположим, кто-то другой не развел тебя, скармливая небылицу. Но во что я никогда не поверю, так это в бескорыстность, даже человеческую, иначе давно бы ускакал на единороге по радуге, — он демонстративно плюнул на пол, — Что ты хочешь взамен своей сказки, человек?
— Сделку, — я встала.
— Сделку? Человек с человеком, — он хрипло рассмеялся, — Даже ваши выдуманные боги не могут отучить людей от вранья, куда уж мне, — Ахмед растер раненую руку, и опустил голову.
Я ему не мешала, не прерывала молчания, прекрасно зная, что уже зацепила его, предложила мечту. Можно вытянуть из нечисти магию, но даже в уязвимом человеческом теле она останется нечистью, будет думать, как нечисть, реагировать, как нечисть и принимать решения, как нечисть. Я задела ту струну нечистой души, что заставляет их совать голову в пасть к левиафану, чтобы пересчитать зубы и убедиться, что у тебя больше. Та самая черта, что подтолкнула Мартына к дому номер «23» и к клетке. Любопытство? Авантюризм? Дурость? А может, все вместе? Нечисть всегда рада сунуться в логово к волку, особенно если «волк ждал».
Я стояла и ждала.
— Представим, — мужчина подобрал ноги и чуть распрямил плечи. — что я согласен. Условия?
— Мои спутники. Верни их.
— Не за себя просишь. Все-таки альтруизм. Ненавижу, — он оперся о стену здоровой рукой и стал медленно подниматься, — Какие гарантии, что ты выполнишь свою часть.
— Никаких.
— Все лучше и лучше, — он отвернулся.
— Мало того, я требую предоплату.
— Требуй, никто не запрещает, только подальше от моего заведения.
— Мы заключаем сделку, — я заставила себя остаться на месте, а не кинуться вслед возвращающемуся в зал Ахмеду, — Ты возвращаешь одного из них. Я помогаю тебе вернуть в кровь магию, и с этого момента, — щелчок пальцами и мужчина замер.
— Сделка становится настоящей, потому что становлюсь настоящим я, — тихо закончил Ахмед, разворачиваясь. — Логичнее сразу вернуть мне магию, и тогда наш договор вступит в силу сразу.
— Может быть, — согласилась я. — Но я не верю тебе в большей степени, чем ты мне. Считай это страховкой. Вывернуть меня наизнанку и заставить отказаться от сделки, если рядом будет кто-то третий, немного сложнее, чем один на один.
— Что мешает мне, — он оперся рукой о стену, — сделать это прямо сейчас? И ты расскажешь все, что знаешь без всяких обязательств?
— Валяй, — я коснулась ножа, но доставать не стала. — Получиться или нет еще бабка надвое сказала. А сделка, это сделка, зависимые обязательства.
Из зала раздались громкие крики, или это были тосты, на незнакомом языке, и требование «хозяина» на знакомом. Ахмед отлепился от стены и снова направился в зал, но через пару шагов оглянулся, дав ответ, по сути, не давая его.
— А если, — он облизнул губы, — Если один из твоих друзей уже не в моей власти?
— Значит, ты сделаешь все, — я выделила голосом последнее слово. — Чтобы вернуть его.
Мужчина ушел. Он не сказал нет. Для нечисти это равносильно согласию.
Все-таки я ошиблась. Глупо и обидно, не проверив все помещения чайной. После того как мы с Ахмедом пожали руки, проговаривая условия сделки, после ее заключения, он всего лишь повернул рычажок регулировки температуры в морозильной камере с максимума до нуля. Чувство, что меня надули, было столь, острым и столь явно отразилось на лице, что мужчина рассмеялся и пояснил:
— Земноводные при длительном нахождении в низких температурах впадают в спячку. Не знала?
Знала, конечно, вот только совместить в голове это знание с явидью никогда даже не пыталась.
— Ну, а до того ее силу сдерживали они, — он погладил гладкий бок столба с буквами инописи и потянул за железную ручку.
Холод коснулся лица. Под потолком зажглись продолговатые отбрасывающие синий свет лампы. У меня перехватило дыхание. Она была там, в метре от выхода, под длинным свисающим сверху крюком. Две выпотрошенные туши аллели у задней стенки почти пустого холодильника. Змея свернулась кольцом на голом полу, вжав голову в хвост, обнимая себя за тело лапами. В воздухе чувствовался едва уловимый травяной запах, я настолько привыкла к нему, что перестала замечать. Иней осел на черной чешуе и вишневом платье, придавая им пепельный оттенок. Никогда за все время знакомства Пашка не казалась такой маленькой и беспомощной. Она просто не могла такой быть, не имела права.
Я упала на колени, больно ударившись о кафель, и попыталась сделать хоть что-то — растормошить, поднять, укрыть торопливо стаскиваемой рубашкой. Пашка была тяжелой и холодной, как отлитая из бронзы скульптура. Мелькнула мысль о том, что Ахмеду надо всего лишь захлопнуть дверь, чтобы избавиться от докуки. Явидь чтобы не замерзнуть и не задохнуться впала в спячку. Я такими способностями не обладаю, сон человека на полу морозильной камеры быстро станет вечным.
— Не трогай, — сказал хозяин чайной, — Лично я хотел бы оказаться где-нибудь подальше, когда она очнется. А это будет, — он поднял руку с часами на запястье, — Минут через пятнадцать, максимум полчаса.
— Как ты решился? — я вгляделась в припорошенную инеем змеиную морду, — Она разнесла бы твою шарашку в любом случае. На что рассчитывал? — мужчина остался равнодушным к словам, словно я рассказывала рецепт шаурмы и клялась, что он новый именем бабушки, — Или именно на это? Настолько все надоело?
— Она должна была очнуться очень далеко отсюда, — кончик хвоста явиди чуть дрогнул, и Ахмед отступил в коридор, я встала, — Ее бы забрали завтра, и чайная была бы наименьшей из проблем.
— Кто они? Куда забрать? — я вышла в коридор, в камере, несмотря на распахнутую дверь, было все еще холодно.
— Я отвечу, после того как ты выполнишь свою часть обязательств. Если выполнишь, — в голос вернулись тоскливые нотки, он и сам в это не верил, но решил рискнуть, — Есть разница, кто сольет информацию человек или травитель.
— Им, — я замялась, — нужна только нечисть?
— Мужику бы применение нашли, — он окинул меня равнодушным взглядом, — А с бабами одна морока, овчинка выделки не стоит.
— Ладно, — смирилась я с расплывчатым ответом. — Но как ты узнал? Мы так выделяемся?
— Без понятия, — Ахмед прислушался к гортанному голосу, за дверью кухни Муса отчитывал Алию, за что непонятно, но таким тоном явно не в любви признаются, — Я вас видел, — мужчина достал из кармана очки в темной оправе, на секунду замер, а потом с усмешкой протянул мне, — Артефакт. Сквозь него видна истина, а не то, чем она кажется.
Любопытством страдает не только нечисть. Я надела очки, они были чуть теплыми от прикосновения мужчины, и немного давили на виски. Собралась духом и посмотрела на Ахмеда. Ничего не изменилось. Передо мной все так же стоял худой смуглый мужчина с усталыми равнодушными глазами, разве что лицо стало чуть смазанным, словно стекла были с диоптриями.
— Ничего, — я подняла брови.
— Плохо смотришь, — он поманил меня пальцем, приоткрывая одну из дверей.
В нос ударили запахи готовящейся еды, ушей коснулось бормотание, очень похожее на монотонный речитатив заклинания. Муса колдовал над электрическим казаном. Последнее несколько портило картину, тут был уместнее средневековый очаг, гроздья сушившихся специй, свисающие с потолка, метла и черный кот тоже бы не помешали. И тем не менее ничего особенного очки мне так же не показали.
— Теперь еще раз на меня, — он взялся за ручку.
Но дверь закрыл не Ахмед, не тот Ахмед, что минуту назад открывал ее. Сухощавый смуглый мужчина, лицо которого старело на глазах, как на кадрах кинопленки. Только что ему было около сорока, и вот уже передо мной стоит старик с молодым телом. Борозды времени возникали на его коже из ниоткуда, словно штрихи на рисунке. На смуглых руках проступили пугающие серые пятна, обломанные ногти, желтые белки глаз.
Я попятилась. Граница видения сместилась, и все снова стало обычным, с Морщины и цветные пятна растаяли от тепла обычных потолочных светильников.
— Зеркало там, — указал в сторону общего зала Ахмед, — Хочешь знать, чем стала ты? Хочешь понять, куда идешь?
Я торопливо сняла очки и отдала мужчине. Вряд ли зеркало покажет мне только морщины. Мужчина усмехнулся и убрал оправу обратно в карман. Из холодильника донесся невнятный шорох.
— Надеюсь, ты объяснишь подружке, что без меня вам не видать парня, и можете хоть наизнанку выворачивать, но…
— Вывернем, — прошипел голос.
Секунда и тело хозяина чайной обвил черный мускулистый хвост. Ахмед захрипел. Явидь зашипела, с чешуи тонкими пластинками отходила наледь.
— Пашка, — закричала я, повисая на змее, — Стой! Пожалуйста! Он нам нужен! Он знает, где Мартын!
Она слышала, но ей было все равно. В глазах с двойными зрачками бушевала медная ярость, делая слова бессмысленными. Но я продолжала кричать, а она продолжала «не слышать».
Хрип мужчины перешел в сип.
Я выхватила атам и резанула по чешуйчатому хвосту. Выступила кровь. Явидь в отличие от человека даже не пошатнулась. Сгусток тепла скользнул в руку, заставляя сильнее сжать малахитовую рукоять. Но эффект был, теперь Пашка шипела на меня, не выпуская, впрочем, Ахмеда из крепких объятий.
— Без него нам не вернуть Мартына, — проговорила я, глядя в оскаленную пасть, и с трудом сдерживая порыв броситься в холодильник и попросить запереть дверь, — Я заключила сделку. Мы помогаем ему, он нам. Но если пасынок тебе не особо нужен, можешь продолжать, — клинок демонстративно вернулся под рубашку.
Пашка закрыла пасть, хвост разжался. Мужчина второй раз за день осел на пол. Шипение перешло в злой рык, чешуйчатое тело сжалось, как пружина, и метнулось в сторону.
Не знаю, было ли это необходимостью, как я предпочитаю думать, или она пошла на поводу у ярости. Из той двери, что недавно открывал для меня Ахмед, из кухни соединенной с моечной, вышла Алия. Тихая молчаливая женщина, вряд ли совершившая жизни что-то, заслуживающее наказания.
Бросок змеи был точен. Алия даже не успела закричать. Она и пикнуть не успела, когда на нее обрушилось тяжелое нечеловеческое тело, подминая под себя. Брызнула кровь. Трех сантиметровые клыки впились прямо в удивленное лицо, сдирая, искажая и уничтожая черты. Хрустнул нос, лопнул глаз, разорвались и вывернулись губы, обнажая розовые десны, с крупными белоснежными на фоне крови зубами.
В дверях подавился криком Муса, его жирный подбородок затрясся. Повар попятился, что-то с грохотом упало. Пашка подняла окровавленную морду и улыбнулась совершенно безумной даже для нелюдя улыбкой. Тело Алии содрогнулось. Муса взвизгнул и убежал вглубь кухни, то и дело натыкаясь на мебель, задевая и роняя утварь. К двери подкатилась одинокая миска, издавая немелодичное «виу-виу». Аппетитный запах не изменился, тушеные овощи, жареный лук, специи и теплая кровь. Пашка облизнулась.
Через час я без всякого энтузиазма разглядывала целлофановый сверток, лежащий на кухонном столе по соседству с широкими кольцами налокотника.
— Прекрати, ты сама все это затеяла — процедила явидь, когда я в очередной раз старательно отвела взгляд от черной пластиковой пленки с телом, лежащим в углу.
Меж зубов нелюди то и дело выскакивал раздвоенный язык, эмоции человека заставляли ее морщиться. Ответить было нечего, кроме того, что убийство женщины никак не входило в мои планы.
Хлопнула дверь, и в кухню вошел Ахмед. Значит, порядок в чайной уже навели, пол отмыли от крови, гостям вынесли новую порцию шашлыка и вина, за счет заведения. Повар вопреки ожиданиям не побежал в милицию, крича «караул» на каждом перекрестке, а тихо и мирно напился в кладовке. Как сказал бывший травитель, Муса знал, с какой стороны хлеб намазан маслом, а с какой ядом.
Кольнуло разочарование, что этот жирный трясущийся человек, смелый только супротив женщин жив, а Алия — нет. Такие мысли сами по себе были неправильными. Не мне выбирать кому жить, а кому умирать, основываясь на симпатиях и антипатиях. И тем не менее я этот выбор сделала.
Мужчина оглядел комнату, не впечатлился и повернулся ко мне:
— Что дальше?
— Нужно собрать артефакт, — я указала на стол с поцарапанной столешницей, под ножку которого была подложена сложенная в несколько слоев картонка.
— Артефакт?
— Доспех ушедших, — явидь подцепила когтем скрепленные между собой кольца, — Действует только в сборке. Учти, заставлять и уговаривать не будем.
Ахмед взялся за пакет и стал с тихим шелестом разматывать целлофан.
— Артефакты ушедших, как правило, благотворительностью не занимаются, — проговорил он, вытаскивая что-то похожее на старую корягу.
— У тебя дети есть? — спросила я.
— Да, — он поднял голову, — Двое.
— Соберешь артефакт, и он вытянет из них силу. Может, жизнь, точнее не скажу, ты не совсем человек, — мужчина медленно моргнул, — Правило коснется не только настоящих потомков, но и будущих.
— Сделай одолжение, откажись от сделки, — змея вернула на лицо безумную улыбку.
— После встречи с песками Простого, когда я лишился силы, не прошло и часа, когда меня вышвырнули из собственного гнезда, — мужчина вернул ей улыбку, впервые в ней не было ни капли равнодушия, лишь предвкушение, — С тех пор здесь прошло семнадцать лет, там почти два. Я больше ни разу не видел своих детей.
Ахмед взялся за корягу и вставил в круглое нутро железных колец. Усохшая до каменного состояния кость глухо стукнулась потемневшую стенку, и… Ничего не произошло.
— Что еще сделать? — надежда в глазах мужчины потухла. — Сплясать танго? Помахать волшебной палочкой? Сказать слова заветные?
— Земля прощай, в добрый путь, — пробормотала я, вспомнив мультик.
— Что ж, неприятно было познакомиться, — Ахмед положил артефакт на стол.
Но перед этим он перехватил руку, на миг коснувшись железной части артефакта обеими. Я сразу вспомнила, как на уроках физики в средней школе Шапокляк (увы, физичка была маленькой щупленькой и носила характерные шляпки), рассказывал об электрической цепи, о ее замыкании, о загорающейся лампочке. Именно это и сделал мужчина, он замкнул магическую цепь.
Через широкие ладони прошла молния. Короткая и ослепляющаяся. Артефакт осветился изнутри, кость на мгновенье обросла плотью, а железо засверкало словно отполированное. Для доспеха время повернулось вспять, и для того, кто его держал тоже.
Ослепительная вспышка, хлопок, запахло горелым пластиком, словно где-то перегорела розетка. Ахмед с куда большей осторожностью и почтением положил артефакт на стол. Внутренность доспеха снова почернела, съежилась, и старой сухой корягой вывалилась на столешницу. Травитель сжал и разжал руки, вокруг пальцев закрутилась едва заметная зеленоватая дымка. Ахмед задрал голову и захохотал. В этом смехе было все: торжество, злость, радость и предвкушение.
Не надо быть нечистью, чтобы увидеть, как изменился хозяин чайной. Он не превратился в старика, которого я видела сквозь стекла очков. Он остался сорокалетним нечеловеком. Но белки глаз пожелтели, как и ногти, а руки покрылись серыми проплешинами трупных пятен.
Ахмед оборвал смех, клацнув удлинившимися клыками. И с наслаждением выдохнул в воздух черную, так похожую на скопище мошек взвесь. Разносчик вернул силу.
— Сделка, — я протянула руку.
— Сделка, — подтвердил он обязательства.
— Где Мартын?
— Не знаю.
Явидь зарычала, когти выскочили из пальцев на сантиметр.
— Но я знаю, где он будет завтра утром.
— Где? — спросила я.
— На охоте.
— Он зимний, если ты не в курсе. Да и боюсь, ему несколько поздновато устраивать первую охоту, так же как вторую и третью, — фыркнула змея.
— Он не будет охотиться, — разносчик болезней размял пальцы, как заправский пианист. — Охотиться будут на него.
— Ахмед… — начала я.
— Мое имя Лихорадный Авис.
— Не ври, — Пашка подняла хвост и ударила им по полу, в стороны брызнула коричнева плитка. — Кто из детей охотится на сородичей?
— Тот, кто охотится на нас всю жизнь. У летних вырос ветер — охотник.
Утро мы встретили на стежке. Если наложить карты миров друг на друга, то получается где-то чуть западнее Остова, и что там ему соответствовало в нашей тили-мили-тряндии. Край солнца неохотно выползал из-за далекого кажущегося пологим склона.
— Ты уверен? — раз в третий спросила явидь.
— Да, — огрызнулся Авис, — Для дичи охота всегда начиналась отсюда, не думаю, что за прошедший год что-то изменилось.
Мы сидели, стояли, ходили по большой изрытой кочками прогалине. То там, то там торчали редкие кривые деревца, чахлый кустарник робко тянулся по краю поляны, за которой начинался уходящий за горизонт лес. Мы не от кого не прятались. Мы ждали.
Никто больше не говорил об опасности подстерегающей человека на таких мероприятиях. Думаю, травителю было все равно.
— Ветер на первой охоте, — покачала головой Пашка, — Мелких и особо буйных к нему на пушечный выстрел не попустят, чтобы не лишиться в одночасье целого поколения. Так что, можешь бродить сколько влезет. Сам он вряд ли будет размениваться на человека, — она посмотрела на меня с сомнением и обнадеживающе добавила, — Я бы не стала.
Спустя час после рассвета с северной стороны раздалось урчание мотора, а через минуту, сминая кусты и скрипя механическими узлами, на поляну выкатился серый уазик, именуемый гражданами буханкой. Если считать с водителем, который остался за рулем, приехавших было семеро. Шесть мужчин и одна женщина. Сперва из салона выпрыгнули трое в одинаковых желтых жилетах с круглой эмблемой на груди. Светлая паутина на черном фоне.
— Эмиссары хозяина, — пояснил Авис, указав на знак.
Троица, показавшаяся следом, была одета по-разному, и предпочитала держаться подальше и друг от друга и от желтых жилетов.
Первый — очень высокий и мускулистый с лысым черепом и маленькими глазками. Ботар. Вторая — молодая женщина, сразу отошедшая на край поляны. Она вскинула голову к небу, с полных губ сорвался губы беззвучный шепот, и стройную фигурку тут же овеял ветер, взметнувший длинные каштановые волосы. Ведьма.
И третий…
— Март! — крикнула Пашка.
Парень вздохнул, отделился от группы, и быстрым шагом к нам. Судя по хмурому лицу, особой радости от встречи он не испытывал.
— Привет. Вы чего здесь забыли?
— Тебя, — явидь прищурилась, глядя на троицу в одинаковых жилетах.
Ход ее мыслей предсказать нетрудно. Оглушить или загрызть охрану и уйти, пока целителю предоставили относительную свободу, а не нацепили ошейник с поводком. Хотя, я бы на их месте о наморднике подумала.
Целитель молча закатал рукав. От сгиба локтя до запястья по коже шли четкие угловатые руны. Не буквы инописи, из которых складываются слова, а значки, каждый из которых сам по себе имел силу и значение, каждый означал процесс или его отрицание. Как иероглифы или карточки с обучающими картинками, на которых «мама моет раму», целое действие, в одном росчерке.
— Debitorem, — пробормотал разносчик, — Стоило ожидать, из клетки иначе не выпускают.
— А если на русском? — попросила змея.
— Он принял на себя обязательства участвовать в сегодняшней охоте.
— Разорвать или уклониться нельзя, — понуро добавил Мартын, — Магия обернется против меня, и вскипятит кровь.
Руны обязательств… Я вспомнила, где слышала о них. Сначала в Юково, когда Михар выказывал раздражение оттого, что человек помеченный руной ухода молчал на алтаре, пока бес вытаскивал из него кишки. Вспомнила и старого сваара на Заячьем холме, его рывок к жизни и его смерть, когда Седой и Видящий делили еще не завоеванные трофеи.
Стало понятно и спокойствие охраны и отрешенность тех, кому отведена роль дичи.
— Весь в отца, так и норовит в какое-нибудь дерьмо вляпаться, — пробормотала явидь.
— Не было выбора, — целитель обернулся на конвоиров.
Де-факто Мартын сам сунул нос в клетку, теперь поздно удивляться тому, что она захлопнулась.
Пашка напряглась, один из эмиссаров направился в нашу сторону, двое других заговорили с ведьмой и ботаром.
— Готов? — подошедший мужчина хлопнул парня по плечу.
— Нет. Что это меняет?
— Ничего, — хохотнул эмиссар, у него были грязные волосы и голубые глаза. — Правила охоты просты — нет никаких правил. Вас находят и убивают.
— Сопротивляться можно? — спросил целитель, — Или лечь прямо здесь?
— Сопротивляться нужно, — снова рассмеялся восточник, — На счет «лечь» и остальных поз — на твое усмотрение. Кусайся, царапайся, колдуй, беги, прячься, все что хочешь. Успеешь перейти на ту сторону гор, — он указал на запад, — Живи и радуйся, обязательства сняты. Охота начнется через час, у тебя фора во времени и расстоянии. Закончится с закатом. Доживешь — обязательства сняты.
Мужчина говорил, не отводя взгляда от Ависа, говорил слова, в которые не верил Никто не должен был выжить. Но вернувший силу травитель интересовал его куда больше, а потому фальшь слышала даже я.
— Неспроста ты снял запрос на транспортировку нелюдя сегодня утром, — проговорил он.
Пашка угрожающе раздула капюшон. Авис оставил реплику без ответа, хотя эмиссар явно рассчитывал на обратное. Любопытство сквозило в голубых глазах, в неуверенной улыбке, сменившей излишнюю веселость, в повороте голову, когда он оглянулся на товарищей, которые уже закончили инструктировать других участников охоты.
— Присутствовать запрещено? — спросила я.
— Помогать, вы хотите спросить? Хотите, поводить хороводы вокруг маленького целителя и проводить его в последний путь? — восточник поднял бровь, — Сколько угодно. Посмертные жалобы от родных не принимаются. Право на кровную месть не признается. Вы попадаете в ареал охоты ветра на свой страх и риск.
— Мы тоже претензии не принимаем, — фыркнула змея.
— Думаете от вашего хоровода у охотника голова закружиться? — лицо мужчины стало откровенно жалостливым, — Это его третья охота. Мой совет — не вмешивайтесь, — он еще раз хлопнул целителя по плечу, — Твой час начался, — и пошел обратно к товарищам.
Уазик несколько раз чихнул, прочистил двигатель, смял еще парочку чахлых кустов и исчез в подлеске. Дорога, подходившая к поляне с севера, напоминала вырубленную, но уже начинающую зарастать просеку.
— Идеи? — спросил Лихорадный Авис, — Нет? Тогда я, пожалуй, пойду.
— Стой, — вскрикнула я, — Заключена сделка. Ты должен сделать все, чтобы вернуть его, не забыл. Мы его пока не вернули.
— И не вернем, — зло сказал разносчик, — Уговора лезть в петлю вместе с вами не было.
— Ладно, — ответил парень, — Время уходит. Мне пора.
— Далеко собрался? — ласково спросила явидь, так ласково, что у меня затылок похолодел.
— Хочу успеть перейти хребет, — начал объяснять Мартын, — Вы же слышали, по ту сторону договор считается выполненным.
Ботар, топтавшийся на краю поляны, вдруг решительно направился в лес. Затрещали сучья, взлетела испуганная птица.
— Не успеешь, — покачал головой травитель, — Соревнования в скорости с ветром оставь ботару. У тебя, надеюсь, хватит ума на большее.
— Предлагаю уйти отсюда, — сказала змея, — И устроить охотнику теплую встречу на своей территории, хоть какое-то преимущество.
Возражений не нашлось. Парень, поколебавшись, кивнул, и в этом скупом жесте сквозило неприкрытое облегчение. Девять из десяти ушли бы и не оглянулись, посмеявшись над чужой дуростью. На охоте каждый сам за себя, и охотник и дичь. Он бы и сам так поступил, оттого и не позволял себе надеяться.
На краю поляны я обернулась, встретившись взглядом с оставшейся в одиночестве ведьмы. Каждый за себя? Или все-таки нет?
Чайную Авис сегодня не открывал, нам не мешали ни посетители, ни Муса, но разговор все равно не клеился.
— Охотника можно убить? — спросила я.
— Убить можно любого, — ответила Пашка, — Но надо знать как. Ветер не уступает мне ни в скорости, не в силе. И иммунен к яду.
— И к моей магии, — добавил Мартын, — Я вообще не чувствую у таких как он ни крови, ни костей, ни ткани. Не чувствую того на что мог бы воздействовать.
— Охотники не болеют, — внес свою лепту разносчик.
— Впору и в самом деле хороводы водить, — сказала я.
— Валяйте, только подальше от моей чайной. Здесь так наследили, что визит ветра лишь вопрос времени. Здесь у вас преимуществ точно нет.
— Как нет? — я вскочила и бросилась в коридор, к холодильнику, — А это? — я указала на столбы.
— Это чушь, — проговорил за спиной целитель, — Тут написано, что-то вроде «ахртцышта», головой об клавиатуру хлопнись, то же самое получишь.
— Эта чушь удерживала меня внутри больше суток, — возмутилась змея.
— Это не удержало бы и воскресшего зайца…
Травитель подошел к столбу, наклонился, обхватил его основание и, прерывая спор, развернул вокруг своей оси. Нашим взглядам предстала обратная сторона, та же роспись, те же узоры, и буквы инописи, идущие сверху вниз. И судя по тому, как подавился словами целитель, написано там было отнюдь не «ахртцышта».
— Я всегда помнил, что стал человеком, и не лез на рожон, — мужчина встал, — Но ветра они не удержат. Поверьте, он сильнее этой магии.
— Хорошо, — я с сожалением прикоснулась к блестящей дверце. — Идем от противного. Что или кто сильнее ветра — охотника?
— Демон, — ответила змея.
— Демон, — ответил Мартын.
— И его магия, — добавил Авис, — Предлагаете позвать хозяина? — мужчина был ироничен, — Я пас, даже если это грозит расторжением сделки и наказанием.
— Нет, — вернувшись в зал, я схватила с барной стойки какие-то бумаги и ручку, — Сам хозяин нам здесь ни к чему, а вот его магия, — на листке стала появляться схема стежки, — Но против песков Простого не попрет даже охотник. Ловушка, в которую ты попал, — я посмотрела на целителя, потом на разносчика. — Она еще активна?
— Да, — без колебаний ответил Авис, — Она всегда активна.
— Надо заманить в нее охотника.
— Нужна приманка, — задумался травитель.
— Она у нас есть, — змея посмотрела на Мартына.
— Я туда не вернусь, — рявкнул целитель.
— Надо точно рассчитать расстояние, — я указала на листок, — Смотри, пойдешь первым. Задача — активировать ловушку так, чтобы ты успел допрыгнуть до клетки, собственно она на это и рассчитана, а охотник — нет. Чтобы попасть в пески, он должен следовать за тобой с отставанием в… — я почесал нос, прикидывая, сколько это будет в метрах.
— Ладно, допустим, Мартын прыгнул в эту клетку, как он оттуда выберется? — спросила явидь.
— Прутья сдерживают магию, а не тело. Но я лучше там перезимую, чем спрыгну на песок, — целитель поежился.
— Дорога восстанавливается если в начале перехода кто-то встает, — я вспомнила, как асфальт собирался обратно.
— Именно, — Мартын подался вперед, — Так меня вынудили принять обязательства, — он почесал кожу, на которой была нарисована руна. — Один остался в начале перехода, дорога тут же «всплыла». И не исчезла, пока по ней шли двое в жилетах. Потому что один остался вначале, будто…
— Он нажимал кнопку, — закончила я за него, потому что именно это пришло в голову, когда я уходила со стежки.
— Хорошо, — Пашка побарабанила пальцами по столу, оставляя на мягком дереве следы от когтей, — Это я могу. Дам тебе и Ветру пять минут и нажму на кнопку, чтобы ты мог выйти, но к песку не приближусь, — она повернулась к Мартыну, — Что с охотником делать будем?
— А есть варианты? — тот оскалился, — Пока я в клетке, на магию не рассчитывайте, она сдерживает не только меня, но и силу, она клубится внутри, но за пределы решеток не выходит.
— Пески сделают его человеком, но не убьют, — Авис задумчиво посмотрел в пространство. — Человек не опасен ни целителю, ни явиди. Никому не опасен.
— Смотря как это происходит, — змея перевела медные глаза на травителя, — Ты лишился силы сразу? Моментально? — она сухо щелкнула пальцами, — Или были те несколько секунд, минут, часов, когда магия еще откликалась?
— Были, — прошептал мужчина, — Нехотя, куцо, обжигая изнутри ядом, но откликаясь. Семнадцать секунд. Поэтому я и выжил, а не ушел в пески.
— Плохо, — реплика явиди получилась двусмысленной, но она не заметила, — Ветру этого хватит.
— Он будет напуган, будет думать, как спастись, а не о добыче, — возразила я.
— Уверена? Так может и проконтролируешь?
— Я?
— Ты единственная кому не страшна Простая магия, — кивнул Мартын, — Возьми топорик для мяса да и отправь его к низшим.
— Но…
— У нее атам есть, — добавил разносчик.
— Еще лучше, — кивнул парень.
— На вашем месте, я бы на человека не рассчитывала, — эти слова были чистой правдой, и они услышали ее в моем голосе.
— Она права, — поддержала Пашка, — Струсит, с ножом, как пить дать струсит.
— Ну, — протянул целитель, — А шприц с наркотой вогнать сможешь?
— Если только охотник кулачком поработает, — съязвила я.
— Зачем так сложно, — отмахнулся парень, — Коли внутримышечно. В любую мышцу, не твой выбор. Я и без магии такой коктейль у Егорыча намешаю, ммм… — он замер в предвкушении.
— Что и копыта откинет? — поинтересовалась змея.
— Человек? Запросто, — подтвердил парень, — А Ветра просто отключит, и у не будет у него этих секунд. Потом подкинем монетку, кто свернет охотнику шею. Годиться?
Я представила себя и со шприцем и с атамом. Честно говоря, не вдохновляло ни то ни другое. Почему бы не предоставить человека, если все получиться и охотник действительно потеряет силу, его собственной судьбе?
Но ответ я знала. Нужно было учесть все, если оставить хотя бы тень шанса на удар Ветер им воспользуется. Те несколько секунд пока охотник не будет уже нечистью, но и не станет человеком, все будет зависеть от меня. Но от понимания легче не становилось. Воткнуть нож в ребенка, может, подростка, пусть и смертельно опасного, я вряд ли смогу. Остается шприц, да и тот без гарантии.
Я дорисовала схему дома несколькими штрихами, обозначила заросли гигантский крапивы вдоль дороги, Мартын склонился к плану, а Пашка, наоборот, вдруг подняла голову, раздула капюшон и сделала знак молчать. Вслед за ней насторожились и мужчины. Явидь вытащила из моих пальцев ручку и на краю исчерканного листка написала «ведьма».
Никому не потребовалось объяснять какая. Она была умнее ботара и последние наши слова о преимуществе территории явно приняла к сведению, но отчего-то решив сыграть в прятки с охотником на нашей, или даже вместе с нами. Я ничего не имела против, сейчас нам любая помощь пригодится.
Я вопросительно посмотрела на спутников. Мартын мотнул головой, взял ручку и ниже первого слова приписал второе «кровавая».
Одно слово, и любые варианты стали неприемлемыми. У каждого рода свои особенности, свои ступени развития, и иногда чтобы добиться большего нужно пройти через очень неприятные. Через кровавые. Становясь такими, ведьмы или ведьмаки перестают в окружающих видеть живых и разумных существ, даже сородичи приравнивались к мебели. А с табуреткой союзы не заключают, ею отмахиваются от врага. Лишь собственные дети еще могут пробиться сквозь стену равнодушия. На «кровавый» уровень поднимались не многие, не многие решались, не многие отваживались обречь себя на существование бездушном мире, пусть и временное. Не многие его преодолевали, становясь «постигшими». Наш Семеныч преодолел его, к счастью, задолго до моего рождения.
Эта ведьма наверняка была смелой и сильной раз решилась идти дальше, ведь никто не требовал невозможного и каждый сам для себя решал когда остановиться. Но эти же ее качества делали любые договоры с ней невозможными. Для нее есть только руны, жгущие руку, да нечто смертельное неясное, идущее следом, словно цунами за спиной, и если понадобиться она заберется повыше, даже по головам говорящих ходящий вокруг заводных игрушек.
Мартын побледнел, сжал кулак. Ручка треснула и сломалась. Одна из рун на коже вспыхнула темно-оранжевым языком пламени и исчезла, оставив после себя в воздухе хлопья черной сажи.
— Час истек, охотник вышел, — прошептал он сквозь боль.
— Ольга, Мартын уходите! Живо! — скомандовала явидь, — Связь по sms. Главное — выиграть время, а мы, — он подмигнула травителю, — Постараемся увеличить его еще немного. Раз уж Ветер все равно собрался заглянуть к Авису на шашлык, — она отчеркнула на листке собственноручно написанное слово, бумага порвалась, разделив слово «ведьма» пополам, — Мы ткнем его носом в другой след, и молите низших, чтобы он взял его раньше вашего.
Звякнул колокольчик, Егорыч стоял у окошка, вырезанного в пластиковом стекле, рядом с рекламного буклета нам широко улыбался парень, держа в руках мазь от геморроя. Фармацевт даже успел обрадоваться Мартыну, прежде чем рухнул на пол за стойку. В глазах целителя плескалась светлая зелень.
— Он потом и не вспомнит, — целитель перекинул руку через верх белой ведущей за прилавок двери и щелкнул замком. — Следи чтобы никто не вошел.
Я повернула рычажок внутреннего запора, и перевернула табличку на стекле, меняя надпись с «открыто» на «закрыто».
— Охотник ведь придет и сюда? — спросила я, наблюдая, как целитель один за другим открывает белые ящички и придирчиво оглядывает содержимое.
— Вероятность очень высока, — рассеянно ответил парень, — Здесь я наследил не меньше чем в чайной.
— Он убьет Егора?
— Вряд ли, но не исключено, — Мартын ухватился за ручку холодильника.
— Так вряд ли или не исключено? — я подошла к окошку, посмотрела на человека в белом халате, лежащего в неловкой позе на полу.
— Если включит мозг и не полезет на рожон то вряд ли, — дверь громко чмокнула, открывая ряд стеклянных пузырьков и картонных коробок. — Третья охота. Знаешь, что это значит?
— Нет.
— Каждый прошедший охоту получает… — он прищурился, подбирая слово.
— Уровень?
— Скорее звание, маркер, определение статуса, как….
— Легенда Зимы, — вставила я.
— Точно, — парень выставил на стол несколько надорванных упаковок, — После первой охоты, я получил право называться целителем, — рядом легли одноразовые шприцы, — После второй — получил звание прозрачного, после третей — серого.
— Ты выше наверняка зеленый, или около того.
— Знаю, — он повернулся и самодовольно улыбнулся, — Суть в том, что к каждой ступени свои требования. На третьей, к примеру, круг целей был исчерпывающим. Каждая лишняя смерть — это минусы в табеле.
Мартын надломил ампулу, собрал жидкость в шприц, постучал по цилиндру и взялся за пузырек с белым порошком. Игла вошла в красную резиновую пробку, поршень пошел обратно, жидкость смешалась с кристаллами и снова перекочевала в шприц.
— Значит, у него есть шанс?
— Есть, и гораздо больший чем у меня, — пузырьки полетели на пол, целитель вскрыл еще одну ампулу, к мутноватой жидкости в шприце добавилась еще одна прозрачная.
— Он не учует? — я кивнула на шприц, — Охотник?
— Учует, — парень оскалился, — Так что даже не будем прятать, — он бросил еще одну на этот раз полную ампулу на пол и раздавил ботинком, другая лишилась носика, и ее содержимое выплеснулось на футболку Мартына, — Пусть считает что, мы метались в панике. Охотнику ли бояться обычного, — он скривился, — Ну почти обычного успокоительного.
Не заботясь о смене иглы, целитель закрыл ее колпачком и подал мне. Впрочем, я тоже не собиралась протирать место укола спиртом.
Второй раз Мартын схватился за руку, когда мы уже ступили на стёжку. Знак снова вспыхнул оранжевым и сгорел, темные хлопья осели на кожу.
— Ботар отбегался, — прохрипел держась за дрожащее запястье парень. — Времени почти не осталось, скоро он будет в городе.
До дома номер «23» мы добежали за минуту. Прежде чем нырнуть в переход, я отправила явиди сообщение.
«Мы на месте».
Чем бы они там, в компании ведьмы ни занимались, пришла пора выяснить чей след возьмет ветер следующим.
Дом, остатки, забора, рыжая грязь, тишина и пустота комнат. Туман перехода, мысли о бегстве, желательно на другой континент и безмолвие. Мы слишком торопились, чтобы оглядываться, мы не могли позволить себе сомнения и остановки. Мы бежали.
На потрескавшееся асфальтовое покрытие, я не ступила, а вывалилась. Мартын успел схватить меня за руку и не дать кувырнуться носом вперед. Голова кружилась, кровь отлила от лица, а холод безвременья стал подниматься от кончиков пальцев в ладони. Парень был всего лишь бледен. Второй переход за сутки для него, третий для меня. Это при общей разнице в выносливости. Минута мне потребовалась, чтобы отдышаться, целая минута, но я выпрямилась, потому что бывало и хуже. Я помнила, насколько все может быть хуже.
Целитель вложил мне в руку подобранный неизвестно где осколок кирпича, бесформенный и красноватый.
— Дай мне метку, — попросил парень.
Со шприцем в одной руке и битым куском обожженной глины в другой я дошла до брошеной коробки с пиццей. За прошедшие сутки картон пропитался маслом и сыром, крышка выгнулась и пошла волнами. Угол коробки присыпан песком. Подозреваю, большая пицца с колбасой была на месте. В нашем мире над ней уже роился бы десяток другой насекомых.
Я обернулась к оставшемуся у перехода целителю. Мартын кивнул и сделал шаг назад, скрываясь в тумане безвременья. Шесть человеческих шагов и трещины разошлись, как лед на реке, погружаясь в песчаную глубину. Ноги ушли в песок до середины голени. Я знала чего ждать, но потребовалось собрать в кулак самообладание, чтобы остаться на месте. Когда земля уходит из-под ног, логика берет выходной.
Спустя двадцать секунд из перехода вернулся целитель, асфальт собрался, срастаясь неровными крошащимися краями. Твердая дорога поднялась из песка, и я оставила короткую отсечку, бурая кирпичная полоса легла поверх присыпанного песком асфальта. Мартын пошел по стежке скупым торопливым шагом, время поджимало, но это не делало короткий путь более приятным.
Парень не дошел, очередная руна алой птицей взлетела с его кожи, заставляя согнуться пополам в паре метров от отметки.
— Ведьма, — прохрипел Мартын, скрюченные пальцы правой руки дрожали.
Ветер был быстр, охота закончилась для еще одной дичи. Пикнул телефон, явидь пожелала нам удачи.
Как прыгает охотник, мы так и не выяснили, не сложилось. Целитель поставил на дороге вторую отметку, раньше первой и закинул кусок кирпича в заросли крапивы. Черта которую Ветер пересечь не должен. Расстояние, которое парень посчитал для себя безопасным. Я сжала шприц и сошла с дороги на песочную обочину под сень гигантских напоминающих лопухи крапивных листьев.
— На тот случай, если он все-таки допрыгнет до клетки, — повинуясь порыву, я вытащила из-под ремня атам и протянула Мартыну.
Он не стал отказываться, но едва чужая ладонь сомкнулась на малахитовой рукояти, как по ней побежали серебристые искры, впиваясь в кожу и оставляя на ней красные точки укусов. Парень затряс кистью и очень непечатно высказался по поводу моих предков. Жало Раады, издав глухой звук, упало на асфальт. Камень о камень.
— Управляемый артефакт, — глаза позеленели, он несколько раз сжал и разжал кулак, красные точки исчезли, — Смерти моей хочешь? Так подожди чуть-чуть.
В голове промелькнула картина — воспоминание: Кирилл вынимающий этот клинок из тела бессмертника и по его руке бегают точно такие же искры; и Майя, в мыслях так и оставшаяся маленькой служанкой, говорившая о нехороших мыслях и жжении. Демону защитой послужила чешуя, Майе тряпка, Мартын схватился голыми руками.
— Управляемый артефакт? — я подняла лезвие, посмотрела на зеленоватый камень и убрала за пояс.
— Служащий только одной руке.
— Прости.
— Низшие, — он прикрыл глаза, восстанавливая спокойствие, — Ты как взрослый ребенок.
Время для выяснений и оправданий было явно неподходящим. Мы все еще стояли на стежке, чувствовали живую вибрацию глубоко внутри. И когда охотник пришел тоже почувствовали. Из перехода вынырнул гибкий мальчишка, чуть старше моей дочери. Не друг, не враг. Исполнитель.
Целитель выпрямился. Я отступила, упираясь спиной в шуршание об одежду стебли. Ловушка взведена, кто окажется в ее утробе, а кто умрет, решит следующая минута.
Мешковатые джинсы, толстовка с капюшоном, кеды, желтая кепка с белой надписью по-английски, в ушах таблетки наушников. Таких пацанов на каждом перекрестке каждого города с десяток. Прекрасная маскировка, яркие цвета одежды отвлекают внимание от лица. Да и разве обращают внимание взрослые на каждого бродящего без дела оболтуса.
Никто не произнес ни слова, не для разговоров мы здесь собрались. Для крови и для смерти.
Гибкий подросток скользнул вперед легким стремительным шагом. Окинул взглядом стёжку — крапиву, коробку из-под пиццы, потрескавшийся асфальт, клетку на цепях, меня, целителя, втянул воздух и сделал еще один скользящий шаг.
Мартын чуть не сорвался в буквальном смысле, но сорвался в магическом. Он знал, что это бесполезно, но это знание ничего не меняло. Я видела, как напряглось тело, как сжались кулаки и зажглись глаза. Он бил наугад просто разливая силу по округе, потому что вряд ли чувствовал нутро охотника.
Охотник мотнул головой, так отгоняют надоедливую мошку. И все. То, что кому другому остановило бы сердце, вызвало у молодого ветра лишь небрежный жест. Охотник скользнул к цели в абсолютной тишине.
Мартын прыгнул чуть раньше, чем подросток достиг оставленной парнем отметки. Сюрреалистическая картина, молодой мужчина, выше, старше и шире в плечах убегающий от тонкого невысокого мальчишки. Ветер не остановился и даже не замедлился. Дорога треснула, ноги провалились в песок.
Целитель допрыгнул. Влетел в клетку с такой силой, что конструкция закачалась, звякая цепями. Охотник тоже попытался оттолкнуться от ставшей предательски рыхлой дороги, его пальцы ветра разминулись со стальными прутьями всего на несколько сантиметров. Будь охотник чуть старше, а его руки и ноги длиннее, Мартын оказался бы в ловушке один на один со смертью. Но клетка качнулась, и подросток пролетел под ней, желтая кепка слетела с пегих волос, в воздух поднялось облако рыжей пыли.
Я побежала, едва их ноги оттолкнулись от исчезающего асфальта. Медленно, неловко, как по сугробам, погружая ноги в песок. С ладоней мальчишки сыпался песок, а в застывших глазах равнодушных глазах стоял ужас. Единственное честное мгновение. Единственное проявление чувств, которое он не успел обуздать.
Замахиваясь шприцем, я чуть не упала. Игла соприкоснулась со светлой кожей. И сломалась с сухим щелчком. Жидкость выплеснулась на землю. Я заглянула в лицо, еще не утратившее детские черты, узкая ладонь нарочито медленно поднялась, словно время вдруг остановилось. И я поняла, почему сломалась игла. И поняла, что случится дальше.
Тонкие пальцы вцепились в бедро, и Ветер дернул меня вниз. Я упала на бок, одна рука и плечо погрузились в песок.
Мы ошиблись. Я ошиблась. Фатально.
Мартын что-то кричал, но я не разбирала слов. Горячая детская рука легла на шею. Неуловимое движение когтем, перечеркивающее шею от уха до уха, и алая кровь веером легла на застывшее, словно принадлежащее статуе лицо. И тут же исчезла, впитавшись в кожу Ветра без следа.
Его способность впитывать.
Моя кровь. Из разорванного горла. Боль была короткой и обжигающей.
Я успела увидеть, как охотник отворачивается, потеряв интерес, почувствовать, как напрягаются его мышцы, успела услышать вместо вдоха, собственный хрип.
Ошибка обошлась слишком дорого. И не только мне. Там, куда смотрел Ветер, ждал Мартын. Охотник просто отказывался превращаться в человека.
Мы могли бы подумать о том, что песками повелевал сам хозяин востока и никто другой. А его здесь никогда не было. Лишь видимость.
Ловушка для нечисти, была именно ловушкой, а не смертельным капканом. Обманом, миражом, для тех, кто наслышан о магии, превращающей нечисть в людей. Пустышка. Песок просто двигался и ничего более.
Мир погас, оставляя вместо себя лишь далекую белую точку во мраке. У нас с Кириллом первый телевизор «Чайка», стоящий в углу на трех ногах так выключался. Занятная последняя мысль, но не плохая.
Боль выдернула меня на поверхность, как рыбак вытаскивает насадившуюся на крючок рыбу. Моим крючком стала кровь, горячей волной прокатившаяся по венам и хлынувшая из разорванного горла. Магия такой силы, которую нельзя игнорировать даже уходя. Меня рвануло к далекой белой точке, потащило со скоростью сверхзвукового самолета, на котором я никогда не летала. И швырнуло обратно в светлый мир, туда, где шея горела огнем, и надо бороться за каждый вздох. Не складываются у меня отношения со смертью. Ее это наверняка расстраивает не меньше.
Я схватила ртом воздух, распахнула глаза и закашлялась. На горле по-прежнему лежала обжигающая рука, на этот раз исцеляющая. Мартын прижимал меня к твердому впивающемуся в лопатки асфальту, светящиеся глаза не отрывались от моих.
— Не дергайся, — напряженно сказал он, — Почти все. Вытянул.
— Герой, — фыркнула явидь, — И ты героиня, — она хлопнула парня лапой по плечу, — Низшие, вы ухойдакали ветра — охотника.
— Я внукам буду рассказывать, — донесся далекий голос травителя.
— У тебя их не будет, не забыл, — рявкнула Пашка, — Сойдешь с места, разносчик, ляжешь рядом с ним.
Целитель убрал руки, горло окатило холодным воздухом. Я сглотнула, боли не было, хотя рубашка была еще влажной от крови. Явидь помогла мне сесть.
Песок вновь был скрыт стареньким дорожным покрытием, там, в начале пути, нажимая «магическую кнопку» стоял Авис. Ловушка была отключена, хотя это уже не имело смысла, песок Простого был подделкой, двигающимися крупинками. Но сидеть на твердой поверхности было гораздо удобнее, чем на забирающемся под одежду песке.
На земле лежал охотник, в перепачканной кровью одежде. Моей кровью. Кепка валяется в стороне, ноги поджаты, лица и части грудной клетки не было. Светлую почти мраморную кожу словно облили кислотой. Так проедает проплешины соль, высыпанная на толстый слой наледи. На носок яркой кеды налип зеленый листик. Мальчишка мертв.
— Каххр? — я прокашлялась, отодвигаясь от скрюченного тельца — Чем вы его так?
— Чем? — хихикнула явидь, — Это вы должны нам рассказать. Мы пришли, когда все уже кончилось. Мартын стоял в песке, и я успела мысленно отрепетировать разговор с его отцом, на тему плохого воспитания и тяги к самоубийству.
Целитель отряхнул руки, встал, посмотрел на клетку, на меня, на неподвижного охотника.
— Как ты понял, что песок подделка? — спросила я.
— Никак.
— Вы сами то в этом уверены? — в голосе змеи сквозило напряжение, она не сводила двойных ромбовидных зрачков с перехода, возле которого топтался разносчик. У нее было несколько иное мнение и то, что она пришла сюда, а не осталась рядом с Ависом, могло считаться за подвиг.
Парень кивнул и «зажег» глаза. Пашка рыкнула, когда по ее чешуе пополз желтый рисунок чем-то напоминающий хохломскую роспись.
— Убедилась? Я все еще целитель, хотя и касался песка. Это не песок Простого, — парень взъерошил волосы, наступил ногой, на тонкие мальчишеские пальцы, ветер остался равнодушен к знаку внимания, — Этот размазал бы меня по клетке. Он не потерял силу, или терял ее слишком медленно.
— И ты предпочел быть размазанным по песку? — прищурилась Пашка, — Да еще и в качестве человека. Глупее не придумаешь.
— Я думал у меня будут эти пятнадцать секунд силы и…
— Что и? — поддерживающая меня за плечо змея отстранилась, и я едва не упала, голова закружилась, тело казалось тяжелым. — Допустим, песок Простого подделка. Но этого никто не знал, ни ты, ни он. Итог: либо вы оба стали людьми, либо — нет. Если он не потерял силу, то остался неподвластен твоей магии. Все. И уже неважно есть у тебя эти пятнадцать секунд или нет. Охотнику ты такой макияж не сделаешь, — она указала когтем на чешую.
— Это не песок Простого, — вставила я.
— Допустим, — с нажимом повторила явидь, — Я уже почти поверила, особенно когда увидела, как мальчик тебя с того света достает стоя по колено в этой песочнице, но сути это не меняет. Тогда ты этого не знал, и выпрыгнул из клетки. Зачем?
— Затем, — огрызнулся парень, — С ним я работать не мог, но мог с ней, — он посмотрел на меня, — Хотел поднять труп, тот отвлек бы Ветра, покойники они живучие, — Мартын нервно хихикнул, — Не чувствуют ни боли, ни усталости, ни страха. Можно выиграть время и попытаться уйти….
— Уйти? От охотника? Бросив ему как кость покойника, которого он разорвет за секунду? — Пашка злилась и не скрывала этого, — Оптимист.
— Да далось оно тебе! Я не думал, понимаешь? Совсем! Не строил предположения, не гадал, почему Ветер остался ветром, просто действовал. Ясно? — парень отвернулся, и уже тише добавил, — В конце концов, у нас же есть артефакт.
— Дурак, — прокомментировала я.
— Точно, — согласилась змея.
— Эй, я охотника завалил, — возмутился Парень.
— И нам до сих пор интересно как, — выкрикнул Авис.
— Я потянулся к ее телу. Везде была кровь, — Мартын нахмурился, — Ветра окатило с головы до ног, и я по-прежнему его не чувствовал. Но ее кровь ощущал, она горела для меня словно факел в тумане. И даже тот миг, когда она впитывалась в кожу охотника, она все еще оставаясь чужой. Примитивный трюк первого года обучения — обернуть кровь кислотой, быстро и действенно. Со способностью охотников поглощать все, с чем соприкасаешься, — парень пожал плечами, — Его выжгло изнутри. До сих пор не верится.
— Я умерла? Или нет? — спросила я, а они заржали.
— Или, — ответил Мартын и лег на асфальт, кожа на руке была абсолютно чистой. Охота закончилась.