В записях из генизы мы находим многочисленные свидетельства торгового сотрудничества между представителями различных конфессий, включая партнерства на основе исламского закона — кирады, или товарищества на вере. Заимствования у представителей других конфессий не были запрещены ни для евреев, ни для мусульман: в муссонных морях религиозные и другие институциональные границы между людьми различных конфессий были гораздо менее строгими, чем в Средиземноморье. Другой пример такого сотрудничества — карим, то есть конвой или группа из нескольких судовладельцев. К конвоям прибегали еврейские купцы, поскольку государство не обеспечивало им защиту от пиратства в Красном море. Слово предположительно происходит от тамильского карьям, что означает «предприятие». Первоначально карим состоял из судов нескольких знакомых между собой купцов, но к началу XIII века эта стратегия получила широкое распространение в торговле между Египтом, Аденом и Индией. Подобные союзы можно сравнить с Ганзой в Северной Европе, существовавшей приблизительно в то же время, хотя объединенные в каримы торговцы никогда не пользовались таким же влиянием и не располагали такой же автономией, как ганзейские купцы.

На Красном море главную опасность для купцов и паломников, направлявшихся в Джидду, Айзаб, Эль-Кусейр и другие египетские порты, представляли пираты. Вместо того чтобы расходовать государственные средства на защиту торговых перевозок по всему морю, Фатимиды наделили местных купцов полномочиями самим заботиться о своей безопасности. Мадмуну бен Хасан-Япету было позволено заключать соглашения с «повелителями морей и пустынь», дабы те гарантировали защиту для морских конвоев и пустынных караванов, и координировать деятельность карима. Такой на первый взгляд беспечный подход не вполне отражает интерес султана к Красному морю. Доходы от торговли были жизненно важны для казны, а кроме того, египетские правители обязаны были регулировать доступ к Красному морю, чтобы обезопасить маршруты паломничества в Мекку и Медину от нападений неверных, что и делали вполне успешно. Хотя враги и соперники со всего Средиземноморья представляли для Египта постоянную и значительную угрозу, особенно после начала Крестовых походов, до Красного моря они добрались только однажды. В 1183 году дерзкий и безжалостный крестоносец Рено де Шатильон привез свои корабли в разобранном виде к заливу Акабы и, собрав их на берегу Красного моря, спустил на воду. Возможно, на это его вдохновил пример библейского царя Иосафата. Рено успел ограбить и потопить около двадцати кораблей, пока его отряд не разгромило войско аль-Адиля, с которым он случайно столкнулся.

Флот Фатимидов сосредоточил свои усилия преимущественно в северной части Красного моря. В Аденском заливе и Аравийском море йеменские и прочие купцы были предоставлены сами себе. По той же причине им не приходилось опасаться нападений со стороны государства, хотя в сохранившихся в генизе документах упоминается атака на Аден под предводительством эмира Киша, которая была отражена судами, принадлежащими знаменитому купцу по имени Рамишт. Аден не получал развития как порт, пока им не заинтересовались эмиры династии Зурайидов, правившей в Йемене в 1083–1173 годах, и довольно быстро доходы от импорта стали важным источником пополнения их казны. Процветание Адена под властью Зурайидов во многом связано со значительными переменами, происшедшими в странах, прилегающих к Аравийскому морю. Поскольку Багдад под властью сельджуков постепенно приходил в упадок, торговля в Персидском заливе потихоньку замирала. Сираф и другие порты уступили свое былое влияние эмирату Киш, расположенному на острове в Ормузском проливе. Вениамин Тудельский писал, что Киш притягивал купцов из Индии, Месопотамии, Йемена и Персии, которые привозили туда «всевозможные шелка, пурпур, лен, хлопок, пеньку, обработанную шерсть, пшеницу, ячмень, просо, рожь, чечевицу разных сортов и прочие съестные припасы. Они торговали друг с другом, в то время как купцы из Индии привозили туда множество пряностей. Островитяне действовали как посредники, таким образом зарабатывая себе средства к существованию».

Несмотря на мощные оборонительные сооружения и относительную удаленность от Персидского залива, Аден из-за своего богатства и отсутствия военно-морского флота стал привлекательной целью для эмира Киша, который в 1135 году потребовал себе долю от доходов порта. Когда ему отказали, он отправил экспедицию из пятнадцати судов и семисот человек. Для захвата порта этого оказалось мало, но в течение двух месяцев они перехватывали и грабили суда, которые пытались войти в Аден. «В этом противостоянии никто не мог взять верх, — говорится в одном из документов генизы. — Они не решались высадиться на сушу, а у жителей города не было кораблей, чтобы напасть на их суда». Тупиковая ситуация разрешилась, когда в Аден прибыли два корабля, принадлежащие Рамишту. «Как только корабли прибыли в порт и их укомплектовали большим количеством регулярных войск, суда противника отогнали от порта и рассеяли по морю».

Рамишт был отнюдь не заурядным торговцем, среди его щедрых пожертвований святыням Мекки числятся золотой фонтан, шелковое покрывало на Каабу, приют для суфийских паломников. Согласно неизвестному современнику, один из приказчиков, служащих у Рамишта, «сказал ему , что двадцатью годами ранее, когда он вернулся из Китая, стоимость его товаров составляла полмиллиона динаров. Если даже простой приказчик был так богат, то каковы же были богатства самого Рамишта! Этот Рамишт заменил серебряный фонтан в мечети, где хранится Кааба, на золотой и также накрыл Каабу покрывалом из китайской ткани, стоимость которого нельзя даже представить. Если говорить короче, я не знаю ни одного другого ныне живущего купца, кто сравнился бы с Рамиштом своим богатством и уважением».

Учитывая общее состояние торговли в Персидском заливе, богатство Рамишта представляется невероятным: согласно оценкам, покрывало Каабы стоило от четырех до восемнадцати тысяч динаров, в то время как семья среднего достатка могла жить в Каире на двадцать четыре динара в год. Но хотя Рамишт был удачливее большинства, он был не единственный счастливец. Вольноотпущенник правителя Адена, который умер в 1152 году, оставил после себя 650 тысяч местных динаров, 300 тысяч египетских динаров, 1700 фунтов серебряных украшений и великое множество духов, пряностей, оружия и прочих товаров. Сведений о том, каково было состояние самого правителя Адена, не сохранилось.

Несмотря на выгоду, которую получало государство от процветающей торговли, более поздние правители Египта, по-видимому, рассматривали преуспевших в торговле с Индией купцов скорее как угрозу для себя, чем как источник благосостояния. Мамлюки особенно спешили разделаться со всяким, кто, с их точки зрения, набирал излишний вес и влияние. В результате каримы в дальнейшем приобретали юридически более четко оформленный статус, чтобы защитить торговцев не столько от пиратов, сколько от прихотей правителей. Вероятно, наиболее жестоким из них был первый султан династии Расулидов, правившей в Йемене, про которого известно, что он вынуждал купцов продавать ему привезенный ими перец, а потом выкупать его обратно по двойной цене. Он дошел до того, что приказал назначить меру веса бохар эквивалентной 170 килограммам, когда он сам покупал у купцов, но когда купцы выкупали свой товар у него, она устанавливалась равной всего лишь ста килограммам. Однако не все правители, какими деспотичными бы они ни были, действовали в ущерб интересам торговли. Некоторые даже освобождали торговцев от части ввозных пошлин. Выгоды порта — а значит и султаната — от такой щедрости были очевидны. В XIV веке расулидский султанат «явил невиданную щедрость», удостоив морских торговцев из Адена множеством почестей и отменив многие налоги, в результате чего «они стали по всему свету восхвалять его мудрость и великодушие».

Индия сулила мусульманским торговцам куда более стабильные и благоприятные для них условия, чем земли их единоверцев. Принято считать, что между индуистами и мусульманами средневековой Индии царила вражда; тем не менее морские торговые предприятия часто были межрелигиозными. Сохранились и свидетельства хороших отношений между общинами, не связанных с коммерцией. Согласно надписи рубежа XI–XII веков, мусульманский купец спас властителя-индуиста, потерпевшего кораблекрушение рядом с Гоа. В знак признательности за этот благородный поступок его внук получил должность наместника и разрешение построить на Гоа мечеть, на поддержание которой шли взимаемые в порту пошлины. Другие надписи сообщают, что правители Конканского побережья регулярно совершали паломничества по морю к индуистским святыням, расположенным в преимущественно в мусульманском порту Сомнатх в Гуджарате. Более поздние хроники содержат сведения о правителе Гуджарата Джаясимхе Сиддхарадже из династии Чалукья, который в XII веке основал там мусульманские сообщества, и несколько сект утверждают, что обратили его в ислам.

Сомнатх был для индуистов не просто местом религиозного поклонения, но и важнейшим торговым портом муссонных морей. Согласно арабскому хронисту, жившему за век до Сиддхараджи, «причина, по которой Сомнатх стал так знаменит, заключается в том, что там есть удобная гавань для кораблей и он служит остановкой в пути для тех, кто путешествует между Софалою на побережье Восточной Африки и Китаем». В таком качестве он играл важную роль в экономике царства Чалукья; влиятельные купцы-джайны убедили Сиддхараджу и других правителей обходиться с их торговыми партнерами благосклонно. Как бы то ни было, индо-мусульманское сосуществование продолжилось, и точно так же, как индуистские правители Чолы строили храмы для буддистских торговцев из Юго-Восточной Азии, властители Гуджарата из династии Чалукья возводили мечети для мусульман. Двуязычная надпись на арабском и санскрите описывает мечеть, построенную Нуреддином Фирузом, судовладельцем из Ормуза. Фируз, который превозносится как «достопочтенный и многомудрый предводитель мореходов, человек исключительной добродетели, царь всех торговцев», построил с помощью влиятельных индусов мечеть. Запись также называет Фируза и индуистского правителя Гуджарата «добрыми друзьями».

XIII век может считаться водоразделом в истории распространения ислама в Южной и Юго-Восточной Азии. Расширение Монгольской империи на запад привело к окончательному падению Аббасидского халифата. В результате власть в Египте полностью перешла к Мамлюкскому султанату, что оживило интерес мусульман к Южной и Юго-Восточной Азии. В предшествующие века мусульманские купцы основали ряд анклавов различного размера в Индии, Восточной Африке, Китае и в материковой части Юго-Восточной Азии, но то были преимущественно купеческие сообщества, практически не обладавшие сколько-нибудь значительным политическим влиянием. Территориальная экспансия в Северную Индию привела к захвату Дели в 1025 году, но лишь два века спустя независимый Делийский султанат достиг вершины своего могущества и в 1225 году захватил Бенгалию, а потом, в 1297-м, Гуджарат. К этому времени на островной части Юго-Восточной Азии «ниже ветров», то есть ниже пояса тайфунов, стали возникать мусульманские государства, ведущие начало от горстки портовых городов — таких как Самудра-Пасай на северо-западе Суматры, который со временем стал главным поставщиком перца и в Китай, и на западные рынки. Неизвестно, откуда пришли сюда первые мусульманские правители — из Бенгалии, Гуджарата, Северной Индии или с Аравийского полуострова, но Самудра-Пасай и его конкуренты привлекали мусульман со всей Азии и Восточной Африки. Этот период описывается как «момент наибольшего накала», когда влияние ислама на политическую картину бассейна Индийского океана в целом перешло в совершенно новую стадию. Начиная с этого времени мусульманская религия уже легко распространялась по существующим путям торговли на восток. Для коренных народов богатство мусульманских торговцев представлялось чем-то необыкновенным, а их образ жизни достойным подражания. Для оптовых торговцев единство религии облегчало ведение дел и увеличивало доверие. Многие правители Юго-Восточной Азии приняли ислам, чтобы привлечь мусульманских торговцев в свои порты.

Своим процветанием султанат Самудра-Пасай был во многом обязан тесным связям с мусульманскими торговцами муссонных морей, а также тому, что его ближайшие соседи — Шривиджая, Ява и недавно возникшее государство Аюттхая в Таиланде — соперничали друг с другом. Конец соперничеству был положен, когда Парамешвара, связанный с царством Маджапахит на Яве, правящим домом Шривиджаи и высшей знатью Пасая, основал новый порт — Малакку. Стратегическое положение порта, расположенного на Малаккском полуострове, практически посередине Малаккского пролива, усиливалось еще и тем обстоятельством, что во времена Парамешвары или его ближайших преемников султанат Малакка принял ислам, а также типовые для мусульман правила ведения дел, которым его правители исправно следовали. Малакка даже больше, чем Шривиджая, зависела от овладения ремеслом международной торговли, поскольку сборы от нее, взимаемые по сложной системе таможенных пошлин, составляли основной доход султаната. Для западных товаров определялся размер пошлин, а товары, идущие с востока, были предметом сложного договора, согласно которому султан имел право покупать определенные товары по ценам значительно ниже рыночных. Султаны Малакки также получали прибыль от непосредственного участия в торговле, поскольку владели собственными судами и вкладывали свои средства в закупку товаров.

Торговая природа Малакки подтверждается существованием кампонгов, или этнических сообществ, включая мусульман из Гуджарата (самая влиятельная группа до появления португальцев в следующем веке), келингов с Коромандельского берега полуострова Индостан, а также торговцев из Фуцзяня, Лусона, Бенгалии и других мест, причем каждая группа была представлена своим собственным начальником порта. Малакка также стала источником существующего в Юго-Восточной Азии морского права, «Унданг-унданг лаут Мелака», собранного в Малаккском морском кодексе конца XV века. Это один из старейших всеобъемлющих сборников морских законов, основанный на мусульманском праве, который имеет больше сходства с некоторыми главами Родосского морского закона, чем с более непоследовательным «Трактатом об аренде судов». Этот свод законов также отличает внимание, которое в нем уделяется взаимоотношениям мужчин и женщин на борту судна, что указывает на высокий статус женщин в Юго-Восточной Азии и их активное участие в торговле и других областях общественной жизни даже после принятия ислама.