«Значит, у Счастливчика есть сын?»

Алмазная отрицательно покачала головой.

Может, и есть. Она точно не знает. И «тетки» не говорят.

Самым известным в роду Ири был и остается третий. Он оказался первым долгожителем, о котором узнали многие. Это раньше все уходило в войну, как в пропасть, даже информация.

«Но если Счастливчику сто семьдесят, значит, он на пределе? – спросил я. – Никто из Ири не жил дольше, ты сама так сказала. А искупавшийся в озере Джорджей Пагмо на целых пять поколений освобождает своих прямых потомков от всяких тягот, ты это тоже сама сказала. На целых пять поколений. На пять. Значит, у Счастливчика непременно должен быть сын».

Алмазная неопределенно пожала плечами.

Я дотянулся до ее руки, и, кажется, мы одновременно вспомнили Южное взгорье.

Не так давно это было. Всего пять лет назад. Тяжелые ливневые дожди прошли над Южным взгорьем. Мы с Алмазной случайно оказались единственными сотрудниками Отдела этики в том районе, который выбрал для отдыха пенсер Ури Юст. Мы довольно быстро спустились в трехсотметровый колодец, но Ури Юст застрял гораздо ниже – на семисотметровом уровне. Один из разработчиков игр, вот все, что я тогда знал о Юсте. Он занимался тонкими технологиями и, кажется, первый приблизил игру к реальной жизни, или жизнь к игре, не важно. Пенсеры Ури Юста боготворили. Я сам пришел в Отдел этики не без влияния его работ. И мне повезло: я с первого дня попал в руки инструктору-наставнице Алмазной.

Вот с ней мне и пришлось помогать Юсту.

Этот пенсер чрезвычайно увлекался спелеологией.

На этот раз он спустился под землю один, сильно рискуя, конечно, но тут без риска никак. Позже Ури Юст объяснял свои действия поиском привлекательности для будущих игр. В любой игре пенсеры рискуют именно своей жизнью, ну так сделайте игру по-настоящему привлекательной. Пенсеры имеют право требовать. Для Ури Юста это был настоящий вызов. Он спустился в подземный колодец по проложенной давным-давно (значит, не очень надежной) трассе, там, под землей, его и прихватил потоп. Вода хлынула с поверхности столь мощно, что пенсера буквально за полчаса намертво блокировало в нижнем сифоне. Первый час он просто прижимался головой к холодному каменному выступу, надеясь на то, что не задохнется в таком большом пузыре воздуха. Потом он уже сознательно настроился на долгое ожидание. Опытный разработчик игр, он понимал, что к случившейся незадаче следует отнестись как к игре. Прижимался к массивной скальной кровле и внимательно прислушивался к громовым отзвукам подземных водопадов, обрушивающихся в каменный колодец.

Фонарь Ури Юст потерял, но скоро и во тьме ему стало казаться, что вода слегка фосфоресцирует. Он решил, что это эффект переохлаждения, и терпел. Сколько именно? Он не знал. Время во мгле меняет свои свойства. Когда, наконец, грохот потоков утих и уровень воды упал, он выбрался из сифона. На невидимой влажной стене колодца (единственный путь наверх) он нащупал обрывки сорванной потоком титановой лестницы, значит, подняться наверх самостоятельно не мог.

Конечно, Ури Юст знал, что спасатели придут.

Он активно убеждал себя в том, что всего лишь участвует в одной из тех многих игр, что с такой тщательностью разрабатываются для пенсеров (и им самим, кстати). Правда, «тетки» молчали. На такой глубине под землей единая система теряет силу. Но, может, это такая новая игра без «теток», убеждал себя Ури Юст. Он знал, что так не бывает, не должно быть, но старался не заострять на этом внимание.

Постепенно подземные шумы совсем стихли.

Плотная тьма. Мертвая тишина. Иногда из неимоверной тьмы колодца (откуда-то сверху) доносились заглушенные страстные стоны. Но усталый замерзший пенсер уже не верил ни в громовые раскаты, ни в страстные стоны, так же как не верил в светящихся белесых медуз, проплывающих перед ним в непроницаемой вечной тьме, как в бездонной океанской толще.

Мы с Алмазной вышли к подземному колодцу еще во время ливня.

Спуститься на следующий (нижний) уровень мы не смогли. Это было невозможно.

Ревущие водопады вкручивались в мертвую горловину колодца, лебедка спелеологов уцелела, но титановую лесенку сорвало. Правда, обрывки лестницы указывали на то, что Ури Юст где-то там, внизу. Мало было шансов на то, что он выживет, но приходилось ждать. Мы улеглись в низкой палатке Ури Юста на его спальном мешке, Алмазная шепнула: «Спи…»

Я ответил: «Сплю…»

Но я врал. Я обнимал ее.

Ее руки были везде, и мои руки были везде.

Мы не находились в каком-то конкретном времени, цифры ничего не означали. Алмазная просто шептала: «Спи…» и я отвечал: «Сплю…»

Мы уже уловили ритм.

«Спи…»

«Сплю…»

«Спи…»

«Сплю…»

В черной тьме Алмазная вся горела.

И я сразу же отвечал на каждое ее движение.

Ури Юста мы нашли на самом дне колодца.

Пенсер сидел на камне во тьме, впрочем, теперь не полной.

Лазурный как небо, он никак не мог поверить, что мы все же пришли.

Он не верил свету фонарей и ровному лазурному сиянию, которым был охвачен. Местные гидрогеологи, воспользовавшись ливнем, слили сверху в подземный колодец специальный раствор, чтобы установить систему прихотливых пещерных стоков.

Пенсера интересовало другое.

«Кто живет вон в тех домиках?»

Чтобы понять Ури Юста, мы выключили фонари.

«Вон там, – еще раз указал он. – Это ведь там окна светятся?»

Мы смотрели во все глаза, но ничего не видели. Подземная тьма была плотной и абсолютной, как время. «А эти цветные ткани на стенах. Кто их развесил?» Пенсер ясно видел во тьме какие-то цветные полотнища и не верил нам. Алмазная сжала мне руку. Я ответил. Пять лет назад на дне темного подземного колодца я точно знал, что она будет со мной всегда.

Первой поднималась Алмазная.

Я страховал пенсера Ури Юста снизу.

Алмазная торопилась добраться до страховочного троса, оборванного на глубине примерно ста пятидесяти метров. Это оказалось вовсе не легким делом. Ури Юст провел под землей почти сутки, он здорово потерял в весе. Измученный, он казался мне немощным стариком, но кто в таких условиях не покажется старым? К тому же он оказался цепким, как паук.

Тьма и тяжелое дыхание.

Ни цветных полотнищ, ни светлячков.

Ни фосфоресцирующих домиков, ни звезд в небе, ни самого неба – ничего в колодце над нами не было.

Возможно, вдруг вспомнил я, друг сердешный Тарвоган тоже кого-то ждет под землей, видит цветные полотнища и освещенные окна. Интересно, спускалась когда-нибудь в подземные колодцы пенсер Ида Калинина? Голосок у нее поистине ангельский, вот почему я не верил в ее миссию. С таким ангельским голоском никто ее не отпустит даже оттуда.

«Зачем Счастливчик идет в пустыню?»

Алмазная покачала головой: «Спроси его сам».

«Конечно, я спрошу. Но не понимаю. Ему сто семьдесят. Ну, пускай почти сто семьдесят. Пенс на излете. Эти Ири, они все жили так долго, ты сама говорила. Значит, жизненные резервы Счастливчика на исходе?»

Алмазная молча кивнула.

«Почему же он не ушел раньше?»

«Не так легко найти нужных спутников».

«И ты решила разыскать меня?»

«Я знала, ты согласишься».

«Разве я согласился?»

«А разве нет?»

Снежный поток рассыпается.

Над ним встают высокие ледяные радуги.

Неприступная вершина ведет низкую басовую ноту.

Я смотрел на Алмазную и неистово хотел ее, как тогда в пещере.

Опять нависает над нами каменный свод. Разве мы этого боимся? Что изменилось? «Я ушла сама». Почему? Как этот темный каменный свод накрыл нас? Раскачай его, Алмазная. Нам опять ничто не мешает. Мне тридцать пять, а Счастливчику все сто семьдесят. Бибай. С меня будто груз свалился.

«Ты вернешься», – негромко произнесла Алмазная.

«А Счастливчик? Он тоже вернется?»

«А ты еще не понял?»

«Что я должен понять?»

Алмазная взглянула на меня почти с ненавистью.

«Ты вернешься. Именно ты. Неужели тебе непонятно?»

Она смотрела на меня, как Хубилган когда-то смотрел на проводника-идиота.

Караван будет идти. «Ты вернешься». Будут звенеть бубенцы, рвать сердце, пыль забьет горло. «Именно ты». Перепончатокрылые закроют рыжее злое солнце. Куда идет караван? Не спрашивай меня, Лунин. Разве обязательно должна быть цель? Ты в большой игре. Биомасса вытесняет биомассу, так задумано изначально. У природы нет никаких проблем. Проблемы возникают у биомассы, когда она осмеливается и начинает мыслить. Время. Климатические удары. Пыль и плесень, опавшие листья. Все сметает с дороги время. И когда мы движемся в одном направлении, все равно идем не к одной цели.

Вслух я сказал: «Ты останешься со мной».

А она вслух ответила: «Вы еще не вернулись».

Что ж, меня это устраивало. На Южном взгорье было так же.

Бивак в пещере над колодцем был разбит не нами, палатку и спальный мешок оставил на подземном выступе пенсер Ури Юст. У нас не было связи, но мы вовремя увидели обрывки лестницы и поняли, что он отсиживается в колодце. Никто заранее не может знать точно, чем закончится игра. «Спи…» Алмазная вся пылала. «Сплю…» Скалы раскачивались от наших стонов. Если бы пенсер Ури Юст мог слышать там, внизу, он понял бы, кем заселены подземные жилища.

Я перехватил взгляд Алмазной.

Она смотрела в сторону игровой площадки.

Негромкие голоса и пение гологоловых сирен сливались теперь в бесконечно протяженную мелодию, как тогда – в подземном колодце. Бух зуйл. Там все раскачивалось от наших стонов. Каменные стены и каменная кровля. Сайхан байна. Там ревел, выпуская воздух, сифон, ужасно вздрагивали скальные основания.

«Что?» – тревожно спросила Алмазная.

«Разве можно уйти к человеку с такой тяжелой челюстью?»

«Сайн орой. О чем ты? Что ты говоришь?» – изумилась Алмазная.

Конечно, я ответил. Зачем мне скрывать? Этот доисторический проконсул…

Алмазная изумилась еще больше, и меня снова кольнула боль. Ну, ладно, не к проконсулу, я ошибся. Проконсул, конечно, не имеет никакого отношения к Алмазной, но тогда кто? Я смотрел на пенсеров, столпившихся вокруг игровой площадки. Тууний унаж хаах. Пел Одиссей – крепкий, хромой. Седые дреды, фиолетовое тату на голом сильном плече. Цэвэр морон. Такой Одиссей годами бродит по свету, а Пенелопа ждет. И ты будешь ждать меня, Алмазная.

«Значит, с нами за столиком сидел не Счастливчик?»

«Боюсь, Счастливчик не захотел бы разговаривать с тобой».

Я не стал спрашивать, почему. С искусства все начинается, искусством все кончается. Конечно, Счастливчик знал обо мне, ему нужен был спутник. Никто не хотел идти с пенсером Счастливчиком в пустыню, уже отмеченную двенадцатью трупами. Нагчу, Цайдам, Анси, Юм-Бейсэ, Ургу, Кяхту. Я отсчитывал в обратном порядке. Так альпинисты проверяют себя на большой высоте. В кислородной маске мыслишь дефектно, поэтому приходится следить за собой. На высоте семи тысяч метров начинай считать про себя – от сотни до нуля, не пропускай ни одной цифры. Обычно уже после девяносто трех возникает смутное беспокойство, ты начинаешь сбиваться.

Через Синин, Алашань, Ургу, Кяхту…

Потом через Кяхту, Ургу, Алашань, Синин…

«Когда у Счастливчика день рождения?» – спросил я.

Алмазная опустила глаза: «Через три недели».

«Почему он так затянул с выходом?»

«Он не мог идти один, а тебя я искала долго».

Алмазная снова смотрела на меня холодно. Она не стала объяснять, почему искала меня долго, может, не хотела. Я вдруг стал ей неинтересен. Но потомков Николая Ири-старшего все равно должно было быть четверо, а с ним самим – пять.

Одного не хватало, а такое не заканчивается на полпути.

«Помнишь? – спросил я так же негромко, как она. – Мы не раз вытаскивали с тобой пенсов из пропастей, снимали с каменных стен. Там были дрожащие, плачущие, даже стонущие пенсы, они теряли последние силы, хватались за нас скрюченными старческими пальцами, но это был не страх, правда? Они просто ненавидели свою вдруг возвращающуюся немощь».

Никто не уходит так далеко, как тот, кто не знает, куда идет.

Время – цак, говорят монголы. Дорога – дзам. Зачем мне это?

Я чувствовал себя заблудившимся. Я вдруг перестал понимать «теток».

Никто еще не вышел в путь и верблюды ревут в загонах, а я уже заблудился.

К чему все это? Чем там всю жизнь занимался Счастливчик? Ну, да, шлифовкой истории девятнадцатого века. А его отец держал Дом будущего. И все такое прочее. История никогда не бывает идеальной, она просто история. И люди никогда не бывают идеальными, они просто люди. Пенсер, пенс, скалолаз, бухгалтер, спелеолог – какая разница? Весь мир – игра. Все пенсеры – актеры. Нежный увядающий цветник. У каждого свои входы и выходы. Не я это придумал. Это дошло до нас оттуда, из прошлого, из века грубой, пока что совсем неотшлифованной истории, из бездонной пропасти, из которой мы пытаемся хоть что-то добыть. Но там, до Климатического удара, все было совсем не так. Там пенсерами становились на седьмом десятке, да и то не все и не всегда. Многие попросту не доживали. Вдруг Счастливчик и на этот раз вернется из пустыни, но теперь – без меня. Через две недели ему исполнится его пресловутые сто семьдесят, и все равно у него больше шансов выжить. Я останусь в выжженных песках, а Счастливчик вернется. Род бывшего проводника Ири-старшего славен такими нелепыми свершениями. Меня бросило в жар. Получи пользу от жизни, пока не пришла смерть, а от здоровья – пока не заболел, а от молодости – пока не постарел, а от богатства – пока не постигла бедность, а от свободного времени – пока не занят делами.

Я чувствовал песок, горячо текущий по моим обезвоженным костям.

Но я вернусь и буду обнимать Алмазную. А Счастливчик? Ну какой смысл в игре, если ты изначально приговорен к проигрышу?

«У нас немногие играют на флейте».

Шигшээ руу очих. Переходим к финалу.

«Теперь на бал с царицей Египта, которая дает всему Риму…» – приятно донеслось со стороны игровой площадки. Это раньше, до Климатического удара, все у нас уходило на войну и оружие. А теперь мы парим в бездонном информационном Облаке, а некоторые еще выше. Некоторые строят уже совсем свое, уже совсем заоблачное искусство. Невидимая заслонка открывается и закрывается. «Тетки» стараются.

А Счастливчик живет, как ему хочется.

Он пенсер. Он упорный пенс. Он ничего не боится.

Если бы и хотел, до предсказанной ему поры он все равно не сгорит и не утонет.

Он опять переживет славу, переживет безвестность, искусство у него другое. Новые кости человеческие скроются под налетом текущих желтых песков, а Счастливчик возьмет и вернется. Ну да. Делай – не делая, не делая – делай.

Вроде бы о другом, а все равно близко.

И у Алмазной своя игра. И пенсера Ури Юста мы тащили из пропасти вовсе не потому, что нас подгоняли «тетки». Там просто времени было мало. Так мало, что наверху, в лесу Южного взгорья я даже не успел проститься с Алмазной. Они уходили с пенсером Ури Юстом в сторону полигона и почему-то ни разу не обернулись. Мне даже показалось… Нет, конечно, такого быть не могло… Но на какое-то мгновение, на какую-то ничтожную миллионную часть мгновения мне показалось, что это не пенсер тащится за нею, а это она уходит с ним.