Глава 3
Сводки, которые Сергеев получил от Романова, подтверждали догадки Станислава и сложившееся в результате инструктажа перед поездкой мнение. Население, особенно проживавшее на границе зон влияния правительственных сил и вооруженной оппозиции, именуемой в международной терминологии «никарагуанские контрас», было частично запугано, частично просто выжидало, «чья возьмет». Наверняка было много таких, которым вообще все равно, какая в стране власть. Жили своим мирком, своей коммуной, кормились своим ремеслом или земледелием, и им было все равно, кто у них покупает их продукцию.
Оказывается, уже с 1980 года в оппозицию к сандинистам начинают переходить предпринимательские организации и умеренные партии, представители которых в 1980–1981 годах вышли из состава правительства и Государственного совета.
А вот это уже плохо, подумал Сергеев. Это просто недоверие. А ведь теперь в правительстве остались практически одни сандинисты, и со стороны этот факт выглядит именно как недемократический. Где многопартийность, где оппозиционные парламентские круги? Это на руку США.
И США не медлят. Они уже с 1984 года минируют территориальные воды Никарагуа, пытаясь преградить доступ в порты судам других стран. То, что в мае уже этого, 1985 года Вашингтон ввел эмбарго на все торгово-экономические связи США с Никарагуа, Сергеев знал. Знал он и о том, что многие эксперты видят возникшую реальную угрозу прямой вооруженной интервенции США и соседних государств в Никарагуа. Действительно, понимал Сергеев, руководство в Москве не паникует, а реально оценивает ситуацию как критическую. Нужно срочно ударить по рукам тем, кто вот-вот взорвет ситуацию в Никарагуа.
Участились нападения на муниципальные учреждения, на блокпосты правительственных войск, на подразделения национальной полиции. Имели место и нападения на сельскохозяйственные предприятия. Явная попытка запугать население, а заодно поднять бурю недовольства на международном уровне. Надо что-то решать, вводить международные полицейские силы, активизировать национальные выборы, на которых сандинисты… не победят. Уж об этом американцы позаботятся.
Досье на Уголино представляло собой несколько листов обычной писчей бумаги, скрепленных канцелярской скрепкой. Листы были заполнены текстом, напечатанным на машинке. Вместе с последним листом был скреплен конверт. Станислав открыл его и вытащил две черно-белые фотографии. На одной крупно – лицо Уголино. Волевое, с прямым большим носом и густыми, чуть вьющимися волосами. Взгляд насмешливый, даже самоуверенный. Фото сделано явно где-то в Никарагуа, возможно, здесь, в столице, на фоне какого-то учреждения. На обратной стороне надпись шариковой ручкой по-русски: «Лето 1983, Манагуа».
На второй фотографии Уголино был снят в полный рост в спортивных трусах и майке на стадионе. Здесь он моложе, чем на первой фотографии. Ему здесь чуть больше 20 лет. Да это же «Лужники»! Ну конечно, спортивный праздник или соревнования. На обратной стороне тоже пометка, но почему-то карандашом: «Май 1974, Москва, МАДИ».
А ведь мы с ним могли тогда встретиться. Станиславу показалось, что это был как раз тот день, те отборочные соревнования, на которых он познакомился с Наташей Цветковой. Нет, он лица Уголино не помнил. Вряд ли они сталкивались в тот день, да и в другой тоже. Он бы запомнил эти глаза, характерный насмешливый взгляд. А ведь они были совсем рядом тогда, и вот судьба сводит их снова. Нет, это точно тот самый день! Вон спина в свитере тренировочного костюма. Это преподаватель кафедры физкультуры Афанасьев. Он уже тогда был немолод, уже не выносил больших нагрузок, но как тренер, как методист не имел себе на кафедре равных. Добряк-дядька.
Как мы тогда были беззаботны! Наверное, потому что были молоды, подумал Сергеев, с улыбкой вглядываясь в старую фотографию.
…В этот солнечный майский день 1974 года жизнь на стадионе «Лужники» кипела с особым энтузиазмом. Музыка из мощных «колоколов» лилась над трибунами бравурными потоками. Это были привычные праздничные, патриотические песни, которые должны были поднимать дух спортсменов, будить их молодые силы. И хотя мероприятие было скорее дежурным, чем праздничным, организаторы вложили в него много энергии. Музыка, транспаранты, флаги и не менее десятка фотокорреспондентов спортивных столичных изданий.
На беговых дорожках наматывали круги длинноногие девицы, где-то с мегафоном суетились организаторы, пытаясь собрать в кучу группу, закончившую эстафету. Шумно и как-то деловито-весело, как это бывает всегда на стадионе во время спортивно-массовых мероприятий, в которых участвуют студенты. Мелькают нагрудные номера, красные спортивные трусы с белыми полосками по бокам, флажки судей, дающих отмашки, хлопают стартовые пистолеты.
Стас Сергеев после неудачного прыжка в длину массировал ногу на лавке и смотрел на ребят из своей студенческой группы, которые окружили первокурсниц. Шли отборочные соревнования на право участия вузов Москвы в предстоящей VI Спартакиаде народов СССР. Спартакиада должна была пройти по всей стране, на самых разных площадках. И каждый сегодняшний участник соревнований понимал, что он никогда не попадет в список претендентов. На спартакиаду поедут мастера и кандидаты в мастера, которые были в институте на особом счету. Собственно, их основной задачей было не учиться, а тренироваться и побеждать на таких вот грандиозных состязаниях, защищать честь своего вуза. Но праздник есть праздник, а молодость есть молодость.
– Эй, прыгуны! – Стас поднялся с лавки, когда подошла его очередь прыгать, и махнул рукой однокурсникам. – С кого сегодня обед в столовке?
Парни мгновенно обернулись к Сергееву. Вместе с ними с интересом посмотрели на высокого стройного третьекурсника и девушки. Сегодняшний спор на дальность прыжка подходил к своему закономерному финалу. Стас держал лидерство и не собирался его отдавать. В группе он был сильнейшим в прыжках и беге на длинные дистанции. И сейчас его особенно волновала победа в их споре, потому что вон та девушка с темно-каштановыми густыми волосами и тонкой талией смотрела на него. Ах, эти жгучие карие глаза. Стас еще раз проверил сустав, попрыгав на носках, и решил, что для одного прыжка вполне сойдет.
Они шли рядом по Лужнецкой набережной и оба старательно делали вид, что совсем не устали и совсем не хотят есть. Стас смотрел на профиль Наташи, на то, как она чуть щурит глаза, когда внимательно смотрит вдаль, и снова начинал думать о том, что этой девушке надо учиться в Институте кинематографии. Не в театральном, а именно на актрису кино.
– Наташ, а почему ты пошла в МГИМО? – спросил он, старательно нашаривая в кармане мелочь и пытаясь понять, хватит ли ее на то, чтобы угостить свою спутницу мороженым.
– А ты? – мгновенно ответила вопросом на вопрос девушка и с вызовом посмотрела Стасу в глаза.
– Нет, ты не подумай, что я имел в виду, что тебе не подходит этот вуз, – соврал он, – или что ты не сможешь стать дипломатом.
– Я еще не успела так подумать, – засмеялась девушка. – Ты так быстро просчитал варианты моей реакции. А я, кстати, собираюсь стать не дипломатом, а журналистом-международником.
– Ну, тоже интересно, – солидно кивнул Сергеев.
– Представляешь, – Наташа взмахнула рукой, как будто раздвигала границы времени и пространства, – пройдут годы, мы с тобой встречаемся где-нибудь в Южной Африке или Латинской Америке…
– То есть сейчас мы расстаемся? – усмехнулся Стас, старательно удерживая на лице беззаботную улыбку. – Или только после окончания?
– Слушай, – Наташа остановилась и со смехом посмотрела Сергееву в глаза. – С тобой страшно разговаривать. Ты любое гипотетическое или реально происходящее событие сразу рассматриваешь в перспективе его развития. А знаешь, чего ты не смог просчитать, будущее светило внешнеполитического ведомства?
– Чего?
– Того, что я сейчас потащу тебя есть мороженое, – засмеялась девушка, – потому что у нас с тобой в двух карманах сегодня вряд ли наберется мелочи на бутерброды или пирожки!
Стас вскинул брови, как это делают истинные английские аристократы, когда видят, что слуга принес к костюму для верховой езды не коричневые, а черные перчатки. Не опуская бровей и не снимая с лица налета легкого ироничного удивления, он двумя пальцами неторопливо вытянул из нагрудного кармана летней куртки трешку. Наташа, увидев купюру, сложила губы трубочкой и произнесла со стоном в голосе:
– Котлета… с макаронами.
Стас неопределенно дернул плечом. Какие вопросы, хоть с лимонадом! Родители всего две недели назад уехали на раскопки в Туркмению. Деньги, оставленные ему на три месяца для нормального питания и походов в кино и театр с друзьями, кончились два дня назад. Стас не удержался и купил, наконец, немецкий кассетный «Грюндик». У него не было выхода, потому что до конца лета такого магнитофона в Москве могло уже не появиться. Он четко рассчитал, на сколько ему хватит оставшихся денег. Но сейчас не хотелось думать о том, что это его последние три рубля. А жить до следующей стипендии еще две недели.
Информация из Москвы пришла на следующий день. Судя по тому, как Романов легко ориентировался в четырех листах текста с местами, датами и фамилиями, он успел изучить присланный ему документ основательно.
– Парень учился очень успешно, входил в студенческий совет факультета. Активно занимался спортом, – тут Родионов уловил, как Станислав хмыкнул и поднял на него глаза. – Ты чего? Не веришь в спортивное прошлое Уголино?
– Верю, Олег Иванович. Как раз по поводу его спортивного прошлого у меня и будут предложения. Так что там дальше?
– Дальше твой протеже был одним из организаторов фольклорных фестивалей «Звездные ночи» и «Костер дружбы». Это тебе отдельно список контактов, – Родионов перебросил через стол Станиславу лист бумаги. – Это те, с кем он был хорошо, а не шапочно знаком, с кем поддерживал постоянные отношения. Кстати, там есть ребята и из МГИМО.
– А была, по вашим данным, у него в Москве девушка? – просматривая список, спросил Сергеев.
– Серьезных отношений не было. Легкие увлечения, возможно, с кем-то доходило и до постели, но мы этого не знаем. Он не кичился дружбой с русскими девушками. Я даже думаю, что он был верен своей невесте, что ждала его здесь, в Манагуа. Кстати, после приезда он в том же году женился на ней. Анна Мария Эстебан – его жена. Ну, на чем ты его собрался вербовать, Станислав? Передашь привет от кого-то из старых московских знакомых? Я бы порекомендовал тебе напомнить ему дружбу… с Карлом Нойманном из ГДР.
– А чем примечательна их дружба?
– Дружбой, – улыбнулся Родионов. – Нормальной мужской дружбой, когда один за другого, не оглядываясь, впрягается в любой скандал. Там была история во время танцев в студенческом общежитии. Какой-то наглый парень из Гвинеи пригласил русскую девушку танцевать. Она отказала, он ее схватил за руку, она стала вырываться, негр ее ударил.
– И все на это смотрели? – удивился Сергеев.
– Не все смотрели. Просто все так быстро произошло. Первым подлетел русский студент и чуть не врезал негру по физиономии. Между прочим, его бы за такую выходку, невзирая на суть, отчислили в два счета. Но, к счастью, успел подскочить Нойманн. Он удержал нашего парня и впечатал негру. Тот упал. На подмогу кинулся еще кто-то из африканцев, но тут рядом с Нойманном появился плечом к плечу твой Уголино. Страсти сразу поутихли, потому что никарагуанец был хорошим спортсменом, это знали многие, а может, просто перетрусили против двоих выступать.
– Иностранных студентов не отчислили за драку?
– Нет, потому что это вопрос политический. Пожурили, конечно, надавили на братские чувства, которые они должны питать друг к другу, и замяли этот маленький мордобой.
– Знаете, Олег Иванович, у меня есть предложение поинтересней. Я тут посмотрел, что у Уголино в контактах больше половины – девушки. А с другой стороны, он примерный верный муж. Или таковым хочет казаться. Я смотрел его фотографию из того досье, что вы мне дали. Он снят в «Лужниках» на соревнованиях. Я был в тот день там, и Наташа Цветкова была там. Я с Уголино не пересекался, возможно, Наташа с ним была знакома или просто они могли запомнить друг друга по мимолетному разговору. Даже если они и не были знакомы, мы можем разыграть эту встречу много лет спустя. Позиция железная: Наташа сейчас замужем, я ее друг со студенческой скамьи, мы в одно время были в одном месте и… виделись там, общались. Он не сможет точно вспомнить, видел он нас там или нет. Это сработает, раз мы практически старые знакомые. А это уже доверительные отношения.
– Молодец! – одобрительно покачал головой Родионов. – А что, может получиться. Цветкова моя официальная подчиненная. Я подготовлю ей настоящую легенду для того, чтобы она могла столкнуться с Уголино прямо в стенах его управления. Но готовить ее морально придется тебе.
Дождаться Цветкову из поездки на восточное побережье в Бильви мне было в этот день не суждено. Сначала Наташа позвонила в посольство и сообщила, что представитель Государственного комитета по культуре отложил встречу, но предложил провести внеплановое мероприятие в детском санатории. Родионов, услышав это, поморщился, но разрешил. Все же с него никто не снимал обязанностей советника по развитию культурных контактов между СССР и Никарагуа, хотя эти обязанности и были его легендой, его прикрытием.
Потом выяснилось, что на перевале прошли сильные дожди и селевый поток нарушил автомобильное сообщение. За ночь экстренные службы обещали расчистить этот участок дороги, а это означало, что раньше утра Цветкова в посольство не вернется. Значит, и разговор с Наташей придется отложить на завтра, и «знакомство» с Уголино тоже откладывалось на неопределенное время.
Сергеев понимал, что быстрых успехов у него здесь не будет. Ситуация слишком напряженная, слишком настороженно относятся все стороны конфликта к иностранцам, слишком замкнулось в себе местное население. Нужно думать, думать и думать. И искать эти кончики, за которые, возможно, удастся вытащить хоть какую-то ниточку.
Но поспать в эту ночь Станиславу не удалось. В половине первого к нему без стука ввалился Борецкий.
– Стас, вставай! – выпалил он, но, увидев Сергеева за столом, махнул рукой. – А… ты и не ложился еще. ЧП! В провинции Матагальпа контрас сожгли деревню.
– Ты едешь? – Сергеев вскочил на ноги. – Я с тобой!
Посольская машина вынесла их в ночной город и помчалась на север. Борецкий, сидя с Сергеевым на заднем сиденье, курил в окно и рассказывал торопливо, то и дело бросая взгляд на часы:
– На закате, когда должны были возвращаться машины из города, деревню окружили головорезы. Они просто шли и поливали вдоль улицы из автоматов и по окнам, бросали на крыши факелы и фальшфейеры. Никто не успел толком организовать сопротивление. Да что там организовывать…
– Там наши были? – спросил осторожно Сергеев.
– В том-то и беда. Врачи из клиники. В том районе участились случаи пневмонии, были подозрения на туберкулез… Наши не хотели допустить эпидемии.
– Откуда информация?
– Из полиции. Патруль услышал стрельбу и взрывы… стемнело уже, было видно издалека. А потом к ним прибежал мальчишка с безумными глазами…
Из скудных сведений, которые поступили в советское посольство, было понятно, что на деревню Миррута, севернее Матагальпы, напал отряд бандитов. Классифицировать как контрас повстанцев иной политической окраски было рано. Но факт остается фактом: некто устроил резню с большим количеством жертв. Ехать было около сотни километров, времени на размышления более чем достаточно.
Дважды за те полтора часа, что машина советского посольства ехала в сторону Матагальпы, ее обгоняли полицейские и армейские машины. А через час стала слышна редкая стрельба. Или национальная гвардия с полицией настигли отряд контрас в горах и завязалась перестрелка, или кто-то стрелял просто для острастки.
Картина горящего селения выглядела угнетающе. Метались люди, пытаясь из ведер заливать полыхающие деревянные дома. Часть домов уже сгорела, оставив после себя только черные прямоугольники обгоревших фундаментов да груду дымящихся головешек. Солдаты помогали защитить от огня оставшиеся целые дома. Из серьезных строений здесь была только церковь из белого камня. Остальная часть домов, точнее хижин, выглядела как временные жилища. Каркас из столбов и брусьев, стены из рифленого старого железа. Или плетеный каркас из веток, обмазанных с двух сторон толстым слоем глины.
Борецкий бросился к офицеру полиции, который распоряжался на месте, стал совать ему под нос свое удостоверение личности и торопливо объяснять, что здесь до нападения находились два советских врача. И что их нужно искать. Офицер не стал отмахиваться, увидев дипломатические документы, нехотя выделил несколько солдат, которые побежали по домам расспрашивать о русских.
Возле церкви Сергеев увидел сгоревший микроавтобус. Это была единственная машина во всем поселке, не считая полицейского и военного автотранспорта. Станислав подошел к обгоревшему кузову и заглянул внутрь. Это была медицинская машина, даже дюралевые ручки носилок сохранились в задней части салона и сток капельницы у окна. Тел в машине не было, и это давало надежду.
– Там машина сгоревшая, – догнав Борецкого, сказал Станислав. – Я думаю, та, на которой приехали врачи из медицинского центра.
– Только бы живы были, – проворчал Борецкий, вытирая лоб и размазывая по лицу сажу. – Пусть хоть в заложники… Договоримся, вытащим. С того света вот не вытащишь. Как же все не вовремя!
– Смерть всегда не вовремя, – поддакнул Сергеев. – А здесь правда могло дойти до эпидемии?
– Могло. И, судя по нападению, контрас знали о проблемах района.
– Избитый ход, – подтвердил Сергеев. – Искусственное создание гуманитарной катастрофы и объявление действующего правительства неспособным к управлению страной. А потом еще нарисуется государственный долг. И вот уже дефолт. Вон, смотри! Люди копошатся у зарослей.
Пробираться по улице приходилось, перешагивая через разбросанный скарб. Тела убитых уже оттащили подальше от огня, они белели в прыгающем свете пожара возле пальмовой рощи. Тел было много. Сергеев навскидку насчитал несколько десятков. Потом, когда они вышли на другой конец деревни, он увидел еще столько же.
Среди полицейских и военных Сергеев заметил невысокую женщину в белой блузке с темными короткими волосами. Она энергично пыталась наладить помощь пострадавшим. Но потом Сергеев увидел возле нее молодого человека с кинокамерой на плече. Журналисты!
Станислав сразу понял: не надо на этих вездесущих репортеров сердиться. Сейчас они для него очень важны. Вопрос в том, насколько объективно они будут освещать эти события. Но с ними потом. Повернув голову в сторону Борецкого, Сергеев увидел, что от группы никарагуанцев отделился высокий мужчина в очках и замахал руками.
– Александр Владимирович, мы здесь! – услышал он русскую речь. – Мы целы, все в порядке. Только раненых много. Попросите военных, пусть подгонят сюда машины, нужно срочно вывозить особо тяжелых. И нужны перевязочные средства. У военных они есть, пусть поделятся.
Сергеев подбежал к группе людей и увидел, как на корточках возле раненых суетится женщина в белом рваном халате, с лицом, перепачканным кровью. Борецкий убежал к военным, а высокий врач вопросительно посмотрел на Станислава:
– Вы из посольства?
– Да, Станислав Васильевич Сергеев.
– Моя фамилия Голубев. Олег Михайлович. Мы с Сонечкой, – он кивнул назад, – помогаем здесь, в эпидемиологическом центре, уже год. А сегодня вот такая беда… Столько трупов, столько трупов! И еще больше раненых, обожженных.
– Олег, скорее! – пронзительно закричала женщина. Голубев кинулся на голос. Сергеев подбежал и сразу понял, что у одного из раненых произошла остановка сердца.
Потом он, сбросив рубашку, помогал пострадавшим забираться в военный грузовик. Затем они с кем-то из стариков собирали по поселку перепуганных детей и вместе с другими уговаривали их ехать в город. Потом они вместе фотографировали тела. Раздевали, чтобы были видны повреждения: пулевые и осколочные ранения. Сергеев пытался заговорить с местными, задать вопросы о контрас, о жизни здесь, на границе, но в ответ – только молчание, только глаза, отведенные в сторону. И это молчание говорило о многом, может, даже больше, чем откровенные жалобы.
– Скажите, – Сергеев коснулся локтя офицера полиции, устало усевшегося на подножку грузовика и вытиравшего платком фуражку изнутри. – Зачем они это сделали?
– Что? – офицер поднял глаза на советского дипломата. – А, это вы. Зачем, спрашиваете? А зачем вообще убийцы убивают людей? Вот жили тут люди, никому не мешали, пальцем никого не трогали. А эти… в голове все революцию держат и контрреволюцию, все бредят господством над народом.
Сергеев удивился. Сейчас офицер полиции в разговоре поставил рядом, фактически на одну доску и революционеров, и контрас. Любопытная философия!
Руки от сажи и чужой крови отмыть до конца не удалось, и Станислав держал рубашку на сгибе локтя. Ночь была душная, скорее всего, именно из-за близкого пожара, который стал уже утихать. Сергеев потел, ощущая, как струйки пота бегут по животу и спине, оставляя черные следы. Хороший вид у советского дипломата для разговора с представителем местной полиции.
– Мне всегда казалось, – задумчиво произнес Сергеев, – когда я читал о вашей революции, что вы хотите как раз избежать господства, что стремитесь к равенству и братству.
– Ну да, марксизм, – кивнул офицер и, встав, натянул на голову фуражку. – Мне, конечно, приятно, что вы читали о нашей стране и о нашей революции. Только, когда речь заходит о таких вот поселках, где живут люди, далекие от идеологических догм и желающие только жить и работать, работать и жить, все догмы рассеиваются как утренний туман в горах. Они – разменная монета в чужих играх, чужой борьбе за власть. За кем они пойдут? За теми, кто им пообещает светлое будущее, кто даст им налоговые льготы или бесплатную землю? Они жили и без всего этого. А вот когда их поставят перед выбором – жизнь или смерть, им не останется ничего.
Офицер повернулся и пошел по черной улице между сгоревших домов. Машину обошел солдат, встал около Сергеева, отряхивая колени. Потом тихо сказал:
– Вы не думайте, он человек сильный. Просто у него здесь, в Мирруте, жила мать.
Возле машины водитель Михаил поливал из канистры на руки Борецкому. Приняв из рук водителя полотенце, Александр отошел, уступая место коллеге. Сергеев стал тереть руки, шею и грудь мылом, чувствуя, что тело почти не мылится из-за грязи.
Мимо прошли те самые репортеры с кинокамерой. Женщина с короткой прической что-то тихо и торопливо говорила своему оператору. Плюнув на все, Сергеев наскоро вытерся полотенцем и стал натягивать рубашку. Репортеров он нагнал, когда они садились в маленький микроавтобус с большими яркими красными буквами «PRESS». А ниже черным шрифтом виднелась другая надпись «Найт-Риддер». Солидное издание, подумал Сергеев.
– Прошу прощения, – сказал он по-английски, подходя к журналистам. – Можно с вами поговорить? Я Станислав Сергеев из советского посольства.
Оператор нерешительно остановился, занеся ногу на подножку микроавтобуса, женщина повернулась и посмотрела на незнакомца чуть прищурившись, с явным недоверием в глазах.
– Что-то много этой ночью дипломатов на одну маленькую деревню, – язвительно заметила она.
– Здесь работали наши соотечественники, – спокойно сказал Сергеев, пытаясь застегнуть рубашку. – Мы беспокоились за их судьбу.
– Пожалуй, они единственные, кто занимался здесь действительно настоящим делом, – усмехнулась журналистка.
– А вы? – удивился Станислав. – Вы освещаете события для своего газетного треста, разве вы не делаете важное дело? Неужели правда о произошедшем здесь не важна для всех людей в мире?
– Вы могли бы не представляться, молодой человек, – снова усмехнулась женщина. – По вашим словам сразу можно догадаться, что вы из СССР.
– Чувствую в ваших словах сарказм.
– Неужели? – журналистка смерила Сергеева взглядом с ног до головы, потом сказала уже более миролюбиво: – Если хотите пообщаться, приезжайте завтра в отель «Вилла Ангело». Только не раньше девяти утра, я поздно встаю. А лучше вообще в одиннадцать. Вот моя визитка.
Станислав машинально взял в руки кусочек картона. Журналистка с оператором захлопнули за собой дверь, и микроавтобус тронулся, лавируя между обломками. Вернувшись к своей машине, Сергеев сел на сиденье и включил плафон освещения под потолком. «Дорес Батлер, журналист. Сан-Хосе, Калифорния».
Разомлев после душа, в чистом белье, Сергеев вытянулся на кровати поверх покрывала и мгновенно уснул. Через три часа он открыл глаза и сразу начал восстанавливать в памяти события этой ночи. Он ждал возвращения Цветковой из Бильви, которая застряла там, на восточном побережье. Потом сообщение о нападении на деревню Миррута. Наши врачи, американские репортеры. Так, Цветкова! Приехала Наташа или нет? Глаза слипаются, но времени на сон сейчас нет совсем. Кофе, горячий крепкий «Марагоджип».
Кофе Сергеев любил, и в любой стране, где ему приходилось работать, он всегда пытался попробовать исконный национальный кофе, со всеми присущими ему вкусовыми оттенками и ароматами. Об этом сорте Станислав мечтал давно. Когда только еще решался вопрос о его командировке в Никарагуа. Он знал, что в сорте «Марагоджип» пониженное содержание кофеина, что его аромат зависит от местности, где он вырос. Об этом Станислав читал. И вкус его представлял себе по описаниям: эту вяжущую горчинку, гармонично соединенную с букетом фруктовых и цветочных привкусов, с тонкими винными оттенками и легкой кислинкой.
Вскочив с кровати, Станислав проделал несколько энергичных движений, разгоняя сонную вялость, и побежал на кухню, шлепая ногами по прохладному полу. Заваривал он себе кофе сам, стараясь получить настоящий никарагуанский «Марагоджип» по всем правилам. И вот он, этот счастливый миг, когда можно сесть у окна и потягивать из чашечки густой настой с коньячной сладостью, невероятно крепкий и моментально бодрящий. Неудивительно, что в Латинской Америке сорт из Никарагуа называют «бархатом». Несмотря на крепость, он мягко обволакивает тебя изнутри своим вкусом и шоколадно-ореховым ароматом.
Бодрость приходила, но отогнать, как он ни пытался, видения прошлой ночи не удавалось. Трупы в кроваво-красном свете пожара, истерические крики женщин, надрывный плач детей, гарь, вонь, грязь. И свои руки в копоти и крови он тоже видел. И врача Соню, с перепачканным лицом, лихорадочно пытавшуюся заставить биться сердце раненого никарагуанца. И детей, которые рвались из рук и не хотели садиться в кузов грузовика, он тоже помнил.
Станислав откинулся на спинку кресла и, потягивая кофе, смотрел на голубое небо над горами. Дети. Всегда страдают дети. Большие дяди делят страну, власть, а страдают дети. Хотя нет, как раз детям отдают последнее, их закрывают собой. Последняя крошка и последняя капля им. Страдают больше всего матери, которые пытаются защитить свой дом, своих детей, отдать все, вплоть до своей жизни. Женщины, матери. Они всегда между молотом и наковальней.
Интересно, как эта Дорес из «Найт-Риддер» смотрела на события той ночи? Кому она сочувствовала? Уж больно смотрела на меня неприязнено, вспомнил Станислав, как на человека, который чуть ли не лично ответственен за все происходящее. А может, она и в самом деле считает, что виновником является СССР?
С этой дамочкой надо познакомиться поближе, окончательно решил Сергеев. Журналисты имеют нюх на всякие политические пакости. И у них, как правило, есть своя гражданская позиция. Правда, и среди журналистов встречаются беспринципные писаки, которые размахивают лозунгами, оплаченными их заказчиками. Хотя при чем здесь журналисты? Этим грешат и политики, и военные. Наемники – они из любой среды наемники. Ландскнехты! По женщинам и детям стрелять…
В дверь осторожно постучали, Станислав сразу понял, что это Наташа.
– Да-да! Войдите! – он подскочил в кресле и чуть не пролил кофе на тренировочные штаны.
– Можно к тебе, Стас? – Наташа просунула голову и смешно наморщила носик.
Вид у нее был заспанный, глаза припухли и чуть покраснели. А еще Сергеев обратил внимание, что и юбка, и белая блузка были на Наташе мятые. Наверняка спала в машине, пока ехала сюда из Бильви. Сейчас Наташа выглядела почти так же, как в студенческие годы. Веселая, просто немного усталая девчонка. Но вот она отдохнет, выспится и снова будет заражать всех своим задором и энтузиазмом. Хотя, если приглядеться, мелкие морщинки вокруг глаз все-таки выдавали ее возраст. И фигура немного отяжелела, нет уже былой стройности и гибкости.
Станислав смотрел на женщину с грустью. Правда, с грустью о прошлом. О солнечном, веселом, дружном. Может, это после прошлой ночи? После огня и крови?
– Ты что на меня так уставился? – удивленно спросила Наташа, оглянулась по сторонам и уселась в кресло, в котором Станислав только что сидел с кофе в руках. – А ты тут кофиями баловался, чаями уже не увлекаешься?
Опять она сказала это так же смешно, как в юности: «кофиями». Тогда, когда они дружили в студенческие годы, ему очень нравилась ее манера коверкать слова и произносить их по-своему. А вот кофе она никогда не любила. Всегда предпочитала чай.
– Наташа, я понимаю, что ты не спала эту ночь. У тебя был напряженный вчерашний день и ночь в машине. У тебя все болит. Но нам надо срочно поговорить. Тебя ведь прислал Родионов?
– Ясновидящий? – устало улыбнулась женщина. – Да, Олег Иванович сказал, что это очень срочно и важно. И связано с твоей работой здесь. Что я тебе могу помочь. Нет, не так. Он сказал, что я должна тебе помочь.
– Да. Это очень важно. Здесь, в Манагуа, есть один человек, который может нам пригодиться. Но для этого он должен стать своим. Стать таким, каким он был в те годы, когда учился в МАДИ. Нужно ему напомнить то время. Мы с тобой разыграем случайную встречу, во время которой узнаем его, напомним о Москве. Он должен поверить, что мы тогда же встречались. Мы должны подружиться с ним.
– Мы? – Наташа странно посмотрела на Станислава, откуда-то в ее взгляде вдруг появились оттенки неприязни, какого-то разочарования и даже чисто женской обиды.
– Конечно, мы, – подтвердил Станислав, пытаясь понять, что происходит с Наташей. – Мне с ним придется потом работать, поэтому без меня никак нельзя.
– Ну, спасибо, Стас, – поджала губы Цветкова. – Или мне еще и Родионова пойти поблагодарить за такое доверие? Мы что, будем обманывать человека, который верит советским дипломатам и нашей стране? Будем ему врать? Это вы называете словом «подружиться»? А вы не придумали, чтобы я легла к нему в постель?
Сергеев посмотрел Наташе в глаза, и до него, наконец, дошло, что вообразила себе женщина и в каком свете она представила то, что они должны сделать. Первым желанием было нахмуриться, накричать на Наташу, отчитать ее как следует. Но увидев ее серьезные обиженные глаза, ее поджатые губки, он вдруг вспомнил и другие ситуации во времена их студенческой юности, когда она вот так же поспешно делала выводы, дулась, а потом долго не хотела признавать своей ошибки. И все сводила к тому, что ей плохо объяснили, что ее не смогли убедить. Одним словом, «переводила стрелки» на другого.
Да ничего она не изменилась, понял Станислав. Все такая же девчонка, только постарше возрастом. На серьезной самостоятельной работе, но все такая же. И Сергеев разразился громким хохотом. Он хлопнул себя ладонями по коленям, откинулся на спинку стула. И все-таки опрокинул чашку и разлил недопитый кофе на столике возле кресла. И когда Наташа надулась еще больше, глядя на его неуместную реакцию, Станислав решил взять себя в руки. Он побежал в ванную комнату, принес оттуда тряпку и стал старательно собирать кофейную жижу со столика, все еще качая головой.
– Не перестаю тебе удивляться, Наташа, – сдерживая смех, заговорил Станислав. – Вот сколько тебя знаю, а все никак не привыкну. Узнает Родионов о том, как ты восприняла его поручение, он ведь кататься по полу от смеха, как я, не будет.
– А ты катался? – хмуро спросила Цветкова.
– В некотором смысле да, – вздохнул Станислав и принялся вытирать руки носовым платком. – Понимаешь, Наташа, ничего общего с тем, что ты подумала, в наших планах нет. Каких детективов ты начиталась, откуда у тебя в голове такие мысли? Ты знаешь, где я был сегодня ночью?
– Где? – серьезно спросила Цветкова, и Станислав понял: она все же повзрослела.
– В ста километрах отсюда отряд контрас спустился с гор и сжег деревню. Много погибших, Наташа, сожженные дома, женщины, дети. Мы с Борецким почти всю ночь там помогали. Там два наших врача работали, мы боялись, что они могли погибнуть, но все обошлось.
– Вот откуда этот запах. А я чувствую, гарью пахнет. Ты пропах весь… даже волосы.
– Наташа, это не единичный случай, это происходит постоянно. А знаешь, почему происходит? Потому что не все граждане этой страны готовы безоговорочно принять ту или иную сторону. А некоторые принципиально не хотят принимать ничьей стороны. Это основная причина того, что происходит в стране. В любой стране. Помнишь, как нам говорили на занятиях, помнишь старую поговорку, что каждый народ достоин того короля, которого имеет. Помнишь, как в Германии поднял голову нацизм? А все потому, что за ним пошел простой народ. Не все, были коммунисты, но их было мало, они выступили против.
– Я понимаю, Стас, – с мольбой в голосе ответила Цветкова. – Но обманывать даже из великих побуждений как-то… Ложь во благо? Так, кажется, это называется?
– Я тебя понимаю, Наташа, – тихо ответил Сергеев. – Подло обманывать друга, но человека, который сидит и ждет, кто победит в стране, чтобы начать возносить ему хвалы, надо подталкивать к решению и действиям любым способом. Это инъекция социальной активности, если хочешь. И потом, наш меленький невинный обман спасет очень много жизней. Мы ведь должны прекратить здесь войну, остановить, схватить за руку американские спецслужбы.
– Может, нам и не придется обманывать этого человека? – с надеждой спросила Наташа. – Может быть, он не такой уж и пассивный?
Без пятнадцати одиннадцать утра Сергеев вышел из такси возле парка Лагуна де Тускапа, надел темные солнцезащитные очки и почувствовал себя уверенно. Уверенно, но глупо – такую формулу он вывел для себя самого несколько лет назад. Есть вещи, вполне убедительные и очевидные для кого-то другого, для окружающих, но которые смущают тебя и мешают лично тебе в силу твоих собственных привычек или представлений. Темные очки – вещь вполне обычная и никого не удивляет в южной стране в солнечный день. Только вот Станислав Сергеев не любил прятать глаза, это мешало ему смотреть в глаза других людей, а в них он читал больше, чем в любом досье.
«Итак, – размышлял Сергеев, неторопливо идя по улице в сторону отеля. – Меня эта журналистка интересует как источник информации. Она американка, она может знать об участии администрации своего президента или спецслужб в поддержке контрас. Она работает здесь – это уже говорит о том, что ей это интересно. Заставить журналиста работать в неинтересной ему точке мира невозможно. Не таков этот народ, они без энтузиазма работать не могут». А энтузиазм Сергеев прошлой ночью в глазах американки видел.
Во-вторых, она выезжает на происшествия, даже в зону боевых действий. Пока мы ехали к Мирруте, там еще стреляли. Они с оператором должны были это слышать. Значит, не по необходимости приезжала она в деревню, а по потребности своей творческой, а то и человеческой.
Остается третий вопрос: на чьей она стороне? Нет, безусловно, она жалеет никарагуанцев, сострадает семьям, потерявшим этой ночью близких. Но вот кого она в этом склонна винить, в чем видит причину напастей никарагуанского народа?
Мужчина, который шел впереди Сергеева, привлек его внимание. Сначала дипломат не понял, что такого примечательного в этом невысоком никарагуанце. Но когда тот в третий раз остановился, чтобы завязать шнурок на ботинке, Сергеев понял, в чем дело. Этот человек проверял, не следят ли за ним. Нет, скорее даже, он просто оценивал ситуацию. Много ли прохожих, есть ли полиция?
А почему он в куртке, у него же лоб в испарине? Сергеев понял, почему незнакомец в такую жаркую погоду одет в легкую просторную куртку. Когда тот наклонился, на миг за ремнем его брюк на пояснице обозначился рельеф пистолета.
«Так, спокойно», – сказал Сергеев сам себе. Этот парень может быть просто полицейским, агентом уголовной полиции на задании. Может, он выслеживает кого-то или готовится к задержанию. Эта мысль не очень успокоила, учитывая, что сейчас Сергеев находился в стране, в которой фактически шла гражданская война.
А потом никарагуанец вдруг перепрыгнул через невысокий металлический заборчик, отделявший бульвар 5-й Авениды от проезжей части. Еще минута, и он свернул за угол к отелю. Сергеев прибавил шаг, сам не зная почему, и вот уже снова увидел спину в светлой куртке. Мужчина дошел до отеля «Вилла Ангело», замедлил шаг, слишком быстро осмотрелся по сторонам и вошел внутрь.
Сергеев прибавил шаг, снимая очки. Зачем этот человек вошел в отель? Причин у него могло быть множество, в том числе и самых безобидных. Может, он телохранитель состоятельного клиента. Черт, в этом отеле состоятельные клиенты не живут. Уровень отеля не тот. А если учесть, что в «Вилла Ангело» живут журналистка и оператор, снимающие в этой стране вещи, которые нежелательно видеть мировой демократической общественности, по мнению тех же американских спецслужб?
В отель Сергеев вошел уже быстрым шагом и сразу двинулся к стойке портье. Выбора у него не было, учитывая, что на улице он сейчас не видел ни одного полицейского.
– Слушаю вас, сэр, – блеснула дежурной белозубой улыбкой девушка за стойкой.
– В вашем отеле есть свой детектив, сеньора?
– Конечно, – ответила девушка все с той же улыбкой, но, видимо, оценив великолепный испанский Сергеева, назвала его на местный лад. – Сеньор, у вас что-то пропало из багажа?
– Я прошу вас срочно вызвать его сюда, – суровым голосом потребовал Сергеев, глядя по сторонам.
Наверх вела одна лестница, но коридоры от стойки уходили и вправо, и влево. Куда делся тип с пистолетом за ремнем? Не сейчас спрашивать об этом. Девушка нажала на кнопку под стойкой, наклонилась к переговорному устройству и попросила срочно подойти какого-то Карлоса.
Вытирая рот салфеткой, из коридора справа появился смуглый никарагуанец с копной курчавых волос и густыми черными усами. Он мгновенно пробежал взглядом по фигуре молодого человека у стойки и оценил его не как жулика или хулигана, а как человека, у которого проблемы криминального характера. В глазах Карлоса появилось ленивое сожаление. «А ведь ты тут скучаешь, – подумал Сергеев. – Что ж, сейчас тебе будет встряска».
– Вы детектив? – спросил Сергеев на всякий случай.
– Да, сеньор, чем могу быть полезен?
– Секунду, – Станислав поднял палец и повернулся к девушке: – Скажите, незадолго до меня сюда вошел человек с темными густыми волосами в светлой летней куртке. Очень потный. Куда он прошел?
– Он поднялся по лестнице наверх, – девушка перестала улыбаться и вопросительно посмотрела на детектива.
– Слушайте меня внимательно, Карлос, – Сергеев взял детектива за воротник рубашки и притянул его к себе. – Только что в отель вошел человек, который прячет за ремнем пистолет. Он специально для этого надел в такую погоду куртку. Рост – на голову ниже меня, возраст около сорока. Не исключаю, что он пришел совершить преступление. Есть подозрение, что объектом нападения выбрана американская журналистка Дорес Батлер. Вы меня понимаете?
– Да, сеньор, я сейчас схожу в свой офис и возьму оружие.
– Обязательно, Карлос. И поднимайтесь наверх. Я пока отправлюсь в номер журналистки, может быть, ей нужна моя помощь. А вы поспешите следом за мной. Если не найдем того человека, обыщите весь отель.
– Да, сеньор, я быстро вас догоню, – кивнул детектив и мгновенно исчез в коридоре.
Ну, кажется, этот Карлос соскучился по настоящему делу, облегченно подумал Сергеев. Узнав номер американки, он торопливо стал подниматься на третий этаж.
«Черт, куда тебя несет? – мысленно ворчал на себя Станислав. – Что за игры в героев? Журналистка важна в твоем деле, но не стоит из-за этого кидаться под пули».
Уговаривая сам себя, он поднялся на третий этаж. Двери по обе стороны коридора. Вот и номер журналистки. Оглянувшись по сторонам, Сергеев постучал в дверь.
– Входите, – послышался из-за двери женский голос.
Помедлив, Сергеев толкнул дверь, позволяя ей распахнуться полностью, но входить не стал. Он не видел женщины, возможно, она была в другой части номера.
– Мисс Батлер, – громко позвал Сергеев. – Можно войти?
– Да, черт побери, – журналистка вышла на середину комнаты, одетая в белый халат, с мокрыми волосами и феном в руках. – А-а, это вы – русский дипломат.
Судя по интонации, она не ожидала увидеть у себя Сергеева этим утром. А может, вообще не думала, что он придет. Его визит ее заинтересовал. Энергичная, очень эмоциональная женщина. Нет, она сейчас не на мушке бандита, она в номере одна, это видно по ее лицу. Уже хорошо. Если Карлос побегает по этажам и найдет неизвестного, то многое прояснится. Или все в полном порядке, или начнется стрельба. Еще бы знать, кто тут мишень.
– Да, это я. Моя фамилия Сергеев. Мне бы хотелось поговорить с вами, мисс Батлер.
– Если я не шокирую вас своим домашним видом, то можете проходить. Я сейчас высушу волосы, и мы с вами чего-нибудь выпьем. Вы что предпочитаете?
– Кофе. Если можно, лучше обойтись без алкоголя, а то я, как и вы, ночью почти не спал.
Журналистка усмехнулась и снова исчезла, видимо, электрическая розетка была где-то в изголовье ее кровати. Воспользовавшись тем, что остался один, Сергеев запер дверь изнутри на ключ, который положил в карман. Зашумел фен, это означало, что есть несколько минут, чтобы осмотреться в номере и подумать, как начать разговор.
Кровать у стены была не убрана. Смятая простыня, подушка выглядела так, как будто ее всю ночь страстно тискали. Наверное, американка спит беспокойно. На столике у окна – рекламные проспекты с картами, несколько блокнотов, в которых видны записи, сделанные размашистым почерком. На спинке стула висели белые женские трусики, это заставило Сергеева отвернуться. Американка, что с нее взять. Полное отсутствие комплексов и жизненная позиция: что естественно, то не безобразно.
Не думать о трусиках было легко, потому что где-то совсем рядом по коридорам ходил тот самый незнакомец с пистолетом за ремнем. Хорошо, если Карлос встретит его первым, хорошо, если у Карлоса хватит опыта приказать портье позвонить в полицию. Должно было хватить, наверняка сам бывший полицейский, иначе бы его сюда на работу детективом не взяли.
Фен перестал жужжать неожиданно, и Сергеев весь обратился в слух. Ни шагов, ни беготни по коридорам, ни возбужденных криков. Ладно, будем тянуть резину, тем более что нам все равно надо поговорить.
– А вы садитесь, Сергеев, – откуда-то из-за его спины сказала журналистка. – У меня в номере кофе нет, но я сейчас позвоню вниз, и нам принесут.
Станислав обернулся как раз в тот момент, когда журналистка взялась за телефонную трубку. Интересно, а знают в кафе о том, что в коридорах возле гостиничных номеров, возможно, небезопасно? А если Карлос не предупредил?
– Не беспокойтесь, – Сергеев сделал равнодушное лицо. – Давайте просто поговорим. Да и жарковато сегодня.
– Ну, ладно, – усмехнулась журналистка, опускаясь на другой стул. – Так зачем вы пришли? Вы, советский дипломат, ко мне – американской журналистке?
– Вы произнесли все это так, – улыбнулся Сергеев, – как будто наклеили ярлыки, почтовые марки. Этот груз пойдет в Лиссабон, а этот в Квебек! Я советский, вы американка. И что, гражданством каждого из нас все определяется? Вы полагаете, что наши страны полярно противоположны, как и их граждане.
В коридоре послышался какой-то шум. Сергеев стиснул подлокотник, но продолжал говорить ровным голосом, задавая риторические вопросы. Хуже всего сейчас было бы услышать выстрелы. И тогда придется бросаться на эту ничего не понимающую женщину, валить ее на пол, закрывать собой. А ведь не поймет сначала! Сергееву стало смешно, когда он представил себе, что Батлер воспримет все как попытку изнасилования, прежде чем разберет, что в коридоре и правда стреляют.
Громкие голоса и топот ног теперь уже привлекли внимание и журналистки. Она повернула голову, прислушиваясь, потом встала со стула и двинулась к двери.
– Я полагаю, что вам не стоит открывать и тем более выходить, – сказал Сергеев, следя взглядом за женщиной.
Журналистка удивленно подняла брови, потом посмотрела на дверь и сразу поняла, что в замке нет ключа. Буря эмоций, красочных подозрений и опасений тут же промелькнуло на ее лице. В дверь начали стучать кулаком с такой силой, что журналистка отскочила в сторону, не зная, то ли прятаться в ванной, то ли прыгать в окно. Раздался голос Карлоса, к которому потом присоединился еще один.
– Мисс Батлер! С вами все в порядке? Откройте. Это детектив отеля Карлос Задоро. Здесь полиция.
– Какого черта? – непонимающе закрутила головой американка. – Что здесь происходит?
– Мисс Батлер, это полиция, – послышался второй голос. – Вы можете открыть дверь? Мы должны убедиться, что с вами все в порядке.
Сергеев поднялся и двинулся к двери, вынимая из кармана ключ. Отперев, он пропустил в номер детектива и двух полицейских в форме. Журналистка продолжала хлопать глазами, слушая мужчин.
– Спасибо, сеньор Сергеев, – Карлос схватил руку дипломата и энергично затряс ее. – Это действительно был бандит. Его задержали. Теперь все хорошо. От имени администрации отеля я приношу вам благодарность. Все обошлось без стрельбы и без жертв.
– Так что ему было нужно в отеле? – поинтересовался Сергеев.
– Мы разберемся с этим, – заверил один из полицейских, закончив осматривать номер. – Просим прощения за беспокойство.
Когда все ушли, журналистка пристально посмотрела в глаза Сергееву. Теперь в ее взгляде было больше интереса к этому человеку.
– Так зачем вы пришли? – спросила она снова. – Чтобы спасти меня от пули бандита? Но мне что-то не верится, что по Манагуа бегают разбойники, размахивающие оружием и ищущие, кого бы ограбить.
– Я тоже в это не верю. Первое, что я смог предположить, когда понял, что у никарагуанца под курткой пистолет, что он собрался шантажировать вас, угрожать, а может, и убить. Я предупредил администрацию отеля, а сам поспешил в номер, чтобы помочь вам, если придется.
– Хорошо, давайте побеседуем, но только не сейчас. У меня еще много дел в городе сегодня, а утро уже закончилось. Давайте встретимся завтра. Можем здесь, в кафе этого отеля. Скажем, в четыре часа. Вас устроит? Только вы сначала позвоните в отель. Может быть, я еще не вернусь к этому времени.
