Веревка – это мир

Что вы хотите увидеть?

Какова суть вашего предприятия?

Когда вы осознали, что такое веревка? Хорошо.

Земля – это велосипедное колесо, только без обода. И у него мало спиц: при взгляде со стороны, – с точки зрения Бога, к примеру, – мы, должно быть, сильно напоминаем предмет, найденный на помойке.

В доисторическую эпоху эти лифтовые шахты, эти человеко-веревки, космические провода, одним словом, эти башни, были попросту невозможны. Долгое время они оставались не более чем шуткой, набившим оскомину академическим анекдотом. Изысканным мысле-экспериментом. А потом вдруг – в результате то ли прорыва в изучении углеродистых нанотрубок, то ли взаимного влияния энергий экономического спада, девальвации, а затем и ревальвации американской промышленности и подъема парадолларовых экономик – кому-то показалось, что они вполне возможны. Более того, достижимы.

Долгие годы, пока обсуждения преимуществ космических лифтов шли в ключе мы-это-понарошку, на первый план выдвигалась экономия, которую они, теоретически, если-бы-их-можно-было-построить, помогали бы достичь. Предварительный подсчет затрат на их строительство достигал цифр воистину невозможных, при этом вывод за пределы земного тяготения одной тонны груза на таком лифте оказывался на столько-то – или во столько-то – дешевле (далее следовала смехотворная разница в цифрах), чем вывод аналогичного количества груза при помощи ракеты, космического челнока или даже благожелательно настроенных пришельцев. Теперь, когда космические лифты, небесные стыковочные крюки, геостационарные транспортировочные колонны привязных погрузочных платформ сделались вдруг шокирующе доступными, исследовательские проекты заговорили языком «несгибаемости человеческого духа» и «стремления к осуществлению вековой мечты». На этом фоне заботы о грошовой экономии представали совсем вульгарными – каковыми они, в сущности, и были.

Экваториальные народы, обитателей того самого вектора, на котором наблюдается геосинхронность, сначала запугали, потом лестью и уговорами присоединили к другим государствам. Экономики Габона, Индонезии, всех Конго, Бразилии, Эквадора и Нуганды раздуло от парабаксов и жэньминбинов, отравленных необходимостью соблюдать сложные условия и выполнять обязательства. В Эквадоре, где при поддержке миротворческого контингента ООН двадцать семь лет правили военные (годы, которые теперь, в ретроспекции, кажутся нам единым мигом), после подготовки и открытия со всей возможной помпой первой в мире орбитальной платформы на землю, точнее, на остров Изабелла на Галапагосском архипелаге, величественно и неспешно нисходила Башня Свободы – первый созданный человеческими руками космический лифт.

И, конечно, она сразу оказалась не у дел. Технологии, по которым был создан ее центр гравитации, дальний конец и первая построенная часть – базовая станция в поясе Кларка, – безнадежно устарели в сравнении с теми, что были в ходу на Земле, когда протянувшаяся сквозь пространство башня наконец коснулась ее поверхности. Это был лифт в техническую древность.

Кроме того, эта самая Башня Свободы, известная также как Башня Изабеллы, или просто Веревка, была заложена первой, а открыта лишь третьей. В процессе строительства ее опередили две другие, построенные китайским и американским консорциумами. Так что Башня Свободы родилась уже как музей грузовых перевозок.

Она перестроилась, чтобы начать зарабатывать: на ней появились развлекательные площадки и прочая мура. После этого башня вошла в фавор у любителей зрелищных суицидов. В зависимости от выбранного уровня прыжок вниз гарантировал прощание с жизнью сразу двумя способами: можно было сразу и задохнуться, и сгореть в верхних слоях атмосферы. Те же, кому удавалось сигануть с высоты в двадцать три километра, лелеяли особый замысел: их окоченевшие тела должны были вечно носиться по орбите. Теоретически их безжизненное околоземное кружение действительно могло бы продолжаться бесконечно, если бы орбиту время от времени не очищали от трупов.

Космических лифтов было сначала три, потом семь, потом одиннадцать. Наземные основания, космические противовесы – маленькие луны или скопления отходов, которые быстро получили прозвище балабошек. А между ними – громадная струна, более тридцати шести тысяч километров колоннообразного углерода и неостали, натянутая вдоль геостационарной орбиты, так что башни смотрят строго вверх. От балабошек сновали к колониям и обратно крохотные пустолеты, развозя по ним тонны груза, которые космические лифты поднимали наверх, точно огромные вертикальные поезда.

Варьируясь по толщине от целых городских кварталов до тончайших небоскребов, эти усиленные конструкции, содержащие внутри себя подобия железнодорожных путей, эти невыразимые тонны косной материи, пронизанные окнами, утыканные непонятного назначения выступами, увешанные спутниковыми тарелками, кабелями и воздушными шлюзами, поднимались и уходили за пределы видимости. Сквозь считаные километры пригодного для дыхания воздуха; мимо пролетающих самолетов; сквозь страто- и мезосферу; сквозь линию Кармана, за которой начинается космос; мимо космических станций, накручивающих круги на высоте жалких трехсот-четырехсот километров; прямо в вечную ночь, добавляя отблески своих бесчисленных окон к световому загрязнению.

От метеоритов, радиации и подземных толчков их защищали специально придуманные системы. Сама Земля превратилась в подобие оси огромного колеса.

До сих пор остается непонятным, что обо всем этом подумали эмиссары внеземных цивилизаций. Саб, Позин, Гаш – все присылали своих наблюдателей, те являлись, соблюдая принятые в околоземном пространстве нормы космического этикета, и предлагали взаимодействие на разных, не всегда понятных уровнях. Торговые представители Земли знакомили инопланетян с особенностями конструкции наших лифтов, а те безо всякого интереса, словно королева, посещающая очередную фабрику по производству печенья, тянули в ответ вежливое и незаинтересованное «У-гум-м-м», каждый на свой внеземной манер. Никто так и не понял, как их собственные космические суда преодолевают порог притяжения их планет и есть ли в этом какая-нибудь необходимость.

Башням давали – и до сих пор иногда дают – имена знаменитых спонсоров: Недвижка; АйТауэр; Поверить Не Могу, Что Это Космический Лифт. Однако прижились все же более обобщающие названия. Так, одна была известна как Бобовый Стебель, другая – Космокрюк; третья – Скайтауэр, и так далее. Одну называли просто Веревкой.

Каждая имела от миллиона до полутора миллионов этажей в высоту, и каждую обслуживало столько народу, что хватило бы на целый мегаполис. Тысячи километров вертикальных путей внутри герметичных труб; обзорные станции; образовательные и рекреационные зоны; участки для охранников и/или полиции; приспособления для уничтожения мусора и мусоропроводы длиннее, чем вся Россия; общежития для рабочих; инженерные лаборатории; склады с инструментами; небольшие садики. Ну и, конечно, главная цель – постоянно доставлять на орбиту и обратно тонны и тонны грузов.

Башни представляли собой огромные грузовые лифты, и их обслуживали люди. Люди жили очень далеко от дома, дальше, чем кто-либо когда-либо до них, и они требовали воссоединения с семьями. Семьи, в свою очередь, требовали удобств и развлечений и так далее.

Итак, самая первая башня – Башня Свободы, или Изабелла, или попросту Веревка, – так вот, она, как вы помните, не задалась с самого начала.

Иными словами, пользы от нее было не больше, чем от Олимпийской деревни после самой Олимпиады. Обслуживающий персонал, как мог, держал этого белого слона на плаву. Немногочисленные романтики, любопытствующие, искатели смерти и просто заблудившиеся поднимались наверх. Для перевозки грузов этой башней пользовались лишь те, кто не мог себе позволить башни поздоровее, да те, кому хотелось избежать особенно строгого досмотра.

Башня Изабелла превратилась в серую зону, где процветала вертикальная преступность, контрабандные грузы, укрывательство от налогов, воровство. Отдельные отрезки пути в грузоподъемных шахтах то и дело переставали функционировать, и тогда в поднебесье отправлялись целые армии носильщиков и грузчиков, чтобы пешком, по лестницам, перетащить грузы из одного лифта в другой, а за ними туда же пробирались и шустрые бандиты, чтобы их грабить.

Кое-где выше уровня тропосферы на отдельных этажах прекратилась подача энергии, и те, кто был внутри, погибли, а бригады рабочих, запертые между обесточенными этажами, сидели, как потерпевшие кораблекрушение на острове, и ждали, пока их вызволят. В сущности, по-настоящему нуждались друг в друге лишь два уровня – земной и космический. А все, что было меж ними, вся огромная башня с годами… ну, не то чтобы списывалась с довольствия, но, скорее, предоставлялась самой себе.

Удивительно, до чего быстро на смену одному поколению приходит другое, потом третье и так далее, как всегда. А вот когда же на устремленных ввысь этажах все чаще и чаще стали отключаться свет, отопление, подача кислорода? До тех пор, пока по герметично закрытым лифтовым шахтам продолжали двигаться вверх и вниз грузы, никого особенно не волновало, что там, на этих этажах, – темно ли, холодно ли, сколько мумифицированных трупов.

И в самом деле, смешно говорить о каком-нибудь сварщике или поварихе в четвертом поколении с миллион какого-то этажа как о гражданине или гражданке того государства, на территории которого находится нижний уровень башни и где он или она никогда даже не бывали. Ведь они на своей верхотуре в разы дальше от столицы того самого государства, чем в любой другой, даже самой удаленной от него точке земного шара. Грустно, когда кто-то умирает, конечно, но так ли уж важно, чей это мертвец? К тому же служба безопасности должна надежно охранять верх и низ башни, на земле и в космосе – от террористических атак и вторжений, причем не только снаружи, но и изнутри. Лифтовые кабины должны быть бронированными, чтобы без ущерба пройти сквозь нищенские полузаброшенные этажи.

Другие башни переставали функционировать. Одни разрушались и обезлюдели, еще более энергетически опустошенные, чем даже Веревка. Одна упала. Две отцепились от своих земных оснований в результате дерзких терактов – злоумышленники всего-навсего подсадили в нужные места несколько термитов, и те в скором времени отправили вертикальные города-веревки в жуткий центростремительный полет прочь от Земли. Кабели волочились за ними в пространстве, из стволов лопнувших лифтовых шахт сыпались грузы и люди, и все это улетало в космос, закручиваясь по жуткой орбите со скоростью, неожиданно большой для столь крупных штук.

Иные еще продолжали служить в том или ином качестве. Земля до сих пор похожа на щербатое велосипедное колесо.

Не спрашивайте, как они там живут, те, кто еще уцелел на обитаемых уровнях один миллион двухсоттысячеэтажной Веревки. Их сообщества стали изолированными от мира еще прежде, чем родились ваши мама и папа. Мы знаем о них только по рассказам путешественников. Неизвестно, на каких языках они говорят, что производят и чему учатся, кому молятся и какие сказки рассказывают на сон грядущий своим детям, когда через иллюминаторы или экраны мониторов смотрят вверх, на открытый космос, или вниз, вдоль башни на Землю, пока заполненные иноземными грузами лифтовые камеры скользят мимо их территорий; как они отмечают смерть своих любимых; да и живы ли они еще, эти люди, для которых Веревка – это и есть весь мир.

Веревка – это мир.