Глава 5
Вдрызг напившийся накануне Антон Кронштадтский проснулся свежим и бодрым, а вот мне подъем дался тяжело: голова болела, а по телу разливалась болезненная ломота — первый признак серьезной простуды.
— Не возражаешь, что я хозяйничаю у тебя на кухне? — спросил Антон, когда я, смурная и невыспавшаяся, заглянула туда.
Мой бодрый напарник уже приготовил омлет, нарезал бутерброды с ветчиной и теперь варил в джезве кофе. По кухне плыл пряный аромат арабики.
— После того, что я выпил вчера, уж больно тошно, — пояснил он, кивая на джезву.
— Кухня в твоем распоряжении, — кивнула я. — А я пойду в душ.
Босиком я пошлепала в ванную, сполоснула лицо холодной водой, потом достала из шкафчика щетку, намазала пасту и сунула ее в рот. Параллельно с чисткой зубов я стала складывать в стиральную машину грязные вещи: после вчерашнего побега по ночным крышам сил у меня хватило только на то, чтобы зашвырнуть грязные джинсы и рваную куртку в плетеную корзину для белья. Я взяла в руки куртку и уже собралась сунуть ее в барабан стиральной машины, но из кармашка выпал огрызок бумаги. Почти машинально я подняла с пола листок со штрихкодом и вспомнила: я же прихватила улику с места преступления! Это был чек за оплату кофе и ростбифа в кафе «Мармелад». Адрес: Гоголя, 32. Время проведения кассовой операции 8:25, 25 октября. Плательщик Дмитрий Мартынов. Номер карты… Значит, прошлым утром Митенька завтракал в кафе рядом с домом. А дальше? Что же произошло с ним дальше? Где и почему он встретился с Марком?
Я еще раз посмотрела на чек. Интересно, что обозначают эти цифры, написанные карандашом?
— 32-К-486-ВР-2854, — прочитала я вслух.
Сзади ко мне бесшумно подошел Антон, глянул через плечо.
— Пытаешься запомнить код? — спросил он. — У меня вечно проблема с запоминанием цифр. Особенно вымораживают вот эти шифры в банковском хранилище. Пошли завтракать, все уже готово.
— Что? — развернулась я к Антону.
— Завтракать, говорю, пошли.
— Нет-нет, насчет хранилища…Что ты сказал?
— Мой тебе совет, Женя: если есть свободные деньги, то открывай вклад — там хоть какой-то процент будет. А от этого хранилища никакого прока.
— А с чего ты взял, что это код от хранилища?
— Я сам несколько раз отдавал туда деньги на хранение. Это стандартный код от ячейки хранилища в банке: две цифры, буква, три цифры, две буквы, потом еще четыре цифры, — терпеливо пояснил Антон. — Эй, Женяша, ты чего?
Я так и села на кафельный пол между стиральной машиной и умывальником. Ну конечно же! Митя побоялся таскаться по городу с сумкой, набитой деньгами, и предпочел спрятать их до поры до времени в банковский сейф. Я вскочила с места, как подброшенный мячик.
— Женя, ты куда?
Я выбежала в коридор, сорвала с вешалки плащ.
— Нужно кое-что проверить. Оставайся здесь и никуда не уходи. Я вернусь через пару часов.
Последнюю фразу я проговорила, уже шагнув в кабину приехавшего лифта. Двери захлопнулись, а растерянный Антон с чашкой кофе в руке так и остался стоять в дверном проеме коридора.
Отыскать банк, в который Митя сдал на хранение деньги, оказалось довольно легко. Я выбрала двенадцать банков, расположенных в радиусе пяти кварталов от улицы Гоголя, 32, где завтракал Дмитрий и откуда он должен был отправиться сдавать купюры под ключ. Через десять минут я выяснила, что ячейки для хранения имеются только в трех банках. Уже проще! Я порылась в недрах своего бардачка, отыскала ксиву на имя старшего следователя полиции и отправилась по интересующим меня банкам. Поход в первые два из них не дал никакого результата: клиент по имени Дмитрий Мартынов ячейки там не бронировал. Зато в третьем банке меня ждал успех.
Я пробыла в нем всего несколько минут, а выходила оттуда сосредоточенная и решительная. Быстро запрыгнула в салон «фолька» и, включив вторую скорость, погнала авто вниз по улице — я спешила в Следственный комитет.
— Ты какого черта не уехала? — вскинулся на меня Саврасов, когда я вошла к нему в кабинет. — За каким лешим ты осталась в Тарасове?
Я стояла на пороге крошечного, скупо обставленного кабинета. Два шага вперед — и упираешься в стол, заваленный папками, отчетами, официальными бланками и рапортами. Еще столько же шагов вправо — и перед тобой старый сейф, а напротив ничем не занавешенное окно. И до металлического ящика, и до подоконника, где стояли банка с дешевым кофе и электрический чайник «Малютка», можно было дотянуться, не поднимаясь из-за стола.
— Стасик, у меня для тебя столько новостей! — вместо ответа выдохнула я с порога, прошла вперед и плюхнулась на стул.
— Женька, ты чего творишь? — снова напустился на меня Стас.
— Не могла я уехать. Кажется, у меня появился шанс вывести вас на Прохора Федосеева.
Саврасов так и взвился с места, но я предупредительным жестом заставила его снова сесть.
— Сейчас все расскажу. Только сначала ответь на несколько вопросов.
Стасик махнул рукой — мол, излагай.
— Скажи, у тебя есть информация о вчерашнем преступлении, которое было совершено на Огородной, 47?
Брови моего приятеля сурово сдвинулись:
— Эт-то еще что такое? Откуда ты знаешь про убийство? Ты что, осталась в городе, чтобы пойти на встречу с этим бандитом Марком? Ох, лихая голова!
— Договорились же, что сначала я задаю вопросы. Потом все объясню, — перебила я.
Стас снова сел на место, открыл ящик письменного стола, достал и поставил на середину стола пепельницу. Затем он вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет и ответил:
— А что тут рассказывать? Убийством занимаюсь не я, но я, конечно же, в курсе дела. Вчера вечером поступил анонимный звонок, что по этому адресу найден труп. На место происшествия отправились наши ребята. В квартире действительно обнаружили мужчину — некоего Дмитрия Мартынова двадцати четырех лет, выпускника театрального училища. Он был безработным, родственников не имел, жил в общежитии. Следователи уже вышли на след убийцы.
— Неужели! И кто же он? — спросила я, точно зная ответ на этот вопрос.
— Начнем с того, кому принадлежит квартира на Огородной, 47. Бывший собственник, восьмидесятилетний Иван Полонский, приказал долго жить, а новый обладатель еще не вступил в права наследования. Однако ключи у него, и жить он в квартире вполне может. Только ему это не нужно: у него есть своя квартира в столице. Догадываешься, о ком я говорю?
— Вы подозреваете Марка Полонского, — кивнула я.
— Он уже объявлен в федеральный розыск. И как только его найдут, ему будет предъявлено обвинение в убийстве гражданина Мартынова.
— Это все очень хорошо и складно, — медленно проговорила я. — За исключением одного момента. Марк никого не убивал.
— Перестань говорить ерунду, — отмахнулся от меня Саврасов, как от назойливой мухи. Он подался всем телом вперед и, понизив голос, сказал: — Не бойся, я о твоей связи с этими людьми никому не говорил. Думаю, что картина там вполне ясная: Полонский убил Мартынова из-за денег.
— Митю убили не из-за денег, — твердо возразила я.
— Что? — скривил недоверчивую гримасу приятель. — Женя, давай следствие разберется в этом деле без твоего участия. Хорошо? Не захотела ехать в санаторий с тетей — ну и ладно! Просто иди домой и отдохни как следует. Ты явно переутомилась, иначе бы сейчас не говорила таких глупостей.
Сказав это, он взял из стопки документов, лежащих перед ним, самый верхний бланк и уткнулся в него носом, явно давая понять, что наш разговор окончен. Но я никуда не собиралась уходить.
— То есть тебе все равно, будет ли пойман настоящий убийца или нет? — не поверила я своим ушам.
Стас отложил в сторону свой бланк, посмотрел на меня как на неразумного ребенка и мягким доверительным тоном спросил:
— Ну и почему же ты считаешь, что Мартынова убили не из-за денег? Сама ведь мне рассказывала, что миллионов у него на руках уже не оказалось.
— Потому что убийца деньги не взял, — очень тихо ответила я.
Стас чуть склонил голову набок и так же мягко, как если бы он вел диалог с душевнобольным, спросил:
— Откуда ты это знаешь?
— Знаю, — упрямо сказала я. — У Марка был только один мотив для убийства — это деньги. Но он был уверен, что деньги находятся у меня или у Антона.
Стас попытался что-то возразить, но я жестом остановила его и продолжала:
— Даже если предположить, что он каким-то образом (не знаю, как и от кого!) узнал, что миллионы в конечном итоге попали в руки Дмитрия, то почему тогда, убив Митю, он не забрал деньги?
Наконец-то я все сказала и замолчала, чтобы перевести дух. Но следом мне пришла в голову еще одна мысль:
— Скажи, а что установила экспертиза?
— Результаты будут только сегодня. А тебе зачем это?
— Я могу ошибаться… Но мне кажется, экспертиза должна показать, что тело после смерти перемещали…
— То есть?
— То есть Митя попал в квартиру на Огородной уже мертвым. Его туда принес убийца. Понимаешь, я была там за несколько минут до того, как приехала полиция. И я видела все это своими глазами. На пиджаке была оторвана пуговица, а рядом с трупом ее не было. Если только она не закатилась куда-нибудь.
Стас вскинул на меня глаза и недовольно покачал головой. Да, я знаю, что поступила неправильно: нельзя было ничего там трогать, нельзя было убегать. Но со мной был Антон, и…
— Хорошо, заключение эксперта я обязательно запрошу, — сухо сказал Стас. И, побарабанив немного пальцами по столу и о чем-то подумав, спросил: — А ты что, неужели еще и деньги нашла?
— Да, нашла.
— И где же?
— В банке, — развела я руками. — Митя оказался не таким уж дурачком: он смекнул, что таскать с собой в кулечке такие деньжищи крайне опасно, и припрятал их в хранилище. Я случайно нашла у него в кармане код от ячейки с деньгами, узнала адрес хранилища, наведалась туда. Деньги на месте. Если бы Митю убил Марк, он бы первым делом проверил его карманы. Да и зачем ему оставлять труп в квартире, где он назначил мне встречу?
— Может быть, он хотел свалить вину за убийство на тебя? — предположил Саврасов. — Может, еще и специально позвонил в полицию прямо перед твоим приходом, чтобы тебя сразу же взяли под белы рученьки?
— Я тоже так думала поначалу. Но какой смысл убивать ради денег, а денег потом не взять?
Я помолчала еще немного и высказала последнее предположение, которое пришло мне в голову сегодня утром:
— Я все-таки уверена, что Митю убил не Полонский, а кто-то еще. И убийце нужно было от Мити что-то другое. Вот только что?
— И кто же мог его убить?
— Пока не знаю.
Я замолчала: череда бесконечных умозаключений и догадок в который раз завела меня в тупик. Стас, тоже не говоря ни слова, закурил еще одну сигарету. Струйка дыма поднялась под потолок и растворилась. Я ждала, но мой приятель не спешил делиться со мной своими соображениями. Тогда снова заговорила я:
— Стас, а еще у меня будет к тебе просьба…
— Да? — Саврасов тряхнул головой и сфокусировал взгляд на мне.
— Мне нужно поговорить с Ником.
— С Ветлицким? — дернул бровью приятель. — Зачем он тебе?
Идея встретиться с Ветлицким ему не понравилась. Однако после двух часов беготни по кабинетам Следственного комитета, бесчисленных проверок и ожиданий мне выправили надлежащий пропуск и препроводили в комнату для свиданий, где меня, как и прежде, уже ждал Ник Ветлицкий.
Я не виделась с этим угрюмым человеком всего три недели. За это время он как будто постарел на несколько лет: на лбу пролегла глубокая морщина, глаза словно выцвели, косые лучи тусклого солнца предательски серебрили в его черных волосах седые пряди. Ник смотрел на меня исподлобья, близоруко щурился и поджимал губы.
— Не думал, что доведется снова встретиться, — хмуро сказал он.
— Отчего же?
Я вдруг поймала себя на мысли, что мне приятно видеть этого неприветливого человека, — как будто встретила старого доброго знакомого, который в свое время оказал мне неоценимую помощь. Я прошла в комнату и села напротив Ника за стол. Он сидел прямо, положив руки перед собой, и смотрел мне в лицо.
— Что-то не срослось с Федосеевым? — спросил он и усмехнулся одним уголком рта.
Это было похоже на насмешку, но я достаточно много времени провела с этим человеком тет-а-тет, чтобы понять: он вовсе не глумится надо мной — просто с самого начала знал, что ничего не выйдет.
— Не совсем. Я хотела тебя кое о чем спросить. Всего два вопроса…
Этот человек мог наотрез отказаться со мной говорить, а мог пуститься в откровения. Никогда нельзя было наверняка угадать, что у него в голове.
— На одном из допросов ты говорил, что перестал работать на Прохора. Это так?
Прошло с полминуты, прежде чем Ник едва заметно кивнул. Значит, разговору быть! Я удовлетворенно выдохнула.
— Как тебе удалось это сделать? Как ты вышел из команды Федосеева? Ты платил ему выкуп за свою свободную жизнь?
Я впилась глазами в безучастное лицо Ника и вся превратилась в слух. Многое, слишком многое сейчас зависело от его ответа!
— Нет, — наконец сказал он.
Меня бросило сначала в жар, потом в холод. Потом я взяла себя в руки, тряхнула головой, дернула подбородком и нервно сморгнула.
— Кто тебе сказал эту чушь насчет выкупа? — спросил Ник.
Я силилась придумать какой-то правдоподобный ответ, не упоминая при этом Антона Кронштадтского. Помещение наверняка прослушивалось, а я не хотела, чтобы лишняя информация о нем дошла до Саврасова. Я пока еще не решила, стоит ли рассказывать ему подробности личной жизни моего напарника.
Но Ник спрашивал меня не для того, чтобы получить ответ. Сегодня он явно настроен был пооткровенничать и поэтому, не дожидаясь моего ответа, заговорил сам:
— Прохор — аферист и мошенник, но при этом человек порядочный. Кого попало дурить и обирать до нитки он не станет. Никогда не сядет играть в карты с менеджером, живущим на одну зарплату. И не потому, что с такого особо нечего взять, просто имеет смысл играть только с человеком, который равен тебе и по умению, и по состоятельности. Все информаторы очень хорошо знают это правило. Мне приходилось проверять каждую мелочь в биографии человека, которого я собирался передать людям Прохора.
Я слушала Ника и все больше хмурила брови. Почти машинально достала из кармана «Парламент», выудила одну сигаретку, прикурила и одним ловким щелчком отправила пачку сигарет с зажигалкой на другой конец стола. Ветлицкий покрутил в руке замысловатую зажигалку, которую мне накануне вечером отдал Антон, не без удовольствия закурил и продолжил свой обстоятельный монолог:
— Однажды Федосеев вернул мне информацию по одному клиенту. Известный дипломат и акционер крупного нефтяного концерна в Китае, плюс к тому азартный игрок, приезжал в Тарасов на несколько дней для заключения контракта. Просто идеальный клиент! Но Прохор отказался работать по нему только потому, что оказалось, что у него тяжело больна мать. Она доживала последние дни в каком-то европейском хосписе, а этот самый дипломат, несмотря ни на что, отписал большую часть своих сбережений в пользу больницы на лечение других пациентов. Сказать по правде, я этой информацией не располагал — ее нашел Прохор и сразу же вернул мне собранный архив по клиенту. И тогда я понял, что он все проверяет сам. Так что вот такой он оказался… принципиальный!
— Спасибо за информацию, — кивнула я и поднялась с места. Мне больше нечего здесь было делать. — Сигареты и зажигалку оставь себе. Порадуешь сокамерников! — махнула я рукой на прощание и быстро вышла за дверь.
К Саврасову на обратном пути я так и не зашла. Через длинные коридоры по нескончаемым лестничным пролетам я спустилась вниз, миновала пропускную вертушку, шагнула на улицу — и замерла… Меня обдало запахом прелой листвы, в глазах запрыгали рыжие и желтые блики: это качались в воздухе и медленно падали на скамейки, на тротуар и прохожим под ноги огромные разлапистые листья каштанов, высаженных целой аллейкой около Следственного комитета. Так бы и стояла посреди этого желтого великолепия, так бы и любовалась последними всполохами увядающей осени…
Но жгучая злоба подхлестнула и погнала меня вперед. Звонко выстукивая каблуками, я сбежала с крыльца, под оглушительный трезвон автомобильных гудков перебежала дорогу в неположенном месте и запрыгнула в свой «фольк». Скорее, как можно скорее мне хотелось закончить всю эту историю, лживую от начала и до конца! Ох уж этот Кронштадтский!
Как бы то ни было, частный пансионат на окраине Тарасова действительно существовал. Час спустя я уже оставила свой «фольк» на гостевой парковке этого заведения и бодро шагала по направлению к высокой ограде, которая отделяла прилегающий парк от территории частной школы. Попасть внутрь оказалось довольно просто: охранник, вышедший мне навстречу, легко удовлетворился моей улыбкой и коротким пояснением: «Мне нужно поговорить с директором. Хочу посмотреть школу и, может быть, оформить к вам своего сына».
Но как только я оказалась в просторном кабинете, тесно обставленном книжными полками, а через очки в массивной оправе на меня глянули умные и внимательные глаза пожилой дамы по имени Эвелина Борисовна, которая значилась директором этой школы, у меня тотчас пропало всякое желание расспрашивать об учебном процессе и методиках преподавания. Я поглубже уселась в кожаное кресло и, не забывая благовоспитанно улыбаться, сердечно сказала:
— Я бы хотела навестить своего племянника. Никиту… — я помедлила, с усилием припоминая услышанную от Антона фамилию, — Никиту Воронова. Я его тетя. Три года назад переехала в другой город, а сейчас вот случайно оказалась в Тарасове. И мне так захотелось навестить мальчика, мы с ним так давно не виделись!
Я говорила и улыбалась, будучи почти уверенной в том, что сейчас эта пафосная дама с накрахмаленным воротничком сверит что-то по своим ведомостям, пожмет плечами и скажет, что никакого Никиты Воронова у них нет и никогда не было. Тогда я страшно удивлюсь, разведу руками, после чего «вдруг» соображу, что, должно быть, я просто перепутала название школы, — и удалюсь с тысячей извинений за беспокойство.
Но вышло иначе. Эвелина Борисовна не стала рыться в списках учеников и даже не переспросила имени моего «племянника», а сразу расплылась в улыбке и ответила:
— К Никитушке? Как хорошо! Его так редко навещают. Мальчик очень скучает по родным. Скрывает, конечно, но я не первый год работаю с детьми и все прекрасно вижу. У Никиты через двадцать минут закончится урок. — Директриса глянула на часы, потом снова на меня: — Подождете? Я вас к нему провожу.
Такого поворота я не ожидала. Вообще-то встреча с мальчиком Никитой не входила в мои планы — я просто не знала, о чем с ним говорить. Но нужно было отыграть свою роль до конца.
— Конечно, подожду, — кивнула я.
— Хотите чаю или кофе?
— Нет, спасибо.
Я лихорадочно соображала, что делать дальше, и наконец спросила:
— Вы сказали, что Никиту редко навещают… А как же его отец?
Мне было страшно попасть впросак с этим вопросом, но, кажется, я задала его не напрасно.
— Да, отец время от времени приезжает к Никите. Но больше у мальчика никого и нет. О вас вот я ничего не знала…
Я хотела что-то сказать в свое оправдание, но Эвелина Борисовна и не думала меня в чем-то обвинять — она плавно продолжала:
— Вообще, по нашим правилам, родители и близкие могут навещать детей только в выходные. Но к Никите отец приходит даже не каждую неделю. Я понимаю, Прохор Аркадьевич очень занятой человек, но… Я уже не раз говорила ему, что для эмоционального развития ребенка нужно…
— Что? — меня словно жаром обдало. — Что вы сказали?
— Для эмоционального развития Никите нужно чаще видеться с отцом, — мягко договорила Эвелина Борисовна.
— С Прохором Аркадьевичем? — повторила я.
Наверное, у меня был очень глупый вид, поскольку сдержанная директриса несколько удивленно посмотрела на меня поверх своих очков. Но мне сейчас уже было все равно!
— Прохор Аркадьевич Федосеев? — еще раз спросила я, столбенея от внезапной догадки.
— Именно, — царственно кивнула директриса, пристально глядя на меня. — Что с вами? Вам нехорошо?
Я с усилием взяла себя в руки и поспешила заверить, что со мной все в порядке. Для отвода глаз я еще несколько минут пообщалась с милейшей Эвелиной Борисовной, потом она снова взглянула на часы и поднялась из-за стола со словами:
— Урок скоро закончится. У нас есть гостевая комната — это соседний кабинет. Я сообщу Никите, что вы его ждете, и он сам придет к вам.
Я кивнула, сердечно поблагодарила даму и выскользнула за дверь, чтобы поскорее покинуть это заведение. Бедный мальчик! Интересно, что он подумал, когда ему сказали, что к нему пришла тетя, о существовании которой он даже не подозревал…
Долго, очень долго я бесцельно гнала машину вперед, раз за разом проезжая одни и те же перекрестки, улицы, дворы, пока не утомилась от этой бессмысленной езды. Наконец я тормознула «фольк» у тротуара, заглушила двигатель, закурила и глубоко задумалась. Значит, Прохор Федосеев и Антон Кронштадтский — это один и тот же человек? Я примеряла эту мысль так и эдак и не знала, что с ней делать. Как выглядит Прохор — никто не знал. Жаль, что я не спросила об этом у дамочки из пансионата! Впрочем, меня бы наверняка вытолкали оттуда в шею после таких расспросов.
Но зачем Прохору было надевать на себя личину другого человека и называть себя Антоном Кронштадтским? Патологическое недоверие ко всем вокруг? Может быть. Или особая предусмотрительность? Если даже полиции или недоброжелателям попадется кто-то из шайки Прохора, то даже при всем желании этот человек не сможет указать на босса — только на неприметного и оборотистого подельника Антона Кронштадтского. Что, собственно говоря, и произошло, когда взяли Ника Ветлицкого…
Ох хитрец! Ох шельма!
Что-то хрустнуло между пальцев, и этот звук вернул меня к реальности. Я опустила глаза и увидела смятую пачку сигарет у себя в руках.
— Вот черт! — выругалась я.
Заглянула в сумочку, в бардачок в поисках новой пачки «Парламента», ничего не нашла, снова выругалась, но делать нечего! Пришлось выбираться из машины и бежать до ближайшего киоска с табаком на другой стороне улицы.
Через пару минут я уже снова устроилась на водительском месте, с наслаждением закурила и завела мотор. Все, довольно размышлений — пора действовать! Ведь у меня дома сейчас сидит и попивает сладкий чаек отъявленный мошенник и картежник, за которым несколько лет тщетно охотится вся тарасовская полиция.
Я успела только отъехать от тротуара и перестроиться во второй ряд.
— Сверни вон в тот двор, поговорить надо, — отчетливо произнес чей-то голос с заднего сиденья.
От неожиданности я так резко нажала на тормоз, что машина за мной едва успела остановиться. Водитель старенького «Рено» опустил стекло и выругался матом. Но я даже не взглянула в его сторону, а во все глаза уставилась на человека, который сидел в моей машине. Он был в мешковатом сером пальто и старомодной шляпе с полями. Огромные затемненные очки скрывали половину его лица, а другая половина заросла густой неопрятной бородой.
— Чего встала посреди дороги? — прикрикнул мой неожиданный попутчик. — Сказано было: поезжай в подворотню! Да побыстрее — не ровен час, еще гаишники понаедут…
Я внимательнее присмотрелась к бородачу. Внешность его была мне незнакома, но этот напористый баритон я уже точно где-то слышала.
— Марк?
Сзади раздались нетерпеливые гудки: застывший посреди оживленной дороги «фольк» явно вызывал недовольство у остальных участников движения. Я дернула рычаг, проехала прямо, а потом свернула в сторону тесно сдвинутых пятиэтажек. Только там, во дворах, я заглушила двигатель и быстро обвернулась.
— Ну, подруга, ты и ловка! Полдня за тобой на всех попутках гонялся, аж умаялся, — выдохнул странно одетый мужчина.
Он снял очки, сдвинул наискось накладную бороду и почесал щеку. На меня глянули знакомые карие глаза Марка Полонского.
— Ты как здесь оказался? К чему весь этот маскарад? И зачем ты меня искал?
— Ну попасть в машину было довольно легко. Двери надо блокировать, когда отлучаешься за сигаретками. А вот выследить тебя было посложнее — вернее, угнаться за тобой. Вел тебя от самого дома, но около Следственного комитета соваться к тебе не рискнул. А за городом ты так быстро выскочила из школы, что я не успел даже окликнуть тебя.
— Так зачем ты меня искал? — снова спросила я.
— А то не знаешь? — скривился Марк. — Ты чего туда ходила-то, в Следственный комитет? Не про Митькино убийство тебя выспрашивали?
Я почти машинально кивнула.
— А ведь я вас там видел с Антоном. Стоял в подъезде соседнего дома и наблюдал, как вы пришли, как полиция приехала… Я был уверен, что вас арестуют! Как вам удалось сбежать? Я видел, как вы сели в «фольк», поехал за вами, всю ночь прождал у дверей твоего подъезда, — горячо шептал Марк. Голос его на секунду прервался, он облизнул пересохшие губы и вдруг выкрикнул: — Женя, они хотят повесить это убийство на меня! Кому ты назвала мой адрес?
Я нервно сглотнула, соображая, что ответить.
— Никому… — я часто заморгала, собираясь с мыслями. — То есть я сказала Антону, но… Ему-то зачем было убивать Митю?
— Понятия не имею, — взвился Марк. — Однако ваш дружок убит, и его труп был найден в моей квартире!
— И что ты хочешь от меня? — не поняла я.
— Как что? Меня объявили в федеральный розыск! Выехать из города я не могу, в тарасовские гостиницы мне путь заказан, о том, чтобы снять квартиру, и думать нечего. Я даже не могу спокойно ходить по улицам: мне приходится прятаться и скрывать свое лицо.
— Если ты никого не убивал, то чего боишься? — задала я тот же самый вопрос, который мне следовало задать себе, когда я вчера вечером болталась на водосточной трубе на высоте пятого этажа.
— А то я наших ментов не знаю! — развел руками Марк. — Да и улики против меня слишком очевидные. Я хочу понять, кто на самом деле мог убить Митьку! Кому, кроме Антона, ты назвала мой адрес?
— Никому, кроме Антона, — повторила я — и вдруг испугалась этой фразы.
Я вспомнила все события минувшей ночи, когда Кронштадтский влез в мою комнату с единственной целью — стребовать с меня деньги. Я тогда рассказала ему, как отдала все деньги Мите, как рвал и метал в гостиничном номере Марк, когда узнал об этом… Мы проговорили, наверное, полночи, а потом он исчез. И встретились мы с ним только днем. Ах, если бы знать наверняка, в какое время был убит Митя!
Я встряхнулась и посмотрела на Марка. Он сидел, сгорбившись, обхватив голову руками, и в отчаянии бормотал:
— Никто и никогда не поверит, что я не убивал Митю…
— Почему никто? — вдруг спросила я. — Я тебе верю.
— Что? — Марк поднял на меня красное, перекошенное лицо.
— Я верю, что ты не убивал Митю, и знаю, как это доказать.
— Как? — выдохнул он.
Я подумала, побарабанила пальцами по кожаному рулю.
— Значит, так… Мне нужно время до завтрашнего обеда. Обещаю, что завтра к полудню с тебя будут сняты все обвинения. Но только ты не должен мне мешать! И не виси у меня больше на хвосте — нечего тебе, в самом деле, в таком виде болтаться по городу. Отсидись лучше где-нибудь в тихом уголочке. Могу устроить тебя у кого-нибудь из своих знакомых.
Марк долго и внимательно разглядывал меня, не веря тому, что я говорю. Но я знала, что говорю правду, и была абсолютно уверена в своих словах.
— Не нужно к знакомым, — наконец хмуро сказал он. — Недалеко от Огородной есть старый дом, его расселили совсем недавно. Люди съехали, а вещи побросали — старую мебель, утварь… Перекантуюсь там.
Я облегченно выдохнула и кивнула:
— Договорились!
Спустя полчаса я припарковала свой «фольк» в паре кварталов от дома, выбралась из машины, прихватила сумочку под мышку и медленно побрела вперед. Загребала носками туфель опавшую листву, смотрела, как зажигаются первые уличные фонари, как спешат по домам прохожие. А я так набегалась и устала за сегодняшний нескончаемо длинный день, что теперь никуда не хотела спешить. Я еще долго ходила вокруг своего дома, останавливалась под окнами своей квартиры, запрокидывала голову и смотрела на черные квадраты окон. Там на кухне сидел человек, который терпеливо ждал моего возвращения. В который раз он кипятил воду в чайнике, глотал остывший кофе — и ждал. Может быть…
Мне ничего не стоило прямо сейчас набрать номер Саврасова и вызвать наряд полиции. Антону Кронштадтскому — нет, Прохору Федосееву — некуда было деться из моего дома. Он свято верил, что обманутая им глупая, совестливая Женяша в зубах притащит информацию о потерянных деньгах. Несколько раз я доставала телефон, открывала список контактов, но, помедлив, вновь закрывала крышку чехла и роняла его обратно в карман. Да, я могла — и должна была! — немедленно сдать лживого картежника полиции, но… Как бездомный пес, я кружила по двору, заходила в подъезд, вызывала лифт, а когда старенький подъемник останавливался на первом этаже, щелкал изношенный механизм и передо мной открывались двери, я разворачивалась и бегом бросалась на улицу, глотала терпкий осенний воздух и снова принималась ходить по двору.
Только когда из подвала и подворотен начал расползаться густой туман, возвещая о скорых сумерках, а с неба закапал мелкий дождик, я наконец заставила себя подняться на свой этаж. Осторожно я повернула ключ в замочной скважине, толкнула дверь и вошла. В квартире едва уловимо пахло его парфюмом, к которому я уже успела привыкнуть за время нашего совместного проживания в гостинице, и сбежавшим кофе. Из-под двери, ведущей в кухню, сочился электрический свет, доносились плеск воды и звяканье чашек — Антон мыл посуду.
Я прислонилась спиной к двери, и щеколда замка тихонько щелкнула. В кухне все стихло, дверь наполовину приоткрылась. Полоса света из кухни растянулась по всему коридору и остановилась точно у носков моих туфель.
— Женька, ты чего так долго? Я думал, я с ума сойду! Женя, ты что? Что-то случилось? Не смогла найти деньги? Да? Не смогла? Ну что ты стоишь в дверях — проходи! Хочешь кофе? Правда, он у меня уплыл, но это не беда!
Антон говорил не переставая и все пытался заглянуть мне в лицо, а я старательно избегала его взгляда: повернулась к нему спиной, чтобы стянуть с плеч куртку и накинуть ее на вешалку, потом присела на пуфик и стала аккуратно снимать туфли. Только надев на ноги мягкие домашние тапочки, я наконец-то взглянула на него. Мне хотелось немедленно высказать ему все, схватить за грудки, припереть к стене и заставить во всем признаться. Но вместо этого я произнесла бесцветным голосом:
— Да, пожалуй, Антон. Кофе сейчас будет как раз кстати.
Он с готовностью кивнул и скрылся за дверью. Я медленно прошла следом за ним на кухню, забралась на подоконник с ногами и закурила в приоткрытую форточку.
— Где ты пропадала весь день? Я места себе не находил! Что удалось узнать? — сыпал вопросами Антон. — Давай рассказывай!
Он включил плиту, поставил джезву на конфорку, достал из шкафчика кофейный набор. Внезапно вспомнив что-то, обернулся ко мне:
— Надеюсь, ты не против, что я распоряжаюсь на твоей кухне?
Я только рукой махнула.
— Так что с деньгами? Удалось найти?
Я смотрела, как ловко он накрывает на стол, выставляет вазочки с конфетами, достает из буфета коробку с печеньем. И вдруг я поняла, что совершенно не хочу выяснять отношения с этим человеком. Я хочу с ним просто поговорить.
— Твое настоящее имя Прохор? — неожиданно для самой себя спросила я.
Жаль, очень жаль, что именно в этот момент он отвернулся к кухонному столу за чашками и я не видела его лица! Зато видела, как чашка с кофе дрогнула в его руке и густая коричневая жидкость плеснула на пол. Несколько секунд он медлил, потом все же обернулся, поставил передо мной чашку и только после этого поднял глаза. Ни удивления, ни ужаса, ни злости — только горькая улыбка кривила его губы. Он даже не пытался отпираться, просто сел напротив меня, вдруг придвинул к себе мою пачку «Парламента», взял мою зажигалку и глубоко и с наслаждением закурил.
— Черт возьми! Как же давно я не курил… Вот только теперь понял, что мне именно этого не хватало! Но скажу тебе честно, Женя: «Парламент» твой — сущая дрянь!
— Да?
Мне вдруг стало и любопытно, и смешно одновременно. Вот прямо сейчас, только что я разоблачила этого двуличного лживого типа, а он — подумать только! — вместо того, чтобы сказать что-то в свое оправдание, напустился на меня с критикой!
Я тоже вытянула одну сигаретку, закурила, посмаковала едкий дым и насмешливо ска-зала:
— А мне нравятся!
— О-о-о, это ты не пробовала гавайские сигары — вот это вещь!
Тема курева была исчерпана, и в конце концов, попыхтев сигаретой еще немного, он вдруг спросил:
— А ты откуда узнала мое настоящее имя?
— Догадалась, — пожала я плечами.
— У-у-у… — многозначительно протянул мой собеседник. — И давно?
— Только сегодня.
Антон (я все еще не могла привыкнуть к мысли, что он Прохор) откинулся на спинку стула и стал медленно пускать колечки табачного дыма в потолок.
— Антон, — позвала я.
Он вопросительно вскинул брови.
— Зачем ты это сделал?
— М-м-м, — он выпустил под потолок еще одну порцию седых колечек. — Что именно?
— Зачем назвался чужим именем?
— Это долгая история, Женя… Помнишь, пару дней назад я говорил тебе, что больше всего на свете не хотел бы знакомить тебя с Прохором Федосеевым? Я не врал тогда. Я никогда не хотел бы, чтобы ты узнала правду обо мне. Но раз уж так сложилось… — он вздохнул, помолчал немного, а потом, глядя куда-то мимо меня, начал свой неспешный рассказ. — Да, мое настоящее имя — Прохор Федосеев. И вся эта история о том, как я остался один с маленьким ребенком на руках, как искал и не мог найти работу — все это правда. Только никто не втягивал меня ни в какие авантюры — я сам принял решение стать карточным шулером. И, как ты уже знаешь, неплохо в этом преуспел! Настолько неплохо, что уже через пару лет на меня работало несколько человек: двое информаторов, которые подыскивали клиентов, и еще двое профессиональных картежников. Но тот наш состав просуществовал недолго. Одного из игроков поймали на шулерстве серьезные ребята и приперли к стенке, да так, что он вмиг сдал всю нашу шайку. Я с одним из напарников тогда еле ноги унес, а информатора, который слил заказ на этих ребят, и еще одного картежника убили. Тот урок мне очень дорого стоил… Целый год я жил в другом городе и лишь раз в месяц приезжал в Тарасов, чтобы навестить сына. Деньги зарабатывал редкой игрой в карты — в основном в поездах. А потом в газете я прочитал о серьезной разборке между двумя тарасовскими группировками, которая закончилась стрельбой и арестом. Это были те самые люди, которые учинили самосуд мне и моим ребятам год назад. Тогда-то я и решил, что пора Прохору Федосееву вернуться и вновь попытаться собрать вокруг себя команду. Но ошибки прошлого кое-чему меня научили. Теперь Прохор Федосеев был для всех инкогнито: никто и никогда его не видел, а те, кто видел, давали разные показания. Кто-то говорил, что это высокий немолодой брюнет с лишними килограммами; другие уверяли, что он щеголеватый блондин; некоторые были убеждены, что Прохор — седой господин респектабельной наружности. Все знали только его помощника: он бегал на встречи с информаторами, садился за стол, когда нужно было подыграть своим, и справедливые проценты от очередного барыша за работу исправно передавал.
— Но почему именно Антон Кронштадтский? — не удержалась я от вопроса.
— Я взял себе имя своего первого информатора, которого убили лихие братки.
— А ты сам… — начала я. — Тебя-то за что преследовали? И кто именно? Помнишь, когда мы вместе…
— Помню, — кивнул он. — Это отдельная история. Три месяца назад я встретился за одним карточным столом с неким Максом Кудасовым. Помнишь, я рассказывал тебе о типе, который в уплату карточного долга отдал мне свой архив с компроматом на многих тарасовских персон?
Я кивнула и вся обратилась в слух.
— Это и есть господин Кудасов. Только архив я получил от него не в уплату долга.
— А как же?
— В тот вечер Кудасов был явно на кураже: он все время поднимал ставки, мы проиграли с ним восемь часов кряду. Максимка продулся мне в пух и прах, но оказалось, что платить ему нечем: никакой наличности у него не было, банковская карточка тоже оказалась пуста. Тем не менее он все хорохорился и в конце концов заявил, что уже к полудню у него будет столько денег, что с лихвой хватит, чтобы покрыть весь долг. Подозреваю, что он просто собирался получить денег с очередной жертвы своего шантажа. А в подтверждение своих слов Кудасов отдал мне архив с компроматами — вроде как залог оставил.
— Но ты же мог воспользоваться им сам! — невольно воскликнула я.
— Архив был на флешке под паролем. И, разумеется, пароля я не знал. В общем, мы ударили по рукам, я забрал себе архив, а Макс умчался по своим делам. Мы договорились, что вечером встретимся снова: я верну ему архив, а он отдаст мне проигранные деньги.
— Но ты не вернул, — догадалась я.
— Нет, — покачал головой Антон. — В тот вечер я пришел к нему, как мы договаривались, но отдавать архив было уже некому.
— Что значит некому?
— Макс Кудасов был убит.
— Что? Как?
Я поймала себя на мысли, что прошлой ночью ситуация в чем-то повторилась: Марк Полонский и Митя…
— Когда я пришел, Макс был еще жив, но он успел сказать мне только пароль и то, что убийца — один из тех, на кого он собрал компромат.
— И ты нашел его?
— Нет. Хотя обязан был найти — это было в моих же интересах.
— Почему?
Антон на несколько минут словно впал в ступор: курил, смотрел в окно и молчал. Наконец он продолжил свой рассказ:
— Меня объявили в розыск. Раньше меня разыскивали как карточного мошенника, но теперь все улики указывали на то, что я еще и убийца Макса Кудасова. Накануне все видели, что Макс проиграл мне нешуточную сумму; охранники казино в один голос подтвердили, что ушли мы с ним вместе почти на рассвете. А убит он был спустя всего пару часов. И тогда предполагаемого убийцу Прохора Федосеева объявили в федеральный розыск. Так я окончательно потерял возможность жить под своим настоящим именем, ездить по своим настоящим правам, обналичивать деньги со своих счетов. Пришлось навсегда стать Антоном Кронштадтским. У меня уже были все необходимые документы на это имя, но не было ни гроша, кроме разменной наличности в кармане и тех денег, которые я выиграл, но еще не успел положить на счет в последние дни. И знакомых, которые могли бы мне помочь, тоже не было. Шайка Прохора не в счет, я не мог им открыться. Для них я был только мальчик на побегушках у всесильного босса, они ни во что меня не ставили, и даже если бы я сказал им, что я и есть Прохор, они бы все равно мне не поверили. Несколько дней напролет я просидел над архивом Кудасова и вдруг увидел там одно знакомое имя — Леонид Графченко. Как-то я обыграл его в поезде. В материалах архива я нашел информацию, что он владеет ресторанным бизнесом и мухлюет с налогами. А еще я нашел информацию на Марка Полонского, который на нечестных сделках на фондовой бирже сколотил приличный капиталец. Еще я узнал, что этот Полонский — азартный игрок и неплохой шулер. Тогда-то у меня и созрел план грандиозной аферы, которая позволила бы разом сорвать большой куш. Я узнал, что на счету Полонского имеется крупная сумма, которой мне как раз бы хватило, чтобы жить безбедно и счастливо вдали от этого города, а может быть, даже в другой стране. Я наконец-то смог бы забрать сына из пансионата, уехать с ним и попробовать начать жить заново — без шулерства и блефа, без страха, что тебя с минуты на минуту арестует полиция.
— И ты решил выманить эти деньги у Полонского?
— Именно. Шантажировать Графченко я не собирался — мне нужно было только, чтобы он мне подыграл, а компромат на него, которым я располагал, сделал мое предложение более убедительным. Ну а остальное тебе известно: я нашел Митьку, потом очень удачно появилась ты…
Антон опустил голову и замолчал. Я смотрела, как в его пальцах тлеет сигарета, и понимала, что совершенно не представляю, как мне теперь быть.
Верила ли я этому человеку, который способен был выстраивать такую многоэтажную ложь? Пожалуй, да. Стал ли он хоть на йоту лучше в моих глазах после всех этих признаний? Нет, не стал. Заслуживал ли он того, чтобы правоохранительные органы сменили гнев на милость и отпустили его с миром, невзирая на все его грехи? Конечно, нет. И все же я не находила в себе сил вот так просто взять и сдать этого понурого, разбитого и одинокого мужчину полицейским.
Тишину взорвало требовательное пиликанье телефона из моего кармана. Не глядя, кто это звонит, я схватила рубку. Вместе с сотовым на пол выпал какой-то крошечный предмет — пуговица, что ли? Я наклонилась, чтобы поднять оброненную вещицу, и сказала в трубку:
— Ал-ло!
В ожидании ответа я прижала телефон плечом к уху, а сама присела на корточки и потянулась под стол за укатившейся пуговицей.
— Женя! Женя! Это очень срочно! — оглушил меня мужской голос, трескучий от помех.
— Марк, ты? — с трудом узнала я.
— Женя, приезжай немедленно! Произошло такое! — кричал мужчина в трубку.
— Да что случилось? Откуда у тебя мой номер?
— Женя, я буду ждать тебя в Собуровском поселке. Дачный участок 2а, в самом крайнем доме.
— Что? Как ты там оказался?
Я наконец изловчилась и дотянулась до пуговицы.
— Приезжай! Это срочно! Прямо сейчас! Здесь такое… Женя… — трубка зашипела, заухала далеким, совсем неузнаваемым голосом, а потом связь оборвалась.
— Вот черт! Что у него там произошло? — пробормотала я, открыла журнал вызовов в надежде связаться с абонентом, который только что мне звонил, но набрать номер не смогла. Телефон глухо молчал, а на экране горела надпись «номер абонента скрыт».
— Кто это был? — тревожно посмотрел на меня Антон. — Ты назвала его Марком. Это был Полонский? Как он тебя нашел?
Я не могла ответить на эти вопросы — я даже не слышала их. Во все глаза я смотрела на предмет, который только что выудила из-под стола. На ладони у меня лежала черная пластмассовая горошина — вовсе не пуговица, как мне показалось сначала. Это был крошечный микрофон.
— Это что такое? — склонился Антон над моей раскрытой ладонью.
Я приложила палец к губам и еле слышно шепнула:
— Т-с-с… Нас прослушивают!
Антон вопросительно выпучил на меня глаза: мол, кто? Я пожала плечами и перевела взгляд на телефон, который все еще держала в другой руке. «Номер абонента скрыт» — бросилась мне в глаза все та же надпись, и от неожиданной догадки у меня подкосились ноги. Я плюхнулась на стул и тяжело выдохнула:
— Вот так дела…
— Чокнутая! Ты точно чокнутая! Ты хоть понимаешь, что мы едем в ловушку? — кричал Антон полчаса спустя, когда мы на бешеной скорости мчались по ночной автостраде по направлению к неизвестному мне поселку Собуровка.
Еще на выезде из города зарядил дождь, и крупные капли барабанили по крыше, а дворники со скрипом метались по лобовому стеклу.
— У тебя появился реальный шанс оправдать себя и доказать, что ты не убивал Кудасова, — в который раз твердила я одно и то же. — Ты же понимаешь, что Марк, скорее всего, и есть тот самый охотник за компроматом… Ну как так получилось, что из всех людей, на которых у тебя имелся компромат, ты выбрал для своей аферы именно убийцу Кудасова? Это невероятно, непостижимо! И ведь все сходится! Смотри, Полонский сначала убил Кудасова, у которого был этот компромат. Он надеялся, что эта информация умрет вместе с Максом, но Макс успел передать тебе архив и пароль. И тогда Полонский стал разыскивать тебя… А ты его! Это ж надо! — Я даже всплеснула руками, изумляясь такому совпадению.
— Но зачем ему было убивать Митю? — возразил Антон.
Ответа на этот вопрос у меня пока не было, поэтому я только покрепче вцепилась в руль и плотно сжала губы.
Целый час после моего короткого телефонного разговора с Марком Полонским мы с Антоном тщательно трясли куртки, кофты, методично прощупывали и выворачивали карманы своей одежды в поисках еще какого-нибудь потайного устройства. Соблюдая абсолютную тишину, мы перевернули все вокруг, но больше так ничего и не смогли найти. Найденную прослушку я в сердцах зашвырнула в открытую форточку, а Антону велела:
— Собирайся! Мы едем на встречу с Марком.
И всю дорогу мой попутчик твердил как заведенный:
— Женька, ты точно с ума сошла! Если Марк действительно тот, за кого мы его принимаем, то он вдвойне опасный тип. Мы едем в ловушку!
— Марк точно действует в одиночку, а значит, мы с ним справимся, — заверила я Антона и чуть дольше положенного задержалась взглядом на его встревоженном лице. Но быстро опомнилась, сморгнула и снова уставилась на черное полотно дороги, стелющейся впереди.
Я все еще не могла решить, как поступить с этим человеком. Одно дело — сдать полиции незнакомого прохвоста и картежника Прохора Федосеева. И совсем другое — предательски подставить своего напарника, с которым мы столько всего пережили за последние несколько дней. «Сначала разберусь с Марком, а потом подумаю, как быть с Антоном-Прохором», — решила я и погромче включила магнитолу, чтобы въедливые мысли не лезли в голову.
В поселок Собуровка мы въезжали, когда на часах было десять вечера. По городским меркам не так уж и поздно, но за городом по осенней непогоде это была глубокая и беспросветная ночь. Ни единого фонаря не горело в дачном поселке, который совершенно вымер к концу осени. Фары я погасила, как только мы свернули с трассы, и теперь мой «фольк» медленно полз вперед по раскисшей от дождя проселочной дороге, несколько раз ухался в лужи, то и дело буксовал в выбоинах.
— Нас слышно за километр, — кусал губы и нервничал мой попутчик, когда я в очередной раз до предела вдавила педаль газа и машинешка с гулким ревом рванулась вперед из глубокой лужи.
— И что ты предлагаешь? Идти пешком неизвестно куда под дождем?
— Я вообще предлагал сюда не ехать. Но ты же меня не послушала, — брюзжал Антон. — Чует мое сердце, добром это не закончится…
И ведь накаркал!
Не успел он это сказать, как колеса «фолька» в очередной раз увязли в луже. И сколько я ни давила на газ, сколько ни дергала рычаг скорости, пытаясь сдать назад, — все было бесполезно: колеса бешено крутили жидкую грязь, но верный «фольк» так и не мог стронуться с места.
— Черт! — прошипела я сквозь зубы и решительно скомандовала: — Выходи из машины, дальше пешком!
Антон возмущенно заворчал, но из машины послушно полез. Мы двинулись пешком, а мой обездвиженный «фольк» остался позади черным пятном в кромешной осенней тьме. Несколько раз я еще оборачивалась, пытаясь различить его, но потом проселочная дорога резко свернула вправо, и я потеряла его из виду.
С полчаса мы бродили под проливным дождем, тщетно всматриваясь в номера домов, пока не вышли к лесу. Позади остались неказистые деревянные постройки, вкривь и вкось насаженные на земляные бугры. Впереди тревожно дышали и колыхались под дождем высокие дубы. А где-то за лесным массивом, чуть правее начиналось поле.
— Ну и куда дальше? — хмуро спросил Антон у меня из-за спины.
— Марк сказал, что будет ждать нас в крайнем доме. Назвал номер 2а.
Мы одновременно обернулись на кривенький забор, за которым смутно вырисовывался неприглядный скособоченный домик. Никакого номера на нем не было, но чуть ли не единственный во всем поселке дом кирпичной кладки напротив значился под номером 2.
— Думаешь, нам сюда? — с сомнением спросил мой попутчик. — В доме явно никого нет. Как бы Марк вообще сюда попал? Машины рядом что-то не видно, да и не проехать сюда в такую непогоду. Не нравится мне все это, Женя… Женя, погоди! Куда ты?
Но я уже решительно шагала по грязи, пробираясь вперед к невзрачному домику. Толкнула шаткую калитку, шагнула вперед и позвала:
— Марк!
— Женя, давай вернемся, — тянул меня за руку Антон. — Дом пуст!
В ту же секунду откуда-то из глубины дома раздался хруст, как будто кто-то тяжелой ногой наступил и обломил половицу.
— Т-с-с, — шикнула я на Антона. — Он в доме. Я пойду внутрь, а ты жди меня здесь.
Я достала из-за пояса джинсов пистолет, взвела курок и двинулась вперед. На низкое крылечко я поднялась бесшумно, так же тихо толкнула дверь плечом, выждала пару секунд, потом тенью метнулась внутрь. Еще какое-то время мне пришлось стоять неподвижно, привыкая к чернильной темноте. Потом я смогла различить впереди дверь; небольшой коридор уходил вправо и упирался в глухую стену. Я прошла в том направлении и чуть не заорала во весь голос, остановившись у самого края глубокой дыры: еще немного — и я бы грохнулась вниз. Кто-то ненароком (или специально?) открыл окошко, ведущее в подпол. Я бестолково потаращилась в непроглядную темноту под ногами, потом развернулась и пошла обратно. Вернувшись к двери, я снова замерла на пороге, вся превратилась в зрение и слух. Из темноты выступали нечеткие очертания предметов: стол у окна, несколько стульев, буфет или шкаф… А еще в доме едва уловимо чем-то пахло — чем-то очень знакомым. Я повела носом: керосин! Кто-то совсем недавно жег здесь керосиновую лампу.
Я резко развернулась, вышла из дома под проливной дождь и обомлела: Антона на месте не было. Сердце тревожно сжалось, пропустило пару ударов, а потом быстро-быстро заколотилось в груди.
— Антон! — позвала я.
Тишина. Только лес шумел и тяжко вздыхал у меня за спиной.
— Антон! — позвала я уже громче.
Куда он подевался? Неужто так перепугался, что дал деру обратно к машине?
— Анто-о-о-он! — закричала я во весь голос.
А потом… Нет, я ничего не услышала и никого не увидела, а просто почувствовала кожей, что кто-то прежде невидимый и неподвижный шагнул от темной стены в мою сторону. Я резко обернулась, но этот невидимка оказался быстрее: в воздухе что-то свистнуло, и мне на голову обрушился тяжелый удар. И в ту же секунду я перестала видеть и слышать.
Я приходила в себя долго и мучительно. Очнулась я от назойливого звука: кто-то тоненько выл и всхлипывал рядом со мной. Я потрясла головой, пошевелила занемевшими плечами, хотела потянуться и сесть, но ничего не получилось. Только тогда я сообразила, что уже сижу, а двигаться не получается, потому что я связана по рукам и ногам и примотана к стулу. Глаза сами собой раскрылись еще шире и забегали по сторонам. Что это? Где я?
Неуютная нежилая комната со старой мебелью, занавесок на окнах нет, из разбитых рам нещадно дует и завывает, а в дальнем углу на столе чадит и слабо мигает керосиновая лампа.
Откуда-то сбоку снова раздался отчетливый всхлип. Я не без труда, чувствуя, как тупая боль ввинчивается в висок, повернула голову к источнику звука — и глазам своим не поверила. В углу комнаты сидел на полу и тоненько поскуливал мужчина. Я с трудом узнала в нем темнокудрого красавца и щеголя Марка Полонского: он был в грязных ботинках, мятых брюках и безнадежно выпачканном в грязи белом пуловере. «Да это не грязь — это кровь!» — вдруг сообразила я. Правое плечо Марка было прострелено, он прикрыл его рукой, но из-под пальцев продолжала сочиться черная густая кровь. Голова закружилась пуще прежнего.
— Марк, — тихо позвала я.
Скулящий мужчина дернулся и поднял голову. Глаза у него были красные, воспаленные, а измазанное грязью лицо болезненно кривилось.
— Женька, — выдохнул он, — прости меня…
— За что?
— Я тебя подвел. Заставил приехать сюда. Но я даже представить не мог, что он так себя поведет… Он пришел в тот заброшенный дом, где я отсиживался, — помнишь, я тебе говорил? Сказал, что он твой друг, что это ты его прислала, чтобы предупредить, что полицейские вышли на мой след. Пообещал, что спрячет меня в другом надежном месте. И я ему поверил…
— Кому? — одними губами спросила я, совершенно ничего не понимая.
— Но когда он заставил меня набрать твой номер и вызвать тебя сюда, я почуял что-то неладное. Понял, что это какая-то ловушка, что тебя хотят тоже выманить сюда. Клянусь, я не хотел звонить тебе! Но он заставил. У него был пистолет, он прострелил мне плечо. Он бы убил меня, если бы я не позвонил тебе…
— Да кто он? — уже почти в исступлении закричала я.
Марк дернулся, глянул куда-то в сторону и затих, забился поглубже в угол. Я тоже обернулась туда, куда смотрел он.
— Пришла в себя? — спросил знакомый голос, и в комнату вошел человек.
— Стасик! — ахнула я.
Напротив меня стоял мой давний друг Саврасов. Но что-то в нем было не так.
— Стас, что здесь происходит? Как хорошо, что ты здесь оказался! Это чудо какое-то! Помоги мне освободиться! — закричала я, извиваясь в путах.
Но Стас остался на месте, равнодушно глядя на мои тщетные попытки выпутаться из тугих веревок.
— Стас, ты чего? — опешила я.
И вдруг поняла, что не будет мне помогать добрый друг и товарищ Стасик. Не затем он здесь оказался. И его появление — никакое не чудо, а неведомая мне, но хорошо спланированная ловушка.
Незнакомый мне, чужой и непонятный Стас Саврасов сделал пару шагов вперед.
— Спасибо тебе, Женя. Хорошую службу сослужила. И в должности повысят за поимку Марка Полонского, и проблемы с этим чертовым компроматом решились. — Он ехидно оскалил белые зубы.
— Так это ты подкинул мне прослушку! — запоздало догадалась я. — Еще когда я была у тебя в кабинете и доказывала, что Марк никого не убивал…
— Уж больно настырно ты лезла во все дела, — запальчиво отозвался Саврасов. — Еще и требовала разговора с Ником Ветлицким — зачем? По правде сказать, я только хотел узнать, о чем ты будешь говорить с ним. А вышла вон какая удача: и убийцу вашего дружка Мити поймал, и компромат нашел!
— Марк никого не убивал, — упрямо покачала я головой. — Он ничего не знал о том, что я отдала деньги Мите. У него не было мотива.
— Был мотив — не было мотива… — небрежно пожал плечами Саврасов. — Есть свидетели — официанты в кафе, где вы все в компании с Митькой проводили время. А главное, место убийства — квартира, которая без пяти минут принадлежала Полонскому. Так что… — Он лихо прищелкнул пальцами и захохотал.
А меня как громом поразило. Вся картина произошедшего вдруг предстала передо мной с такой ясностью, что, будь у меня свободны руки, я бы хлопнула себя по лбу со словами: «И как же ты раньше этого не сообразила, Женяша!»
— Я столько раз перечисляла людей, которые знали о моем месте встречи с Марком: я сама, Марк, Антон, ты… Но ни разу — ни единого разу я не заподозрила тебя! А это был ты! Но зачем? Из-за чего ты его убил? — У меня просто в голове не умещалось все это.
— Ты довольно сообразительная, Женя, — медленно проговорил Саврасов. — А теперь ты еще и слишком много знаешь. Прости, мне такие люди не нужны.
С этими словами он завел руку за пояс и через секунду вскинул боевой пистолет. Черное дуло уставилось точно мне в лоб. А человек, держащий меня на мушке, тихонько смеялся и дергал уголком губ в нервной улыбке. Я отвернула лицо в сторону и закрыла глаза — не оттого, что мне было страшно умирать, а просто чтобы не видеть напоследок этой ухмыляющейся физиономии. Уж лучше бы я свалилась с крыши в ту ночь, когда мы с Антоном убегали от полиции из квартиры, где убили Митю! По крайней мере, то была бы красивая смерть. А теперь приходится гибнуть в каком-то полуразрушенном сыром домишке от руки мерзавца, которого я столько лет считала своим другом! Мне вдруг стало до чертиков жаль себя. Ведь Саврасов сейчас выстрелит — я видела это по его глазам. Выстрелит. Обязательно выстрелит.
И он выстрелил.
Оглушительный хлопок сотряс всю комнату. Грохот прокатился от стены к стене, взметнулся к потолку и оборвался там, а вместе с ним оборвался пронзительный и короткий крик:
— Не убивай ее!
Я не видела, что происходило в комнате, когда Саврасов нажал на курок, только услышала, как вслед за выстрелом что-то кулем упало на пол, а вечная чернота, к которой я уже приготовилась, так и не наступила.
Медленно я повернула голову и открыла глаза. У стены ничком лежал Марк Полонский, а под ним быстро-быстро растекалась черная лужа крови. Мне всегда был малоприятен этот красивый мужчина, но я никогда не желала ему смерти. И уж тем более не хотела, чтобы он погиб вместо меня.
Я сглотнула соленый комок слез и перевела взгляд на Саврасова, стоящего напротив меня.
— Вот дурень… — щерился он то на убитого человека, то на меня. — Впрочем, от этого типа тоже нужно было избавляться. В рапорте напишу, что он был убит при задержании.
Он снова дернул затвором предохранителя и вскинул руку. Я почти машинально отвернулась: второй раз смотреть на черное дуло, нацеленное мне в лоб, не было никаких сил. Но мой мучитель не спешил второй раз спускать курок.
— А может, перед смертью ты хочешь узнать всю правду? В конце концов, не просто же так этот дурень Марк подарил тебе еще несколько минут жизни, — спохватился Саврасов и спрятал пистолет обратно в кобуру. — Хочешь, расскажу, как все было на самом деле? Тебе ведь наверняка интересно?
Я сморгнула с глаз влагу и кивнула.
— Не слышу! — глумился подлый человек, которого я столько времени считала своим товарищем.
— Хочу, — заставила себя выговорить я, но мой осипший голос был едва слышен за ночными шумами, наполнявшими дом из разбитых окон и неплотно прикрытых дверей.
— Хорошо! — залихватски махнул рукой Саврасов. — Расскажу! Но сначала приведу еще одного твоего дружка — наверняка ему тоже будет жутко интересно послушать мою историю. Тем более что он наконец-то узнает, какую роль на самом деле играла ты!
Я и глазом моргнуть не успела, как он выскользнул из комнаты. Послышались тяжелые шаги, хруст ступенек, скрип, едва различимые голоса и потом странные звуки — как будто по полу волокли тяжелый мешок с картошкой. Но то был не мешок. Саврасов втолкнул в комнату связанного по рукам и ногам, но, несмотря на это, отчаянно сопротивляющегося Кронштадтского. Едва Антон заметил меня, как сразу же перестал вырываться, а когда взгляд его остановился на Марке, лежащем на полу в луже крови, он и вовсе мертвецки побледнел. Саврасову было достаточно просто толкнуть его рукой, чтобы он безвольно повалился на пол да так и остался сидеть у платяного шкафа и во все глаза таращился на труп Полонского.
— Ну что ж, теперь все действующие лица в сборе, — заявил Саврасов, — и я могу вам поведать одну историю…
Он схватил у стены стул, развернул спинкой к себе и лихо оседлал.
— Жил-был один полицейский. Очень долго он верой и правдой служил Отечеству, ловил преступников, разоблачал мошенников и взяточников. Пока в один прекрасный момент ему все это не осточертело и он не понял, что преступники и коррупционеры не переведутся никогда. И вместо того, чтобы бессмысленно бороться с ветряными мельницами, на самом деле лучше работать с ними в одной упряжке — так и правильней, и… денежней. И тогда этот самый полицейский начал двойную жизнь: для своих сослуживцев он был доблестным и справедливым борцом с преступностью, а для всех тарасовских бандитов — верным помощником и своим человеком по прозвищу Филин.
— Филин — это ты? — догадалась я.
— Верно! — махнул пистолетом в мою сторону Саврасов. — И все было бы хорошо. Но однажды ко мне в кафе за обедом подсел некий тип и стал рассказывать, что есть такой оборотень в погонах по прозвищу Филин, который работает в одной связке с преступниками: отмазывает одних и сажает других. Ушлый парнишка, конечно, не просто так делился со мной этой информацией: в обмен на архив с компроматом он хотел получить деньги. В тот же день я перевернул все вверх дном, но узнал кое-что об этом типе. Его звали Макс Кудасов, он был журналистом. И этот оборотистый мальчишка умудрился собрать компромат на многих тарасовских и даже столичных персон. И когда ему нужно было, он потихоньку начинал тянуть за ниточки и выуживать понемногу деньги из тех, на кого так долго и кропотливо собирал информацию.
— И тогда ты решил его просто убить и забрать компромат? — спросила я.
— Нда… И надо же было так случиться, что как раз накануне этот дурень проигрался Прохору Федосееву и оставил весь архив с компроматом ему в залог! Да, я вытряс из этого недоумка правду, но было уже поздно…
— И ты начал охоту на Прохора?
— Его дело как раз поступило в мой отдел, но сам Федосеев словно сквозь землю провалился! Мы на сто рядов прочесали весь город, но так и не нашли никаких следов. Прошло месяца три — и вдруг наши ребята поймали одного из бывших информаторов Прохора, Ника Ветлицкого. Этот тип в первый же день начал рассказывать, что босс непременно вытащит его из беды, тем более что и возможности у него имеются: мол, некий Филин с большой охотой сослужит любую службу Федосееву. То есть этот Федосеев успел внимательно изучить все дела из компромата и начал трепаться налево и направо о том, что ему удалось узнать…
— И тогда ты вспомнил о глупой честной Женечке, которая уж точно не могла быть замешана во всех ваших темных делишках, не сомневалась в твоей честности, и компроматом ее было не запугать! Так, да? — Я горько рассмеялась.
— Между прочим, ты прекрасно справилась со своей ролью! — воскликнул Саврасов. — Без тебя я бы нипочем не догадался, что Прохор Федосеев и Антон Кронштадтский — это один и тот же человек.
— Но за что ты, сволочь, убил Митю?! — выкрикнула я.
— По твоей наводке, — отрезал он.
— Как по моей?
— Ты же сболтнула, что именно Митька отдал компромат Графченко. Я подумал, что весь остальной архив тоже у него. За пару часов я нашел его логово — кстати, тебе за это отдельное спасибо! Ты очень подробно описала машину, на которой ездил Митька, — собственно говоря, по этой машине я его и нашел. Она принадлежала Митькиному дяде, и мальчишка отсиживался у него в гараже… Вообще-то я не хотел его убивать — просто толкнул в сердцах. А он, падая, в темноте ударился о какую-то железяку в гараже и проломил себе череп. Тогда я решил подкинуть труп в квартиру, где ты должна была встретиться с Марком, чтобы замести следы и навести подозрения на него. Но ты со своими догадками о том, что Марк непричастен к убийству Мити…
— Ну а что с компроматом, из-за которого ты убил Митю? — устало вздохнула я. — Получил ты его?
— Нет, но… — начал Саврасов.
Внезапно раздался голос Антона:
— Я скажу, где компромат. Но только если ты ее отпустишь.
Саврасов удивленно вскинул брови и обернулся к нему.
— Дружок, — ласково улыбнулся он, — ты, может, чего не понял? Она работала на полицейских. Сливала мне всю информацию о ваших действиях и перемещениях! У нее было задание вывести полицию на Прохора Федосеева.
— Я скажу, где компромат. Если ты ее отпустишь, — упрямо повторил Антон.
— Ты посмотри на него! — хлопнул себя руками по бокам Саврасов. — Одного совесть заела, и он бросился прикрывать ее грудью — и второй туда же!
Он прошелся по комнате, заложив руки за спину. Потом пружинисто остановился около меня и вдруг схватил за волосы, рванул назад, так что голова у меня запрокинулась, и одним движением приставил к горлу пистолет.
— А вот так если? — ласково обратился он к Антону. — Или я ее убиваю прямо сейчас, или ты говоришь правду. Где компромат?
Я едва слышно прохрипела:
— Скажи, иначе он и тебя убьет!
С запрокинутой головой я не могла видеть Антона — только деревянные струганые доски потолка, и больше ничего. Прошла минута — а может, и больше. Я чувствовала только холодное дуло пистолета, плотно прижатое к моей шее, и бешено колотящееся сердце у себя в груди.
— Компромат у Жени, — очень тихо выговорил Антон.
— Что? — ахнул Саврасов.
Если бы я могла нормально дышать в это момент, то ахнула бы вместе с ним. Но я только нервно дернула головой, отчего мои волосы едва не остались в цепких пальцах Филина вместе со скальпом.
— Макс Кудасов хранил архив на флешке, замаскированной под зажигалку, — упавшим голосом пояснил Антон. — Я передал ее Жене пару дней назад под видом обычной зажигалки. Она должна быть у нее в сумочке.
— Где твоя сумка? — с грозным рыком обрушился на меня Саврасов, кажется, забыв, что только что собирался меня убить.
— В машине… Я оставила ее в машине, — с трудом выговорила я.
— Черт бы вас побрал! — погрозил Саврасов пистолетом Антону.
Но тот сидел, понурив голову, и даже не смотрел на своего противника.
— Ты, — Филин ткнул пистолетом в Антона, — живо обратно в чулан! А ты, — пистолет описал в воздухе дугу и ткнулся точно мне в лоб, — пойдешь со мной к машине.
Рокировка заняла всего несколько минут. Антон, так ни разу и не взглянув в мою сторону, вышел из комнаты и под пристальным надзором Саврасова спустился в чулан. Потом Филин вернулся за мной. Он ослабил путы на ногах, отвязал руки от стула, но веревок с запястьев не снял и приказал:
— Вставай!
— Но я не смогу так идти, — возразила я.
Саврасов глумливо хмыкнул:
— Ищи другого дурака, Женя! Я тебя слишком хорошо знаю. Или идешь так, или я прострелю тебе ногу, чтобы ты точно не смогла убежать.
Больше желания спорить у меня не возникло. С трудом передвигая ноги, как стреноженная лошадь, я засеменила к двери.
— Живее! — подталкивал меня в спину мой конвоир. — Где вы бросили машину?
— Она застряла в грязи. Буквально за поворотом. — покорно отозвалась я.
— Вперед! — снова ткнул меня в спину Саврасов.
Я вывалилась на улицу и сразу задохнулась от упоительного свежего воздуха. Непроглядная темень уже давно рассеялась, дождь закончился, небо посветлело, а за макушками старого леса начинало разливаться розоватое марево. Хорошо-то как! И до чего же не хочется умирать…
— Если флешки на месте не окажется… — угрожающе начал Саврасов.
Пистолет ткнулся мне под лопатку, и мой конвоир снова грубо толкнул меня вперед. А я внезапно вспомнила, что мимоходом оставила эту злосчастную флешку Нику Ветлицкому, когда навещала его в следственном изоляторе. Откуда, черт возьми, откуда мне было знать, что это и есть бесценный архив покойного Макса Кудасова?
Медленно мы прошли через небольшой приусадебный участок, вышли за калитку и двинулись по проселочной дороге вперед. Идти было крайне неудобно: веревки, спутывавшие ноги, едва позволяли сделать полшага, а кроссовки то и дело проваливались в жидкую грязь. И все же я наслаждалась этими минутами. Но вот мы дошли до поворота. Еще немного — и впереди замаячил капот моего «фолька». Если бы это было возможно, я бы шла еще медленнее, но пистолет и злой рык Саврасова постоянно подгоняли меня.
— Где ключи от машины? — сурово спросил Филин.
— В кармане, — покорно ответила я.
Ни на секунду не выпуская меня из-под прицела, Саврасов пошарил в моих карманах, извлек оттуда брелок с сигнализацией.
— Доставай сумку! — велел он, нажимая на кнопку блокировки дверей.
«Фольк» приветственно мигнул фарами и щелкнул механизмом, запирающим двери. Теперь счет шел на секунды. Нужно было срочно что-то сделать — но что? Попытаться выбить из рук Саврасова пистолет? Даже если мне это удастся, то со спутанными руками и ногами я не смогу ни драться, ни убежать.
— Послушай… — начала я, но Саврасов злобно ткнул мне в бок пистолетом:
— Живо доставай сумку!
— Хорошо…
Я открыла дверцу, взяла с водительского сиденья свой клатч.
— Вытряхивай все! — снова скомандовал вооруженный человек у меня за спиной.
Я послушно опрокинула сумочку. Права, кошелек, губная помада и пачка «Парламента» вывалились на кожаное сиденье.
— Где зажигалка?
— Стас, понимаешь… — Я обернулась к Саврасову с последней надеждой что-то объяснить ему и натолкнулась на его жесткий, злой взгляд.
Ну что ж… Признаться сейчас, что злосчастный архив попал в руки Ника Ветлицкого, значило навлечь беду на еще одного ни в чем не повинного человека. И так слишком много людей пострадало из-за этого архива: Макс Кудасов, Митя, Марк Полонский… Довольно! «Пусть последней жертвой в этой истории стану я!» — решила я и зажмурилась.
А потом началось что-то совершенно невероятное. Гудя мигалками и рыча моторами, на узкую проселочную дорогу с двух сторон ворвались полицейские «уазики». Из них, как горох, посыпались люди в камуфляже и в масках, с автоматами наперевес. Чей-то искаженный электроникой голос кричал в мегафон:
— Саврасов! Стас Саврасов, немедленно отойдите от машины! Положите оружие на землю!
Я не успела обернуться, как Филин уже лежал на земле, прямо в черной жидкой грязи. Он рычал и брыкался, а двое бравых парней скручивали ему руки за спиной и уже защелкивали наручники. Кто-то подбежал ко мне, зачем-то стаскивал с меня куртку, развязывал веревки на руках, тряс за плечи:
— С вами все в порядке? Вы не ранены?
— В п-порядке… — запинаясь, проговорила я, отстраняя от себя чужие руки, и пошла навстречу человеку, который только что вышел из вновь подъехавшей полицейской машины.
Он шагал ко мне в распахнутом сером плаще, под которым виднелся идеального кроя костюм. Над головой он поднял черный зонт, потому что начал накрапывать дождь. В этом хорошо одетом господине я с изумлением узнала Ника Ветлицкого. Бывший арестант радостно спешил ко мне, широко улыбаясь.
— Фффух! Кажется, успели… Ох, и натерпелась же ты, поди, от этого сумасшедшего Саврасова! Прости, что так долго! Пока мы разобрались, что к чему, пока поняли, что он замыслил, пока нашли место, куда он вас заманил… — говорил Ник непонятные слова.
— Кто мы? — затрясла я головой. — Что все это значит? Ты каким-то образом сумел прочесть компромат с флешки? Ты рассказал все полицейским?
— Я и есть полицейский, Женя, — снова улыбнулся Ник. — Пойдем в машину — дождь начинается. А у тебя ко мне, я так понимаю, много вопросов.
Уже в пятый раз Ник Ветлицкий рассказывал мне эту историю, а я все переспрашивала и переспрашивала. У меня в голове просто никак все это не укладывалось…
— Ты двойной агент, работаешь на столичную прокуратуру? Ты несколько лет пытался поймать оборотня в погонах по прозвищу Филин? Ты вышел на Макса Кудасова и хотел заполучить у него компромат, но не успел… А потом нанялся работать на Прохора Федосеева информатором, чтобы подобраться к главе картежников и забрать компромат уже у него?
— Да, Женя. Только за все время, что я работал на команду Федосеева, свести личное знакомство с боссом мне так и не удалось. И тогда я решил пойти ва-банк и разворошить осиное гнездо изнутри… Для этого я оказался за решеткой, где довольно нагло и самоуверенно стал рассказывать, что у Прохора имеется досье на некоего оборотня в погонах Филина и что Прохор наверняка пустит документики в дело, чтобы вытащить меня из-за решетки. Естественно, на самом деле я прекрасно знал, что никакой Прохор меня спасать не будет. Но у меня была другая задача — спровоцировать этого оборотня, заставить его действовать, а потом поймать с поличным! И мой трюк удался! На одном из допросов Саврасов заговорил со мной о компромате и о человеке по имени Филин. А потом он предложил мне сотрудничать и подослал тебя, чтобы я научил тебя играть в покер. Признаться, долгое время я думал, что ты действуешь заодно с Саврасовым. Но когда ты передала мне эту флешку… Только тогда я понял, что тебя нужно не подозревать, а всеми силами оберегать. Саврасов наверняка не оставил бы тебя в живых…
Мы сидели с Ником на заднем сиденье машины, припаркованной у кромки бескрайнего осеннего поля. Я вновь и вновь слушала его невероятный рассказ, смотрела, как розовеет восход над лесом, вдыхала теплый воздух от работающего обогревателя. А потом наконец собралась с духом и рассказала все, что узнала о Прохоре Федосееве.
— И что теперь с ним будет? — спросила я несколько часов спустя.
Дождь бороздил лобовое стекло машины тонкими струйками. Они преломлялись и кривились, стекая вниз, и вместе с ними кривился унылый серый пейзаж: поле размякшей черной земли, снующие туда-сюда люди в камуфляже, пролесок чуть вдалеке и грузное тело вертолета с огромными лопастями, который вызвали на подмогу, чтобы не вязнуть на бездорожье, а быстро добраться до Тарасова по воздуху.
— С Прохором? — уточнил Ник. Я не смотрела в его сторону, но точно знала, что сейчас он пожимает плечами. — Арест, следствие, потом суд и приговор. Вообще по закону за мошенничество дают не особо большой срок. Но, учитывая, сколько известно этому человеку…
Он снова пожал плечами, а я никак не решалась глянуть в его сторону и по-прежнему смотрела в окно — до тех пор, пока не начали слезиться глаза. Только тогда я тряхнула головой и наконец-то глянула на своего собеседника.
— Полиция постарается упрятать его в тюрьму. И надолго. Скорее всего, на свободу Прохор Федосеев выйдет уже глубоким стариком, — заключил Ник.
— Глубоким стариком… — повторила я.
— Но… — Ник обернулся ко мне и пристально заглянул в мое лицо. — Женя, а помнишь, ты допытывалась, в чем секрет успеха Прохора Федоссева?
Я не слушала Ника — в этот момент я внимательно смотрела за окно. По жидкой грязи к вертолету в сопровождении конвойных вели Антона… Нет, Прохора Федосеева! Воротник пальто высоко поднят, как всегда, сутулится и, как всегда, идет, не оборачиваясь… Никогда — ни разу на моей памяти — этот человек не обернулся назад. Человек, который выйдет на свободу глубоким стариком…
— Помню, — с запозданием машинально ответила я на вопрос Ника, продолжая неотрывно следить глазами за удаляющимся знакомым силуэтом.
— Так вот, — с нажимом сказал Ник, стараясь вернуть мое внимание. — Мне кажется, что секрет его успеха в том, что он чертовски везуч! — С этими словами он мимолетно коснулся моей руки и еще раз внимательно заглянул мне в глаза. — Ну вот и все, мне пора! — Голос его зазвучал официально. — Нужно будет подготовить рапорт для начальства. Пожалуй, не полечу вертолетом, а доберусь до Тарасова на машине.
— Хорошо, — равнодушно кивнула я.
— Как раз будет время обдумать, что говорить начальству по поводу всех этих событий, — как-то скомканно и невпопад закончил он и быстро добавил: — Прощай, Женя!
— Погоди… Ты о чем? — встрепенулась я.
Но моя реакция запоздала: резкий, порывистый на слова и действия Ник Ветлицкий уже выскочил из машины. На секунду меня оглушили звуки с улицы — шум дождя, крики людей, рокот работающего мотора вертолета. А затем дверца хлопнула, и все разом оборвалось. Через окно, изборожденное потоками воды, я видела, как Ник быстро-быстро бежит к одному из полицейских «уазиков». Я перевела взгляд на сиденье, где еще секунду назад сидел мой собеседник, — там остался лежать крошечный металлический предмет.
— Ник, погоди, ты забыл… — я осеклась и медленно взяла этот предмет, не веря своим глазам.
Ключи от наручников. Так вот что имел он в виду, говоря о везении! Ключи не выпадают из карманов у федеральных спецагентов просто так… Я думала не дольше секунды — крепко стиснула в ладони крошечный ключик и быстро глянула в окно. Люди в камуфляже уже подталкивали арестованного Федосеева в кабину вертолета. Я выскочила на улицу и со всех ног бросилась туда.
— Евгения Максимовна! — окликнул меня голос водителя машины, из которой я выскочила. — Вы куда? Мы уже можем ехать?
— Без меня! Поезжай без меня, — крикнула я, не оборачиваясь.
Размахивая руками и крича «Стойте!», я мчалась через поле к вертолету — мне во что бы то ни стало нужно было успеть! А мотор уже набрал обороты, лопасти раскрутились вовсю, и вертолет чуть оторвался от земли. Должно быть, пилот все же заметил меня: тяжелая машина зависла в воздухе, и мне хватило пары минут, чтобы преодолеть оставшиеся метры и уцепиться за ступеньки. Кто-то открыл дверцу кабины, и сильные руки втянули меня внутрь.
— Мне срочно нужно в Тарасов! — выдохнула я. — Машина будет ехать несколько часов, а с вами я доберусь за полчаса. — И для убедительности я зачем-то еще раз повторила: — Мне очень срочно нужно в Тарасов.
— Садитесь! — крикнул один из конвойных, который помог мне забраться в вертолет.
Я не услышала его слов — рокот работающего мотора перекрывал все звуки, — но поняла смысл по губам.
— Спасибо! — ответила я, и он так же по губам угадал мои слова.
В кабине было тесно. Прохор Федосеев сидел нахохлившись в своем излюбленном черном пальто — точно таком же, какое он бросил в лесу, когда мы с ним вдвоем спасались от преследователей. Он высоко поднял воротник и втянул голову в плечи, отчего казался особенно сутулым. Черные волосы намокли от дождя, спутались и прилипли ко лбу. В этот момент он ужасно походил на черную, промокшую от сырости ворону. Он даже не взглянул в мою сторону, когда я протиснулась в кабину вертолета, и равнодушно отвел взгляд, когда я села напротив него.
Вертолет между тем медленно поднялся в воздух, завис над полем на пару минут, а потом развернулся и, постепенно набирая высоту, полетел в сторону города. Далеко внизу остались заброшенный поселок, снующие по полю люди в камуфляже, полицейские машины. Я смотрела назад, пока они не превратились в крошечные, едва различимые точки, а пролесок — в черную полосу на горизонте. Затем исчезла и она: окно затянула густая пелена тумана. Она клубилась, растекалась, а потом там и сям появились проблески. Я догадалась, что мы летим над рекой, и быстро сунула руку в карман. Пальцы нащупали знакомый металлический предмет, и оцепенение разом отпустило меня. Я вспомнила, зачем я здесь, подняла голову и решительно посмотрела на своих попутчиков. Арестованный все так же неподвижно сидел напротив меня. Один из конвоиров сразу после взлета пересел поближе к пилоту, а другой, в начале пути зорко поглядывавший на арестанта, вскоре отвернулся к окну, а потом и вовсе откровенно начал клевать носом. Действительно, к чему здесь особая бдительность? С летящего вертолета далеко не убежишь…
— Антон, — позвала я.
Арестант вздрогнул. То ли не ожидал, что я назову его снова этим именем, то ли…
— Они запрячут тебя за решетку, — не то утвердительно, не то вопросительно сказала я. — Запрячут надолго…
Он приоткрыл один глаз, пожал плечами и снова погрузился в раздумья.
Я внимательно смотрела на него: ни сожаления, ни злости, ни тем более страха перед неминуемой карой. С таким же выражением лица он проиграл мне крупную сумму в самом начале нашего знакомства. Так же холоден и невозмутим он был, когда пришел ко мне за украденными купюрами. И так же бесстрастно он вытягивал меня за руку, когда я висела на самом краю крыши.
— Антон, — снова позвала я. Мне нравилось называть его этим именем. — Почему ты хотел спасти меня? Ведь я работала на полицейских. Я должна была сдать тебя им.
— Я не мог позволить, чтобы ты погибла.
— Почему?
Он ответил не сразу — долго думал, подбирал слова, кусал губы. Наконец сказал:
— Ты невероятная женщина, Женя.
Несмотря на то что мы говорили в полный голос, нас никто не слышал: сидевший рядом конвоир задремал, а пилот и второй конвоир сидели дальше, и гул мотора заглушал наши голоса.
Антон помолчал и ненадолго прикрыл глаза, словно размышляя о чем-то. Потом вдруг вскинулся и наклонился ко мне.
— Двадцать лет, — отчетливо произнес он.
— Что?
— Я выйду на свободу через двадцать лет. И я хочу тебя попросить…
— Да?
— Никита… Я бы не хотел, чтобы он знал правду обо мне. Ты понимаешь? Нет, ты не поймешь…
Он говорил, а я только слушала и смотрела — мне хотелось запомнить каждую черточку его лица, каждое слово, каждый жест… Я больше никогда его не увижу. Никогда.
— Я сам выбрал свой путь. Но я не хочу, чтобы он пошел той же дорогой. Я оплатил его учебу на годы вперед, до конца школы. Но потом ему все равно самому придется выбирать… И я не хочу, чтобы полицейские добрались до него и рассказали, кем был его отец. Ты поможешь мне?
— Он ничего не узнает, — пообещала я.
— Хорошо.
Он удовлетворенно кивнул, откинулся назад и прикрыл глаза. Казалось, он задремал. Я подалась вперед, осторожно коснулась кончиками пальцев его рук, скованных наручниками. Он удивленно открыл глаза и уставился на меня. Я быстро вставила крошечный ключик в отверстие, замок наручников неслышно щелкнул. В тот же миг я толкнула плечом дверцу кабины и со всей силы рванула Антона на себя, практически повалив его. «Это все, что я могу для тебя сделать», — шепнула я ему в самое ухо, и сразу же пронзительно завизжала:
— А-а-а-а, помогите!
В следующую секунду я уже оттолкнула его, приоткрытая дверь кабины распахнулась от толчка, и Кронштадтский-Федосеев вывалился из вертолета прямо в реку — только подошвы ботинок мелькнули в воздухе. На-деюсь, что он успеет сгруппироваться, прежде чем рухнет в ледяную воду…
Я откинулась на сиденье, изображая страшный испуг. В кабине вертолета началась паника. Тот конвоир, который все это время дремал, кинулся ко мне. Второй уже орал пилоту:
— Звони в штаб! Разворачивай вертолет, попробуем преследовать его!
Но какое там! Пока один из конвоиров, наполовину высунувшись из зависшего в воздухе вертолета, пытался поймать ручку дверцы, я изловчилась и быстро глянула вниз.
В мутных водах реки, над которой стлался густой туман, я смогла различить крошечную точку. Только зная наверняка, можно было угадать в этом темном сгустке не бревно, не обломок, вынесенный на середину реки, а человека. Пловец, так некстати решивший искупаться в середине октября, активно работал руками, он то появлялся на поверхности, то гребень волны накрывал его с головой. Или это были не волны, а клочки густого тумана, которые поедали все видимые предметы? С такой высоты было не разобрать. В любом случае было совершенно ясно, что в таком тумане ловить человека в ледяной реке не имеет смысла. Скорее всего, через пятнадцать минут он уже достигнет берега, а там лес, пригород, трассы… Кого-то другого, может, и могли бы поймать, но я-то хорошо знала своего напарника.
Уж теперь-то его поминай как звали!
