Глава 25
Я опешил. Имение? Кучер? Матрена несла глупую отсебятину. В тщательно составленном мною сценарии вечера не было этого текста. Я придумал, как легализовать отношения Генри и Моти, и тщательно объяснил каждому участнику спектакля его роль. И какова канва пьесы?
Я организовал вечеринку для того, чтобы познакомить маменьку и ее юных бабушек-подружек со своей дамой сердца Матреной! А она, коварная! Увидела среди гостей Генри и влюбилась в него. Бархатное платье и украшения Мотя взяла по моей наводке напрокат в месте, где предоставляют костюмы для выхода в свет. Да-да, далеко не все дамы, чьи фото вы наблюдаете в гламурных журналах, явились на собрание в собственных платьях и своем золоте с камнями. Очень часто весь блеск и шик наемный. Знаменитостям фирма дает красоту напрокат даром, а те, кто богат, но не знаменит, отправляются в один малоприметный домик на тихой московской улице и получают платье от Шанель – Диор – Прада плюс браслет, колье, сумка, туфли… Конечно, придется заплатить, но сумма будет в разы меньше той, которую вы отдадите в Париже на улице Сент-Оноре или авеню Монтень, где расположены головные бутики самых известных фирм, в которых любит пастись моя маменька.
– Чей кучер прятал богатство? – заморгала Кока.
– У кого бриллианты с сапфирами восемнадцатого века? – вздрогнула Анна.
– Кто здесь Мусенька? – не сообразила Николетта.
Алексей Юрьевич встал, щелкая артритными коленями, приблизился к Моте, с кряхтением склонился, поцеловал ей руку и, сверкая слишком белыми имплантами во рту, пропел:
– Вот же она, Мусенька! Ах, хитруля! Прикинулась простой скромной девочкой, надела платьице вроде пустяковенькое, кольешечку по виду как бижушечку, топорно делает вид, что не знает, как себя с прислугой вести. А на самом-то деле! Мусечка совсем не такая. Моя любимая, ангел светлый! Детонька! У дяди Алеши прекрасная память! Я узнал твою хитрую мордочку.
Алексей Юрьевич повернулся ко мне:
– Ваняша! Тебя она тоже вокруг пальца обвела, да? Уж больно ты старался огрехи ее воспитания скрыть. Хе-хе! Влюблен наш Вава! Хе-хе! Ну так я Мусенькину игру порушу. Прошу любить и жаловать. Перед вами Эжени-Матрена де ля Круа Курочкина. Графиня, чей род уходит корнями в истоки истории Франции и России. Если память мне, Мусенька, не изменяет, ваш прапрапра ну и так далее пра… состоял в друзьях у Карла Великого, короля франков. В имении вашего батюшки под Лондоном есть портрет короля и вашего… ну, скажем так, дедушки, кисти великого… э… подскажи, из головы имя выпало.
Матрена глубоко вздохнула.
– Леонардо да Винчи. Понятное дело, художник моего дедушку не знал, он его рисовал с медальона, который в семье хранился. Работа Леонардо широкой публике неизвестна, она никогда не покидала наш замок. Отец ни за что не согласится ее выставить.
– Конечно, Мусенька, – кивнул Алексей Юрьевич, – владельцы раритетов зарабатывают на показах принадлежащих им шедевров. Но зачем вашему батюшке деньги? Виктор владелец сети банков, заводов, ресторанов, он ведет международный бизнес, входит в список ста людей, которые, по мнению мировых экспертов, руководят планетой по имени Земля. Эжени вас окрестили по желанию Виктора, а Матреной по решению матери, красавицы Елизаветы Курочкиной, представительницы древнейшего российского дворянского рода. Матушка ваша, подари ей Господь здравия на долгие годы, свято хранит и православную веру предков, и память о них. Матреной она назвала доченьку в честь первой княгини Курочкиной, о которой упоминается в летописи, как о благотворительнице, защитнице сирых и убогих. Благодаря маменьке ваша русская речь безукоризненна. Знаю, знаю, вы регулярно бываете в Москве по работе, Виктор мне часто звонит и говорит: «Позвони Моте, выпей с ней чайку», да все никак не получалось. И вот! Пришел день! Ах, Мусенька! Вы были прелестным ребенком, выросли в очаровательную девушку. Когда я вас на плечах катал, изображая кентавра, хотя вы, конечно, этого не помните, я делал так, – старичок начал мотать головой справа налево и издавать ужасающие звуки: – Фррр… Хррр… Фррр… Хррр…
Матрена вскочила и обняла его.
– Ах, господин Алекс! Разве можно вас забыть! Вы мне сейчас напомнили о минутах счастливого детства. Отлично помню вашего кентавра!
– Душенька, – всхлипнул Алексей Юрьевич, – Мусенька! Как же я рад вновь встретить тебя.
В комнате повисла тишина. Маменька, Кока, Зюка, Люка, Анна и все остальные дамы сидели с вытаращенными глазами и открытыми ртами. Я скосил взор на Генри, тот, пытаясь не расхохотаться, кусал нижнюю губу. Борис, который стоял в коридоре и был не заметен никому, кроме меня, зажал рот рукой. Я же пытался сообразить, что происходит. Да, мы все – Генри, Матрена, Борис и я – старательно попытались выдать девушку за родовитую обеспеченную особу, которая сегодня влюбится в Генри и бросит меня. По нашим расчетам, Анна должна поверить в спектакль и разрешить Генри общаться с Мотей. Оцените предприимчивость господина Подушкина. Фамилия невесты Генри – Курочкина. А на Руси были когда-то такие дворяне. Я собрался рассказать о Матрене как о представительнице старинной аристократической фамилии, но, увы, давно обедневшей. Анне не очень нужна богатая невестка, у нее самой куры брильянтов не клюют. Главное, чистота крови и то, что Матрена не официантка. Правда, ноги у возлюбленной младшего Дюпре смахивают на пресловутые подставки для рояля, и сама она крепенькая. Но, учитывая столбовое дворянство, свекровь простит ей габаритность фигуры. Подозреваю, что госпоже Анне даже понравится корпулентность будущей матери ее внуков. Думаете, что мой обман мигом раскроется, когда Густав Дюпре решит проверить родословную Курочкиных? Ан нет! Копание в старых церковных книгах, куда записывали все крещения и венчания, дело долгое, кропотливое. В шестидесятые годы прошлого века, когда Никита Хрущев массово жег храмы, многие документы безвозвратно сгинули в огне. Но Курочкиным повезло. У Матрены будет бумага, подтверждающая дворянство. Откуда она возьмется? На тернистом служебном пути детектива я обзавелся разными знакомствами, подчас диковинными. Есть среди тех, с кем я изредка общаюсь, замечательный художник, он же каллиграф. Глеб Маркович быстро и ловко нарисует-напишет любой документ, из которого будет следовать, что вы прямой родственник королевы Виктории и посему имеете общую кровь со всеми царскими дворами Европы. Но теперь, похоже, фальшивые грамоты не нужны. Алексей Юрьевич, который из кокетства не желает носить очки, перепутал Матрену с некоей Мусенькой. Учитывая одинаковые фамилии, думаю, девушки дальние родственницы.
Послышалось громкое чавканье. Демьянка, воспользовавшись немой сценой, ретиво поедала эклеры.
Первой опомнилась Николетта.
– Мусенька! Как мило! Ангел мой, когда у вас свадьба с Иваном Павловичем?
– Мы еще не решили, – быстро сказал я.
– Замолчи, – велела Николетта.
– Ваше колье восхитительно, – включилась в беседу Кока. – Живете в Париже?
– Нет. В городе Во-ле-Виконт, – лихо соврала Мусенька, – там была резиденция Жозефины. Замок, который ей Наполеон подарил, папа хотел купить, но мама его отговорила, сказала: «Хватит с нас ужасов каменных домов-крепостей, что ты на Луаре насобирал».
Генри глянул на меня, я встал и пошел к двери.
Сзади раздался грозный рык маменьки:
– Вава, ты куда?
– Сейчас вернусь, – пообещал я, удаляясь из комнаты, чтобы дать возможность Матрене и Генри якобы завести роман.
– Сядь! – приказала Николетта. – Ухаживай за невестой.
Я попытался ускользнуть.
– Через пару минут.
– Нет, – отрезала Николетта.
– Никки, ты же не хочешь, чтобы мальчик надул лужу в гостиной? – рассмеялся Алексей Юрьевич.
– Леша, фу! – воскликнула Кока.
– Варум фу? – не сдался престарелый кавалер. – Что естественно, то не стыдно.
Я сделал шаг вперед и чуть не оказался сбит с ног своим отчимом Владимиром, который, держа наперевес сноп белых роз, внесся в гостиную с фразой:
– Николетта, дорогая, вернись ко мне!
Маменька округлила глаза. Владимир бросил к ее ногам роскошную шубу.
– Ах! Меха! – простонала Зюка. – Володечка, очень мило, но скучно. Манто у нас у всех полные шкафы. Хочется…
– Девчонки! – завопил Безумный Фред, входя в комнату. – Жженку делаем?
– Да! – радостно завопили светские дамы.
– А мальчиков не зовут? – обиделся Алексей Юрьевич.
Фред раскрыл объятия:
– Лешик! Ты первый из девочек! Будешь ром на сковородку лить. Ваня! Чего тухлый сидишь? Тащи изюм! Володька!
Муж маменьки молча удалился.
Фред погрозил ему пальцем.
– Вовка сова! Угрюмая! Девочки! Песню! Вава! За рояль!
– Я не умею играть, и музыкальных инструментов тут нет, – уточнил я.
– Щаз организую, – впал в раж Фред. – Борька, где кастрюли? Большие! Тащи сюда! И нужны расчески, папиросная бумага, бутылки пустые, вода, карандаши. Девчатки! Кто в музыкальную школу ходил?
Генри поднял руку.
– Я.
– И я, – неожиданно вякнул до сих пор сидевший тише паучка Василий.
– Круть! – заликовал Фред и пропел: – Ля-ля-ля! Можете повторить?
– Ля-ля-ля, – на редкость фальшиво отозвались мужчины.
– Суперрисимо, – захлопал в ладоши Фред. – Вава, ты дирижер, Генри первый барабан.
Через некоторое время моя квартира стала напоминать павильон, где снимают фильм из жизни психиатрической клиники, из которой, бросив пациентов на произвол судьбы, сбежали врачи, санитары и охрана.
Генри что есть мочи бил ладонями по перевернутой здоровенной эмалированной кастрюле. Люка стучала карандашом по стоящим на подоконнике бутылкам. Их наполнили водой до разного уровня. Зюка, Кока, Мака сосредоточенно дули в расчески, завернутые в папиросную бумагу. Маменька, Анна и Матрена лупили кулаками по чугунным горшкам, в которых Борис обычно варит кашу и томит жаркое. Василий хлопал в ладоши, топал ногами, Фред на кухне варил адское зелье под названием «жженка». Я неоднократно пытался понять, из чего маменькин любовник составляет пойло, но всякий раз, когда он начинал лить в сковородку коньяк, водку, пиво, текилу, ром, ликер, сыпать туда изюм, курагу, крошить лук, у меня начинался приступ обратной перистальтики, то бишь тошнота, и я убегал прочь.
– Эй, музыканты! – заорал Фред, внося в комнату очередную емкость с напитком. – Еще по стакашечке?
Дамы бросили «инструменты» и столпились у стола.
– Спокуха, старухи, – приговаривал Безумный Фред, наливая половником в хрустальные бокалы жидкость ядовито-розового цвета, – всем хватит и еще на завтра, на опохмел останется. Ваня, рыси сюда!
Спорить с Фредом – это все равно что убеждать, стоя на путях, остановиться мчащийся на вас электровоз. Он железный, он ничего не видит, не слышит, не понимает…
– Дорогая! – раздался знакомый голос.
Все, и я в том числе, повернулись к двери. На пороге опять стоял Владимир, в руках он держал конверт. Мне захотелось надеть шапку-невидимку, жаль, она не существует.
– Володька! – обрадовался Фред. – Круто, что ты вернулся. Хватай жженку.
За спиной отчима послышался шорох, потом я увидел Бориса, который держал в руках огнетушитель. Мне стало смешно. Секретарь сообразил: сейчас вспыхнет вселенский скандал, и приготовился его тушить в прямом смысле слова.
– Николетта, – спокойно сказал отчим, приближаясь к маменьке, – вот, прочитай.
– Что это? – недовольно поморщилась госпожа Адилье.
– Просто посмотри, – попросил законный муж.
Николетта издала страдальческий вздох.
– Прямо сейчас?
Отчим кивнул. Маменька, на лице которой сидело картинно-страдальческое выражение, разорвала клапан, вынула листок, подержала его некоторое время перед глазами, потом кокетливо дернула плечиком.
– Вова! Убедильно!
Отчим согнул руку кренделем:
– Тогда пошли.
– Никки, ты куда? – закричал Фред.
Маменька, идя вместе с мужем к двери, не оборачиваясь, ответила:
– Пора внести некоторые коррективы в свою жизнь. Когда я вернусь, как-нибудь тебе позвоню, может быть! Прощай, дорогой!
Безумный Фред уронил на пол черпак.
– Никки! Не понял?!
Но отчим уже увел супругу в коридор.
– Держи ее! – заревел Фред и бросился следом.
Борис встал поперек проема и попытался не пропустить мужика. Безумный Фред ткнул моего помощника кулаком в живот, секретарь не остался в долгу и отвесил гостю оплеуху, началась потасовка, дамы завизжали.
– Господа, немедленно прекратите, – заныл Алексей Юрьевич, – мордобой не джентльменское занятие. Лучше вызвать человека на дуэль. Что за плебейская привычка затевать рукоприкладство, если тебе что-то не по нраву!
Я скинул пиджак. Делать нечего, придется разнимать «гладиаторов». Но я не успел принять насильственно-примирительные меры. Матрена со скоростью бешеной кошки схватила огнетушитель, направила раструб на Фреда… Туча белой пены разлетелась в разные стороны. Безумный Фред и Борис стали кашлять и отпустили друг друга.
– Шарман, дорогая, – воскликнул Алексей Юрьевич, – правда, твоя прапрапраматерь, чтобы прекратить боевые действия, кидала между рыцарями свой платок. Поверь, ангел мой, такое поведение более женственно.
– А вот моя тетка княгиня Розовская всегда, когда ее муж Эндрю затевает за воскресным обедом ругань, хватает баллончик с дихлофосом и идет к буфету, крича: «Сейчас обпшикаю твой торт». Дядя отчаянный сладкоежка, он пугался и затыкался, – заявила Мотя, – согласитесь, женственный платок в этой ситуации никуда! Эндрю бы его даже не заметил.
– Душа моя! Где твоя тетушка в нужный момент дихлофос живо находит? – заинтересовалась Кока.
– Он у нее в шкафу с сервизами стоит, – пояснила моя «невеста».
– Неплохая идея, – протянула Зюка, – мой зять вечно спорит, что ни скажу, он против. Средство от тараканов можно применить как аргумент моей правоты.
