Ири-второй тоже оставил сына.

И сын его тоже прожил сто семьдесят лет.

Кто может такое подтвердить? Конечно, Счастливчик.

Шлифуя историю, Счастливчик работал с многими реальными документами.

Из некоторых явствует, что Николай Ири-третий часто болел. Однажды он пролежал в больничной койке чуть ли не шестнадцать лет, но встал. Не мог не встать, времена были не такие, к тому же он был потомком человека, окунувшегося в озеро Джорджей Пагмо. Правда, некоторые думали, что Ири-третий обманывает (здоровье); тогда, сильно обиженный, он решил уехать в Азию – кровь звала. Но как раз в две тысячи двести десятом под Калькуттой произошел мощный взрыв двух крупнейших криогенных фабрик. Мгновенно образовавшийся ледник сполз в дельту запруженного Ганга, покрыв прибрежные болота пластами грязного льда. Это отпугнуло Ири-третьего от путешествий, он никогда не любил резких перемен. К тому же у него появилась женщина – веселая и говорливая, и они на долгое время осели в Летних садах за бывшим Полярным кругом. Появилось множество друзей, они навещали Ири-третьего даже ночью. Сам Ири увлекся авиацией, даже учился в школе пилотов, но первый его вылет привел к чудовищным результатам: из-за крушения спортивного самолета сгорело полгорода. Причину аварии признали технической, но на всякий случай Ири-третий и его женщина перебрались в Реальные кварталы на большой реке Голын.

Там Ири-третий занялся теорией игр.

В те же годы рухнула старая пенсионная система.

Пенсеры не желали жить в городах, в которых стало тесно и шумно.

Содержание пенсеров забирало из бюджета огромные средства, к тому же они никогда не считались самой сдержанной и экономичной частью человечества. Под надежным присмотром «теток» Николай Ири-третий разработал кардинально новый подход к проблеме пенсеров. Зачем коптить небо, безвольно ожидая того, что все равно случится? Пробуй себя, рискуй, получай удовольствия. Вот, скажем, дальние путешествия. Ах, ты не справишься! Так все говорят, ты попробуй. Игра есть игра, а «тетки» надежно организованы. Боишься сорваться со скалы, попасть в водоворот, сгореть в лесном пожаре? А разве есть гарантия, что ты не заболеешь на сквозняке, не оступишься на пустой ровной дороге, не попадешь под удар молнии? Ах, тебе все это неинтересно. Ну, ну. Что именно неинтересно? Видеть дальние страны, нырять в бурный океан? Оставь. По твоим хилым мышцам и робким тату видно, что ты ослаб. Это ничего. «Тетки» напитают тебя энергией. А не хочешь путешествовать, займись историей или любительскими спектаклями. Но сам займись, по своей воле. Все расходы общество берет на себя, ты только не хромай так демонстративно.

Историей Ири-третьего тоже занимался Счастливчик.

Он докопался до всех. До Ири-старшего, лучшего проводника Хубилгана, истопника, не ставшего героем. До Ири-второго, пережившего эпоху огненных бурь и Климатического удара. До Ири-третьего, считавшего себя неудачником, но сумевшего разработать принципиально новый вид игр.

Хотя больше всех Счастливчик занимался Ири-старшим.

Не как истопником, конечно, и даже не как человеком, разговаривавшим со знаменитым советским маршалом Ворошиловым, а как опытным проводником – спутником Хубилгана. Кяхта, Урга, Юм-Бейсэ, Цайдам, Нагчу. Это же Ири-старший дошел с Хубилганом до далекого ледяного озера.

Алмазная не спускала с меня глаз. Мы были с нею в едином электрическом поле.

Вокруг нас все искрило. Шляпки, голые руки, плетеные башмачки, береты, сарафаны, тату. Нежное пение сирен и силовые линии, собирающие людей к игровой площадке. Подошел старик в белой панаме, спросил у Алмазной, не физики ли мы? Наверное, «тетка» попросила его отвалить, и он отвалил. Кто-то спросил Алмазную о скрытых архивных кодах, она улыбнулась и подсказала.

«Зачем они подходят к тебе? Разве «тетка» не объяснит?»

«Конечно, «тетка» все объяснит. Но «тетка» не улыбается».

Седой кудрявый пенсер издали помахал нам рукой. Голубиная душа. Я его не узнал. Еще кого-то интересовала живая вода, а кого-то устрицы из Калифорнии. Сидела неподалеку очень старая пара, сложив морщинистые руки на тяжелых тростях, почти прозрачная на просвет, совсем как те, к кому собиралась Ида Калинина за информацией оттуда.

Я слушал Алмазную.

А она говорила и говорила.

Помнишь путь Хубилгана? – говорила.

Не до той зеленой долины, в которой будто бы останавливается колесо жизни и смерти, и не до торжественного обиталища бога милосердия Чен-ре-зи. Нет, нет, Алмазная теперь смотрела прямо на меня, но видела, кажется, свое. Может, озеро Джорджей Пагмо. Ири-старший и Хубилган дошли до озера. Счастливчик нашел этому доказательства. Ах, озеро Джорджей Пагмо. Там безжизненные берега. Мы знаем это из неизвестных ранее дневников Хубилгана. Взгляд Алмазной омрачился. Лунин, взглянула она на меня, Ири-старший и Хубилган действительно дошли до озера Джорджей Пагмо. Оборванные, немытые, отощавшие, совсем как монголы, дивились на них встречные тибетцы. Усталые путешественники вышли на голый берег. Всю дорогу они мечтали о большой воде, но теперь не решались окунуться, так вода была холодна.

Я всей кожей чувствовал, как холодны были струи озера Джорджей Пагмо.

К этому времени проводник Хубилгана Николай Ири-старший был болен. Он задыхался. Смертный кашель душил его. Он чувствовал, что не преодолеет обратного пути, поэтому никто не стал его останавливать. Проводник (будущий истопник) разделся прямо на пронизывающем ветру и, содрогаясь от кашля, ступил в воду. Он дрожал. Он выглядел ужасно. Круги не побежали по воде, такой она оказалась ледяной и плотной. Все ждали, что Ири упадет прямо в воду, но он, хрипя, кашляя, по-женски присел, разгребая струи руками.

«И не схватил простуду?»

Алмазная подняла голову и кивнула.

Он был уже простужен, Лунин, но купание пошло ему на пользу.

Теперь ты многое знаешь о бывшем проводнике, Лунин, сказала Алмазная.

Теперь ты многое знаешь о всех трех поколениях Ири. Их историю восстановил Счастливчик. А что касается бывшего проводника, то он не только не умер там, на озере Джорджей Пагмо, он вернулся в Россию здоровым и никогда больше не болел и прожил почти сто семьдесят лет. В те времена это казалось чудом, хорошо, что не все догадывались об истинном возрасте старого бурята. Иногда он рассказывал о негромкой музыке, которую слышал в ночи. Он вообще никогда больше не болел, Лунин, понимаешь? В ледяные струи озера Джорджей Пагмо Николай Ири-старший вошел, почти умирая, без какой-либо надежды на выздоровление, а вышел на берег другим человеком. Он перестал принимать рогатые вечерние облака за чешуйчатых китайских драконов. Он мог упасть со скалы и не получить значимых ушибов. Когда на перевале Юстус путь отряду Хубилгана преградили местные бандиты, проводник Ири выехал им навстречу и успел убить троих еще до того, как остальные разбежались. Впрочем, двоих удалось схватить. Их покормили и пинками выгнали из лагеря. Идите, сказали им. Идите и скажите всем, что скоро к вам придет Хубилган.

И вдруг до меня дошло.

Вдруг я почувствовал укол ревности.

«Я ушла сама». Так сказала мне Алмазная пять лет назад.

Ну да. «Я ушла сама». Но к кому? Почему не к Счастливчику, а? Звучало нелепо, но почему нет? Я ведь не знал Счастливчика, никогда не видел его. Как он выглядит? Сколько ему? Он наш ровесник?

«Ему сто семьдесят».

«Кому?» – не понял я.

Счастливчику, кому же еще, Лунин?

Столько сейчас именно Счастливчику.

О! Я сразу почувствовал облегчение. Молодые женщины к стосемидесятилетним пенсерам не уходят. В конце концов, даже пять лет назад Счастливчику было уже за сто шестьдесят.

«И все эти Ири жили так подолгу?»

«Без исключений», – кивнула Алмазная.

Я оживал. Я радовался. Она не могла уйти к Счастливчику.

«Значит, он представляет уже четвертое поколение, считая от проводника?»

Она опять кивнула. Она думала о Счастливчике. Я это остро чувствовал («тетка»).

«Иди к озеру прозрачному, рожденному в чистом уме бога, омойся в его ледяных водах. Все проходит, Лунин, все проходит. И струи озера Джорджей Пагмо, они как струи времени. Отпей, почерпнув воду в ладони, и ты на целых пять поколений освободишь своих потомков от всяких тягот». Какие нежные голоса у сирен, как они поют больно.

Придите, придите, поют они.

Жизнь коротка, зачем плакать?