Крепость
Анна Сэмсон давно уже не спала всю ночь целиком. Как-то она сказала об этом боссу, и он тут же спросил, нет ли у нее проблем с проектом.
– Есть. А что? – переспросила она. – В смысле, каких проблем?
– Этических.
– Ну, он ведь тут, в общем-то, против своей воли.
О том, что бессонница у нее началась еще за несколько месяцев до приезда сюда, она промолчала.
– Понимаю, что вы чувствуете себя странно, но вашей вины в этом нет, – сказал Олсон. – Нам всем мало радости видеть его здесь. – Он помешкал – как эпидемиолог он всегда чувствовал себя увереннее, чем как начальник. – Ладно, я посмотрю, что тут можно сделать.
Анна с радостью испробовала новые оранжевые таблетки, которые он тем же вечером занес в ее рабочий уголок, но толку от них оказалось не больше, чем от зопиклона, который она принимала регулярно. Тем не менее она не отказалась от них: ее заинтересовали расплывчатые сны, которые они вызывали.
– Я была в коридоре… – рассказывала она Дэвиду по видеосвязи.
– Ты и так всю жизнь проводишь в коридорах, – перебил он. Тогда она сменила тему, а он и не заметил. Позже она пересказала свой сон Саре. Та спросила, хорошо ли она питается.
Когда Анна пошла к Олсону попросить у него еще пилюль, того уже не было.
– Теперь обо всем будете докладывать мне лично, – заявил полковник Гомес. Он печально посмотрел на нее, и она сразу поняла, почему исчез его предшественник.
Сорокачетырехлетняя блондинка, Анна никогда особенно не занималась своими ломкими сухими волосами, и те всегда торчали в разные стороны, придавая ее преувеличенно-восторженному, а иногда и столь же преувеличенно-встревоженному лицу вид «модного замота», как выражалась одна ее приятельница, что Анне отчасти даже импонировало. Солдаты у входа на базу каждый раз проверяли ее удостоверение, хотя она знала, что они и так ее помнят.
Олсон хотел, чтобы Анна жила на базе, но она настояла и сняла квартиру в городке. Он находился в нескольких милях от базы – по обширному пространству были рассыпаны тут и там уродливые бунгало, в которых жили около пятисот человек. Окна ее квартиры выходили на пересохшее болото – неглубокую впадину в окружении мертвых древесных стволов. Иногда она гуляла по дну этого естественного бассейна, покрытому твердой, как бетон, грязевой коркой, бывшей в прошлом непролазной трясиной, кишевшей лягушками. К подлеску, который покрывал весь противоположный берег и тянулся еще четыре мили до заброшенного аэродрома, она старалась не приближаться – ее квартирохозяин утверждал, что там полно клещей.
– А вы, значит, с базы, – сказал он, едва она переступила порог.
Табличка на двери его магазина утверждала, что рабочий день начинается в восемь, но Анна обычно заставала его на месте уже в семь с небольшим. По утрам они вместе пили кофе.
– Школу у нас закрыли, – рассказывал он ей. – Поэтому те детишки, которые еще остались – а их тут раз-два и обчелся, – так вот, они учатся удаленно. Через Интернет. А вы сами откуда?
– Трой. Штат Нью-Йорк.
– Мои-то дети уехали. Дочка в Сан-Франциско, сын в Сакраменто. С сыном мы, правда, не разговариваем… Глядите-ка, неужто опять дождь? Обычно у нас так не бывает. По крайней мере, в это время года. Может, тоже из-за этого… ну, сами знаете. Как, по-вашему?
Каждый раз, когда дождь заставал ее в его магазине, она покупала дешевый зонтик.
– Они ведь многоразовые, вы в курсе? – спрашивал он.
– Очень может быть, – отвечала она.
– Не хотите подойти ближе? – спросил объект.
– А разве сейчас я стою недостаточно близко? – ответила Анна.
– Вообще-то даже ближе, чем все ваши предшественники, – сказал он. – И вы не боитесь? А зря. Вот ваш босс, ему все надоело. Как и мне. Меня уже тошнит.
– Тошнит? Ты что, болен?
– А что, непохоже?
– Похоже, что ты устал, – ответила она, – а в остальном выглядишь нормально. Конкретные жалобы есть?
– Еще бы, мать вашу! Вы хотя бы представляете, когда я в последний раз видел солнце?
– Тебе известно, что будет, если тебя переведут в камеру на наземном уровне. Тебе положено быть внизу, и ты это знаешь. Ты прекрасно понимаешь, что такое карантин. Разве ты сам только что не сказал, что тебя тошнит? А вдруг ты действительно болен, куда мы тебя тогда отпустим?
– Да нет, просто я немного того…
– Если, конечно, это ты, – сказала она. Он взглянул на нее насмешливо. – А вдруг это не ты того? – продолжала она. – Вдруг это весь мир того?
– Точно.
– В этом я и пытаюсь разобраться.
– Ну и как успехи, док? Док, у вас костюм не застегнут.
– Ник, – сказала она. – Можешь повернуться кругом?
– Хотите посмотреть, не изменилось ли чего, да? – сказал он. – Нет. И вы это знаете. Так что сами ходите вокруг меня. Это еще что за фигня?
– Фибро-оптическая камера, которую я собираюсь установить.
– Ну, слава богу, а то я все думал: «Куда она собирается заткнуть мне эту трубку?»
– Ты же знаешь, что я не тот доктор. А ты не тот пациент.
Почти каждое утро на восходе солнца Анна отправлялась на прогулку, а уж потом, загрузив заднее сиденье машины книгами, ехала на базу. Кто бы ни стоял на дежурстве, обязательно тратил минуту-другую на их просмотр. Первый набор предохранительных полос отмечал конец общественной дороги. Дальше простирались сотни ярдов сухой земли, из которой выкорчевали даже самые кряжистые суккуленты. За ней вторая предохранительная полоса отмечала границу базы.
Утром после беседы с Ником – Анна никогда, даже в мыслях, не звала его Объектом Зеро – она проснулась рано, причем как-то внезапно и сразу. Телефон молчал, но она была уверена, что воздух только что вибрировал от звонка. Отыскав последний входящий, она поняла, что на ее номер уже несколько часов не поступало никаких звонков.
Анна опять начала обливаться потом. Так, как здесь, она не потела никогда в жизни.
Возвращаясь днем с базы, она увидела, что перекресток с магазином огорожен со всех сторон полосатой лентой. Рядом стоял Марш, городской полицейский, и кивал военному сержанту, которого Анна видела на базе. Там были и другие солдаты, которые что-то снимали и записывали. В магазин они входили и выходили по длинной доске, переброшенной через яму в том месте, где раньше была подъездная дорожка над неизвестно куда девавшимся крыльцом.
– О черт, только не это, – пробормотала Анна, но тут же увидела хозяина магазина – он как раз выходил наружу. Вид у него был осунувшийся. Он подошел к ней.
– Это не я, – сказал он. – Думали, что-нибудь со мной? Эге, да вы явно струхнули. Не знал, что вам не все равно. – Он кривовато улыбнулся и взглянул вверх, на кружащего в небе ястреба. – Это миссис Боллинг. Знаете ее?
Она покачала головой.
– Ну и ладно. Славная была леди, но совсем уже старая, так что, когда все началось, она наверняка растерялась.
– Что началось?
– Она прибежала в магазин… Черт, я ведь не всегда запираюсь на ночь, вы же знаете. Дело, наверное, было где-нибудь около двенадцати. Она вошла и, похоже, просто стояла там, посреди магазина, пока все вокруг ходило ходуном, а потом… – Он показал на обрушенные ступеньки.
– Внизу подвал? – спросила она.
– Туда она и провалилась. Он не глубокий, но она была старая, кости хрупкие. Пола внутри больше нет, одна дыра.
Анна прищурилась и сквозь горящую закатным огнем витрину разглядела посреди торгового зала большое черное пятно.
– И сколько займет ремонт? – спросила она.
– Черт побери, не знаю, да и знать не хочу, меня это больше не касается, – отвечал он. – С меня хватит!
Они увидели, как из магазина вышел крепко сбитый молодой солдат. Его сапог зацепился за край полицейской ленты, потянул ее за собой и оборвал на ходу. Полосатый периметр медленно сполз на землю.
– Я хочу сказать, мы и думать не думали, что эта зараза переползет сюда, верно? – продолжал хозяин магазина. – Уж я-то точно не думал.
Анна промолчала.
– Ладно, – вздохнул он. – Что теперь поделаешь… Магазинчик приобрести не желаете? По дешевке. Правда, без пола.
Она не улыбнулась.
Полковник Гомес сидел, нахохлившись, перед дисплеем в комнате контроля и совещаний рядом с незнакомым Анне человеком.
– Доктор Сэмсон, – сказал он. – Это Стюарт Перри.
Тот ненадолго оторвался от экрана и пожал ей руку. На голове у него были наушники. Он был лет на десять моложе ее, красив, хорошо одет. «Здесь в таком костюме долго не пропижонишь, – подумала она, – хотя для столицы он, может, и то что надо».
– Я подключил его напрямую, для скорости, – пояснил полковник и повернулся к Перри. – Раньше Анна работала в Лондоне.
Перри взглянул на нее снова, на этот раз с интересом.
На экране был Ник. Он стоял в своей камере между стулом и узкой койкой, окно перед ним занимало почти всю стену. Он размахивал руками.
– Когда это случилось? – спросила Анна.
– Вчера, – ответил полковник. – Сразу после вас.
Полковник Гомес был смугл, морщинист, несмотря на возраст, мускулист, короткий ежик цвета сигаретного пепла покрывал его череп. Ее всегда поражало то, как он тихо говорит.
– Давно вы уже здесь? – спросил Перри и опустил глаза, привлеченный словами Ника. Без наушников Анна ничего не слышала. – Черт, да он наглец!
– Несколько недель, – ответила она. – Тестирую образцы почвы. Его вижу нечасто. А кто вы по специальности?
– Историк, – сказал он. – Он с кем-нибудь разговаривает?
– Он весьма сердитый молодой человек. Скучает по своим друзьям, по девушке, по свежему ветру в лицо.
Ник был высок ростом и несколько полноват, больничный халат, который его заставляли носить, отнимал все достоинство у его фигуры. К тому же его обстригли чуть ли не наголо.
– Я еще не видел всю комнату, – сказал Перри. – Вид сверху можно?
Полковник пощелкал кнопками и переключился на камеру, установленную на потолке.
На экране снова возникли койка, стул и размахивающий руками Ник. Вокруг парня, на расстоянии примерно шести футов от его ног, по белому керамическому полу шла кольцевая траншея, а он стоял посреди нее.
Траншея была шириной фута в три, не меньше. Ее края и внутренние стороны были неровными, точно обгрызенными. Под тонким настилом из белого кафеля Анна видела слои грязи, глины и камня. Между провалом и стеной сохранялась полоса пола, достаточно широкая, чтобы по ней можно было ходить.
– Мы не можем остановить этот процесс, – произнес Перри.
Анна и полковник покачали головами, хотя это был не вопрос.
– Но и ускорить его мы тоже не можем.
– Он умеет что-нибудь особенное? – спросила Анна. – Зачем он здесь?
– Он хорошо соображает, – отвечал полковник. – И еще он меня похоронит, это я знаю точно. Думаете, они там, наверху, докладываются мне, что ли? Не давайте ему мой телефон.
Гомес дал свой личный номер Анне в ее третью неделю на базе, чтобы она позвонила ему, как только у нее наметится прогресс, причем в любое время, хоть днем, хоть ночью.
– Но я только собираю информацию, – сказала Анна ему тогда, понимая, что ей следует притвориться смущенной. – Не знаю даже, пригодится она когда-нибудь или нет.
– Пригодится, – ответил он.
Сквозь окно наблюдения они смотрели на Перри, сгибавшегося под тяжестью защитного костюма. В углу в другом таком же костюме скучал солдат, он тоже смотрел.
– Разведи ноги, подними руки и попрыгай! – командовал Перри. – Звездочкой! Звездочкой!
Стоя на краю канавы, он смотрел вниз. Анна уже взяла образцы почвы оттуда и проверила их, заранее зная, что они окажутся обычной землей, неотличимой от земли из любого другого места.
– Ближе к траншее, пожалуйста, – продолжал Перри. – Подойди ко мне и встань напротив.
Из центра траншеи, с того пятачка, который они называли нуклеусом, с кислой миной смотрел на него Ник.
– А теперь побегай вокруг койки, – скомандовал Перри.
Ник послушно затрусил по внутреннему периметру траншеи. С каждым кругом он добавлял скорости, пока не разогнался настолько, что, оттолкнувшись, смог перескочить через канаву к двери.
Солдат тут же вскинул винтовку и прицелился. Анна напряглась. Она читала досье Ника и знала, что он проделывает такое уже не в первый раз.
– Хватит, Ник, – сказал Перри. Голос у него был спокойный.
Солдат сделал какое-то движение, винтовка в его руках щелкнула. Полковник зашипел. За стеклом Ник скорчил рожу и снова скакнул назад, к кровати.
– Я здесь с ума схожу, – закричал он. – Вы никуда меня не выпускаете, с друзьями видеться не даете!
– Рано или поздно он снова попытается, – сказал Гомес. – И, если хотите знать, Сэмсон, я его не виню.
– Хотите знать, что это такое, – орал на Перри Ник, – спросите у них! Или спуститесь туда сами!
– А ты туда спускался? – спросил Перри. – И что это, по-твоему, такое?
– Да, я спускался. Это дыра.
– Ну, не совсем дыра, – поправил Перри. – Скорее, траншея. Или, иначе, дыра без дыры в середине. С нуклеусом. На котором стоишь ты.
– Он знаком со всеми материалами по объекту, какими мы только располагаем, – сказал Гомес. – Просмотрел все диаграммы, снимки его самого, Лаи, Шэрон, Террелла, короче, всей той гребаной команды, с которой он связался, пока искал себя. И все их фото из других досье, которые у нас есть, он тоже видел.
– Я тоже, – проговорила Анна. – Пришлось познакомиться, когда я приехала сюда.
– Ага, ну да, но для Перри это работа. Он и мое досье просматривал. И ваше.
– Спросите Лаи, – продолжал Ник. – Спросите Биргит. Они говорили об этом еще до того, как все началось. Думаете, они ничего не знают?
– Это невозможно, Ник, ты же знаешь, – сказал Перри, и Ник сморщился, точно от боли. – Ты уже говорил нам о своей девушке раньше.
Ник был в бегах, когда начались перемены. Он видел, что происходит, и знал, что это отчасти из-за него. Когда его поймали, он с неделю молчал, а потом заговорил о своих недавних компаньонах, об их постоянных намеках и о Биргит, которая, судя по тому, как он ее описывал, была сущей помешанной.
– Она знала, что под землей есть пустоты, – рассказывал он. – Говорила, там что-то затевается. Она что-то искала. Собирала всякие легенды, сказки, разное старье.
Вспоминать о ней ему было и больно и приятно.
Анна заметила, с каким жадным расчетом разглядывает Перри открывшуюся перед ним дыру. И отвернулась, не скрывая от Гомеса неприязни.
– А вам по-прежнему не страшно? – спросил он. – Когда вы там, с ним?
Она чуть заметно улыбнулась.
Траншея присущим ей градуализмом, думала она, своей формой, глубиной и другими особенностями как будто бросает вызов служению смерти и государству. А это что-нибудь да значит, думала она. В ней явно заключено обещание. Вот только чего именно, она не знала.
Анна поддерживала связь кое с кем из друзей. Она считалась с приказом не раскрывать подробностей своей здешней работы, но, учитывая ее опыт, время, которое она провела в Лондоне, и тот факт, что ей было все равно, неудивительно, что слухи постепенно распространялись.
Она даже получила письмо от бывшего мужа, о котором ничего не слышала много лет, с тех пор, как тот переехал в заштатный городишко где-то в Португалии. Письмо удивило ее монотонностью интонации, словно призванной компенсировать всеобщее возбуждение, царящее повсюду в ожидании миллениума. Бывший желал ей удачи в исследовательской работе, в чем бы она ни заключалась, говорил, что часто вспоминает ее, выражал надежду, что она сможет вырваться и погостить в его уединенном доме на берегу моря.
«Нас было слишком много, – написала она ему в ответ. – Даже не знаю, зачем я тебе это пишу, ты и так знаешь. Просто я хочу сказать, что наши компании слишком часто пересекались.
За мной пришли после Лондона и Мэдисона. Может быть, я зря говорю это тебе, но мне хочется объясниться. – Ее пальцы быстро сновали по клавиатуре. – Помнишь мою подругу Яну? Она теперь в Сан-Диего. Я гостила у нее в прошлом году. С этого все и началось. Мы с ее дочкой поехали в библиотеку на встречу с каким-то писателем, которого она любит, он пишет приключенческие книжки. Девочке десять лет. На обратном пути что-то в конце проулка привлекло ее внимание, и мы пошли посмотреть, что там. Я ведь знаю, что Яна никогда ничего такого не сделала бы, а значит, я в своей роли «тетушки» просто должна была, понимаешь?
Меня до сих пор охватывает удивление при виде каждого инфицированного взрослого. Не знаю почему, но мне все время кажется, что это детская болезнь. А значит, и болеть ею должны только дети. Если бы несколько лет назад, когда все только начиналось, кто-нибудь сказал мне, что болезнь окажется настолько вирулентной, я бы решила, что ей будут подвержены именно дети, а не те, кто, неизвестно по какой причине, подхватывают ее сейчас.
Это случилось еще до того, как мы узнали о ней что-то конкретное (хотя, видит бог, мы и сейчас знаем совсем немного!), но до меня уже доходили слухи, так что, едва увидев поперек переулка траншею, точно приготовленную для прокладки водопровода, а за ней лежащего на земле человека, я сразу обо всем догадалась.
Лежащий оказался бездомным стариком. Он был мертв. От него воняло. Позже выяснилось, что он пролежал там три дня.
Я велела девочке идти домой, но, к моему удивлению, она и ухом не повела. Подошла к краю траншеи, повернулась к ней спиной и, не слушая моих протестующих воплей, стала спускаться вниз и скоро скрылась из виду.
Траншея была глубокой. С другой ее стороны стеклянными глазами смотрел тот бедолага. Неудивительно, что девчонка струхнула.
Наконец я ее нашла. Она сидела, сжавшись в комок у самой стенки. Я склонилась над ней. Она посмотрела на меня затравленно – ее лицо было в потеках грязи. Мне почему-то показалось, что вокруг нее должно быть полно червей.
Она сказала: «Я не смогла вылезти». Я протянула ей руку и велела держаться крепче.
Неделю спустя мы поговорили с ней об этом. Тогда мы, разумеется, вызвали полицию и всех, кого положено, и все им рассказали. Ей хотелось знать, все ли в порядке с тем бездомным, в смысле, попадет ли он в рай. Ну я, конечно, погнала ей обычную в таких случаях пургу, вроде того, что разные люди верят в разные вещи, а она вдруг и говорит: «Там, во рву, я кое-что слышала. Шорох, как будто кто-то двигался».
С ней все в порядке. Она не заразилась, до сих пор не знаю почему. Я, кстати, тоже. – Она подумала, стерла последнее предложение и добавила другое: – С тех пор я пытаюсь понять. Рисую диаграммы, черчу таблицы, записываю подробности. Ищу общий фактор.
Но я ведь, в конце концов, почвовед. Вот и подхожу к вопросу так, будто причина в земле, а не в людях. То есть как будто это не человеческая болезнь».
То письмо она так и не отправила. Сохранила его в особой папке. Бывшему написала пространный меланхолический ответ, но никакой реакции не получила.
Едва Анна вошла в комнату, Ник начал жаловаться, но так, словно по обязанности, пока не вошел в раж, будто его все сильнее распалял собственный гнев.
– Помолчи, ладно? – сказала она ему. – Я хочу тебя кое-куда сводить. Давай скачи сюда.
Он прикусил губу и прыгнул через канаву.
Анна шла за ним, с ней Гомес и солдаты сопровождения. Вернулся Перри.
– Вы когда-нибудь надеваете шлем? – спросил он ее.
– Я не подхожу близко.
– Что ж, думаю, после Лондона вас уже ничем не напугать. – Она промолчала. – Вы уверены, что это хорошая идея?
– Нет, не уверена, но мне до смерти надоело его нытье.
– Я это слышал. Я как раз перечитываю его историю. Вы ведь обратили внимание на то, как он говорит о своих товарищах по путешествиям, а?
– Да, – сказала она. – Это они привели его к замкам.
– Вы знаете, что такое крепость-звезда?
– Да, – ответила она и отошла от него.
Мимо досок с объявлениями, минуя лифты, пешком, по лестницам и, наконец, через широкие двойные двери солдаты вывели Ника наружу. Он шагнул под открытое небо, ахнул, раскинул руки и медленно закружился на месте.
Они оказались во внутреннем дворе, который имел вид неправильного треугольника с длинной стороной в пятьдесят футов. По верхнему краю высоких бетонных стен тянулась колючая проволока, в самих стенах на неодинаковом расстоянии друг от друга были пробиты окошки, в них кое-где виднелись лица молодых солдат. Они вели себя спокойно, но оружие все же держали на виду. Асфальт всюду пестрел разноцветной разметкой для спортивных игр и состязаний, линии наполовину стерлись от времени. На стене ржавела баскетбольная корзина без сетки.
– Извини, с солнцем не вышло, – сказала Анна. Небо затянула ровная низкая пелена. Двор был слишком закрыт, чтобы чувствовать ветер.
Кто-то из солдат наверху крикнул:
– Давай разомни копыта, домосед. – Ник поднял голову на зрителей и не смог удержаться от улыбки. – Шевелись!
Ник махнул рукой, то ли приветствуя, то ли отстраняясь. И зашагал по периметру двора.
– Береги голову! – раздался еще чей-то крик. Из окна вдруг вылетел баскетбольный мяч. Со звонким «бац» он ударился о землю и заскакал по площадке, его прыжки становились все дробнее, ниже и глуше.
Ник продолжал идти вдоль стены, по тени. Анна шагнула навстречу мячу, перехватила его одной рукой. Остановилась на небольшом расстоянии от корзины, тщательно прицелилась и послала в нее мяч. Попала.
Солдаты засвистели, загикали. Она дождалась, когда мяч вернется, и повторила движение, сорвав еще аплодисменты.
– Черт меня побери, док! – крикнул кто-то.
– Ник, – произнес полковник.
Ник смотрел на Анну.
– Ник, пожалуйста, не останавливайся.
Он зашагал дальше. Медленно вышел на середину двора, не сводя глаз с Анны, и снова встал.
– Нет? – спросил он. – Здесь тоже неподходящее место? Боитесь испортить площадку для баскетбола?
– Ник, – повторил полковник, – хватит…
– Так это вы? – Ник обратился к Анне. – Вы все устроили? Хотите, чтобы я сказал вам спасибо? В этом все дело?
– Твое спасибо мне ни к чему, – ответила она и направилась в дальний конец двора. Проходя совсем рядом с ним, она не почувствовала у себя под ногами ровно ничего необычного.
– Ник, я знаю, тебе нравится играть у нас на нервах, – снова заговорил полковник, – но, пожалуйста, не заставляй меня делать то, чего я не хочу, двигайся.
Полковник перестраховывался. Судя по тому, что они знали, Ник должен был провести на одном месте не меньше часа, чтобы его присутствие начало как-то сказываться на почве.
В одиночку вернувшись в комнату Ника, Анна опустилась на колени рядом с траншеей. Почему-то вид этого рва без человека в центре показался ей неприличным, даже шокирующим. Она схватилась руками за крошащийся кафель. Наклонилась вперед и сквозь слои взломанного пола стала разглядывать густую, почти черную землю под ним.
Компьютеры с точностью до долей миллиметра фиксировали любые колебания внутри траншеи. Почва начала крошиться, образуя прогиб, через семьдесят три минуты после того, как они привели сюда Ника и уложили его в кровать, а еще двести двадцать пять минут спустя преобразование было завершено. В почве под полом комнаты зияла большая кольцевая дыра.
Выяснить, куда девалось такое количество материи, как раз и входило в задачу Анны.
Датчики упорно настаивали на том, что с траншеей не происходит никаких изменений, кроме периодического осыпания тонких земляных струек с ее стенок на дно под действием гравитации, но Анна чувствовала, что ров растет, неравномерно распространяясь внутрь, а его нуклеус, пятачок твердой земли в центре, постоянно поглощается пустотой.
– Известия о новых случаях деформации приходят все время, – сказал Перри. – И еще о терроризме.
Следом за Анной он вошел в комнату для отдыха персонала и теперь, стоя возле нее, пока она наливала себе кофе, с нехарактерной для него робостью следил за ее движениями и слушал, как по громкой связи кого-то вызывали куда-то еще.
– Но это все слухи, – продолжал он. – Никто не спешит открывать карты. Говорят что-то про Джайпур, Шотландию, Анголу. Вот и в нашей с вами истории основа всего – сплетни.
Анна не слушала сплетен.
– Полковник Гомес говорит, вы читали показания Ника, – сказала она.
– Объекта Зеро, – поправил он ее. – Да, я как раз просматриваю его досье.
– Мое тоже?
Он моргнул, глядя на нее, и она заметила, что всю его настороженность как рукой сняло.
– Интерес к источникам, – заявил он, – основа моей работы. А еще меня очень интересуют те, кто почему-то не может заразиться.
Когда Анну привезли сюда и впервые показали ей Ника, заснятого на видео у себя в камере, она спросила: «Откуда мы знаем, что все дело именно в нем?» Полковник и Олсон разложили перед ней графики инцидентов и их распространения.
Никто не говорит, что всякий, с кем он входил в контакт, непременно заразился, сказал тогда Олсон, как никто не утверждает и того, что те, кто все-таки заразился, передадут болезнь каждому, с кем доведется контактировать им. Но Олсон потратил уйму времени и компьютерных мощностей, проверяя и перепроверяя ключевые слова в глобальной сети имейлов и сообщений, газетных репортажей, больничных документов, отчетов о необъяснимых катастрофах, бортовых журналов и перемен адресов. Статистики проследили обратный ход болезни. Векторы сходились к Нику.
Они перерыли весь его тягомотный блог, прочитали его излияния о новых дорожных знакомых, просмотрели гигабайты их совместных снимков. Эти молодые энтузиасты, мужчины и женщины, сначала ехали куда-то вместе, потом вдруг отрывались друг от друга и разбредались кто куда, потом снова встречались, при этом постоянно обмениваясь письмами с рассуждениями о наркотиках, истории, фольклоре, расширении сознания и воображаемых тайнах. Проследили его путь через Венгрию, Словакию, Шотландию, Германию. Не пропустили ни одного замка, где он побывал, ни одного артефакта, который он держал в руках, ни одной стены, к которой он прислонялся.
– Памятники как памятники, – пожимал плечами Гомес. – Старье одно.
Вернувшись в Штаты, Ник двинулся через Иллинойс, Висконсин, Нью-Мексико и везде оставлял за собой следы.
– Куда же девается материя? – спросил тогда Олсон. – Сжимается, что ли? И, самое главное, почему? Если мы найдем причину, то у нас есть шанс. Может быть, удастся отыскать тех, кто в ответе за это безобразие.
Канадцы забрали себе Террелла. Он не был заражен, сидел в карантине и ничего не знал. Шарон исчезла, возможно, сгинула в хаосе Белфаста. Лаи и Биргит зарегистрировались на один рейс из Эдинбурга в Копенгаген. Обе недавно контактировали с Ником: вокруг каждой из них – а то и вокруг обеих сразу – в любой момент могла образоваться траншея, и утративший герметичность самолет рухнул бы в море, теряя куски обшивки.
– Я тут кое-что придумал, – сказал Перри Анне. – Не знаю, проверяли их раньше или нет. Я про служащих, – продолжал он. – Скажите, по остаткам земли на их обуви можно проследить, где они бывают?
«Для твоей игры нужны двое, Перри», – думала Анна, но не могла убедить в этом даже себя.
Тем не менее она поискала его в Сети, но после пары фальстартов и заикания сервера ничего странного все же не нашла. Он действительно был военным историком, имел степень. Она была почти уверена, что он окажется парапсихологом, чокнутым охотником за аномалиями, по прихоти нашего невозможного времени проложившим себе дорогу к власти.
Она не сомневалась, что мысленно Перри уже рисовал себе поле боя будущего, где люди в форме, изнывая под совокупной тяжестью вооружения и выкладки, с автоматами за плечами, посылая сжатыми в кулаки руками краткие сигналы своим, движутся к какой-нибудь выжженной деревне и при этом сохраняют некое подобие строя, в котором каждый солдат окружен собственной рытвиной в земле, собственным подвижным окопом с бродячим нуклеусом в центре; именно бродячий нуклеус позволяет им двигаться через пустыню или через лес, оставляя позади себя изрытый пересекающимися траншеями пейзаж.
Пройдут годы. Или месяцы. Армия окончательно превратится в неконтролируемое государство в государстве, со своими задачами и интересами, а траншеи, усовершенствованные каким-нибудь гением физики, который живет, делает открытия и получает за них вознаграждения в глубокой тайне от всего общества, станут ее новым наступательным оружием. Триумфом неортодоксальной стратегии. Сигналом к началу войн без правил.
Дважды Анна поддавалась на уговоры старых друзей и принимала участие в их скромных элегических видеоужинах. Перегруженный шпионским оборудованием Интернет брыкался и проявлял норов, однако в ее временном жилище соединение оставалось на удивление приличным. Сидя в уголке своей кухни, она видела Сару и Бо в Пасадене, Тиу в Нью-Йорке и Даниеля, который открывал пакетик полуночной снеди в своем берлинском домишке.
– Итак?
– Курица, кускус, миндаль и харисса.
– М-м! А у меня хек и каперсы.
Красные отблески солнца ложились Анне на лицо. Она описала свой суп и салат.
– А у меня жевательные мишки, – закончил Даниель. – Ну, как поживает Объект Зеро?
– Ш-ш-ш, – шипела Анна, и все, как обычно, делали притворно-испуганные лица.
Даниель прожевал мармеладку.
– Официально у нас все не так плохо, – сказал он. – Уровень заболеваемости сравнительно невысокий. На самом деле все, конечно, обстоит несколько хуже, но не так плохо, как в Лондоне. Пока. В том числе потому, что люди сматываются – кто в горы, кто еще куда. Дальше, конечно, будет хуже.
Да, говорить о таких вещах можно было только с бездетными знакомыми.
– Видели тот австралийский фильм? – спросила Бо.
Молодой архитектор из Перта загорелся идеей нового городского строительства. Новые города для новой эры, говорил он. Наприглашал уйму помощников и с ними за бешеные деньги, которых ему тоже отвалили без счета, построил макет нескольких улиц в натуральную величину, по своим проектам.
«Надо перестать мыслить в терминах апокалипсиса, – заявлял он. – Надо отказаться от выражений вроде «пандемия». – Камера провожала его по улицам построенного им города-декорации. – Все мы слышали о новых человеческих сообществах, якобы возникающих в разных богом забытых местах. Это, конечно, слухи, но, думаю, что своя правда в них есть. Да нет, рискну даже сказать, что в них только правда. По крайней мере, для многих из нас они могут оказаться правдой совсем скоро, и я хочу показать всем, как это будет».
Широкие проспекты, огромные площади, все из дешевых, легкозаменяемых современных материалов. Ни одного здания выше одного этажа. В домах кухоньки, душевые, туалеты – спутники единого центрального пространства.
«Это разновидность новой комнаты, – объяснял архитектор. – Мы назвали ее крепостью».
Под стеклянной крышей, между высокими стенами, размещалась большая спальня-берлога с утоптанным земляным полом, кроватью, стульями, стоячими полками, телевизором и письменным столом. Вся мебель была расставлена по своим ячейкам, которые складывались в одну продуманную конструкцию, но были отделены друг от друга заранее вырытыми траншеями с ровными стенками и складными мостиками для удобства обитателей.
«Пространство можно углублять и расширять, включая в него новые рвы, которые будут образовываться сами».
– Ну, и как, по-вашему? – спросил Даниель, закрывая всплывающее окно. – По-моему, могло бы сработать.
– Нет, – возразила Анна. – Не сработает.
Скорость, с которой возникали новые рвы, все возрастала. Если верить отдельным сообщениям, увеличивалась и их глубина. Плюс все эти россказни о мутациях и слова дочери подруги о звуках, которые она слышала внутри. Анна отвела глаза от экрана, пораженная внезапно нахлынувшей болью.
– Даже если бы мы и смогли жить с этими траншеями, – сказала она, – то мир вокруг нас, вот это все, не сможет. Мы его не для этого создали. Нет. Так не пойдет.
– Даже наши союзники, и те от нас что-то скрывают, – пожаловался Анне Гомес. – Черт побери! Кругом, от Польши до Перу, до гребаных островов у побережья Шотландии, то и дело что-нибудь взлетает на воздух, а мы не знаем, ни кто это делает, ни почему.
В первый раз они выследили Ника в трущобах умирающего городка в Колорадо. Анна сходила и пересмотрела записи его первых допросов.
У него не было семьи.
– Люди на дороге, – сказал он тогда. – Вот моя семья.
Он был в пути уже не один месяц, когда наконец осознал, что с ним что-то происходит. Но и тогда он продолжал идти, ночуя под открытым небом и изредка устраивая привалы в лесу.
– Но мне хотелось под крышу, понимаете? – говорил он. – Вот я и подумал, может, все как-нибудь обойдется.
Он пробрался в заброшенное здание и расстелил свой спальник на полу, в фойе первого этажа. На следующий день он проснулся и увидел, что часть стены провалилась в невесть откуда взявшуюся яму, а сам он лежит на краю глубокого неровного рва. Он так намучился накануне, что даже не услышал грохота обрушающейся стены. В проломе возникли трое нервных полицейских: они взяли его на мушку и держали под прицелом до тех пор, пока не подоспел полковник с бригадой.
– Я стал замечать кое-что, так, по мелочи, когда вернулся из Европы, – продолжал Ник. – Лаи и Биргит рассказывали, что-то происходит.
Анна работала в Мэдисоне волонтером – кормила и опрашивала тех, кто оказался во рву, классифицировала их согласно новейшим схемам. Зрелище катастрофы, изуродованный городской ландшафт рухнувших стен и круглых траншей, из которых еще не везде убрали трупы, не нарушил ее спокойствия.
Оттуда она отправилась прямиком в Лондон, где инфицированные районы были уже отгорожены от остальных массивными баррикадами с пулеметными точками на вышках, чтобы не выпускать оттуда зараженных – можно подумать, кто-то имел точное представление о том, как именно распространяется эта болезнь и насколько она заразна. Внутри простреливаемой зоны продолжали ходить по улицам попавшие в западню люди.
Вертолеты кружили над Таннетом и Тутингом, где зияющие ямы поглотили жилые дома, церкви и здания управ, в которых люди слишком долго сидели или стояли на одном месте. Улицы выглядели так, словно их перепахали огромным плугом.
Печальным было это военное положение. Телевизионщики в защитных костюмах совершали вылазки в зоны поражения, где уцелевшие ходили и даже ездили по улицам, кисло поглядывая на репортеров, а персональные рвы бежали впереди них, лишь немного превосходя габариты их автомобилей.
Капитулировать тоже стало принято на особый манер. Сперва заболевшие попадали в ловушки во сне. Проснувшись, они начинали двигаться. Но постепенно что-то изменилось: все больше и больше мужчин и женщин просто стояли на месте и ждали, когда вокруг вырастет ров.
Поверх этих оборонительных сооружений, которые возникали сами собой, брали у них интервью репортеры. Некий телеканал получил премию БАФТА за серию бесед, снятых одной камерой на Албемарл-стрит, где посреди разрушенного тротуара, покачиваясь каждый на своем нуклеусе, стоял мужчина и две женщины.
– Почему вы здесь? – крикнул им репортер.
– Отвали, – ответила ему одна из женщин.
Мужчина молчал.
– Ведь можно же продолжать идти, – не отставал репортер. – Дальше есть еда, там больше места…
– Ты, блин, конечно, извини, – сказала вторая женщина, – но я что, неправильно стою?
Анна осматривала территорию с перекрестка, где множество рвов сходились воедино. Кое-где она видела пары и даже целые группы по три-четыре человека, которые стояли или лежали в объятиях друг друга, отрезанные от остального мира своими рвами. Ей показалось странным, что так мало людей выбрали совместную изоляцию. Их совокупные рвы оказались не шире рвов-одиночек, но заметно глубже. Значит, должен существовать какой-то максимум, оптимальное число рвов, слитых воедино. Если попытаться соединить много рвов сразу, то, взаимно усиливаясь, они будут вгрызаться в островок посредине, уменьшая его до тех пор, пока он не превратится в ничто.
– Один из них даже не заражен, – сказал ей солдат, когда они проходили мимо двух мужчин, спавших за своим рвом в обнимку. – У него вообще иммунитет, просто он любит своего бойфа и хочет остаться с ним. Когда они рядом, невозможно сказать, один у них ров или два. Так люди говорят, – добавил он. – Вот тебе и история любви на новый лад.
Позже Анна будет сидеть напротив Ника у края его рва и молча, сцепив пальцы, слушать, как тот со слезами вспоминает яркую, харизматичную молодую шведку, увлеченно и, на взгляд Анны, театрально проповедовавшую какую-то чушь о тайнах земли, которые так преобразили потом его жизнь. Он выбалтывал ей подробности тех причудливых путешествий, в которые она брала его с собой, рассказывал, как они вместе хлопали по бокам старые монументы и гладили камни замковых стен, словно то были спящие звери; говорил о том, чем и как он заполнял свои дни, когда она отказывалась его взять.
– Она так и не позволила мне остаться с ней до конца, – вздыхал он.
«Бедный мальчик, как он рассопливился», – думала Анна, чувствуя к нему сострадание вперемешку с презрением.
Однажды Анна брала образец почвы из покинутой канавы над Темзой, когда мостовая у нее под ногами вздрогнула, и она обернулась посмотреть, в чем дело. На южном берегу очистился кусок неба, и городской пейзаж изменил свою линию там, где с тяжким грохотом, в туче стеклянных брызг и кирпичных осколков, осел на землю небоскреб. Еще до конца недели переломилась у основания и рухнула в карантинную зону радиобашня БТ. Заболевшие специально целыми группами вставали – или садились, а то и укладывались поспать – вблизи каких-нибудь крупных строений, чтобы за несколько часов их рвы слились в один огромный провал, буквально обрушив на них часть города.
– Поступила информация о трупе в Мейда-Вейл. Самоубийство, второй этаж.
Изломанное тело женщины лежало в кратере из кирпича. Она не сходила с места до тех пор, пока пол вокруг нее не разложился целиком, и тогда рухнула вместе с ним вниз, где ее, словно какого-нибудь мультяшного злодея, проткнула насквозь острая пика расщепленной деревянной балки. Из карманного скверика возле обрушенного дома за Анной и трупом наблюдал еще один стоялец – кольцо поваленных деревьев окружало его, а траншея у ног заполнилась водой на несколько дюймов.
Анна переслушала тогда без счета канав, пытаясь расслышать шумы, о которых говорила ей девочка.
Полковник заявил Анне, что ей нельзя больше оставаться в городе.
– Мы даже не знаем толком, что происходит, – сказал он.
В казарме ей выделили комнатенку с окном во двор, где стояли, прислоненные к стене, две здоровые шины. Еще в комнате был телефон, внутренняя линия для соединения с другими помещениями базы.
Время от времени в офицерской гостиной переставал работать телевизор.
– В чем дело? – спросила она как-то раз у Гомеса. – Я уже два дня новостей не видела.
Но, посмотрев на него внимательно, она даже замерла. Его ответный взгляд был полон боли, и она закрыла дверь, подошла к нему и встала так близко, что, если бы он только пошевелился, если бы поднял голову и взглянул на нее хотя бы с тенью теплоты или приязни, она сама бросилась бы ему на шею.
Он встал. Кивком поблагодарил ее и осторожно шагнул назад.
– Там люди, – сказал он ей, – там, в этом сраном хаосе. Я не могу с ними связаться. Все должно было пойти как-то иначе. Верно ведь? Но не пошло. Мне плевать, что вы не можете вылечить эту болезнь, но хотя бы научите нас с ней жить.
Но он что-то сделал, и вечером телевизор заработал опять.
Экстренные выпуски новостей. В дверь просунул голову Перри, багровый отсвет от снятых с воздуха пожаров в Чили, разрушений в Антверпене и Эдинбурге упал на его лицо.
– Полковник, – попросил Перри, – я еще посижу сегодня за полночь, ладно?
– Видали этого австралийского парня? – спросил Гомес у Анны.
Голова Перри убралась, полковник проследил взглядом, как закрылась дверь.
– Он считает, что кое-что нашел, – пояснил Гомес. – В Сети.
– Как? – спросила Анна. Интернет больше не существовал, превратившись в Саргассово море брошенных сайтов, дрейфующих фрагментов покореженной информации, блогов, социальных сетей, цифрового мусора офисов и компаний.
Гомес пожал плечами:
– Он же у нас супергик.
Анна смотрела на экран, где над верхушками какого-то леса с ревом кружили военные самолеты. Зеленый покров под ними прорезали пересекающиеся круговые просеки, эти новые стигматы человечества. В Дубае люди легли рядом с башней Халифа, но полицейские вовремя обнаружили их и предотвратили обрушение.
– Можно взять сюда хотя бы детей, – предложил Гомес. – Пусть спят рядом с вами.
– Тогда вы будете спать рядом с их траншеями, – возразила она. – Детские траншеи меньше, но все равно, представьте, какая будет теснотища.
Полковник горестно взглянул на нее. Анна вспомнила, что он разведен, что у него есть сын. В ту ночь она долго сидела, глядя во двор, на шины, очень черные на фоне темно-серой стены, и даже пыталась заплакать. Скоро она плакала уже по-настоящему, потому что мир вокруг них, кажется, кончался, так бессмысленно и глупо.
В два часа ночи, так и не сомкнув глаз, она вылезла из кровати и спустилась вниз, обследовать подвальный уровень. «Что, интересно, полагается чувствовать в таких случаях?» – думала она. Обычный человеческий ужас. Не присущий больше ни одному живому существу на свете. Он избыточен по отношению к животному страху, он ни на что не указывает, он означает только сам себя.
У двери в комнату Ника ей кивнул солдат. Внутри горел свет. Другой часовой, у дверей склада, замялся при виде ее – по правилам она должна была прийти в сопровождении старшего офицера, – но вокруг все рушилось, а значит, и протокол тоже.
– Лучшие идеи всегда приходят ко мне по ночам, – сказала Анна, и солдат взглянул на нее с такой надеждой, что у нее невольно сжалось сердце.
Она перебрала свои образцы. Порылась на полках в поисках оборудования, которое могло принадлежать Перри. Посмотрела съемки подопытных животных. Собаки выли на дне рвов. Вызвав на экран изображение аудиодорожки, она растягивала звуковые пики, соответствующие их горестным воплям, но никаких шепотов так и не увидела.
Анна уже шла к себе, когда свет под дверью у Ника снова привлек ее внимание, и она попросила солдата впустить ее в наблюдательный отсек. Тот долго не мешкал.
Перри менял картинки на раздвижном экране, а Ник сидел на кровати и смотрел. Перри был в костюме химзащиты, но без шлема. В глазах Ника стояли слезы.
Она узнала лица на экране.
– Лаи, – говорил Ник. – Биргит. Террелл. Где вы их взяли? Это не мои фотографии.
– Я же тебе говорил. Я нашел аккаунт твоей подруги.
– Но те тоже искали…
– Значит, я ищу лучше, чем они. Знаешь, на что я обратил внимание в твоем файле? Там нет никакой информации непосредственно от Биргит. Она пользовалась секретным анонимным аккаунтом и лучше разбиралась в онлайн-безопасности, чем мы думали.
– Она много в чем разбирается, – сказал Ник.
– Часть информации была удалена с ее аккаунта. Но я хочу кое-что тебе показать.
– Но это же ее личная…
– Я хочу, чтобы ты объяснил мне, что мы тут видим.
По экрану замелькали изображения Ника и его друзей – вот они пьют в барах, вот взбираются на горы, вот гримасничают перед животными в клетках.
– Это Шотландия, – сказал Ник. – Там мы и познакомились.
Сырая туманная долина. Камни и песок, затянутый ползучими сорняками. Портрет Биргит, снятый ею самой, – она стоит под огромным утесом, а вокруг бушует ветер.
– Где это?
– Не знаю. Она часто уходила гулять одна. Говорю же, она вечно что-то рассказывала, искала какие-то каменные круги, всякую всячину. Говорила, что знает кое-какие тайны. Иногда неделями пропадала где-то в одиночку. После мы встречались с ней в Эдинбурге.
Серый каменистый откос, редкие кустики дрока. Биргит разглядывает крутой кремнистый склон. То, что Анна приняла поначалу за озеро с островом посредине, было, как она теперь видела, каменной постройкой в окружении широкого рва. Замок. Еще один его снимок. И еще. Видимо, Биргит долго кружила по его развалинам.
Анна позвонила полковнику. Тот, судя по голосу, не спал.
– Я приду к вам в офис, – сказал он.
Появившись, он сразу подошел к окну и долго и устало глядел на улицу.
– Сегодня мне пришлось избавиться от Кольерса, – произнес он.
– Мне очень жаль, – сказала она. – Правда, я не знаю, кто такой Кольерс.
– Знали, – ответил он без всякого осуждения. – А он знал вас. Вы часто встречались с ним на воротах. Сегодня утром он проснулся и увидел вокруг своей койки ров.
– Господи!.. Почему вы мне не сказали? Я могу взять образцы…
– И что, это поможет? – Полковник встретил ее взгляд. – Образцов у нас и так много, а вот к пониманию мы не приблизились ни на шаг. – Он отвел глаза. – Его забрали. Инфраструктура еще не полностью развалилась, так что я смог послать сообщение. Они приехали. Не знаю, как долго, по их мнению, все еще будет работать. Настанет время… – Он замолчал и поднял обе руки.
– В книгах про войну, – сказала Анна, – часто пишут, что людей заставляли самих рыть себе могилы, как будто это самое худшее. Как будто хуже и быть не может.
– Верно, – подтвердил Гомес. – Не может.
Она рассказала ему обо всем, что видела: какие вопросы задавал Перри, и как на них отвечал Ник. Потом взяла телефон, который уже не был телефоном, но фотоаппаратом еще остался.
– Я сняла это через стекло, – сказала она. – Послушайте, я знаю, мы уже были везде, где побывал он. Но посмотрите, вы видите, где она стоит?
– Это что, замок?
– Это не Ник должен был стать Объектом Зеро, а она. Может, мы сможем что-то понять, если исследуем настоящий источник проблемы. Может быть, даже найдем лекарство. Перри наверняка захочет отправиться туда, вы же понимаете. Это его работа, а у меня – моя. Вы можете отправить меня в Шотландию? Что вы здесь видите, полковник?
– Я вижу замок. Вижу ров.
– Вы же слышали про птичий грипп, – продолжала она. – Болезням и раньше случалось перескакивать границы видов. – Она перелистала изображения старой крепости в окружении воды. – Вы видите крепость. А чего вы не видите? Будь это искусственный ров, через него был бы мост. Вы не видите подъемного моста.
– Никуда не уходите, – сказал полковник. – Я сам с ним поговорю.
Анна ждала и работала весь следующий день, пока полковник снова не постучал в дверь и не поманил ее туда, где их уже ждало транспортное средство, на заднем сиденье которого расположился Перри.
По главной улице городка они прошли как обыкновенные любители достопримечательностей. Автомобили, припаркованные у приземистых старинных домов, отполировала жесткая пыль пустыни. Траншей видно не было. Людей тоже. Анна была уверена, что они где-то прячутся, те, кто избрал это место своим последним приютом.
– Здесь на всех картинках есть метки, – сказал Гомес. – Так что мы неплохо представляем себе, где это. И, может быть, даже доберемся туда.
– Полковник, – начал Перри смущенно, – у доктора Сэмсон нет разрешения…
– Вы это серьезно? – возмутилась она.
– Бросьте, – отмахнулся Гомес. – Настали последние дни, вы что, не понимаете?
– Я хочу видеть источник, – сказала она. – Я хочу увидеть, где все началось.
– Зачем вам это? – мягко спросил Гомес. – Над чем именно вы сейчас работаете? Далеко продвинулись в изготовлении лекарства, док?
Помолчав, Анна ответила:
– Нельзя вылечить от того, чего не понимаешь.
– Можно, – настаивал Гомес. – В смысле, я понимаю, что вы хотите разобраться. Я знаю. Но лечить все равно можно.
– Это моя работа, полковник, – сказал Перри. – Хотя вы правы, дело срочное.
– Вы думаете, что все дело в земле? – спросил у Анны Гомес.
– Думаю, да, хотя бы отчасти.
Они вошли в закусочную и налили себе теплой содовой, которую нашли в неработающем холодильнике.
– Все равно вам никто больше не отдает приказов, – сказала Анна. – Так неужели вы не хотите посмотреть, чем все кончится?
– С вами я ничего обсуждать не буду, – заявил Перри. – Полковник, почему мы обсуждаем проблему при ней?
– Что мы знаем о том месте на фото? – продолжала она.
– Ничего, – ответил Гомес. – Его нет ни на одной из наших карт.
– Полковник, прошу вас… – снова вмешался Перри.
– А что говорят британцы? – спросила Анна.
– Никаких британцев больше нет, – ответил Гомес. – Англия исчезла, а до Шотландии никак не достучаться. По крайней мере, мне. У вас, кажется, есть прямая линия, Перри?
– При ней я ничего не скажу, – повторил Перри. – И вообще, что мы хотя бы обсуждаем?
– А разве мы что-то обсуждаем? Ник сказал Перри, что у Биргит был план…
– Полковник! Нам с вами надо поговорить об этом вдвоем, с глазу на глаз, – Перри поднялся. – А еще это надо обсудить с моим начальством.
Он вышел отлить, и Гомес с облегчением выдохнул, посмотрел на Анну, помешкал и протянул ей ключи от машины. Она поглядела на них с недоумением.
– Поезжайте, – сказал он. Она подняла на него глаза.
– Что? – переспросила она.
– Он прав. Нам с ним надо поговорить. С глазу на глаз.
– Полковник, я имею право…
– Господи, да идите вы уже! Он, может, прямо сейчас докладывает обо всем начальству. А я думаю так же, как вы, неужели не понятно?
Она выскочила на улицу, где уже дотлевал последний солнечный свет, но на смену ему не спешили огни фонарей. Город был тих: сколько она ни прислушивалась на пути к машине, слышен был лишь звук ее собственных шагов. Она тронулась с места, думая о серых шотландских холмах, о замке, которого нет ни на одной карте, о тайне, которая ждет за его рвом.
Часовые запаниковали, увидев ее в машине одну, без полковника, и долго держали ее под прицелом, бесполезно пытаясь выйти с ним на связь. Наконец часа через два-три горизонтальные столбы света от передних фар показались из-за поворота, и огромный серый «Лексус», вызванный Гомесом с охранного поста по каналу экстренной связи, остановился у ворот, и из него вышел сам Гомес, крупный и внушительный в своей форме, и тоже один.
– Что случилось? – спросила она. – Где он?
Полковник взглянул на нее так, что Анна тут же возненавидела себя за глупость.
– В том городе тоже есть канавы, – просто сказал он.
– А как же его начальство? – спросила она наконец. – Они приедут? Они что-нибудь знают?
– Не исключено, – ответил Гомес. – Поэтому нам с вами пора отсюда сматываться. – Сам он двигался необычайно быстро. В каждом его шаге, в каждом слове ощущалась энергия. – Я уже переговорил кое с кем здесь, на месте. Кое-кому напомнил о старых должках. Командная вертикаль в наши дни держится исключительно на приятельских отношениях.
– И что мы будем делать?
Он протянул ей лэптоп и какое-то досье.
– Это Перри. Вы же исследователь. Вот и исследуйте. Теперь в главной роли вы, док. Может, у вас получится остановить это.
– Что – это? – переспросила она, чувствуя, как в ней поднимается паника. – Я не понимаю, о чем вы…
Он сразу обмяк и даже улыбнулся.
– Господи, – сказал он. – Да какая теперь разница? Все вы понимаете, док. Мы просто составляем друг другу компанию. Лично меня ваша компания устраивает больше, чем его.
«Да ладно, – подумала она. – Просто ты еще на что-то надеешься, вот и все». Она была уверена, что не ошибается, хотя даже не представляла, в чем эта надежда может состоять.
Ник читал, лежа на кровати, когда полковник с Анной вошли к нему. Неужели его ров стал шире? Анне показалось, что да.
– Ты поел? – спросил Гомес. Ник потряс головой. – Ешь. Запихни в себя побольше калорий. Поедешь с нами. У нас осталась одна попытка, последняя. И не буду тебя обманывать – она дастся нам нелегко.
Анна просматривала заметки Перри, результаты его исследований, обрывки идей и предположений. Многое было ей, конечно, непонятно, но ее шокировало то, насколько прав оказался Гомес: в записях действительно то и дело возникало ее имя.
Он узнал ее группу крови, разыскал всю историю ее жизни, оценивал мотивы ее поступков и результаты ее исследований. Он дотошно фиксировал все случаи, когда она входила к Нику, не надев защитного костюма.
Чтобы превратить факты в оружие, Перри не хватило лишь одного: понимания, как их можно контролировать.
– Я не знаю, что с этим делать, – сказала она Гомесу.
– Что хотите, – был его ответ.
«Ты тоже уверен, что все дело во мне, – подумала она. – Что я – ходячий ответ на все ваши вопросы». Эта мысль была ей ненавистна.
По базе наверняка тут же поползли слухи, но полковник действовал быстро и со знанием дела, так что его уверенность вызвала в окружающих трепет и подавила мятеж. Беспорядки, подумалось Анне, начнутся потом, после их отъезда, когда до базы начнут доходить отрывочные приказания из Вашингтона, или где там теперь находится правительство.
На летном поле модифицированный военный «Гольфстрим» уже ждал Гомеса, Анну, Ника и еще нескольких добровольцев, один из которых, по фамилии Адамс, уже махал им из кабины пилота. Все видели, что Анна не надела костюма и что она не избегает контактов с Ником. И поняли это как намек: Барроуз и Кастилло единственные воспользовались средствами защиты, но и они не стали плотно застегивать свои костюмы.
Ник то и дело восклицал:
– Йес-с!
В таком приподнятом настроении Анна не видела его еще ни разу. Он даже перестал ненавидеть своих тюремщиков. Да и они, обсуждая свои планы, спрашивали теперь и его мнения.
В полете она смотрела через кромешную тьму на землю, лишь кое-где припорошенную крупной солью огней – это были новые поселения. Иногда был виден какой-нибудь одиночный огонек, окруженный глубокими траншеями черноты.
– Будем лететь до последней капли горючего, – сказал полковник. – Вы все знаете, что поставлено на карту. Так что держите его.
– Он тоже все знает, – ответила Анна.
Солдаты сидели, пристегнув ремни, в креслах по обе стороны большого, слабо освещенного грузового люка, опутанного какими-то проводами и веревками, обвешанного стальными зажимами. Все, как один, широко раскрыв глаза, смотрели на Ника, а тот стоял впереди и тоже смотрел перед собой не моргая.
– Да, – согласился Гомес. – Конечно знает. Но разве ему не все равно?
– Нет, – ответила Анна. – Теперь нет. Посмотрите на него сами.
Ник ходил по крышке люка – туда и обратно, туда и обратно. В эту поездку он отправился с воодушевлением, которого Анна никогда не наблюдала в нем раньше. Он и шагал теперь как человек, полный сил и энергии.
– Это все из-за той, по чьим следам мы идем, – сказала она.
Восемь часов подряд солнце пронзало своими лучами нутро подвесной камеры, пока самолет трясло над миром. Парень все бледнел. «Первая любовь», – подумала Анна с улыбкой.
– Держи, Ник, – сказала она вслух. Она скормила ему шоколадку, напоила кофе, дала таблеток, чтобы он не уснул, и все это под непрестанные уговоры, мольбы и приказы не останавливаться, продолжать ходить, несмотря на боль в одеревеневших ногах. Когда ему было нужно, его водили в туалет, но запираться там не позволяли.
Он попытался еще раз и снова побледнел.
– Господи! – воскликнул он. Его охватила паника.
Иногда он вдруг пускался бегом вокруг стоявшего тут же военного «Лендровера», и тогда она кричала ему, чтобы он не валял дурака и не переутомлялся понапрасну. Солдаты не сводили с него глаз. Он перешел сначала на шаг, потом пополз. На пятом часу полета он плакал от изнеможения, но двигаться не перестал, не рискнул остановиться ни на минуту, боясь, как бы не зазмеились вокруг его ног предательские трещины, как бы металл не заразился бестелесностью и в корпусе самолета не зазиял ров.
На седьмом часу он повалился на колени и упал ничком, вытянув вперед руки, клянясь, что ни за что больше не встанет. Анна закричала. Дело кончилось тем, что один из солдат, Хенкокс, достал пистолет.
– А ну, шевелись, ублюдок! – закричал он, наклонился и приставил оружие к макушке Ника. – Не то словишь пулю.
Ник пополз.
Когда в светлых шотландских сумерках они сели на заброшенном аэродроме, который заранее выбрали по картам, Ника вынесли из самолета и на руках отнесли по начавшей уже зарастать взлетной полосе к опустевшему зданию. Там он проспал целых одиннадцать часов, а его ров, словно изголодавшись за время его непрестанного движения, материализовался, став еще глубже и шире, чем раньше.
Их разбудил далекий рев военных самолетов и грохот взрывов. Связь с любыми властями отсутствовала.
– Даже если бы и был способ с ними связаться, мы все равно не знаем, кто теперь на чьей стороне, – сказал полковник.
Они открыли карты и с непривычным демократизмом, который всегда возникает во времена хаоса и упадка, принялись планировать свой дальнейший путь. Ник тоже. Он перескочил через свой ров и сел настолько близко к неподвижному центру боевой разведывательной машины, насколько они смогли его вычислить.
– Может быть, все и обойдется, – сказала Анна. – Радиус рва составляет примерно половину длины машины. Так что она займет как раз весь нуклеус, если мы будем держать его строго по центру. Но надо регулярно останавливаться. Иначе нам грозит потеря передних фар и заднего бампера…
– Черт, – проговорил Гомес. – Давайте уже рискнем.
За руль сел солдат по фамилии Шин, он вел стремительно, то и дело резко бросая большую машину в поворот, чтобы обогнуть брошенные трактора и другие автомобили – на дороге их встречалось по несколько штук на милю. В одной крошечной деревушке они пронеслись сквозь баррикаду-зигзаг, а перепуганные местные жители стреляли в них из дробовиков.
Каждые полчаса они делали остановки и выпускали Ника погулять или посидеть на траве, где вокруг него иногда начинала появляться траншея, а Шин тем временем проверял исправность БРМ. Машина казалась вполне надежной, но днем, когда пошел дождь, где-то в ее недрах вдруг натужно заскрипело железо, пол с тошнотворным звуком начал отделяться от бортов в задней части кузова, машина опрокинулась, закувыркалась и, боком проскользив посередине дороги, остановилась.
Все выползли из обломков. Ник кричал, у него была сломана рука. Барроуз сильно порезался осколками. Адамс был мертв – вертящаяся ось ударила его по голове.
– Мать твою перемать! – завопил Шин. Он набросился на Ника так, словно парень нарочно позволил траншее пересечь их путь. Но когда они сели под мокрые деревья и стали перевязывать свои раны, Анна увидела, как вокруг Шина начала бороздкой проваливаться грязь.
– Вот тебе и раз, – сказал тот, неприятно удивленный. – Я заразился.
Это сам Шин, точнее, его первый ров, разрезал машину надвое.
– Я в яме, сэр, – сказал он и засмеялся. Шин не двинулся с места, даже когда Гомес нацелил на него пистолет. Так они и оставили его, сидящим в траншее.
Вшестером они долго тащились пешком, изнемогая под весом снаряжения и полужесткой моторки, которую они обмяли, как могли. Сойдя с дороги, они устроили привал, а утром снова тронулись в путь и еще несколько часов двигались к побережью по местности, которая становилась все более и более каменистой.
– Горелым пахнет, – сказал вдруг Хенкокс.
Они одолели долгий тягучий подъем. За его вершиной земля снова пошла вниз, чем дальше, тем круче, пока не уперлась в плоскую долину, испещренную выходами кремнистой породы.
Анна смотрела прямо в ров, лишенный моста.
– Что они тут, черт возьми, натворили? – проговорила она.
Торчавший из воды земляной холм с большими валунами по краю, где на фото Биргит были отчетливо видны руины замка и его поверженный временем донжон, теперь венчала груда щебня.
Только в одном месте сохранился фрагмент каменной кладки, составлявшей когда-то стену, все остальное было буквально стерто в порошок.
– Похоже, его бомбили, – сказал Гомес.
Темная туча закрыла небо. Анна представляла себе, как бомбы сыпались с борта едва различимого в вышине самолета или вырывались из орудийных стволов корабля и разносили на куски лишенный защиты замок.
Гомес поставил Кастилло, Барроуза и Хенкокса на караул, и те, несмотря на разрушение всех старых связей, не отказались выполнить приказ. Полковник и Анна сели на весла. Ник баюкал руку.
На середине рва он вдруг спросил:
– Вы ничего не слышали? – Наклонился к воде, прислушался. – Вот, сейчас опять…
Анна приложила ухо ко дну лодки. Вслушалась в мокрые шлепки и шелест воды под днищем. Казалось, это некое порождение рва подталкивает лодку снизу, но не агрессивно, а в шутку, из любопытства.
– Знаете, что будет, если посадить инфицированного в лодку? – сказал Гомес. Он уже выволакивал на камни их плавсредство. – Только в маленькую, такую, чтобы уместилась внутри радиуса действия? Ничего. В воде траншеи не образуются.
– Нет, образуются, – возразила Анна. – Вода расступается на глубину и ширину обычной траншеи, точно так же, как земля. Только на ее место все время продолжает поступать другая вода, поэтому ничего не видно.
Вскарабкавшись на высокий берег, они оказались среди груд битого камня – сквозь обугленную землю кое-где уже пробивалась сорная трава.
– Здесь ничего нет, – сказал Ник. – Совсем ничего.
На месте стертых в порошок руин земля просела, образовав углубление, похожее на кратер остывшего вулкана. Анна смогла различить призраки стен, контуры стоявших здесь когда-то строений и входы в пещеры, засыпанные теперь землей, полные средневекового мусора и запаха взрывчатки.
– Не может быть, чтобы Биргит зашла так далеко и отказалась пересечь воду, – сказал Ник. Коснуться камня и что-то получить от него. Прервать карантин безмостного рва, вступить с ним в контакт.
Анна зачерпнула земли. Произвела замеры. Включила лэптоп и стала вводить данные. Полковник сидел, прислонившись спиной к узловатому корневищу, и смотрел на нее. Раз за разом повторяя процедуру ввода, Анна чувствовала, как учащенно бьется ее сердце: она не надеялась понять, но отчаянно желала, чтобы это произошло, особенно здесь, в том самом месте, где все началось. Она всей кожей чувствовала, что это и есть исток, как и то, что сама она была здесь чем-то вроде антигена. Чем-то она здесь определенно была.
Ник сидел на каменном выступе. Здесь, в эпицентре болезни, у стен зараженного замка, земля вокруг него истаивала еще быстрее, чем всегда.
– Это не болезнь, – произнес он вслух, точно подслушав мысли Анны. – Это вирусная адаптация.
Отрывисто затрещали выстрелы, раздался пронзительный крик. Анна распласталась по склону. Ник пригнулся. Полковник подполз к поклаже, выхватил оттуда свое оружие и стал вглядываться в дальний берег.
– Где они? – крикнул кто-то.
Анна тоже поглядела на тот берег и увидела троих солдат – они залегли в заросшей травой ложбинке, прикрытой каменным выступом. Барроуз как раз стрелял, приподнявшись над камнем. Хенкокс судорожно перезаряжал. Кастилло был неподвижен.
Прямо на них неуклюже бежала группа людей, мужчин и женщин, – они тоже стреляли и прятались. Одни были в хаки, другие – в гражданском. Укрываясь за стволами деревьев, они посылали оттуда пули из самого разнообразного оружия.
Люди выныривали из каких-то рытвин, бросались вперед и снова исчезали из виду.
– Они выходят из-под земли, – сказал полковник.
Анна ответила:
– Нет, они просто перепрыгивают соседские траншеи.
Тем временем нападающие притащили какой-то механизм, похожий на лежачий подъемный кран, и установили его за пригорком.
Двое мужчин в рваной военной форме подбежали туда, где залегли Барроуз и Хенкокс, на плечах они несли носилки, в них была женщина. Они опустили свой груз на землю прямо перед камнем, за которым укрылись солдаты. Женщина на носилках не пошевелилась. Барроуз продолжал возиться с ружьем.
Что-то как будто вдруг шмыгнуло в траву подле нее, и Анна даже моргнула от неожиданности – вокруг женщины на носилках и камня, возле которого ее опустили, зиял широкий, идеально круглый ров, полный черной воды.
Хенкокс, бросив винтовку, карабкался из него наружу. Барроуза, под которым как раз и провалилась земля, не было видно. Анна снова моргнула. Вода во рву забурлила. Невозможно было сказать, то ли это порыв ветра сморщил ее поверхность с плавающими на ней палками, то ли скрылся под водой человек с оружием в руках, увлекаемый на дно чем-то невидимым.
– Господи боже, – услышала она голос Гомеса.
Хенкокс сдавался, подняв руки, нападающие смыкались вокруг солдата, держа его под прицелом.
И вдруг Ник закричал:
– Биргит! Биргит!
Анна поглядела на него озадаченно и удивленно.
– Значит, она не села в тот самолет, – сказала она.
– Биргит! – продолжал кричать он. Его лицо выражало удивление и предельный восторг.
И тут Анна наконец услышала шепот – но не под землей, а в воздухе. Огромный каменный обломок легко вспорхнул вверх. Лежачий кран оказался требушетом, и он выстрелил. Снаряд врезался в основание замка, раскидав во все стороны обломки.
Земляная шрапнель окропила Анну. Гомес вскрикнул.
– Биргит! – Ник, выпрямившись во весь рост, размахивал здоровой рукой, как безумный. Еще один кусок скалы пролетел над ними и угодил прямо в полуразрушенную пещеру под крепостью.
Гомес застонал, его голова была в крови. Нападающие водрузили на осадный механизм деревянный бочонок и подожгли. Из бочонка повалил черный дым.
– Биргит, бога ради! – кричал Ник. Он прыгал на месте и вскрикивал от боли в сломанной руке. – Это же я! Я!
Требушет скрипел. Солдаты опустились перед женщиной в белом на колени и стали совещаться, показывая на прыгающего Ника.
Нападающие связали Хенкоксу руки и держали его на берегу. Бочонок они закатили в ров, где тот зашипел, выплюнул последнее круглое облако дыма и пошел ко дну.
Люди Биргит вынесли на берег деревянную гребную лодку, телохранители осторожно опустили ее туда вместе с носилками, сами сели на весла и начали грести. Анна пыталась помочь Гомесу. Он был еще жив, но его рана сильно кровоточила, и он бредил.
Людей на том берегу собралось уже около сотни, они стояли, молча следя за происходящим. В основном все сбились в кучу на исполосованной рвами земле, но были и те, кто стоял поодаль – по одному, парами или даже тройками, в окружении собственных рвов. Владельцы персональных рвов и безровные.
Биргит лежала в лодке с закрытыми глазами. Она не шевелилась.
Один из ее людей уже вытягивал лодку на берег, а другой держал под прицелом Анну и Ника, хотя те были без оружия и с поднятыми руками. Из головы Гомеса натекла лужица крови.
– О, боже мой, Биргит, – сказал Ник. – О нет…
Она была неподвижна, как восковая кукла.
Мужчины понесли тело Биргит к развалинам замка. Ник тихо плакал над ней.
– Мы хотели упокоить ее здесь, – сказал один из носильщиков. Он говорил без шотландского акцента. – Все шло хорошо. Мы никому, кажется, не мешали. Или мешали? Гады вы, зачем вы это сделали?
– Что – это? – воскликнул Ник. – Взорвали тут, что ли, все? Господи, да это не мы!
– Это правда, – подтвердила Анна. – Мы пришли сюда, чтобы разобраться.
– Тогда кто? Бомбардировщики? Она как раз была здесь вчера, когда они прилетели. Она часто тут бывала. Ходила общаться.
«С чем?» – чуть не вырвалось у Анны.
– Она уже возвращалась. Хотела рассказать нам, что делать дальше, как продолжать. Как распространить под землей слово, если мы сможем. Она знала, что ей… – Он умолк.
– Что ей недолго осталось, – подхватил его товарищ. – Рана была серьезная. Мы принесли ее сюда хоронить.
Солнце уже садилось, когда они положили тело Биргит на самую высокую точку горы из щебня. Ник сидел рядом с ней и что-то шептал, солдаты не возражали.
– Кем он, провал его возьми, себя воображает? – тихо спросил один из них.
– Он ее парень, – сказала Анна. – Был раньше.
– И поэтому он думает, что ему сейчас хуже, чем нам?
– Вряд ли он вообще сейчас о чем-нибудь думает, – ответила она. – Что вы собираетесь с нами делать?
Она положила ладонь на лоб Гомеса. По его лицу прошла судорога.
Они явно не знали.
– Мы подумаем, – ответил один. Их тени тянулись через весь берег, точно хотели достать до воды.
Когда погасли последние солнечные лучи, Ник отошел от тела Биргит к обломкам фундамента. Он наблюдал за тем, как ее последователи зажигают огни, готовясь к безмолвным похоронам.
Траншея окружила ее тело в один миг. Анна видела, как почва раздвинулась, и в ней образовался широкий круг с гладкими стенками. Его тоже заполнила черная вода. Анна нахмурилась: тело лежало куда выше ее уровня.
Она слышала, как тяжело, но уже без стонов, дышит Гомес. И шагнула к Биргит и ее рву.
Побежала. Пронеслась мимо солдата, который удивленно вскинул голову, еще прибавила шагу, оттолкнулась от края рва, перескочила на ту сторону и, не удержав равновесия, упала на камни лицом к телу.
– Отойди от нее! – Мужчины подняли винтовки.
– Нет, – крикнула Анна. – Я ничего ей не сделаю!
Она долго молча стояла над Биргит, а та лежала на импровизированном каменном катафалке, и ее белое платье как будто сияло в окружавшей ее сырости и черноте.
Смеркалось, и Анна, опустившись на колени, поднесла ухо к воде с внутренней стороны рва. И тут же почувствовала, как зашевелилась земля под ее коленями. Между ней и телом Биргит поднялись облачка пыли, и почва, сдавленно вздохнув, опустилась там, где под ней просела глина. Линия протянулась в серую пустоту сумерек.
Ник отвернулся и стал смотреть в темноту.
– Эй, – окликнула его Анна.
Она наблюдала процесс самосотворения нового рва – он шел быстрее, чем обычно, но все же не так стремительно, как возник посмертный ров Биргит. Земля, камни, корни растений – все растворялось у нее на глазах.
Это был Ник. Он молчал и не двигался, а его ров подползал ко рву Биргит. Когда они встретились, вода из одной траншеи стала переливаться в другую.
Анна знала о своем иммунитете. Она много работала с инфицированными, но сама оказалась в крепости в первый раз. Конечно, если этот крохотный, опоясанный водой пятачок земли можно назвать крепостью, подумала она, хотя, с другой стороны, если их становится два, то это уже кое-что.
Она села между траншеями, скрестив ноги. «Это не мое», – думала она.
Но что-то поднялось у нее внутри, стало трудно дышать, сердце забилось чаще. «Тогда чье же?» – подумала она.
Ник, живой, смотрел в темноту, а Биргит, мертвая, покрылась новой тенью, когда рвы Объекта Зеро и Объекта Номер Один сомкнулись и слились в диаграмму Венна, обведенную землей и водой. В их пересечении, на островке в форме глаза, сидела Анна.
Без луны, при свете редких звезд, она не видела ничего, кроме расплывчатых очертаний. Пошел дождь, а она все сидела, как будто внутри цепи, бесконечной цепи, звенья которой сомкнулись и наложились друг на друга, очерченные водой.
И в их общей зоне, неуязвимая и отъединенная, ждала она.
