Технологические нововведения, внедренные во время Войны Севера и Юга и усовершенствованные впоследствии, имели колоссальные последствия для функционирования, состава и стратегии военно-морских сил, а также не связанных с ними, на первый взгляд, вопросов колониальной экспансии. Военно-морские стратеги и в XX веке продолжали оглядываться на главных соперников эпохи паруса и за эталон брать действия и состав британского Королевского военно-морского флота. Война под паром требовала новых теоретических стандартов, тогда как практические знания черпались из морских операций, не отличавшихся долгосрочностью или размахом, не включавших британские ВМС, но имевших неожиданно далеко идущие последствия. Пожалуй, самой настойчиво внедряемой, патриотичной и долговечной из этих доктрин была разработка Альфреда Тайера Махана. Ветеран Войны Севера и Юга, рьяный сторонник американской экспансии, в 1886 году Махан стал сотрудником недавно учрежденного Военно-морского колледжа США и принялся формулировать принципы военно-морской стратегии на историческом материале. Четыре года спустя он издал сборник своих лекций под названием «Историческое влияние морской мощи». Махан доказывал, что хроника военно-морских операций служит источником универсально применимых уроков, которые «можно возвести в ранг общих принципов… несмотря на огромные перемены в области военно-морского вооружения… и внедрение пара как основной движущей силы».

Рассматривая морские сражения между европейскими державами в период со второй Англо-голландской войны до Войны за независимость, Махан расценивал морскую мощь как способность нанести удар по экономическому благополучию противника и утверждал, что флот необходим для защиты заокеанской торговли и колоний, а также чтобы с помощью блокады подрывать снабжение противника. «Экономику страны подрывает не захват отдельных судов или конвоев, сколько бы их ни было; вражеский флаг с моря можно выдворить или обратить в бегство только благодаря превосходству морской мощи, которая посредством господства над открытыми водами перекроет главные пути снабжения и вывоза от вражеских берегов». Несмотря на достаточную объективность и нейтральный слог «Исторического влияния морской мощи», Махан преследовал достаточно практические цели — модернизацию военно-морских сил США. В статье, выпущенной в том же году, он яростно критиковал инертность Штатов в создании флота, способного локализовать и извлечь выгоду из «неопределенной политической обстановки в Центральной Америке, на Гаити и многих тихоокеанских островах, особенно Гавайского архипелага». Первоочередной, по его мнению, задачей для Америки было открытие канала через Панамский перешеек (попытку предпринимал Фердинанд де Лессепс в 1880-х), а главное опасение состояло в том, что европейские державы, уже укрепившиеся на Карибах или вынашивающие подобные планы, построят крепости, «которые сделают их практически неодолимыми», в то время как «у нас в Мексиканском заливе нет даже зачатка военного порта, который мог бы послужить форпостом для операций». Не меньше он опасался, что королевство Гавайи приберут к рукам европейцы или японцы.

Прямой противоположностью взглядам Махана была концепция Молодой школы — теоретического направления, сформировавшегося во Франции и основной упор делавшего на guerre de course, или коммерческой войне. Если Махан пропагандировал силовое превосходство и образцом для подражания выбирал грозный Королевский флот, то Молодую школу принято считать «стратегией слабых». И хотя в этом эпитете есть доля правды, не стоит приравнивать его к стратегии робких. В изначальной формулировке Молодая школа предвидела глобальную войну против всех экономических и военных ресурсов страны — включая «превосходство морской мощи», — равно как и нарушение международных законов о нейтральных морских перевозках, контрабанде и гражданских лицах. Вдохновленные отчасти успехом крейсерской деятельности южан во время Войны Севера и Юга и потенциалом торпед и подводных лодок, адепты Молодой школы предпочитали обойтись без схваток между флотилиями крупных кораблей, то есть линейных 1-го ранга. По их рассуждениям, для прорыва блокад хватило бы большого количества миноносцев, которые поражали бы вражеские корабли и топили торговые суда, а вместо одного броненосца лучше на те же деньги выстроить несколько миноносцев и распределить между мелкими портами. Адепты Молодой школы были в меньшинстве даже во французских военно-морских силах и никогда не ратовали за полный отказ от крупных кораблей. Их они планировали применить против Италии, чей флот уступал французскому размерами и чью внешнюю торговлю подрывать, в силу ее скромности, не представлялось целесообразным, в отличие от британской. Исход трех не самых известных военно-морских конфликтов — Японо-китайской войны 1894–1895 годов, Испано-американской войны 1898 года и Русско-японской войны 1904–1905 годов — вроде бы подтверждал принципы Махана, пропагандировавшего крупные корабли как средство держать врага подальше не только «от наших портов, но и от наших берегов». Эти конфликты роднило несколько общих особенностей: они были короткими; в них впервые участвовали флотилии современных морских кораблей; победы были безоговорочными, и, самое главное для дальнейшей судьбы Молодой школы, они практически обошлись без крейсерских нападений на торговые суда. Несмотря на малый размах, они оказали гигантское влияние на эволюцию военно-морской стратегии и ход двух великих морских войн XX столетия.

Поражение Китая в Первой опиумной войне наглядно отразило общий упадок династии Цин, и с 1850 по 1873 год Китай пережил четыре частично совпавших во времени восстания, в самый разгар которых ему пришлось сражаться с британцами и французами во Второй опиумной войне (1856–1860) и идти на дальнейшие уступки западным державам. Одна из них состояла в учреждении должностей британского, французского и американского консулов Морской таможенной службы для сбора пошлин с иностранных торговцев. Эта служба, считавшаяся самым добросовестным отделением китайского правительства, с 1894 по 1907 год обеспечивала под руководством Роберта Харта четверть государственного дохода и способствовала бесчисленным усовершенствованиям навигации в договорных портах (число которых к первому десятилетию XX века перевалило за сорок) на главных реках. После подавления Тайпинского восстания в 1864 году китайцы взяли курс на «самоукрепление» — модернизацию промышленности и военной отрасли. В число реформ входило создание четырех региональных военно-морских флотов, главным из которых считался Бэйянский, в Вэйхае, на полуострове Шаньдун. Однако модернизация была спорадической, и даже самые перспективные меры портила коррупция, размах которой ставил в тупик иностранных очевидцев.

Взаимодействие Японии с западными державами складывалось более гладко. В 1869 году японцы основали военно-морскую академию и с помощью британцев и французов расширили свои судостроительные мощности. Начав продвигаться за моря, они на некоторое время оккупировали Тайвань, а в 1879 году официально присоединили острова Рюкю. Но гораздо важнее в историческом отношении оказался интерес японцев к Корее, где сталкивались тектонические плиты китайских, японских и русских амбиций. Корейское «царство-отшельник» с 1637 года было вассалом Китая, и его торговые отношения с Японией регулировались договором 1609 года. В 1875 году Япония вынудила корейское правительство подписать «неравный» Канхваский договор, дающий ей торговые привилегии и подчеркивающий суверенитет Кореи — неприкрытая попытка избавиться от китайского вмешательства. Тем не менее китайские советники убедили Корею подписать договоры с Соединенными Штатами и ведущими европейскими державами, отчасти в противовес японскому влиянию.

Вспыхнувшее в Корее в 1894 году крестьянское восстание послужило поводом для китайской и японской интервенции. Японские крейсеры потопили два китайских судна и захватили третье на рейде Инчхона, а неделю спустя Япония объявила Китаю войну. Китайский флот не продвинулся на востоке дальше устья Ялуцзяна, и тысячи японцев беспрепятственно высадились в Вонсане и Пусане. Семнадцатого сентября японская крейсерская эскадра одержала победу над китайской флотилией, которой мешало плохое командование, слабая подготовка моряков и непригодное вооружение. Через два месяца после сражения на Ялуцзяне японцы взяли незащищенные порты Далянь (тогда называвшийся Дайрэн) и Порт-Артур (Люйшунькоу), затем захватили Вэйхай, а с ним и линкор Бэйянского флота. По условиям Симоносекского договора к Японии перешел Тайвань (который оставался под ее властью до конца Второй мировой войны) и Ляодунский полуостров, тогда как европейцы, воспользовавшись неожиданным поражением Китая, выторговали себе дополнительные территориальные уступки.

Предпосылки Японо-китайской войны надо искать не только в китайско-японских отношениях, но и в японско-российских. Если западноевропейские державы после опиумных войн топтались на морских флангах Китая, Россия добилась более продолжительных, выгодных и дестабилизирующих результатов дипломатическими средствами. Потерпевшая поражение в Крымской войне, Россия не могла проводить модернизацию теми же темпами, что и ведущие европейские страны, однако с 1858 по 1864 год ей отошли по мирному договору 1,7 миллиона квадратных километров китайских земель — территория размером с Аляску (которую она продала Соединенным Штатам в 1867 году). Туда входила часть тихоокеанского побережья к северу от Корейского полуострова, где в 1871 году была основана российская военно-морская база под названием Владивосток. Между Россией и Японией назревал очевидный конфликт, и весной 1895 года российский министр, отвечавший за строительство Транссибирской магистрали, отметил, что «враждебные действия Японии [против Китая] направлены, главным образом, против нас», тогда как сразу после ратификации Симоносекского договора японский посланник в России заявил: «Россия действительно надеется в конечном итоге подчинить себе всю территорию от северо-восточной Маньчжурии до южного маньчжурского побережья». Стремясь заполучить тепловодный порт на Тихом океане (Владивосток на несколько месяцев в году сковывало льдом), Россия убедила Японию вернуть Китаю Ляодунский полуостров в обмен на дополнительные репарации. Три года спустя Россия взяла полуостров в аренду на двадцать пять лет и получила право продлить Транссибирскую магистраль до Даляня и Порт-Артура. Поскольку теперь угроза войны с Россией стала неизбежной, Япония поспешила вчетверо увеличить размер своего флота за счет китайских репараций. Царь ответил тем же, создав тихоокеанскую флотилию, на 30 процентов превосходящую размерами японскую.

Пытаясь выиграть время, японцы демонстрировали верность западным союзникам. Во время Боксерского восстания 1900–1901 годов они помогли снять осаду западного анклава в Тяньцзине, а в 1902 году заключили Англо-японский союзный договор, признававший «определенную степень политических, коммерческих и промышленных интересов [Японии] в Корее», а также наделявший Японию правом «озаботиться принятием соответствующих мер к сохранению этих интересов в случае враждебных действий со стороны любой другой державы или беспорядков в Китае или Корее». Россия, воспользовавшись Боксерским восстанием как предлогом, ввела в Маньчжурию стотысячную армию, а в 1903 году оккупировала корейский порт Йонгампо на реке Ялуцзян. Японцы инициировали переговоры, а когда те провалились, 8 февраля 1904 года адмирал Хэйхатиро Того с отрядом миноносцев напал на Порт-Артур — за два дня до официального объявления войны. Хотя из двадцати японских торпед цель поразили только три, русским так и не удалось переломить ход военных действий. Семь месяцев спустя японцы перехватили российскую флотилию, взявшую курс на Владивосток, и загнали обратно в Порт-Артур, где она и оставалась, пока в январе 1905 года порт не взяла японская армия.

За три месяца до этого на Дальний Восток пришла 2-я Тихоокеанская эскадра (бывший Балтийский флот) под командованием вице-адмирала Зиновия Петровича Рожественского. Это была разномастная флотилия из четырех новых и трех старых броненосцев, шести крейсеров, бронированного крейсера, четырех эсминцев и более десятка вспомогательных судов. Переход длиной восемнадцать тысяч миль осложнялся плохой разведкой, из-за которой эскадра обстреляла английские рыболовные траулеры, приняв их за японские миноносцы; необходимостью огибать мыс Доброй Надежды, чтобы избежать задержки британцами в Суэцком канале, и нежеланием европейских держав рисковать потерей нейтрального статуса, предлагая русским пополнение запасов угля. После семи месяцев перехода (включая тайные стоянки на французском Мадагаскаре и в Индокитае), 27 мая 1905 года Рожественский добрался до Цусимского пролива, где его перехватил флот адмирала Того из четырех броненосцев, восьми броненосных крейсеров, двадцати одного эсминца и сорока четырех миноносцев. Действуя в родных водах, более скоростные, лучше подготовленные и превосходящие противника боевым духом японцы потопили, захватили и интернировали тридцать четыре российских корабля, потери на которых составили пять тысяч убитыми, и взяли шесть тысяч пленных. Потери японцев в Цусимском сражении ограничились тремя миноносцами и сотней с небольшим убитых. По условиям Портсмутского мира, заключенного при посредничестве Соединенных Штатов, Россия и Япония вывели войска из Маньчжурии, но Япония, к которой перешло право на аренду Ляодунского полуострова, получила контроль над Кореей и официально присоединила ее в 1910 году. За это время Япония укрепила свой союз 1902 года с Британией и признала завоеванную в Испано-американской войне 1898 года власть Соединенных Штатов над Филиппинами.

В конце XIX века колониальная империя Испании переживала упадок. Беспорядки на Кубе и в других карибских колониях побудили американских политиков готовиться к возможной войне с Испанией на Карибах и Филиппинах. В январе 1898 года президент Уильям Маккинли, беспокоясь за интересы Америки, отправил в Гавану линкор «Мэн». Две недели спустя корабль был взорван — погибло 252 человека из команды. Капитан корабля предупреждал начальство, что «общественному мнению следует воздержаться от оценок до появления дальнейших сведений», однако следственная комиссия ВМС определила, что причиной взрыва была мина, хотя «данных, позволяющих возложить ответственность за уничтожение „Мэна“ на конкретное лицо или лица, получить не удалось». Испанские следователи пришли к выводу, что взрыв произошел на самом корабле, и эту версию поддержал глава Военно-морского бюро паровой техники США. Но эти мнения никого не интересовали. Конгресс, науськанный ура-патриотическими лозунгами беснующейся желтой прессы, пошел на поводу у общественного мнения и 25 апреля объявил войну. Америка блокировала Кубу, а в июле потопила четыре испанских крейсера и два миноносца, пытающиеся добраться до Сантьяго.

Хотя Куба представляла опасность непосредственную, Америка в своих стратегических соображениях с большей тревогой оглядывалась на Тихий океан. Махан предупреждал заместителя министра ВМФ Теодора Рузвельта, что «угроза гораздо вероятнее с той стороны, чем с Атлантики» — то есть не от Испании, а от Японии, чьи интересы в отношении Гавайев конкурировали с американскими. Через шесть дней после объявления войны Испании коммодор Джордж Дьюи привел четыре бронепалубных крейсера и две канонерки Азиатского флота, базировавшегося в Китае, в Манильский залив. Потрепанная испанская эскадра из деревянных канонерок и небольшого крейсера едва ли могла тягаться с модернизированной американской. Вооружение, впрочем, оставляло желать лучшего у обеих сторон — из почти шести тысяч снарядов, выпущенных кораблями Дьюи, цель поразили менее 3 процентов, — однако спустя два часа испанская флотилия была уничтожена. Дьюи блокировал Манилу, и в августе она сдалась. Испано-американская война обеспечила США господство на Тихом океане: помимо полученных от Испании Филиппин, Гуама и острова Уэйк Штаты присоединили королевство Гавайи. Однако приобретения заставили еще больше озаботиться способностью ВМФ вести войну на два океана. Двухмесячный переход броненосца «Орегон» из Сан-Франциско во Флориду через Магелланов пролив в очередной раз обозначил остроту проблемы и необходимость рытья канала через Центральную Америку, работы над которым начались в 1904 году.