24
Отъезд
20 ноября 1983

Четыре дня спустя я в последний раз прошла по нашей улице. Попрощалась со всем.

Все местные дети собрались вместе, на потрескавшемся тротуаре, зацветшем инеем: Джо, две девочки, – Джейн и Либби, – даже тихенький рыжий мальчик, такой бледный, что видно было, как у него под кожей пульсируют вены. Так и стояли, грустной командой.

– Ты нам сделаешь прически перед отъездом? – спросила Либби.

Я кивнула.

– Схожу за щеткой и лаком для волос.

К тому времени, как я вернулась, они уже сняли повязки для волос, и те висели у них на запястьях грязными розовыми полосками.

– Сделай, чтобы стояли, как у тебя, – сказала Либби.

Когда я закончила, они повернулись друг к другу, и их начесанные волосы закачались над головами. Они обе засмеялись; рты у них были полны мелких острых зубов.

– Вот, – произнес Джо, протягивая мне потрепанный бумажный пакет. – Это тебе, от всех нас, на прощанье.

Я заглянула внутрь. Леденцы кубиками, со вкусом колы. Сахар на них сверкал под зимним солнцем, как толченое стекло.

– Спасибо, – сказала я. – Спасибо.

Я знала, как много значит такой подарок. Конфеты у нас ценились на вес золота.

Дети остались стоять на тротуаре. Когда я проходила мимо разросшейся садовой розы, она задела меня последними запоздалыми красными соцветиями. На мои сапоги упали алые пятнышки. Цвет так выделялся на сером тротуаре, и соблазн как-то с ним повозиться был так велик, что я немного сплясала на лепестках. Посмотрела вниз – теперь они были размазаны по земле кровавыми кляксами, и я пошла дальше с тяжелым чувством, что что-то загубила.

Совпадение, конечно; крещение кровью. Старый зеленый чемодан ждал меня в прихожей, когда я вышла попрощаться с травами и кукольной ручкой. Я помахала им, и они помахали в ответ, как всегда, не осознавая, что прощаются. Доска, которой я ударила Мика, исчезла. Без сомнения, ее где-то спрятали, на случай, если я опять сделаюсь склонна к насилию.

Я обняла себя за живот. Там, внутри, болело. На заросшем пятачке я затаилась, присела и стянула трусы. На них было красное пятно, размером с розовый лепесток, но вроде желе.

Барбара махала мне от входной двери обеими руками. Лицо у нее словно провалилось внутрь, как будто все зубы за ночь выпали. Платье на ней, правда, было веселенькое: цепочки фиолетовых и оранжевых ромашек между рядами широко открытых глаз.

Я выглянула из окна машины. От ветра слезы на моих щеках поехали в сторону и, сменив направление, прочертили по лицу кривые линии. Мик заталкивал чемодан в багажник. Я слышала, как он кряхтит и ругается. Чемодан был слишком большой, и Мик из-за этого злился.

– Руби, пока что… – Барбара вынула из кармана бумажный платок и прижала его к губам. – Я правда буду по тебе скучать, пойми. Но пока что разве так не лучше?

Я закрыла глаза.

– Нет.

– Ты сможешь обо всем забыть, обо всем, что случилось, Руби. – Она перевесилась через живую изгородь, чтобы говорить шепотом, и казалось, что ее торс растет из зелени.

– Хотела бы я то же самое сказать: ты все забудешь, когда окажешься на новом месте.

Мик уже сел на водительское место, и машина медленно заскользила прочь.

– Руби, Руби, – громче произнесла Барбара, окликая меня. – У тебя достаточно… ну ты знаешь?

Прокладка, хрустевшая подо мной, по ощущениям была огромной, я сидела, как на возвышении.

– Не знаю, – в ужасе ответила я. – Я не знаю, сколько мне понадобится.

Барбара пыталась что-то сказать, ее рот складывался в дикие черные фигуры.

– Что?

Я встала на колени и высунулась из ехавшей машины, но не услышала. Она уже превратилась в крошечную машущую фигурку, в руке у которой бился носовой платок, потом мы свернули за угол, и она совсем исчезла.

– До свидания, Барбара! – кричала я. – До свидания.