Глава 4
ЛЕДИ И НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА
Получасом позже я, умывшаяся — к моему удивлению в прицепном вагончике наличествовал водопровод и даже ванна имелась, мраморная, на золоченых львиных лапах поставленная, — сидела за столом.
По правую мою руку устроился Тихон, который ради внеурочного чаепития соизволил отереть копоть и надеть свежую рубаху. Как свежую… относительно предыдущей, скомканной и отправленной им в ящик с грязным бельем, вполне себе свежую. Но вот на рукавах ее виднелись жирные пятна. Воротничок торчал как щенячьи уши, а пара пуговиц исчезла. Притом рубаха была клетчатой, из какой-то плотной и по виду теплой ткани.
— Прошу извинить мой внешний вид, прекрасная лайра. — Тихон спешно закатал рукава. — Но, увы, к моему величайшему прискорбию, за последние триста миль мы не встретили ни одной швейной мастерской.
И не только ее.
Прачечные, судя по всему, им тоже не попадались. Взять хотя бы скатерть. Льняная. Белоснежная. С тонкой вышивкой. И пятнами от чая, вишневого компота и соусов… пятна застирывались, но, похоже, не слишком старательно.
Многоуважаемый Гренморт лишь вздохнул.
Вздох его был тяжким.
Душераздирающим.
А в его исполнении…
Если Тихон был эльфом, вернее — альвином, то Гренморт причислял себя к подгорному народу. Невысокий, на полголовы ниже меня, он отличался непропорционально развитой фигурой: широкие плечи, длинные руки и в то же время короткие, хоть и крепкие ноги.
Ноги, затянутые в шелковые чулки.
Белые.
К чулкам прилагались туфли с длинными загнутыми носами и пряжками-бабочками, пышные штаны из золотой парчи, из прорезей которых выглядывал лиловый шелк.
Подвязки с пышными бантами.
Рубашка с круглым кружевным воротником — я такие только в учебниках истории видела. И камзол из атласа винного цвета.
Убийственная красота.
Пышную бороду Гренморт заплетал в тонкие косички, каждую из которых украшал крохотный парчовый бантик. В темной гриве волос виднелись и бусины, и перышки. И при всем этом он умудрялся смотреться весьма гармонично.
— Не будет ли с моей стороны дерзостью уточнить, чья нынче очередь стирать? — поинтересовался Тихон, почесывая ухо.
— Так… Ричарда? Вчера я был. Позавчера ты. Сегодня Ричард… и стирает… — Грен взял паузу, добавляя трагизма. — И готовит.
И вновь вздохнул.
Так обреченно… похоже, упомянутый Ричард, который за столом отсутствовал, был не слишком умел в готовке.
— Если хотите… — Я скромно потупилась.
Нет, не сказать чтобы я стремилась произвести впечатление кулинарными талантами — судя по стопкам кривоватых бутербродов из черствого хлеба и несколько заветрившегося сыра, это будет несложно, — скорее уж видела возможность.
Эта самая возможность просто-таки нагло лезла в глаза.
В жилом вагоне, где разместились и небольшая гостиная, и столь поразившая меня ванна о львиных лапах, и крохотная, едва повернуться, кухня с холодильной установкой — вот уж еще одно чудо, — царил беспорядок. Мягко говоря, беспорядок.
Я бы сказала, форменный бардак.
Грязная посуда.
Грязная одежда.
И ковер, некогда, подозреваю, весьма милый и недешевый, тоже не отличался чистотой.
Клубы пыли в углах и толстый слой ее же на очаровательной этажерке. Вместо статуэток, которые бы с этажеркой гармонировали, на полочках валялись ключи, отвертки и розовые бантики…
Чай пах сеном. Возможно, им и был, поскольку вкус соответствовал запаху. Над бутербродами печально кружила муха, не решаясь, впрочем, покуситься на них.
— Возможно, — я сделала глубокий вдох, — это будет нагло с моей стороны, но…
…эти двое по первому впечатлению неплохие ребята.
Подобрали.
Чаем напоили. Накормили в меру возможностей… и вообще везут вот. Только ехать мне совершенно некуда. И не факт, что в городке, куда мы прибудем к завтрашнему утру, меня встретят столь же ласково. Нет уж, знакомое зло лучше незнакомого.
А с бардаком я управлюсь.
Имеется опыт.
— …вы не хотели бы нанять домоправительницу? — завершила я фразу и скромно потупилась, надеясь, что поймут они верно. В конце концов, в ближайшем окружении не было никого, кто бы претендовал на сие чудесное место.
— А… — Альвин дернул ухом, для разнообразия левым.
И котелок снял.
— Готовлю я неплохо. Стирать умею. Иглу в руках тоже держать доводилось. — Я старалась говорить спокойно. — Естественно, никаких иных…
…это слово я подчеркнула, и подгорец очаровательно зарделся.
— …услуг я не оказываю.
Альвин дернул правым ухом.
И уставился на подгорца.
Подгорец — на потолок.
Посмотрела и я. Потолок был низким, что, впрочем, неудивительно. Удивительно вообще, как в эту колымагу столько всего влезло, изнутри она выглядела куда больше, чем снаружи.
— Ричард будет недоволен, — произнес Гренморт со вздохом и покосился в сторону ширмы. Надо полагать, за ней и находился тот самый Ричард, поборник бардака и любитель черствого хлеба.
— Будет, — согласился Тихон.
— Он и так постоянно недоволен. На паршивого не угодишь: то жарко, то не парко, то баня студена. А мы скоро язву заработаем… и вообще… не токмо пузище смышляет о пище, и тощий живот без еды не живет.
Изрекши сию мудрость, Грен вытащил из бороды бантик и предложил:
— Пять серебряных в месяц?
— Десять, — сказала я. — И полное содержание.
— Идет!
Позже, вспоминая этот момент, я бесконечно удивлялась своему запредельному везению.
Избежать смерти.
Очутиться на Элайне. И встретить не разбойников, которые здесь водились, хотя и не в большом числе, не умертвие — их было чуть больше, нежели разбойников, не хищника, нежить или жить с недобрыми намерениями, но именно тех людей, которым я была нужна.
И которые были нужны мне.
Шутка Богов?
Судьба?
Тогда я меньше всего об этом думала, но лишь радовалась, что обрела какие-никакие кров и защиту.
Ричарда разбудил запах.
И это был отнюдь не привычный запах старого кладбища, в котором мешались ароматы сырой земли, камня и лишайника, эти камни покрывающего. И не запах очередного провинциального городка. И даже не таверны, где запахи съестного перекрываются смрадом навоза и переполненных нужников. Нет, это был запах дома.
Воскресного дня и матушкиного жаркого, которое она готовила с тертым имбирем, кардамоном и горошинами черного перца.
Ее же пирогов, сытных и пышных.
Пироги зачинались с утра, и к обеду, когда все семейство выбиралось из кроватей — в воскресенье даже отец позволял себе отдыхать до полудня, они уже выбирались из печи на старый кухонный стол, где и остывали, прикрытые чистым полотенцем.
Запах свежего чая.
И горьковатый аромат отцовской трубки.
Ричард вдохнул его и окончательно проснулся, впрочем, без особого удовольствия. Все-таки подобные сны снились нечасто. Обычно он видел кладбища и неупокоенных.
Профессиональная деформация — дело такое.
И теперь Ричард лежал, упрямо щурясь, в слабой надежде, что сон вернется. Но вскоре осознал, что не спит, однако удивительные запахи не исчезли. Изменились несколько.
Табак?
Грен опять трубку затеял.
Уселся в кресле, ногу за ногу закинул, глаза прикрыл, мурлычет под нос подгорную народную, наверняка матерную… слуха у него нет, голоса тоже, но сейчас его мурлыканье в кои-то веки не раздражало. Из-за запахов.
Пахло пирогами.
И жарким.
Ричард повел носом.
— Мы до Ормса добрались?
— Еще пара часов, — не открывая глаз, сказал Грен. — Горазд ты… вздремнуть не вздремнул, а всхрапнул да присвистнул.
Пара часов… очередную подгорную мудрость Ричард привычно пропустил мимо ушей.
— А откуда тогда… — Он сел.
И широко зевнул. Предыдущая ночь выдалась нелегкою. Вот недаром он всегда недолюбливал старые сельские кладбища. Есть в них обманчивое коварство. Маленькие. Лишенные роскоши старинных погостов, запертые за заговоренною оградой, они порой таили в себе немало тайн.
Как правило, не особо приятных.
И нынешнее — мол, беспокойственно стало, господин некромант, может, глянете одним глазочком, раз уж выпало вам заглянуть в наши края, нет, ничего страшенного, но воеть кто-то — не стало исключением. Кто знал, что воет не кликуша, от которого всего вреда, что нервы потраченные, и не неупокоенный дух младенчика, схороненного местною блудницей, и даже не упырь одинокий, от тоски на луну страдающий. Выл местный колдун-самоучка, которого неблагодарные сельчане живьем под кладбищенскою оградой закопали. И пусть случилось это лет двести тому — Ричард лишь порадовался, что некоторые суеверия удалось побороть, — но за двести лет неупокойник силы не утратил.
Сумел из-под ограды выбраться — а нечего было экономить на восстановлении защитного периметра, нанимая недоучек, — и нору себе в старом склепе устроить, и окружить свитой из полудюжины голодных упырей. Чудо еще, что эта стая не вырвалась в селение, что хватило силенок старому храму защитить паству…
…не некроманта.
Нет, с упырями Ричард быстро справился, пусть и сил потянули больше обычного, но в преддверии волны — это нормально. А вот с хозяином их, сохранившим не только ненависть — правильно, Ричард подозревал, что сам после подобного выверта озверел бы, — но остатки разума, а главное, силу, которую за сотни лет приумножил, пришлось повозиться. Бой выдался жарким.
И кладбище в Выселках придется новое закладывать. Староста же, скотина такая — не могло быть, чтоб он про упырей не знал, — пытался еще возмущаться, мол, могилы предков порушили, памяти людей лишили. Ага, не так ему эти могилы дороги, как двадцать золотых, честно Ричардом заработанных…
Да, ночь была нелегкой.
Утро и того гаже.
И удивительно ли, что день Ричард провел в кровати. Причем как пришел, так и рухнул. И отключился. И вот теперь разбужен был прекраснейшим из ароматов — запахом нормальной еды.
Грен и Тихон ребята хорошие, но… готовить они не умеют, как и сам Ричард, а жрать сухой хлеб с солониной на третий месяц совместного пути обрыдло. Староста тех же Выселок, обиженный неуступчивостью некроманта и расставанием с золотом, с которым душою сроднился, не иначе, продуктов не дал. И не продал. Мол, год ныне неурожайный, самим бы дожить до весны…
Сволочь.
Ричард запустил пятерню в волосы и почесал.
Блох бы не нахватать. Обычные-то ладно, но покойницкие — такая гадость, которую выводить замучишься. А они, некромагией питающиеся, очень любят что неупокойников, что некромантов…
— Ричард, — Грен выпустил колечко дыма из левой ноздри, — тут дело… есть.
— Не хочу есть дело. Хочу пирог.
И жаркого.
Миску.
Можно не фарфоровую, хотя по воскресеньям матушка доставала фамильный фарфор, пусть и не костяной, как у лойров, но приличный весьма. И к нему — столовое серебро.
Накрахмаленные салфетки.
Плевать. Он и на глиняную миску согласен, лишь бы миску эту доверху наполнили.
— Мы тут подумали с Тихоном… конечно, надо было бы тебя разбудить, но ты так устал…
Начало не понравилось. Нет, Ричард и вправду устал, что собака, но прежде это обстоятельство Грена не слишком-то беспокоило.
— А жизнь эта… разве это была жизнь? Тебе ведь самому солонина надоела? А тихоновская овсянка? Она мало от смазки отличалась…
Это было правдой, но все равно вступление настораживало. Как и премерзенький зуд. В логово неупокойника пришлось лезть, а то мало ли, вдруг да успел яйца отложить. Костяные черви, конечно, разума лишены, но от этого не менее опасны.
Безглазые белесые твари, которые костной тканью питаются. И не обязательно мертвой.
Две кладки сжег.
И в одной личинки уже просматривались сквозь мягкую скорлупу.
Точно блоху подцепил… вот пакость!
— Да и стирать надо кому-то… штопать… у Тихона вон из целой одежды трусы одни остались. Мне, говоря по правде, надоело этим заниматься.
— Что утворили? — Ричард попытался нащупать скользкое тельце.
Благо покойницкие блохи от своих сотоварок отличались крупными размерами — с горошину каждая — и медлительностью.
— Тебе, как битому псу, только плеть покажи…
— Грен!
— Мы наняли домоправительницу.
— Что?
— До-мо-пра-ви-тель-ни-цу, — по слогам повторил Грен. — Она миленькая…
— Домоправительницу? — переспросил Ричард, и блоха, которую почти удалось ухватить, выскользнула из пальцев. Надо гребень искать. И он где-то был, но вопрос — где? — Какую, к Проклятому, домоправительницу?
— Очень даже интересную… и вот, я бы хотел попросить тебя. Будь с ней повежливей. Не надо пугать девочку. Она не местная…
Ричард развернулся в сторону кухни.
Домоправительница? Откуда в их тихой мужской компании взялась растреклятая домоправительница?
— И вообще, — пыхнул трубкой Грен, — сначала поешь. Сытый ты как-то добрей. Не в обиду будет сказано.
Сытый, голодный… плевать.
— …хотя, — донеслось в спину, — сколько некроманта не корми, а упыря не полюбит…
Она стояла у плиты.
И колдовала над кастрюлей.
Ричард тысячу раз видел, как матушка готовит обед, или там ужин, или в принципе готовит, и всякий раз удивлялся этой кухонной магии, в которой истинной магии было ни на грош.
Она была…
Лайрой.
Ричард закрыл глаза и ущипнул себя за руку, отчаянно надеясь, что это лишь сон продолжается. Но боль была явственной, да и не только в руке. Затылок тоже кольнуло — покойницкие блохи не только магией питались. Но во сне боли нет, и значит, эта девица, обосновавшаяся на кухне, на его, Ричарда, кухне, где он уже три месяца безуспешно пытался освоить великое искусство кулинарии — куда там некромантии, с некромантией проще, — девица вполне реальна.
Она стояла.
В синем платьице престранного кроя… вроде бы скромном, но подчеркивающем субтильную ее фигурку. Темные волосы гладко зачесаны.
Шейка белая.
Ручки белые… и вся она такая изящная, что зубы от злости сводит. Домоправительница? Да ни в жизни!
— Добрый день. — Она повернулась и одарила Ричарда любезной улыбкой, которой, впрочем, он ни на грош не поверил. — Мы с вами незнакомы. Вы, должно быть, Ричард?
Он кивнул.
— Оливия… можно Ливи…
И ручку протянула.
Тонкую белую ручку.
Надушенную, Проклятого ради, ручку!
Ричард молча развернулся. Если не дура, сама поймет, что ей здесь не рады.
К знакомству с Ричардом — про себя я решила, что не позволю этому потенциальному женоненавистнику лишить меня свежеобретенного дома — я готовилась морально.
Я уже знала, что Ричард оный — маг.
И даже не удивилась.
Подумаешь, маг… я вот альвина живого увидала. И гнома. То есть подгорца.
Некромант.
Это уже, конечно, интересно, но не настолько, чтобы паниковать. И вообще… я собиралась сражаться до последнего. В конце концов, отступать мне некуда. Не на дорогу же возвращаться? А потому, отложив сомнения и страдания — будет свободное время, им и предамся, — я занялась делами.
Уборка?
Разве что быстрая. Ужин — это актуальней. Ни один мужчина, как утверждал бабушкин жизненный опыт, которому я доверяла бесконечно, не расстанется с женщиной, способной утолить его голод, будь то интеллектуальный, эмоциональный или банальный физический. С последним я, собственно говоря, дело и имела. Грен, все так же краснея и слегка заикаясь, признался, что питались они просто чем Боги пошлют, а слали Боги в основном продукты, в готовке не нуждавшиеся. Сиречь солонину, колбасы и хлеб. Иногда — сыр. Горячая еда? Это если повезет у трактира остановиться. Нет, сами они тоже пробовали готовить, но, увы, результаты сих попыток были плачевны.
А до мороженых полуфабрикатов, на счастье мое, в этом мире не додумались.
И вот я встала у плиты.
Магической.
То есть мне сказали, что плита магическая, но я магии не почуяла. Мне, честно говоря, важно было, чтобы она работала. А она работала. Ручку поворачиваешь, и огонек появляется, а уж от газа он, электричества или заряженного магией кристалла — дело третье.
Были здесь и сковородки, правда, покрытые толстым слоем копоти и жира, и кастрюли, и прочая кухонная утварь. Обнаружился и холодильник — дубовый сундук с запором, изнутри затянутый толстым слоем льда. Магия или нет, но размораживать его придется, хотя бы затем, чтобы понять, что же скрывают ледяные глубины. Мне при помощи Грена удалось добыть кусок вырезки.
Лук, морковь, картофель.
Соль.
Приправы.
Готовить я всегда любила, и супруг мой — надеюсь, Макс и до него доберется, не мне же одной страдать? — всегда высоко оценивал мои кулинарные таланты. Так что, надеюсь, сумею приятно удивить троих изголодавшихся по нормальной еде мужиков.
Жаркое.
Салат из черных помидоров и подвяленного — но какой уж есть, чудо, что он вообще обнаружился, — базилика. Щепотка перца. Капля масла, по виду похожего на оливковое… в очередном сундуке масла этого залежи обнаружились…
Я настолько увлеклась исследованием — надо же знать, что у меня под рукой имеется, — что не заметила появления Ричарда.
Просто обернулась, а он стоит.
То есть сначала я увидела, что что-то да стоит; такое темное и косматое… и не заорала исключительно на остатках силы воли. А что, этой воле и без того досталось изрядно за сегодня.
Ричард был…
Не знаю, маг он там или не маг, некромант, женоненавистник и вообще, но… пока он производил впечатление человека, которого хотелось покормить и пожалеть, при этом, желательно, не прикасаясь.
Во-первых, от него воняло.
Изрядно так воняло.
И запашок сладковатый, пряный, поначалу даже приятным кажущийся, этакий запах розового куста. Только стоит чуть принюхаться, и за этой розовостью чудится характерный душок разложения.
И я с трудом удержалась от того, чтобы зажать нос. И улыбнулась.
Господи, а надето на нем что? Рубаха разодрана в лохмотья. Остатки левого рукава повисли на манжете. Из дыры в правом выглядывал острый синюшный локоть, тоже, к слову, с красноватой вспухшей полосой ссадины. Штаны, относительно целые, были заляпаны в чем-то белесом и засохшем…
Я сглотнула.
— Добрый день.
Бабушка учила меня, что не одежда красит человека. Мало ли что с Ричардом произошло, может, у него предыдущий день не задался, а если избавить его от этих обрывков и отмыть, прекраснейшим человеком окажется.
— Мы с вами незнакомы. Вы, должно быть, Ричард?
И улыбаться.
Очаровательно. Смогла же я несколько лет супружеской нашей жизни улыбаться Максу?
Он кивнул.
И нахмурился.
Что-то не так? Конечно, следовало бы переодеться, мой наряд, подозреваю, несколько экстравагантен, но хотя бы цел и относительно чист.
Не то что у некоторых.
Хмурый.
И видно, что хмуриться привык. Вон, морщины появились… сколько ему лет? С виду около тридцати, может, чуть больше. Не мой типаж совершенно. Невысокий. Чуть выше меня. Тщедушный, и сутулится. В детстве ему по спине линейкой железной не доставалось за осанку неправильную… пускай. Кожа темная, то ли от природы, то ли от избытка свежего воздуха. Из пегой гривы волос перья торчат, явно не из подушки добытые. И не только перья… беленькое — это кости? А шнурочки, которыми он тонкие косицы перевязал, надеюсь, не из человеческой кожи сделаны.
Лицо…
Обыкновенное, пожалуй. Разве что нос ломаный выделяется, массивный и кривоватый. И вот шрам на левой щеке, из-за которого глаз прищуренным кажется, внимание привлекает. А вот подбородок жесткий, прямой.
Щетинистый.
И щетину он поскреб. А я протянула руку:
— Оливия. Можно Ливи…
И что сделал этот хам? Повернулся спиной. То есть моя скромная особа не удостоена была и слова? И почему-то меня это разозлило. Так разозлило, что я едва не расплакалась.
От злости.
Ну уж нет! Не дождется!
И я тоже повернулась к некроманту спиной. Пусть он трижды великий маг, но за стол с грязными руками не пущу…
Пускать не пришлось.
Ричард демонстративно отпилил себе ломоть черствого хлеба. Положил поверх него изрядный кусок ветчины, как по мне, несколько заветрившейся, но ему, похоже, было не привыкать — профессия обоняние отбила? — и устроился в дальнем углу.
Вот и славно.
Ужин.
Белая скатерть — откуда только появилась? Или это прежняя? Но тогда каким чудесным образом она вернула исходную свою белизну? Фарфор альвинский фамильный, пусть и пострадавший во время очередного тихоновского эксперимента, но все одно изящный.
Салфетки.
Колечки для салфеток.
Ричарда от вида этакой красоты мутило. Или от голода? Или вообще от жизни поганой, беспросветной. Почему-то именно сейчас было невыносимо жаль себя, причем сразу за все прожитые годы. Был бы бабой, расплакался бы.
Бабой Ричард не был.
А потому принятое волевое решение подлежало исполнению, пусть и черствый хлеб в горле застревал, а ветчину, судя по запаху, есть было вовсе опасно для жизни. Ничего. Ричард и не такое едал. Ветчиной его не проймешь.
Эта же… Оливия-можно-Ливи… имя дурацкое, сама тоже идиотка… откуда только взялась? Порхает бабочкой… цветочки поправляет в вазе.
На кой им, к Проклятому, цветочки?
— Худой роже и зеркало негоже, — заметил Грен, который за девицей наблюдал с явным удовольствием.
— Что?
Мудрость подгорного народа ускользала от понимания Ричарда.
— Лопнешь сейчас от злости.
— Так заметно?
Грен усмехнулся.
— Нет ли вошки, нет ли блошки — один червячок, да и тот золотой…
Значит, заметно.
И что с того? Ричард имел полное право злиться. Эта девица… откуда она вообще взялась? Домоправительница. Знал он таких, прости Фрада, домоправительниц. Сначала они домом правят, потом и хозяевам на шею садятся. Пары дней не пройдет, как перед этой будут они ходить строем и руки перед едой не то что мыть — вылизывать.
А Ричарду с грязными, может, вкуснее.
Нет, он отдавал себе отчет, что злость его иррациональна, что ничего-то плохого пока не произошло и, возможно, не произойдет, но вот… вызывала она раздражение.
Глухое.
И гнев праведный.
Чем? Ричард призадумался. Горячая еда — это благо, которого они ввиду собственной косорукости были лишены, как лишены порядка и чистой, не говоря уже о целостности, одежды… и действительно стоило бы нанять кого-то…
…кого-то попроще.
В деревне там. Или в трактире. Девку покрепче и, главное, без иллюзий относительно своей роли здесь. А эта… благородные лайры — а у нее на лбу большими буквами написано, что особа оная благородней некуда — не чинят рубашки простым горожанам.
Или не простым.
Ладно, с Тихоном она, допустим, уживется. Он — существо беззлобное, ко всему альвин, а альвинов лайры любят трепетной платонической любовью, ибо модно. Грен… подгорцев любить сложнее, но он способен поддержать беседу и прическу сделать. А значит, будет сочтен полезным.
Ричард же…
Он вцепился зубами в бутерброд.
Да он скорей сдохнет, чем позволит себя выдрессировать. Хватит. Уже один раз поддался, и второму — не быть!
— Значит, — ветчина комом ухнула в желудок, — пара часов до Ормса?
— Чудак покойник: умер во вторник, в среду хоронить, а он поехал боронить. — Грен лишь тяжко вздохнул. — Ричард, не дури, а? Сам не хочешь, дай другим жизни порадоваться.
— Да радуйтесь, всех Богов ради… мне кое-что выяснить надо… ты вообще не забыл, куда и зачем мы едем?
И последовавший вздох стал лучшим подтверждением того, что Грен не забыл. Да и как подобное забудешь?
…сейчас Ричард не мог бы сказать точно, когда именно появилась эта идея. Сначала она ему самому показалась в достаточной степени безумной, чтобы раз и навсегда выкинуть ее из головы. Вот только выкидываться идея не пожелала. Она возвращалась, сначала во снах, потом и наяву, заполоняя паузы дневных переходов, заставляя думать и передумывать.
Раз за разом.
И в конце концов Ричард сдался.
Что он терял?
Год работы в императорской библиотеке? Благо за прошедшие после выпуска семь лет он сумел скопить неплохой капитал и мог позволить себе отпуск.
Квартирку в Белом городе.
За чертой обошлось бы дешевле втрое, но ему хотелось исполнить студенческую мечту.
Полный пансион.
Благообразная вдова-хозяйка. Мансарда. Кресло-качалка. Сад с белыми розами и хризантемами. Тихие улочки, махонькие ресторанчики. Неторопливое течение жизни в сени императорского дворца. И главным развлечением — сплетни.
…слышал ли Ричард о бароне Лемштейн, который, поговаривают, женился, но исключительно, чтобы этой женитьбой перекрыть иные слухи, о своей любви вовсе не к женскому полу Какой кошмар, верно? И если так, то жену, бедняжку, жаль… или не жаль? Она из обедневшего рода, а Лемштейны богаты. Только и говорят ныне, что он ей на свадьбу ожерелье преподнес сапфировое с камнями, каждый с яйцо размером. Гусиное.
Нет, сама хозяйка не видела, но люди врать не станут…
…или вот маркиза Гольденберг в срочном порядке отбыла. Дом ее выше по улице, такое белое здание с колоннами. И шесть розовых кустов, все разного цвета — сущая безвкусица. Сразу понятно, что происхождения маркиза простого. Ни одна урожденная лайра не будет высаживать розовые кусты разного цвета. А она, сказывали, в молодости была диво до чего хороша, вот и умудрилась увлечь беспечного маркиза. Тот даже помолвку разорвал с достойнейшей особой, родителей ослушался и вот теперь пожинает плоды собственной беспечности. Маркиза-то не просто отбыла, а говорят, в тягости она, и отец ребеночка — вовсе даже не маркиз, но Сам… кто? Естественно, Император! Она ведь его фавориткой была… да, была, но теперь вряд ли вернется… почему? Не позволят… герцогиня Орисс де Вильо…
Да, конечно, та самая!
Вы имели честь быть знакомы? Чудесно! И она действительно столь хороша, как о том говорят? Ах, знакомство давнее, и вы ничего не слышали?! О, она вышла замуж года четыре тому. Об этой свадьбе долго говорили. Ее отец приказал во всех трактирах угощение выставить. И на площадь бочки с вином выкатывали… а на невесте было платье из живых цветов.
Альвинийская магия.
И Император, увидев невесту, сказал, что ей быть главным украшением дворца…
Слушать это было невыносимо.
И сам Белый квартал вскорости встал поперек горла. Чистые тротуары. Мощеные улочки. Императорская гвардия. Дамы с собачками.
Дамы собачатся, но вежливо, одаряя друг друга сомнительной свежести комплиментами. Весь этот мир был искусственным, накрахмаленным, как воротничок рубашки. И в этой его крахмальной чистоте Ричарду места не было.
В этом мире знать не знали об упырях.
Какие упыри, милостивые Боги? В приличном обществе об этом говорить не принято. И о жорлах. О костяных червях. О стаях грызл, после которых не остается ничего живого. О бродячих курлицах, полуразумных и тем опасных…
В этом мире было безопасно.
Уютно.
И потому виделась в глазах вдовы, пусть и вынужденной сдавать комнаты постояльцам, а все одно обеспеченной, плохо скрываемая жалость. А еще недоумение — как вообще возможно стало, что подобные Ричарду сущности — вряд ли она вообще считала его человеком — нарушают покой его?
Плевать.
Идея, в тишине и благости Белого города, разрослась. Ожила. И обросла плотью фактов, подтвержденных хрониками. Стоило порадоваться, что звезда некроманта — изрядно потемневшая и обзаведшаяся парой-тройкой собственных шрамов — открывала полный доступ к Большой Императорской библиотеке. И не только к ней. В белокаменном здании, где разместилась Гильдия некромантов, Ричарда тоже встретили вполне любезно.
— А, это ты, малыш Риччи. — Старый неприятель за годы несколько раздался и отнюдь не в плечах. А в остальном он был прежним — нагловатый и позолоченный. — Рад тебя видеть…
Его звезда сияла, что новенькая.
И пяток рубинов — надо же, за какие достижения его Император отметил? — придавал ей вес.
— И я рад, — покривил душою Ричард. — Лойро Альвинар.
— Брось, — отмахнулся Бран и подхватил Ричарда под локоть. — Зови как прежде…
— Титулованным засранцем?
Смешок был ответом. И снисходительное похлопывание по плечу, мол, он оценил этакую шутку. Грубоватую. В духе простонародья.
— По имени, малыш Риччи… Боги всемилостивейшие, сколько лет прошло? А ты постарел… слышал, бродишь? Честно говоря, не удивлен. С твоим-то неуживчивым характером. Думал, тебя сожрали давно.
— Как видишь.
— И упырям поперек горла встал? — хохотнул Бран. — Сказывали, что ты в каких-то Забубеньях жвиркла встретил?
— В Бубенчиках, — уточнил Ричард, разглядывая сокурсника. Белая кожа. Сытая рожа. Волосы завитые по последней моде, присыпаны золотистой пудрой, тоже по этой же моде…
— Что, вправду встретил?
— Вправду.
— И живой?!
— Сам удивляюсь.
Бран расхохотался и от души по спине хлопнул.
— А я и подзабыл, какой ты веселый парень… везет тебе… на живого жвиркла посмотрел…
Этим бы везением Ричард от всей души поделился бы. Жвиркл был матерым, с телегу длиной. Его темно-зеленая броня надежно защищала его от магии, да и в целом тварь нежитью не являлась.
Просто хищник.
Огромный. Живучий.
Верткий.
Это кажется, что подобная громадина не может быть быстрой. Еще как может. У него клешни, что ножи… стальной прут срезали чистенько, что уж про человека говорить.
— А мы тут тухнем, да… на государственной службе. — Бран щелкнул по звезде, которую носил, на цепь повесив, чтоб, стало быть, каждый видал, не просто так лойр идет, но благородный некромант, самим Императором за службу отмеченный. — Жвиркла ты, к слову, зря посек… мне отец сказывал, что туша пришла в совершенно непригодном виде. А его бы в стазис и выставить.
— Извините.
Тогда Ричард меньше всего думал про то, как бы тушу не повредить. Его, глобально размышляя, туша эта интересовала в самую последнюю очередь. Он пытался выжить.
И добраться до выпуклых сетчатых глаз.
И до нервного узла, расположенного в основании этих глаз. А остальное…
— Ничего… мы выставили жвалы и клешни… матерая тварь, матерая… мне за него первый камень пожаловали.
— Что?! — вот это уже было обидно.
Тварь уничтожил Ричард.
— Вот, — Бран нежно погладил рубин. — Лично из рук Императора получил… эта тварь, если знаешь, полдеревни пожрала. Нам тут челобитную доставили. Думали, кого отправить, а тут ты…
— И камень…
Брану, который не сделал ничего.
Алый камень.
Благодарность императорскую.
— И отцу, конечно… он ведь у меня, если не забыл, Глава Департамента утилизации… название дурацкое, ощущение, будто он золотарями заведует, верно? Ну пойдем, друже, посидим. Расскажешь, чего интересного… я наших позову. Рады будут.
Отвертеться не получилось.
Да и… впервые, пожалуй, Ричард готов был поступиться принципами и попросить о помощи.
…за одним столом сидели маркиз, баронет, два графа, три виконта и Ричард, на которого смотрели с сытой снисходительностью, как на бродячего кота, взятого в дом из милосердия.
Не в дом.
В ресторан.
Конечно, разве снизойдет баронет до простого трактира? Только «Императорский олень». Не переживай, малыш Риччи, мы все понимаем… угощение за наш счет… не стесняйся. Пробовал устриц на льду? Вот так, раковину открываешь, сбрызгиваешь лимонным соком… если решишь блевать, пусть вазу подадут. Ты, конечно, парень простой, но блевать на пол здесь не принято. Для того специальные блевательницы имеются…
И смех.
И хлопки по плечам.
И просьба рассказать что-нибудь этакое, из жизни простых некромантов… жвиркл? И ты уцелел? Молодчина! Вот всегда знали, что тебя не потопить… а помнишь, как мы… или вот еще…
Вечер воспоминаний тонул в вине, а Ричард — в словах.
И позолоте.
Слишком роскошно. И компания эта… они свои, давно уже понимают друг друга с полувзгляда. Собрались? Зачем? Удумав очередную шутку? Нет, переросли. И отпала необходимость ставить наглеца на место. Уже поставлен.
Кто он такой?
Обыкновенный некромант.
— А хочешь, — Удальф сытно срыгивает и роняет тонкую кость в вазу для костей. Медную. Сияющую. С гравировкой, — я перед отцом словечко замолвлю? Нам хорошие спецы всегда нужны… поначалу тут покрутишься…
— Лучше уж к нам! — Фиско к лицу черный цвет. И бледность аристократическая, пудрой подправленная. — Эти скупцы с тебя семь шкур снимут, а мы нормально платим. Сдельно. Извел криксу — двадцать золотых… изгнал шамыжника — тридцать…
— А жвиркла завалил — и фирма разорилась! — крикнул кто-то, и компания зашлась пьяным хохотом.
После выпуска Ричард бы за это предложение ухватился бы и руками, и ногами… что там ноги, зубами бы вцепился, но не сейчас.
Золото?
Определенно, получал бы он больше. В столице всегда цены были выше, да и снять с какой-нибудь мнительной лайры можно втрое против крестьян. Или вчетверо.
И жвирклов в столицах не водится.
И проклятых гончих.
— Слушай, малыш Риччи, — с ним говорили снисходительно, как с существом второго сорта, которому оказали высочайшую честь, усадив за стол. — А чего ты тут делаешь? Вообще? Ну, если работа не нужна…
Ему бы промолчать.
Обратиться бы в Гильдию к кому постарше, глядишь, иначе все повернулось бы. Но он и сам был в подпитии, да и обида душила, детство, конечно, но справиться с этим детством Ричарду было не под силу.
— Я ищу источник волн… — сказал он.
Идиот.
Это ему и сказали. В выражениях изысканных, но весьма доходчиво.
— Слушай, братец. — Удальф приобнял Ричарда и смачно срыгнул прямо в ухо. — Ну ты… выдумщик. Волны… источник… какой, к Старым Богам, источник?
Обыкновенный.
Волны были проклятием Империи.
Проклятием известным, к которому давно уже притерпелись и, собственно говоря, перестали воспринимать как угрозу. Да, раз в десятилетие нечисть вдруг оживала, плодилась и лезла к людям. Где и находила свой бесславный конец.
И да, случались жертвы.
Как без них?
То упыри прорвут периметр, то грызлы вырежут пару хуторов, ну, может деревеньку-другую, то старое городское кладбище — вот же дурной был обычай, хоронить в черте города — не единожды зачищенное и упокоенное-переупокоенное, выродит лича… но такое и в обычное время случалось.
А потому волну просто пережидали.
Вооружались.
Рассылали некромантов.
Раздавали страже императорское заговоренное серебро. Подновляли охранные знаки и молились Богам, чтобы прошла сия напасть скорее. Боги, как правило, внимали, и через месяц-другой волна отступала. На следующие десять лет.
Все это было привычно.
Знакомо.
И ни у кого не возникало вопросов. Кроме Ричарда.
— Смотри, до Первой Магической никто слыхом не слыхивал про эти волны.
Говорить пришлось громко, все же однокурсники были слишком заняты, обсуждая какую-то Морисс дель Форо, которая метила в императорские фаворитки и даже была весьма собой хороша, но вряд ли Орисс ей позволит…
— Я перечитал десяток хроник. Никакого упоминания о повышенной активности. Даже у Берлиоса Торанского, а он был еще тем занудой. Значит, можно сделать вывод, что до войны этих волн попросту не существовало. Это первое.
Ричард загнул палец.
— Второе. Волна имеет географическую привязку. Провинция Ульгранд. Потом Сикхар, Ванур и Дейто. Так?
Удальф пьяновато кивнул.
— А вот Приморье практически не затрагивают… там о волнах слышали, но что это такое — реально не представляют. Как и в Койнуре. Огхар…
— Там одни горы…
— И горные шайры, которые еще та пакость. Вьют гнезда в шахтах, охотятся на шахтеров, — Ричард повел плечами, отгоняя неприятное воспоминание. — Есть костяные черви, умертвия, неупокойники… как везде. Вот только активность их стабильна, понимаешь?
— П-понимаю. Надо ехать в г-горы…
— В-третьих… — Он икнул и прикрыл рот рукой. — Извини…
— Извиняю, — милостиво кивнул Удальф.
— В-третьих… четкий вектор развития… всегда начинается с окраин и катится к центру, а здесь стихает. Я создал карту происшествий. По каждой волне за последние две сотни лет… все достоверные факты… всегда…
— Молодец! — Удальф не стал слушать дальше и от души хлопнул Ричарда по спине. — Знаешь, куда эти карты засунь?
Уточнять Ричард не стал.
— Ты, конечно, умный, да только дурак… вот кому это надо?
— Гильдии?
Удальф покачал головой и налил себе вина.
Белого.
Илирийского.
Три золотых империала за бутыль.
— Если отыскать источник и уничтожить его, волны исчезнут. Возможно, и некрофон понизится, а с ним…
— Точно дурак. — Удальф был изрядно пьян, иначе в жизни не сказал бы того, что сказал. — Это никому не надо. Знаешь почему? Потому что тогда ты останешься без работы. И я. И вот он… или он… а хуже всего, Гильдия останется без денег. А без денег, малыш Риччи, плохо… очень-очень плохо.
Удальф щелкнул бывшего однокурсника по носу и рассмеялся.
— Закон рынка. Цену на услуги определяет соотношение спроса и предложения. Думаешь, почему нас мало? А чтобы не мешали… пока мало, нас ценят… очень и очень ценят… никому неохота стать обедом упыря… упыри не разбирают, кого жрать… вот нам и платят, чтоб не жрали… тебе одни, нам другие… а если упырей не станет, куда пойдешь?
Он сунул в руку бокал.
С белым. Илирийским. По три империала за бутыль.
— Пей, Риччи, пей… и выбрось дурное из головы…
…он тогда и вправду напился.
А протрезвев, отправился в Гильдию. И вправду дурак, если надеялся, что там ему скажут что-то иное. Нет, его выслушали.
Внимательно.
И карты просмотрели.
И покачали головами, мол, до чего удивительные совпадения… а потом в выражениях изысканных и воздушных, как безе, до которого квартирная хозяйка была весьма охоча, посоветовали не тратить время на заведомо бесперспективную идею.
Ричарда беспокоят волны?
Увы, не в силах человеческих противиться воле Богов, а волны — есть не что иное, как материальное проявление этой самой воли. Ниспосланы они во устрашение…
…недаром ведь во время очередной волны люди устремляются в храмы, испрошая о прощении и защите…
Мастер-Некромант говорил спокойно.
Ласково даже.
Только этой ласковостью Ричард не обманулся: его идея приходила в голову не только ему.
— Мальчик мой. — В холодных глазах Мастера-Некроманта сквозило что-то такое… отчего захотелось убраться из приемной в место более безопасное, к примеру в логово к жвирклу — Твои старания похвальны… и нам жаль, что талант столь яркий прежде оставался незамеченным…
И ему предложили место.
Хорошее место.
С большой перспективой, внушительным окладом и служебной квартирой в Белом квартале.
Наверное, Ричард от рождения был дураком, если отказался.
