Глава 4
Настройка мозга с помощью света
Использование света для пробуждения молчащих нейронов
«Весь мой опыт ухода за больными свидетельствует о том, что их потребность в свете уступает лишь потребности в свежем воздухе; что после душного помещения им больше всего вредит темное помещение, и они нуждаются не просто в освещении, а в прямом солнечном свете… Люди считают, что это влияет лишь на бодрость духа, но они заблуждаются. Солнце – не только художник, но и скульптор».
Флоренс Найтингейл, «Заметки об уходе за больными»[127], 1860
Маленький мир
Эта история о двух случайных встречах с незнакомым человеком разворачивалась в пределах одного городского квартала. Первая встреча произошла в небольшой медицинской аудитории лишь в нескольких шагах к востоку от моего кабинета. Вторая случилась в прекрасном Кернер-Холле, Королевской музыкальной консерватории, немного дальше к западу.
Поздней осенью 2011 года Медицинская ассоциация Онтарио разослала шутливые уведомления врачам этой провинции. У нас был маленький клуб под названием «Врачебный салон», члены которого каждый месяц собирались в Торонто на обед, за которым следовала лекция в штаб-квартире ассоциации. «Врачебный салон» функционировал в составе крупнейшей медицинской организации в провинции Онтарио. Членами «салона» были люди разного возраста, от очень молодых до пенсионеров, объединенных любовью к беседам о последних достижениях науки и медицины.
Когда-то врачебный салон существовал в каждой больнице, где хирурги в халатах и шапочках или физиатры после долгого дня в палатах в редкие минуты отдыха предавались непринужденным беседам, говорили об общих пациентах и обсуждали последние новости медицинской науки. Это было место, где ощущалась атмосфера XIX века. Но в нашу торопливую эпоху, когда современные менеджеры, администраторы и «эксперты по эффективности» гарантировали отсутствие свободного времени, врачебные салоны стали исчезать из клиник.
Поэтому мы в знак протеста возродили салон в штаб-квартире нашей ассоциации как место для свободомыслия и непредвзятости, которые с самого начала привлекали нас в изучении медицины и чудес человеческого организма.
Даже анонс нашей лекции от д-ра Хэролда Пупко был не похож на чопорное позерство, которое так любит большинство крупных организаций. Они вообще часто прибегают к всевозможным ухищрениям, чтобы казаться безжизненными, как будто мертвенная формальность лучше передает серьезность профессиональных целей. Лекция называлась «Из тьмы к свету: клинические исследования» и открывалась цитатой вымышленного персонажа Поцкера Ребе: «И Бог сказал: да будет парадокс. И стал свет». Анонс гласил:
Каковы свойства света? Это волна? Это частица? Это клинический инструмент? Да, да и да. Медицинское применение световой терапии варьирует от традиционных методов (при желтухе у новорожденных или псориазе) до новых популярных тенденций (например, световая терапия при сезонной депрессии), но вполне возможно, вы еще не знаете об эффективной световой терапии для ваших пациентов с повреждением мозга или проникающими ранениями…
Дата и время:
8 декабря 2011 года, 19.30.
Далее в уведомлении говорилось, что лекция будет посвящена использованию света при травмах мозга и других неврологических или психологических проблемах.
Это заставило меня задуматься. Свет для лечения травмы мозга? Как может свет проникнуть в мозг, заключенный в костяной футляр черепа? Я следил за развитием новой науки оптогенетики – при первом знакомстве она напоминала скорее что-то из научной фантастики. Для проведения исследований в лабораториях выращивали генетически модифицированные светочувствительные нейроны. В 1979 году Фрэнсис Крик, один из первооткрывателей структуры ДНК, заявил о том, что главной проблемой для неврологии будут поиски способа «включать» определенные нейроны, оставляя другие нетронутыми. Крик предполагал, что свет можно будет использовать для включения и отключения специфических групп нейронов.
Было известно, что некоторые одноклеточные организмы, такие как водоросли, являются светочувствительными; под воздействием света внутренний переключатель активирует клетку. В 2005 году гены, кодирующие эти светочувствительные переключатели, были внедрены в нейроны животных, чтобы их можно было активировать воздействием света. Некоторые ученые надеялись, что можно будет имплантировать эти нейроны в мозг человека, страдающего тяжелым неврологическим расстройством, потом хирургически вживить оптоволоконную нить в поврежденную область мозга и пользоваться светом для ее включения или отключения. Эта методика уже дала хорошие результаты на червях, мышах, крысах и мартышках, поэтому казалось возможным, что люди будут следующими. Но это весьма инвазивный подход, и Карл Дейсирот, блестящий первопроходец оптогенетики из Стэнфордского университета, беспокоился о том, что хирургическое вживление чужеродных субстанций (таких, как оптоволокно) в мозг человека может вызвать иммунные реакции и другие проблемы. Дейсирот рассматривал оптогенетику как базовый научный инструмент для улучшения понимания работы нейронных сетей, а не как готовый метод помощи реальным пациентам. Вероятно, когда-нибудь плоды оптогенетики будут спасать жизни людей, но в преддверии лекции я надеялся, что нам покажут нечто более практичное. Мне хотелось услышать о методе терапии, который будет работать вместе с природой, а не против нее.
Свет входит в наше тело без нашего ведома
К счастью, свет – даже естественный свет – не требует оптических волокон и хирургического вмешательства, чтобы глубоко проникать в мозг. Мы думаем о нашей коже и черепе как о непроницаемых препятствиях для света, но это не так. Энергия обычного солнечного света проходит сквозь кожу и влияет, к примеру, на нашу кровь. В анонсе лекции упоминалось применение световой терапии для лечения желтушки у новорожденных. Это не настоящая желтуха, а пожелтение кожи и белков глаз, которое происходит из-за того, что печень некоторых младенцев еще слишком слабая и не вполне готова выполнять все метаболические функции. Наш организм постоянно вырабатывает новые красные кровяные тельца (клетки крови); новые приходят на смену старым, старые же постепенно распадаются. Желтушка у новорожденных случается в тех случаях, когда желчный пигмент билирубин, образующийся при распаде красных кровяных телец, накапливается в организме. Такое явление наблюдается примерно у половины новорожденных. Обычно оно продолжается лишь несколько дней, но в более серьезных случаях билирубин может накапливаться в головном мозге, что приводит к необратимому повреждению нервных клеток.
Когда врачи лучше научились спасать жизнь недоношенных детей, желтушка у новорожденных стала насущной проблемой. В английском графстве Эссекс после Второй мировой войны один госпиталь с солнечным двором, выходившим на юг, стал специализированной больницей для ухода за «пожелтевшими птенцами». Отвечала за недоношенных младенцев медсестра Дж. Уорд, известная своим мастерством вскармливания щенков. Она часто доставала самых хрупких пациентов из инкубаторов и выкатывала их на свежий воздух посреди солнечного двора, несмотря на то, что эти действия беспокоили некоторых сотрудников. Однако младенцы под опекой Уорд начали поправляться. Однажды она раздела одного из них и застенчиво показала его дежурному врачу. Его животик больше не был желтым в тех местах, куда попадало солнце.
Никто не воспринимал ее всерьез до тех пор, пока пробирка с образцом крови желтушного младенца случайно не осталась на подоконнике под прямыми солнечными лучами на несколько часов. Когда образец вернулся на место, кровь была нормальной. Врачи были уверены, что произошла какая-то ошибка. Но когда доктора Р. Г. Доббс и Р. Дж. Гремер провели дополнительные исследования, то обнаружили, что избыточный билирубин в образце крови был каким-то образом расщеплен или метаболизирован, так что уровень билирубина пришел в норму. Возможно, именно поэтому желтушным младенцам сестры Уорд становилось лучше на солнце?
Вскоре исследования доказали, что волны синего спектра видимого света, проходившие сквозь кожу и кровеносные сосуды младенцев и, возможно, достигавшие печени, были причиной этого волшебного целительного эффекта. Использование света для лечения желтушки вошло в академическую традицию. Вот так случайное открытие показало, что мы не так уж непрозрачны, как думаем.
На самом деле открытие медсестры Уорд и двух докторов уже было сделано в древности, но потом было утрачено. Соран Эфесский, один из лучших врачей императорского Рима, советовал выносить желтушных новорожденных младенцев на солнце. Большинство язычников относилось к световой терапии со всей серьезностью, и «гелиотерапия» – как она стала называться в древности в честь Гелиоса, греческого бога солнца, – считалась настолько мощной, что античные здания конструировались с учетом как можно большего доступа к солнечному свету. Римляне даже имели особые законы, гарантирующие людям доступ к солнечному свету в их домах (что привело к появлению соляриев). Однако позже эти законы утратили силу, и целительные свойства света были почти забыты.
До появления Флоренс Найтингейл, основательницы современного подхода к уходу за больными, госпитали не стремились обеспечить пациентам максимальный доступ к солнечному свету. Но этот короткий, дружелюбный к солнцу период XIX века завершился с изобретением электрической лампочки, якобы содержащей полный спектр прямого солнечного освещения. (К сожалению, искусственный свет не дает полного спектра и не является заменой естественному свету.) Конструкция больниц больше не благоприятствовала максимизации естественного освещения, так как наука не могла обосновать утверждение Флоренс Найтингейл о целительных свойствах солнечного света.
Идея о мощных целительных свойствах света тысячелетиями не находила применения, хотя была у всех на виду. Древние египтяне не обладали развитой наукой, они не сомневались в том, что видели собственными глазами: солнце было жизненно необходимо для жизни и роста всего вокруг. Они почитали солнечного бога Ра и, как большинство верующих, питали надежду, что бог будет не только охранять, но и исцелять их. Даже всемогущий фараон Рамзес имел имя бога Ра как составную часть своего имени. Египтяне и многие другие древние народы считали солнце главным источником жизни и считали очевидным, что все другие формы жизни в конечном счете получают энергию от солнца. (Разумеется, солнечный свет необходим для фотосинтеза, посредством которого растения превращают углекислый газ и воду в глюкозу, их источник энергии. Организмы же, не осуществляющие фотосинтез, получают энергию от поедания растений или других животных, которые питаются растениями, поэтому в конечном счете вся органическая жизнь на земле зависит от солнца.)
Древние также понимали, что излечение поврежденных тканей требует роста. Египетские, греческие, индийские и буддийские целители предписывали систематические солнечные ванны для ускорения выздоровления пациентов. В древнеегипетском папирусе времен фараонов описано помазание воспаленных или болезненных участков тела особыми жидкостями с последующим выставлением их на солнце для усиления лечебного эффекта. Таким образом, многие современные открытия целительных свойств света на самом деле являются повторными открытиями, в том числе и исследование 2005 года, установившее, что проживание пациентов после операции в солнечной комнате (а не в условиях искусственного освещения) значительно уменьшает болевые ощущения.
В 1984 году д-р Норманн Розенталь из Национального института здоровья обнаружил, что некоторые виды депрессии можно лечить солнечными ваннами, а недавнее исследование подтвердило, что полный световой спектр справляется с депрессией у некоторых пациентов не хуже, чем лекарства, и с меньшим количеством побочных эффектов. Эти идеи были известны древним грекам и римлянам. Греческий врач Аретей из Каппадокии написал во II веке до н. э.: «Тех, кто впадает в апатию и летаргию, нужно выносить на воздух и оставлять на солнце, ибо причиной этой болезни является уныние». Если солнечный свет влияет на настроение, значит, он влияет на мозг.
Из школьной программы нам известно, что свет попадает на сетчатку глаза, где находятся особые клетки – палочки и колбочки; ими он преобразуется в электрические сигналы, которые проходят через нейроны зрительных нервов и поступают в зрительную кору в затылочной части мозга, где возникают зрительные образы.
В 2002 году был обнаружен второй путь, ведущий от сетчатки к мозгу и служащий совершенно иной цели. Наряду с клетками сетчатки, которыми мы пользуемся для зрительного восприятия (палочками и колбочками), были открыты другие светочувствительные клетки. Они посылают электрические сигналы по отдельному проводящему пути, ведущему от оптического нерва к супрахиазматическому ядру (SCN), функция которого – регуляция наших биологических часов.
Биологические часы – это нечто большее, чем простой хронометр; они контролируют циклы активности и покоя главных органов тела в течение суток. Это одновременно хронометр и дирижер. SCN является частью гипоталамуса, и вместе они функционируют как опытный капельмейстер, контролирующий сложную симфонию наших физиологических потребностей – голода, жажды, полового влечения и желания спать, – регулируя уровень гормонов. Они также влияют на общий уровень возбуждения нашей нервной системы.
Древние китайцы знали, что каждый орган имеет свои периоды наибольшей и наименьшей активности. К примеру, согласно их наблюдениям, сердце и его энергии наиболее активны в середине дня, когда мы должны передвигаться, и наименее активны во время сна. Наша пищеварительная система активизируется после еды. Поскольку органические часы деактивируют наши почки во время сна, нам редко приходится мочиться по ночам, но это удобство пропадает с возрастом – отчасти потому, что органические часы, как любые старые часы, показывают уже не совсем точное время. Нейроны начинают срабатывать хаотично, и это пример зашумления мозга в пожилом возрасте.
Каждое утро, когда мы просыпаемся и свет попадает в наши глаза, сигнал об этом поступает в SCN, которое поочередно активирует наши органы. У людей после заката зрительные сигналы сообщают об отсутствии света во внешней среде; в свою очередь, SCN посылает это сообщение в шишковидную железу, которая высвобождает мелатонин – гормон, который делает нас сонными. Шишковидная железа прикрыта менее плотными тканями у ящериц, птиц и рыб, и свет, проникающий сквозь их тонкий череп, непосредственно стимулирует ее, что делает ее особенно похожей на «глаз». (Поэтому шишковидную железу часто называют «третьим глазом».) Эволюционное наследие напоминает нам, что наш костяной череп не является сейфом и что мозг развивался в постоянном взаимодействии со светом.
Мы почти исключительно связываем свет со зрением, которое считаем волшебным и почти непостижимым процессом. Но взаимоотношения со светом происходят и на еще более элементарном уровне. Свет инициирует химические реакции в живых организмах, причем не только в растениях. Одноклеточные организмы, лишенные глаз, имеют светочувствительные молекулы в своих внешних мембранах, которые снабжают их энергией. К примеру, светочувствительные молекулы галобактерий (Halobacterium ), живущих на соляных болотах, преобразуют свет в оранжевой части спектра в энергию, необходимую для жизнедеятельности. При поглощении оранжевого света эти бактерии плывут к его источнику, чтобы получать больше энергии; свет в ультрафиолетовой и зеленой части спектра отпугивает их. Тот факт, что свет с разной длиной волны оказывает различное воздействие на организм, означает, что световые частоты переносят не только энергию, но и разные виды информации. Интересно, что светочувствительные молекулы, необходимые для выживания бактерии, в структурном отношении очень близки к светочувствительным молекулам в человеческой сетчатке, которые называются родопсином. Исходя из этого можно предположить, что наши глаза являются продуктом эволюции светочувствительных молекул.
Такая же необыкновенная чувствительность к свету существует в отдельных клетках и белках нашего собственного организма. В 1979 году ученые Карел Мартинек и Илья Березин из МГУ доказали, что наш организм наполнен многочисленными светочувствительными химическими переключателями и усилителями. Свет с разной длиной волны (то есть из разных частей спектра) оказывает на них разное воздействие. Некоторые цвета активизируют работу ферментов в организме, ускоряют или тормозят клеточные процессы и влияют на выработку различных химических соединений. Альберт Сент-Дьерди, который получил Нобелевскую премию за открытие витамина С, обнаружил, что при переносе электрона из одной молекулы организма в другую (этот процесс называется переносом заряда) молекулы часто меняют цвет; вернее, меняется тип света, который они излучают. Крайне выражен этот процесс у светлячков, у которых фермент люцифераза генерирует значительное количество видимого света. Таким образом, люди взаимодействуют со светом не только на уровне кожи; наши организмы не являются темными пещерами. В клетки проникают фотоны, и перенос энергии запускает разнообразные каскады изменений. Вопрос заключался в следующем: удалось ли кому-нибудь, пользуясь красивой метафорой Флоренс Найтингейл, сделать свет не только «художником», но и «скульптором», придающим новую форму нейронным сетям мозга?
Лекция и случайная встреча
В декабре 2011 года я расстался со своими пациентами в 19.15 и поднялся на крыльцо штаб-квартиры медицинской ассоциации Онтарио. У меня имелся очень конкретный вопрос. Я уже знал, что при повреждении тканей мозга часто бывает возможно стимулировать другие, здоровые области с помощью различных действий – будь то умственные упражнения, движение или сенсорное восприятие окружающего мира – для реорганизации и формирования новых связей, а иногда даже для выращивания новых нейронов, принимающих на себя когнитивные функции поврежденных тканей. Но ограничительным фактором было обязательное наличие какой-то здоровой ткани, которая могла бы заменить поврежденную ткань. Я хотел узнать, может ли световая терапия помочь исцелению «больной» мозговой ткани, содействовать не замене, а восстановлению клеточного субстрата? Может ли она способствовать восстановлению общих клеточных функций нейронов? Если это возможно, то свет будет новым способом решения проблем мозга. После нормализации клеточных функций нейронные связи можно будет реорганизовать с помощью тренировок и таким образом восстановить утраченные когнитивные способности.
За обедом, когда мы с коллегами беседовали в столовой, я заметил в другом конце помещения стройную темноволосую женщину со средиземноморскими чертами умного лица; она двигалась осторожно и выглядела довольно хрупкой. Потом она подошла ко мне и медленно заговорила. Она сказала, что мое лицо показалось ей знакомым, но она не знает, откуда, и ее это беспокоит. Прежде чем мы успели отреагировать, она добавила, что ее зовут Габриэллой Поллард. Потом я представился ей. Мы действительно раньше не слышали друг о друге.
Судя по ее осторожной, сдержанной и нетвердой походке, а также по немного замедленной речи, я заподозрил, что она борется с каким-то расстройством мозга. Вероятно, она пришла послушать лекцию по какой-то личной причине.
Вскоре начались выступления. Первым докладчиком был Фред Кан, хирург общего профиля, специализировавшийся на сосудистых операциях. Стройный и подтянутый, Кан носил седую копну волос, то и дело падавших ему на лоб. Хотя на вид ему было немногим более семидесяти, недавно ему исполнилось восемьдесят два года, и он по-прежнему работал больше шестидесяти часов в неделю. Судя по всему, он много загорал, особенно по сравнению со слушателями, в основном более молодыми и бледными тенелюбивыми людьми, опасавшимися рака кожи. Они знали, что солнце может быть опасным, но позабыли о том, что человеческая жизнь не могла бы развиваться без его лучей. Кан взял за правило проводить не меньше четырех часов на солнце в течение рабочей недели и еще больше по выходным дням. Он плавал четыре раза в неделю и совершал долгие прогулки на свежем воздухе. Он был одет довольно небрежно и выглядел так, как будто ему было бы гораздо удобнее в рабочем халате, нежели в костюме; к тому же он не признавал галстуков. Его речь была ровной и деловитой, с протяжным выговором человека, выросшего в сельской глубинке Онтарио, за которым скрывалась его история, его ирония и анекдотические ремарки, произносимые с бесстрастным выражением лица.
Как я узнал впоследствии, Кан родился в 1929 году в Германии, в еврейской семье. Он пережил «хрустальную ночь» с 9 на 10 ноября 1938 года, когда нацисты подожгли почти все немецкие синагоги и загнали 30,000 евреев в концентрационные лагеря. За три недели до начала Второй мировой войны его семья совершила дерзкий ночной побег на поезде и автомобиле, подкупив немецких чиновников и бросив все свое имущество, чтобы попасть в Голландию. В конце концов семья Кан переехала в Оксбридж в штате Онтарио и поселилась на ферме. Фред рос в сельской местности и ходил в маленькую школу из красного кирпича, каждую зиму преодолевая шесть миль по снегу, чтобы попасть туда и обратно. Подростком он часами работал на летнем солнце без рубашки. Он стал нелегально водить трактор «Фордзон» в возрасте десяти лет и приобрел все фермерские добродетели, такие как внимание к природе и ее требованиям, понимание ее власти, суровости и величия.
Он выиграл стипендию для поступления в медицинскую школу при Университете Торонто. По окончании учебы, безразличный к лекарствам, которые прописывали терапевты, он стал хирургом общего профиля, а потом и главным хирургом в огромной горнорудной компании в северном Онтарио. Благодаря своей необыкновенной энергии он заменил четырех других хирургов и круглосуточно управлял двумя операционными палатами. Потом он отправился в Массачусетскую центральную больницу для изучения сосудистой хирургии, потом в Техас для учебы в Бейлорском медицинском колледже под руководством одного из лучших хирургов в мире Дентона Кули, который совершил первую операцию по пересадке сердца. В Калифорнии он занимался общей и сосудистой хирургией, оперируя аневризму брюшной аорты, выполняя шунтирование и очистку закупоренных сонных артерий. Он был хирургом-консультантом для армии США. В качестве ведущего специалиста он основал клинику на 250 мест, где стал главным врачом, а потом заведующим отделением хирургии. За эти годы он провел более 20,000 серьезных хирургических операций.
– Более двадцати лет назад я прошел курс лазерной терапии, – сказал он в начале своей лекции. – Я был страстным горнолыжником, повредил плечо, и это превратилось в хроническую проблему.
Он катался по склонам высоких гор, в том числе Альп, и получил серьезную травму капсулы плечевого сустава. В течение двух лет ему трудно было заниматься любой физической деятельностью, не говоря уж о горных лыжах. Инъекции стероидов не помогали.
– Мои хирурги говорили: «Тебе придется прооперировать это плечо». А я подумал: «Я хирург, и я знаю, как они собираются вскрыть эту капсулу. Я также знаю, что результат, скорее всего, будет плачевным. Нет уж, спасибо». В общем, я терпел, пока один знакомый хиропрактик не спросил: «Почему бы тебе не попробовать мой русский лазер?»
У хиропрактика был старый русский аппарат. На дворе стоял 1986 год, и «холодная война» еще продолжалась, но некоторые простые устройства нашли дорогу на Запад. Кан разрешил знакомому попробовать на нем свое оборудование, и через пять сеансов плечо, болевшее в течение двух лет и практически утратившее подвижность, было вылечено. Это был лазер низкой интенсивности, а не «горячая» модель высокой интенсивности, которая может прожигать кожу.
Кан был заинтригован. Изучив научную литературу, он обнаружил, что методы низкоинтенсивной лазерной терапии помогали организму направить свою энергию и собственные клеточные ресурсы на восстановление, не вызывая побочных эффектов. Судя по всему, лазеры могли излечивать ряд хронических состояний, которые ранее считались неизлечимыми, и уменьшать потребность в лекарственных препаратах или хирургическом вмешательстве. Он был так заинтересован, что, несмотря на успешность своей карьеры хирурга, оставил ее ради изучения световой терапии.
Низкоинтенсивная лазерная терапия, не слишком известная в традиционной прикладной медицине, основана на трех с лишним тысячах научных публикаций и двухстах клинических испытаниях с положительными результатами. Большинство ранних исследований было проведено в России или Восточной Европе, то есть в странах, расположенных ближе к Китаю, Индии и Тибету. Поскольку на Востоке традиционно больше интересовались ролью энергии в медицине, эти исследования оставались сравнительно малоизвестными на Западе.
Большая часть лекции Кана в тот вечер 2011 года была посвящена световой терапии и тому, как лазеры стимулируют процесс исцеления на клеточном уровне. Он объяснил разницу между двумя видами лазеров. Лазеры высокой интенсивности называются «горячими», или термическими лазерами. Они могут прожигать плоть и используются в хирургии для отсечения пораженных тканей. Лазеры низкой интенсивности (которые также называются «холодными» или низкоуровневыми лазерами) способствуют исцелению. Они почти не излучают тепло, а их воздействие стимулирует отдельные клеточные процессы, помогая больным клеткам накапливать энергию и восстанавливать себя.
Энергия видимого света – это лишь часть огромного электромагнитного спектра с волнами разной длины, включающего радиоволны, рентгеновские лучи и микроволны, большинство из которых нельзя увидеть невооруженным глазом. Мы можем видеть только излучение с длиной волны от 400 до 700 нанометров. Видимая часть спектра начинается с фиолетового (400 нанометров), который содержит наибольшее количество энергии. Далее следует синий, голубой, зеленый, желтый, оранжевый и, наконец, красный (700 нанометров), который содержит наименьшее количество энергии. Естественный свет является сочетанием всех этих видов излучения. Для лазерной терапии чаще всего используется красный свет с длиной волны 660 нанометров. Но также используется инфракрасный свет со специфической длиной волны 840 или 830 нанометров, который находится за пределами видимой части спектра. (Идея «невидимого» света может показаться парадоксальной, но это тоже свет, состоящий из фотонов. Очки ночного зрения снабжены сенсорами, воспринимающими инфракрасный свет и усиливающими его, так что человек может «видеть» в темноте.)
Уникальность лазеров состоит в том, что они могут излучать свет несравненной чистоты с точностью до одного нанометра. Поэтому лазеры называют монохроматическими. К примеру, лазер может излучать свет с длиной волны 660 нанометров, или 661 нанометр, или 662 нанометра, и так далее. При низкоинтенсивной лазерной терапии точность имеет важное значение, так как иногда свет с конкретной длиной волны способствует исцелению ткани, а небольшое отклонение обнуляет лечебный эффект.
Другая особенность лазеров заключается в том, что они могут излучать в одном направлении, и вся световая энергия оказывается сконцентрированной в узком луче. Большинство источников света, такие как лампы накаливания или солнце, излучают свет, который рассеивается по мере удаления от источника.
Еще одной характеристикой является интенсивность лазерного света. На расстоянии тридцати сантиметров от лампочки мощностью 100 ватт до ваших глаз доходит лишь 0,001% ее световой мощности. Но лазер мощностью в один ватт излучает свет в тысячу раз большей интенсивности, чем стоваттная лампочка. Все эти характеристики придают лазерам невероятную точность фокусировки, по сравнению с естественным освещением (поэтому мы иногда говорим о «лазерной точности»). Лазерная указка испускает тонкий луч, который остается сконцентрированным на отдаленной цели. Лазеры также используются астрономами для точного определения координат звезд.
После завершения теоретической части доклада Кан продемонстрировал фотографии «до» и «после», поразившие почти всех зрителей.
На этих фотографиях были изображены люди с такими тяжелыми ранами, что плоть расходилась, обнажая кости и мышцы. У многих из этих пациентов раны оставались воспаленными более одного года, и все известные методы терапии были бессильны. Врачи говорили некоторым из них, что конечности придется ампутировать. Однако после нескольких сеансов лазерной терапии организм начинал заживлять эти раны, и они закрывались через две-три недели. Канн показывал фотографии людей с неоперабельной диабетической язвой желудка, открытыми ранами после автомобильных аварий, ужасными герпесными инфекциями, опоясывающим лишаем, жуткими ожогами, уродливым псориазом и сильнейшей экземой, которые не поддавались стандартным методам лечения, но излечивались с помощью лазерного света. Уродливые шрамы (келоиды) так же выравнивались, как и обычные старческие морщины, поскольку лазеры активизируют формирование коллагеновой ткани.
На других слайдах были показаны черные гангренозные конечности, разлагавшиеся в результате атеросклероза (плохого кровоснабжения) или обморожения, которые удалось спасти от ампутации с помощью лазеров; к ним возвращался здоровый розовый цвет. Как сосудистого хирурга, Кана часто приглашали для спасения гангренозных или воспаленных конечностей и ран, которые нельзя было вылечить трансплантацией кровеносных сосудов от другой части тела. Теперь он спасал их лазерным светом. Все проблемы начинались из-за того, что организм пациентов не мог снабжать поврежденные ткани достаточным количеством крови.
Будучи сосудистым хирургом, Кан знал, что хорошее кровообращение является обязательным условием исцеления организма. Но улучшение кровообращения – это лишь один из многих способов использования лазеров в лечебных целях.
Он показывал снимки травм, которые неожиданным образом излечивались с помощью света: порванных подколенных связок, разрывов ахиллова сухожилия и даже дегенеративного остеоартрита, который начинается при износе хрящевой ткани. Хрящи исполняют роль подушек безопасности в наших суставах, но по мере развития остеоартрита хрящи исчезают и кости начинают тереться друг о друга, что приводит к сильному воспалению и мучительной боли. Десятилетиями медиков учили, что когда хрящевой материал утрачен, его нечем заменить, поэтому традиционное лечение остеоартрита заключалось в приеме обезболивающих препаратов, часто вызывающих привыкание, и противовоспалительных средств, которые в долгосрочной перспективе вызывают значительные неблагоприятные эффекты. При остеоартрите их прием неизбежно становится долгосрочным, так как они смягчают симптомы, но не лечат заболевание.
Но нам показали пациентов, чья хрящевая ткань регенерировала под воздействием лазерной терапии. Кан привел данные надежных исследований, доказывающих, что лазеры активизируют повторный рост нормальных хрящей у животных с остеоартритом, а также увеличивают количество хрящевых клеток. Несколько рандомизированных и контролируемых исследований недавно продемонстрировали эффективность низкоуровневой лазерной терапии при лечении остеоартрита у людей.
Кан также показал фотографии людей с ревматоидным артритом, в том числе с тяжелой подростковой формой, которым стало лучше после курса лазерной терапии. Семнадцатилетняя девушка, страдавшая острым ревматоидным артритом с тринадцати лет, добилась значительных успехов. За двадцать восемь сеансов ее бесполезные, деформированные и похожие на сосиски пальцы, которые она не могла сгибать, превратились в нормальные руки, которыми она могла пользоваться. Поразительно, но люди с грыжей межпозвоночных дисков тоже излечивались с помощью лазерной терапии; их организм каким-то образом восстанавливал поврежденные диски. Лазеры помогали при различных болевых синдромах и фибромиалгии. Люди, чья иммунная система находилась в настолько подавленном состоянии, что их ноги покрывались бородавками и становились похожими на цветную капусту, полностью выздоравливали. Пациенты со спортивными травмами коленей, бедер и плеч, а также с неоднократным растяжением связок, положительно реагировали на терапию и избегали хирургических операций на суставах. Кан мимоходом заметил, что теперь появились позитивные результаты в лечении травматических повреждений мозга и некоторых психических расстройств.
Во время лекции Габриэлла, которая сидела за мной, ерзала на месте и несколько раз выходила из аудитории. Она казалась ошеломленной мелькающими слайдами с изображением открытых ран. Как я вскоре узнал, она не была врачом, поэтому не могла сохранять профессиональное хладнокровие.
Второй лектор, Анита Солтмарш, сосредоточилась на исследованиях световой терапии при травматических повреждениях мозга, инсультах и депрессии. Солтмарш – дипломированная медсестра, имеющая опыт исследовательской работы; она начала заниматься световой терапией, когда работала в лазерной компании в Онтарио. Она заинтересовалась использованием света для лечения мозга после того, как один хиропрактик, в течение целого дня наблюдавший за ее работой, обратился к ней за консультацией. Его пациентом была женщина-профессор с очень высоким IQ, которая семь лет назад пережила автомобильную аварию. Когда она остановилась на красный свет, в ее автомобиль сзади врезалась машина, ехавшая со скоростью 85 километров в час. Она разбила колено о приборную доску, что стало причиной артрита. Одновременно ее голова резко дернулась вперед и назад; в результате она получила так называемую «хлыстовую травму» и тяжелое сотрясение мозга.
Симптомы ее травмы были вполне типичными. Она не могла долго поддерживать сосредоточенность и нормально спать. Если она проводила за компьютером больше двадцати минут, то утрачивала концентрацию и лишалась сил. Она настолько утратила работоспособность, что ей пришлось уволиться. Когда она пыталась говорить, то с трудом находила нужные слова и больше не могла говорить на двух известных ей иностранных языках. У нее начались припадки гнева, ей было больно от осознания того, сколько она потеряла. После провала второй попытки традиционной неврологической реабилитации она попыталась покончить с собой.
Она пришла к хиропрактику на лазерную терапию своего больного колена, и лечение быстро помогло. Тогда она поинтересовалась, нельзя ли использовать этот целебный свет для лечения ее проблем с головой.
Перед ответом хиропрактик обратился к Солтмарш, желая узнать ее мнение о безопасности такой терапии. «Существует почти сорокалетняя история низкоуровневой лазерной терапии, которая свидетельствует о ее безопасности и отсутствии побочных эффектов», – сказала Солтмарш. Узнав о том, какие области мозга были связаны с когнитивными изъянами у пациентки, она предложила восемь участков для фокусировки света на ее голове. Хиропрактик пользовался не настоящими лазерами, а светодиодами красного и инфракрасного диапазонов, которые обладают свойствами, сходными с лазерами.
После первого сеанса терапии пациентка проспала восемнадцать часов; это был ее первый глубокий сон после инцидента. Потом ее состояние стало быстро улучшаться. Она смогла вернуться к работе, часами сидеть за компьютером и даже основала собственную компанию. Владение иностранными языками начало возвращаться к ней. Ее депрессия сошла на нет, хотя она по-прежнему впадала в ступор при выполнении нескольких задач одновременно; это было единственное, что составляло проблему. Она также обнаружила, что ей приходится продолжать терапию, чтобы сохранить достигнутое, а когда она была вынуждена пропустить несколько сеансов (такое происходило дважды, после тяжелой простуды и неудачного падения), то симптомы возвращались. «Интересно, что когда она возвращалась к сеансам лазерной терапии после перерыва, то достигала прогресса по сравнению с предыдущим уровнем, – сказала Солтмарш. Лечащие врачи признавали, что ее состояние заметно улучшилось, но не могли поверить, что это было результатом световой терапии».
Солтмарш рассказала, что теперь она участвует в исследовании, которое проводит доктор Маргарет Насер с коллегами из Гарвардского, Массачусетского и Бостонского университетов, включая гарвардского профессора Майкла Хэмблина, ведущего эксперта по действию световой терапии на клеточном уровне. В Главном клиническом центре световой медицины имени Уэллмана в Массачусетсе Хэмблин исследует возможности использования света для активизации иммунной системы при лечении рака и сердечно-сосудистых заболеваний; теперь он также занимается световой терапией при повреждениях мозга. Бостонская группа изучила множество лабораторных работ по прикладной лазерной терапии поверхности головы (транскраниальная лазерная терапия) при травматических повреждениях мозга и пришла к выводу о ее эффективности. Насер, практикующий профессор в медицинском колледже Бостонского университета, провела исследования с использованием лазеров при инсульте и параличе и была одним из первопроходцев в области «лазерной акупунктуры» с воздействием света на акупунктурные точки.
В течение нескольких тысяч лет китайцы считали, что в теле есть энергетические каналы, называемые меридианами, которые открывают путь к внутренним органам, и что эти каналы имеют точки доступа на поверхности тела, называемые акупунктурными точками. Древние китайцы знали, что эти точки также реагируют на тепло и давление. В последние годы было обнаружено, что электричество и даже лазерный свет могут оказывать необходимое воздействие на меридианы через акупунктурные точки. Лазеры безвредно и безболезненно подают световую энергию в эти каналы. Насер с интересом узнала, что в Китае акупунктура традиционно использовалась для реабилитации после инсульта. Она прошла полный курс подготовки по акупунктуре и в 1985 году отправилась в Китай, где видела, как лазеры использовались вместо игл для лечения паралича у пациентов, перенесших инсульт. По возвращении в США она провела исследование, доказавшее, что пациенты, парализованные после инсульта, добивались значительного улучшения подвижности при лазерной стимуляции акупунктурных точек на лице и в других местах при условии, что поражено менее 50% моторной коры мозга (что выявляется томографическими методами).
Одним из пациентов бостонской группы была высокопоставленная женщина-офицер, вышедшая в отставку по инвалидности из-за нескольких сотрясений мозга, полученных при исполнении служебных обязанностей. Кроме этого ее беспокоили последствия других травм, полученных при игре в регби и затяжных прыжках с парашютом. Магниторезонансная томография (МРТ) показала, что часть ее мозга фактически уменьшилась в размерах из-за травм. После четырех месяцев световой терапии она смогла избавиться от инвалидности и заниматься нормальными делами – но только пока продолжала терапию. Если она прекращала посещать сеансы, то наступал регресс. Сейчас Солтмарш в составе бостонской группы принимает участие в масштабном исследовании на всей территории США, в ходе которого пациенты после инсульта и травматических повреждений мозга восстанавливают утраченные когнитивные функции, начинают лучше спать и контролировать свое поведение, которое часто бывает нестабильным и непредсказуемым при таких диагнозах.
Габриэлла рассказывает свою историю
В конце лекции Габриэлла подошла к Аните Солтмарш, рассказала ей о своих неврологических и когнитивных проблемах и сообщила, что будет рада предложить себя в качестве канадской пациентки для ее исследования. Солтмарш обещала позаботиться об этом.
Я пристроился в очередь, чтобы спросить Кана, при каких именно нарушениях работы мозга он пользовался лазерной терапией, так как по ходу лекции он не вдавался в подробности. Пока я ждал в очереди, Габриэлла подошла ко мне вместе с пожилым джентльменом, которого она представила как своего отца, д-ра Полларда; он носил очки и говорил с мягким, аристократическим английским акцентом. Ему было 81 год, то есть он был на один год моложе Кана.
Доктор Поллард сказал, что узнал меня как автора книги, которую Габриэлла читала с 2007 года; лишь тогда она поняла, что помнила мое лицо по фотографии на клапане обложки. «Вообще-то у меня очень хорошая память на лица», – грустно сказала она. Потом она рассказала о том, как лишилась многих когнитивных способностей, которыми раньше обладала.
Габриэлла была разведена, жила одна и имела хороший доход от частных уроков с детьми, страдавшими расстройствами обучения. Помимо работы она серьезно увлекалась музыкой и пела в хоре. В 2000 году у нее начал ухудшаться слух, и ее направили на компьютерную томографию (КТ) мозга, за которой последовала МРТ. Оба анализа выявили аномальную структуру в затылочной части мозга, но врачи не могли точно сказать, что это такое. Они решили пока не оперировать, но регулярно проводить повторные исследования. Тогда Габриэлле было тридцать пять лет.
В 2009 году структура была определена как опухоль мозга, скорее всего, доброкачественная. Но доброкачественные опухоли могут расти и в зависимости от своего расположения могут представлять угрозу, вплоть до смертельной. Опухоль распространялась из глубины ее мозга к отверстию в основании черепа, где начинается спинной мозг. Это небольшое отверстие, и по мере разрастания опухоли она сдавливала все нейронные структуры, проходившие через него. Опухоль росла таким образом, что спинной мозг был вынужден частично обернуться вокруг нее. Так же постепенно сдавливался мозжечок – часть мозга, контролирующая мелкие движения и некоторые мыслительные процессы. Ствол мозга Габриэллы, самая нижняя часть мозга, расположенная над спинным мозгом, под давлением сместился вправо. Опухоль была диагностирована как папиллома хороидного сплетения, а значит, она состояла из тех же клеток, которые вырабатывают спинномозговую жидкость.
Габриэлле требовалась чрезвычайно тонкая и сложная операция на мозге, в очень маленькой области, где большинство нервов имеют ключевое значение для выживания. «Когда я попала к нейрохирургу, то уже знала, что могу умереть в ходе операции», – сказала мне Габриэлла. Ей сообщили, что после операции она может оглохнуть на одно ухо, «а также, что мне будет трудно глотать, что я не смогу нормально есть и пить до конца жизни, что я не смогу ходить или разговаривать, как после инсульта». Она вспомнила слова хирурга: «Существует вероятность от трех до пяти процентов, что вы сойдете с ума после операции». Когда она спросила, что будет, если она откажется от операции, ей ответили, что тогда надежды нет. Опухоль в конце концов передавит ее дыхательные центры, и она умрет. Но хирург также сообщил, что есть шансы, что после операции она будет чувствовать себя лучше, чем последние десять лет.
В ноябре 2009 года она подверглась операции, которая спасла ей жизнь. Опухоль была вырезана и в самом деле оказалась доброкачественной. Она была рада, что смогла наконец свободно двигать конечностями, но вскоре обратила внимание на трудности с глотанием и постоянную тошноту. У нее появились проблемы с равновесием при ходьбе. Спустя полтора года «я по-прежнему находилась на реабилитации, не могла ровно держать голову, и меня часто тошнило». Ее речь была невнятной и тихой, «так что люди едва слышали меня». Но «самым ужасным была утрата памяти и когнитивных способностей. Я могла что-то представить, но не могла подобрать слова для этого. Если я искала слово «вилка», то в речи оно выскакивало как «нож», хотя я понимала, что это неправильно. И я больше не могла делать несколько вещей одновременно».
Габриэлла утратила кратковременную память. Она откладывала вещь на несколько секунд, а потом не могла найти ее. Иногда то, что она не могла найти, находилось у нее в руке, и она забывала об этом. Если она снимала очки и откладывала их в сторону, то потом могла два часа искать их в однокомнатной квартире. Когда кто-нибудь обращался к ней, ей приходилось просить несколько раз повторить фразу, потому что она почти сразу забывала слова. «Я не узнавала предметы, – сказала она. – И я видела только то, что находилось прямо передо мной. Моя мама отводила меня в супермаркет. Если я искала апельсиновый сок, чтобы сделать фруктовый салат для подруги, и видела двухлитровую упаковку, то понимала, что она слишком большая. Но я не могла посмотреть налево и увидеть литровую упаковку. У меня были тренировочные брюки, которые лежали рядом с музыкальной клавиатурой под какой-то более мелкой вещью. Мне понадобилось три недели, чтобы найти их, хотя они лежали прямо рядом с клавиатурой, которой я пользовалась каждый день. Я могла видеть только поверхности».
Она испытывала проблемы с координацией движений глаз. «Я всю свою жизнь знала нотную грамоту. Я могла читать музыку с листа. Но когда я вернулась в хор и увидела ноты, это были всего лишь страницы с бессмысленными знаками. Когда я доходила до конца строки, то не понимала, что нужно перейти на следующую строку».
Звук (как это часто бывает у людей с повреждением мозга) представлял особую проблему. У нее развилась гиперчувствительность к любым звукам, которые теперь казались невыносимо громкими. Торговые центры с фоновой музыкой, какофонией и шумом разговоров доводили ее до помешательства. Хоровая музыка, которая была ее главной радостью, теперь стала нестерпимой: «Там не было никакой тональности. Для меня это было больше похоже на шум». Она не могла участвовать в беседе, где несколько человек говорили одновременно. Чувство равновесия было настолько плохим, что ей приходилось опираться рукой о стену при ходьбе.
В довершение всего на нее навалилась хроническая усталость.
– Я очень сильный человек, – сказала мне Габриэлла. – Я прошла через множество трудных испытаний еще до того, как все это началось. Я всегда была религиозной и не чувствовала себя одинокой. Несмотря на любые трудности, я чувствовала, что все когда-нибудь окупится.
Она сосредоточилась на изучении своей ситуации в надежде, что эти труды не пропадут даром и по меньшей мере помогут другим людям, попавшим в похожее положение. Она изучила свою психическую истощенность, энергетический компонент своего состояния.
– После операции я чувствовала себя так, как будто из каждой клетки моего тела высосали энергию, – сказала она. – Это продолжалось десять месяцев.
После самой незначительной активности ей приходилось отдыхать, иногда целыми днями. У нее не осталось никаких энергетических резервов.
– Я всегда думала о своем мозге как о месте, где находятся мои мысли. Я никогда не думала о нем как о физическом органе, отвечающем за все мои поступки. Поэтому я не понимала, что пользуюсь одной и той же энергией для мозга и тела; но теперь, если я пользовалась энергией для интеллектуальной деятельности, то у меня не оставалось сил вставать, ходить или говорить.
Когда я лежала на кровати и мой мобильный телефон начинал звонить, я чувствовала себя так, словно нахожусь на необитаемом острове и не имею сил подняться или хотя бы пошевелить рукой для ответа. Я была абсолютно истощена.
Каждый раз, когда я осваивала новый навык в рамках программы реабилитации, у меня не оставалось энергии на другие занятия, поскольку она уже была потрачена на освоение этого навыка. Если случалась неудача, у меня могло уйти до двух недель, чтобы собраться с силами и снова приступить к упражнениям.
Когда люди начали расходиться, Габриэлла рассказала мне о своих странных ощущениях. По ее словам, видеть некоторые сочетания вещей было для нее невыносимо. Например, когда врач приходил в рубашке в черно-белую полоску, «для меня это было чем-то вроде визуального крика. Я просила его закрывать рубашку полотенцем».
В этот момент у меня начала складываться определенная картина. Почти все текущие проблемы Габриэллы можно было объяснить как результат повреждения ствола мозга. Ствол мозга обрабатывает сигналы от черепно-мозговых нервов, управляющих движениями лица и головы. Они контролируют систему равновесия и подают сигналы в среднее ухо. Повреждение этих каналов служило причиной ее неуверенной походки и проблем с равновесием.
Ее гиперчувствительность к звуку тоже была связана со стволом мозга. В ухе имеется эквивалент трансфокатора, позволяющего фокусировать внимание на одних частотах и заглушать остальные. Люди с повреждением этой системы постоянно слышат бухающие и шипящие звуки из-за утраты контроля над механизмом регулировки (см. главу 8). Поэтому Габриэлла не выносила шум и эхо в торговых центрах и предпочитала слушать собеседников по одному.
Поврежденный мозг часто оказывается не в состоянии объединять сигналы, поступающие от разных органов чувств. К примеру, сохранение равновесия требует интеграции данных от среднего уха (определяющего положение в пространстве) со зрительной информацией (визуальное отслеживание горизонтальных линий тоже частично является функцией ствола мозга) и с ощущениями от ступней ног. Когда сигналы от этих систем перестают синхронизироваться из-за повреждения мозга, человек испытывает дезориентацию; это называется проблемой сенсорной интеграции.
Я предположил, что «визуальный крик», испытываемый Габриэллой при виде полосатой рубашки, имел причину в том, что ее мозг отчаянно искал горизонтальные линии для ориентации в пространстве, но сигналы от зрительной коры искажались при передаче в систему равновесия. При повреждении сенсорной части мозга уровень электрической активности в ней повышается, и мы испытываем перегрузку ощущениями.
Сенсорные системы включают два вида нейронов: те, которые возбуждаются внешними стимулами, и ингибиторные нейроны, которые приглушают и фильтруют ощущения, чтобы мозг не был оглушен избыточным количеством лишней информации. (К примеру, когда звонит будильник, мозг получает мощный стимул из-за срабатывания возбуждающих нейронов. Но если стимуляция становится слишком интенсивной, полезно иметь ингибиторные нейроны, которые «приглушают» звук.) При повреждении ингибиторных нейронов пациент испытывает сенсорную перегрузку, а иногда ощущения буквально причиняют боль. Когда я рассказал Габриэлле об этих нарушениях сенсорной интеграции, она испытала большое облегчение, поняв, что ее проблемы не являются чем-то исключительным и вписываются в общую картину.
Пока мы беседовали, отец Габриэллы заметил, что доктор Кан освободился, и отошел поговорить с ним. В течение двух лет после операции у его дочери развилась хроническая инфекция, называемая фолликулитом – воспаление волосяных фолликул на спине. Ни антибиотики, ни другие медицинские средства не помогали. Поскольку Кан имел большой опыт в лечении кожных проблем, доктор Поллард по просьбе дочери рассказал ему о фолликулите у Габриэллы. «Может ли лазерный свет вылечить ее?» – спросил он. Кан заверил, что может. «Приходите в любое время», – сказал он.
Когда мы вышли на улицу, доктор Поллард с Габриэллой предложили подвезти меня до дома; их автомобиль стоял рядом с моим офисом. Короткое расстояние, которое я с такой легкостью преодолел полтора часа назад, теперь растянулось из-за медленной и неуверенной походки Габриэллы. Мы замедлили ход и приноровились к ее шагу. Потом мы сели в автомобиль и за пятиминутную поездку до моего дома обсудили свои впечатления о лекциях. Я считал, что световая терапия может помочь Габриэлле, так как после операции неизбежно должны были остаться рубцы и воспаление в окружающих тканях. Я подозревал, что она страдает от «зашумления мозга» и выученной беспомощности и что не все нейронные сети, связанные со стволом ее мозга, фактически мертвы; некоторые из них могли быть повреждены и могли подавать беспорядочные сигналы, в то время как другие находились в латентном состоянии. Если лазеры смогут вылечить воспаление и стимулировать кровообращение и приток энергии к этим клеткам, то Габриэлла, как и пациенты с травматическими повреждениями мозга, может значительно улучшить свое состояние. Мы договорились оставаться на связи.
Визиты в клинику Кана
В следующие недели я часто посещал клинику и исследовательскую лабораторию Кана. Я смотрел, как работают лазеры, разговаривал с сотрудниками, сам осматривал оборудование и учился пользоваться им. В клинике Кана «Медитех» работали сорок пять человек, в основном клиницистов, но также конструкторов из лазерной лаборатории. Цель моих визитов заключалась в том, чтобы посмотреть, как лазеры влияют на мозг, но сначала я хотел разобраться, как они работают, и убедиться, что серьезная лазерная терапия пригодна для лечения распространенных травм и болезней.
Кан рассказал, что после того, как световая терапия помогла ему вылечить плечо, он сделал обзор всей доступной научной литературы о лазерах. Сначала он был озадачен множеством характеристик – волн разной длины и частоты, применяемых для лечения, и доз светового излучения, рекомендуемых разными клиниками и компаниями для терапии разных состояний. Потом он провел некоторое время вместе с русской ученой Тиной Кару из лаборатории лазерной биомедицины при Институте лазерных и информационных технологий РАН. Кару является одной из ведущих мировых экспертов по применению лазеров для лечения живых тканей. В 1989 году, после консультаций с Кару, он работал с инженерами политехнического института Райерсона в Торонто, где была сконструирована система лазерной терапии «Биофлекс», способная генерировать свет всевозможных характеристик и используемая как для общих, так и для клинических исследований. Потом Кан в течение нескольких лет старался определить, какие виды света оказывают благотворное воздействие на разных пациентов с учетом их цвета кожи, возраста, распределения жировой ткани и типа заболевания, и разработал многочисленные протоколы для использования лазерного оборудования.
Физика лазеров
Акроним «лазер» в переводе с английского означает «усиление света посредством вынужденного излучения». С XVII века свет часто представляли как непрерывную волну, которая движется в пространстве таким же образом, как волны движутся по воде. (Поэтому ученые говорят о длине световой волны.) Но Альберт Эйнштейн доказал, что свет также может вести себя как частица, которую в итоге назвали фотоном. Фотон похож на миниатюрную световую частицу, его размер даже меньше, чем у атома.
Есть две основные концепции работы фотонных лазеров. Первая, знакомая всем со средней школы, основана на модели атома, предложенной физиком Нильсом Бором. В самом простом изложении: каждый атом состоит из ядра и электронов, вращающихся на разных расстояниях вокруг ядра. Если электрон находится на низкой орбите, он имеет меньшую энергию; если он находится дальше от ядра, то имеет большую энергию. (Электроны высоких энергий находятся в так называемом «возбужденном» состоянии.) Таким образом, каждая электронная орбита ассоциируется с определенным энергетическим состоянием.
В большинстве атомов количество электронов, которые находятся на низкоэнергетических внутренних орбитах (ближе к ядру), больше количества возбужденных электронов на высокоэнергетических внешних орбитах (дальше от ядра). Когда электрон переходит с высокоэнергетической орбиты на низкоэнергетическую, то происходит выброс фотона; это называется спонтанной эмиссией светового излучения. Эта спонтанная эмиссия происходит хаотично при нормальном свете (например, в типичной электрической лампочке).
Но при бомбардировке атомов с использованием внешнего источника энергии, такого как электрический ток или луч света, мы можем создавать атомы, где больше электронов находится в возбужденном высокоэнергетическом состоянии. Теперь количество электронов в возбужденном состоянии больше, чем количество электронов в спокойном состоянии на низкоэнергетических орбитах. Эта количественная инверсия является первой основной концепцией для понимания лазеров.
Вторая основная концепция – это стимуляция. В лазерах атомы искусственно стимулируются – лучше сказать, бомбардируются, – внешним источником энергии для создания количественной инверсии.
Обычно, когда атомы подвергаются энергетической бомбардировке, они испускают фотоны. Бомбардировка атомов в состоянии количественной инверсии, как это происходит в лазерах, приводит к высвобождению целой массы фотонов. Эти фотоны, в свою очередь, стимулируют соседние атомы к излучению новых фотонов, так что образуется фотонный каскад. Этот процесс ускоряется, если окружить излучающие атомы зеркалами, в результате чего излученные фотоны отражаются от зеркал, попадают в атомы с количественной инверсией и приводят к излучению все большего количества фотонов. Это и есть «усиление света посредством вынужденного излучения».
Существует много способов изготовления лазеров. Если вы заглянете внутрь лазерной указки, какие используются лекторами, или в CD-дисковод вашего компьютера, то найдете источник энергии в виде батарейки или электропроводки, которая подает электрические импульсы. Вы также обнаружите миниатюрный лазерный диод, где происходит количественная инверсия. Типичный лазерный диод состоит из «сэндвича» двух плотных материалов, частично проводящих электричество. Они называются полупроводниками.
Между двумя полупроводниками оставляется небольшой промежуток. Один полупроводник изготовлен из материала, имеющего сравнительный избыток электронов, а другой – из материала, имеющего сравнительный дефицит электронов. Количественная инверсия создается в промежутке. Когда электромагнитный импульс определенной частоты проходит через эти полупроводники, он активирует каскад светового усиления. Зеркала в промежутке между двумя полупроводниками улавливают эти фотоны и усиливают световой каскад, который фокусируется в виде лазерного луча. Точная частота излучаемого света контролируется регулировкой частоты электромагнитной энергии, подаваемой в систему.
Первый лазер, сконструированный Теодором Г. Мейманом в исследовательской лаборатории Хьюджеса в Малибу (Калифорния) в 1960 году, был горячим лазером. В течение одного года горячие лазеры, способные прожигать ткань, нашли применение в хирургии, частично заменив скальпели, а в 1963 году они были использованы для разрушения опухолей у подопытных животных. Лазеры приобрели широкую известность после премьеры кинофильма «Голдфингер», где есть сцена, в которой Джеймс Бонд привязан к столу, а горячий лазер, похожий на огромный блестящий шприц и испускающий тонкий луч красного цвета, угрожает разрезать его пополам.
ГОЛДФИНГЕР (не особенно впечатленный шпионским суперкаром Бонда): У меня тоже есть новая игрушка… Вы видите промышленный лазер, излучающий необычный свет, подобного которому нет в природе. Он может добить до луны. На более близком расстоянии он может резать металл. Я покажу вам…
БОНД: Хотите, чтобы я заговорил?
ГОЛДФИНГЕР (торжествующе): Нет, мистер Бонд, я хочу, чтобы вы умерли.
Как лазеры лечат живые ткани
К 1965 году было известно, что лазеры низкой интенсивности могут оказывать целебное воздействие. Ширли Э. Карни, работавшая в Бирмингеме, продемонстрировала, что лазеры низкой интенсивности способствуют росту коллагеновых волокон в кожных покровах. Коллаген – это белок, который составляет основу наших соединительных тканей, помогает им поддерживать форму и необходим для их восстановления. В 1968 году доктор Индре Местер из Будапешта доказал, что лазеры могут стимулировать рост кожной ткани у крыс, а год спустя – что лазеры могут значительно ускорить заживление ран. В середине 1970-х годов в СССР развернулись масштабные исследования и клинические эксперименты по лазерной стимуляции живых тканей. Эта методика в 1980-е годы была распространена в странах коммунистического блока, но редко встречалась на Западе.
Лишь после окончания «холодной войны» медицинские лазеры получили распространение на Западе, и только в 2002 году управление по контролю за продуктами и лекарствами одобрило первое устройство для низкоинтенсивной лазерной терапии в США.
Когда фотоны встречаются с веществом, может произойти одна из четырех вещей. Фотоны могут отразиться от вещества, пройти через него, войти в него, но рассеяться внутри, или же фотоны могут быть поглощены без особого рассеивания. Когда фотоны поглощаются живой тканью, они запускают химические реакции в светочувствительных молекулах. Разные молекулы поглощают световые волны разной длины. К примеру, красные кровяные тельца поглощают весь свет, кроме красного. У растений зеленый хлорофилл поглощает все цвета спектра, кроме зеленого.
Люди склонны думать, что светочувствительные молекулы существуют только в глазной сетчатке, но их существует как минимум четыре главных типа: родопсин (в сетчатке, поглощает свет для зрения), гемоглобин (в красных кровяных тельцах), миоглобин (в мышцах) и, самое главное, цитохром (во всех клетках). Цитохром – это чудо, объясняющее, каким образом лазеры могут исцелять так много разных болезней; он преобразует световую энергию солнца в клеточную энергию. Большинство фотонов абсорбируется митохондриями, «энергетическими фабриками» внутри клеток.
Поразительно, но наши митохондрии поглощают энергию, значавшую свой путь в 93 миллионах миль от нас, – энергию Солнца – и высвобождают ее для использования в наших клетках. Окруженные тонкой мембраной, митохондрии наполнены светочувствительным цитохромом. Когда солнечные фотоны проходят через мембрану и вступают в контакт с цитохромом, они абсорбируются и инициируют образование молекулы, запасающей энергию в наших клетках. Эта молекула, которая называется АТФ (аденозинтрифосфат), похожа на универсальную батарею, обеспечивающую энергией клетки для их нормальной работы. АТФ также дает энергию, которая может быть использована иммунной системой для восстановления клеток.
Лазерный свет активизирует выработку АТФ, поэтому он может инициировать и ускорить восстановление и рост здоровых новых клеток, включая те, которые образуют хрящи (хондроциты), кости (остеоциты) и соединительную ткань (фибробласты).
Лазеры с разной длиной волны могут увеличивать потребление кислорода, улучшать кровообращение и стимулировать рост новых кровеносных сосудов, снабжающих ткани еще большим количеством кислорода и питательных веществ, что особенно важно для процесса выздоровления.
Кан пользуется четырьмя разными методами для доставки света в молекулы цитохрома. Первый – это красный свет, генерируемый 180-точечными светодиодами, которые расположены рядами на мягкой пластиковой ленте размером с конверт. Как правило, терапевт покрывает поверхность тела красным светом в течение примерно двадцати пяти минут. Красный свет проникает в тело на один-два сантиметра и всегда используется первым с целью подготовки тканей для более глубокого восстановления и улучшения кровообращения.
Затем Кан использует ленту инфракрасных светодиодов в течение примерно двадцати пяти минут. Этот свет проникает в тело на глубину до пяти сантиметров.
Светодиоды обладают свойствами, похожими на лазерные, но все же это не лазеры, и вы можете смотреть прямо на них без нежелательных последствий.
Потом Кан применяет чистый лазерный луч, начиная с красного лазерного зонда, за которым следует инфракрасный лазерный зонд. Лазерный зондаж обеспечивает гораздо большую мощность, чем светодиоды, в сфокусированном луче, который проникает очень глубоко. К тому времени, когда включается лазерный зонд, поверхностные ткани уже насыщены таким количеством фотонов от красных и инфракрасных светодиодов, что воздействие лазера создает в тканях каскад фотонов, проникающий в тело на глубину до двадцати двух сантиметров. Лазерный зондаж применяется в течение короткого времени на разных участках тела. Общая продолжительность одного сеанса терапии на разных точках может достигать семи минут. В отличие от светодиодов, прямое наблюдение лазерного света может быть опасным, поэтому врачи и пациенты надевают специальные очки. Энергия световой «дозы» зависит от двух параметров: количества фотонов, излучаемых источником света, и длины волны (или цвета) этих фотонов. Как доказал Эйнштейн, цвет любого света является мерой его энергии.
В иммунной системе лазерный свет может вызывать полезные формы воспаления, но лишь там, где это необходимо. Когда воспалительные процессы становятся хроническими, как бывает при многих болезнях, лазерный свет может «разблокировать» процесс и быстро вернуть его в нормальное русло, что приводит к уменьшению воспаления, опухоли и боли.
Многие современные болезни, включая сердечно-сосудистые заболевания, рак, болезнь Альцгеймера и все аутоиммунные заболевания (такие как ревматоидный артрит и волчанка), возникают отчасти потому, что иммунная система нашего организма инициирует избыточное воспаление, переходящее в хроническое. При хроническом воспалении иммунная система слишком долго остается активной и даже может атаковать собственные ткани, словно они являются внешними захватчиками. Возможные причины хронического воспаления многочисленны, в том числе это может быть неправильная диета, и разумеется, бесчисленные химические токсины, попадающие в организм. Хронически воспаленные ткани вырабатывают химические вещества, называемые противовоспалительными цитокинами, которые способствуют боли и дальнейшему воспалению.
К счастью, лазерный свет борется с избыточным воспалением, стимулируя выработку противовоспалительных цитокинов, которые прекращают хроническое воспаление. Они уменьшают количество «нейтрофильных» клеток, которые вносят вклад в хроническое воспаление, и увеличивают количество клеток-«макрофагов» в иммунной системе – сборщиков мусора, которые удаляют чужеродные вещества и поврежденные клетки.
Лазеры также уменьшают стрессовую нагрузку на ткани, связанную с поступлением кислорода. Организм постоянно потребляет кислород и вырабатывает высокоактивные молекулы, которые называются свободными радикалами и взаимодействуют с другими молекулами. При высоких концентрациях они причиняют ущерб клеткам и могут приводить к дегенеративным заболеваниям. Еще одно уникальное свойство лазеров заключается в том, что они влияют в первую очередь на поврежденные клетки или на клетки, которые активно пытаются сохранить функциональность и больше всего нуждаются в энергии. Клетки, которые находятся в хронически воспаленном состоянии, или испытывающие дефицит притока крови и кислорода из-за плохого кровообращения, или активно делящиеся (как происходит, когда ткань пытается восстановить себя) более чувствительны к красным и инфракрасным лазерам низкой интенсивности, чем нормально функционирующие клетки. К примеру, поверхностная рана более чувствительна к низкоинтенсивной лазерной терапии, чем здоровая кожа. Иными словами, лазеры оказывают благотворный эффект там, где это нужно больше всего.
Для исцеления организму часто приходится создавать новые клетки. Первый шаг в клеточном воспроизводстве происходит, когда ДНК дублирует себя. Лазерный свет может активировать синтез ДНК (и РНК) в живых клетках. Человеческие клетки в чашке Петри будут синтезировать больше ДНК и расти быстрее под воздействием света со специфической длиной волны. Кишечные палочки, очень простой вид бактерий, реагируют на другие виды света, а дрожжи – на третьи. Таким образом, существует целый язык световой энергии, в котором волны конкретной длины являются словами, на которые реагируют живые клетки.
Но как могут лазеры влиять на мозг? Фактически даже обычный солнечный свет влияет на химию мозга. Известно, что уровень нейротрансмиттера серотонина снижается при определенных видах депрессии; исследования показывают, что обычный солнечный свет побуждает организм к выработке серотонина, и это одна из причин, по которым люди, живущие далеко от экватора, лучше себя чувствуют и находятся в хорошем настроении, если выходные дни оказываются солнечными. Лазерный свет также стимулирует высвобождение ряда нейромедиаторов, например серотонина, эндорфинов, которые заглушают боль, и ацетилхолина, необходимого для обучения. Кан, Насер и другие члены гарвардской группы считают, что лазерный свет влияет и на спинномозговую жидкость. Кан полагает, что спинномозговая жидкость и кровеносные сосуды переносят фотоны в мозг, где они влияют на его клетки, как и на все остальные. Но научные исследования в этом направлении еще только-только начинаются.
Для того чтобы в полной мере оценить клиническую работу Кана, мне пришлось избавиться от одного предрассудка.
Сейчас нетрудно изготовить простой и недорогой «многоцелевой» лазер. Хиропрактики и другие профессиональные медики часто пользуются маленькими лазерами в течение нескольких минут после мануальной терапии, как бы в качестве дополнения. Я сам пробовал такие процедуры и остался равнодушным. Когда я сообщил Кану об этом, он не удивился: «Такая короткая обработка совершенно недостаточна для сколько-нибудь заметного восстановления».
Лазеры Кана отличаются от большинства мелких ручных аппаратов. Некоторые из них стоят десятки тысяч долларов и подключены к новейшим компьютерам. Его сотрудники постоянно наблюдают за пациентами, меняя настройки и варьируя методы терапии.
За двадцать лет работы Кан и его сотрудники наблюдали эффекты почти одного миллиона сеансов лазерной терапии и смогли определить, какие протоколы являются наилучшими для разных состояний и пациентов. Кан лично наблюдает 95% пациентов, которые поступают в его клинику, и отслеживает их состояние. Возраст пациента, цвет его кожи, количество жировой и мышечной массы – все это влияет на количество поглощаемого света. Когда пациент начинает реагировать на терапию, врач регулирует частоту световых импульсов, форму волны и дозу энергии (количество фотонов, проходящих через квадратный сантиметр ткани за единицу времени). По словам Майкла Хэмблина, «существует оптимальная дозировка света для любого конкретного состояния, и дозировка выше или ниже оптимальной может не иметь лечебного эффекта». Однако иногда «более низкие дозировки фактически полезнее, чем более высокие».
Сначала я узнал, что могут делать лазеры Кана, наблюдая их воздействие при лечении хорошо известных травм и болезненных состояний. У одной женщины, за которой я наблюдал, была травма вращательной манжеты плеча, обычно возникающая в результате разрыва мышцы или связки. В течение года она лечилась методами мануальной и остеопатической терапии с очень незначительным эффектом. После четырех сеансов лазерной терапии боль исчезла, а сила и гибкость плечевого сустава пришли в норму.
Профессор Сирил Льюитт, шестидесятитрехлетний антрополог и социолог, плохо ходил из-за остеоартрита бедер и коленей, которым он страдал в течение шести лет, вдобавок к порванному ахиллову сухожилию. После четырех сеансов лазерной терапии в течение недели он освободился от боли в бедрах и коленях без приема лекарств и смог подниматься и спускаться по лестнице, не испытывая дискомфорта. В ходе дальнейшего лечения, продолжавшегося несколько месяцев, он полностью излечился от артрита и восстановил порванное сухожилие. Было излечено несколько пациентов с воспалением седалищного нерва, травмами коленей и опоясывающим лишаем. Одному врачу, который полностью разорвал связку плеча и был направлен на операцию, стало настолько лучше, что он отменил операцию. Другой человек, с хроническим синуситом, обнаружил, что после лазерной терапии его слух улучшился, а звон в ушах уменьшился. Все эти улучшения были перманентными и не требовали дальнейшего лечения. Нескольким людям не стало лучше, но все они прекратили терапию, пройдя лишь несколько сеансов.
Барбара Эроусмит Янг, одна из нескольких специалистов по нейропластике, о которой я рассказал в книге «Пластичность мозга» и которая вылечила многих пациентов с расстройствами обучения с помощью упражнений для мозга, тоже обращалась к Кану. В молодости она пережила тяжелый эндометриоз, заболевание, при котором клетки внутреннего слоя стенки матки начинают разрастаться за пределами этого слоя, что приводило к болям, кровотечениям и сделало Барбару бесплодной. Неоднократные операции привели к образованию ужасных рубцов внутри ее брюшной полости (так называемые послеоперационные спайки). Рубцовая ткань была настолько обширной, что она испытывала постоянные боли и многодневные нарушения проходимости кишечника, угрожавшие жизни. При каждом хирургическом вмешательстве положение становилось только хуже. Она страдала десятки лет. Наконец в результате тестирования было установлено, что она имеет генетическую аномалию, которая приводит к образованию избыточной рубцовой ткани.
После всех хирургических вмешательств у нее развился хронический болевой синдром с невыносимыми болями в брюшной полости, которые помогли уменьшить Майкл Московиц и Марла Голден. Но она по-прежнему страдала тяжелыми кишечными запорами.
Зная о том, что лазеры низкой интенсивности способствуют нормальному восстановлению рубцовой ткани, я рассказал Барбаре о докторе Кане. После ряда сеансов ее состояние, которое, как ей сказали, было хроническим, невероятно улучшилось. Запоры стали очень редкими, едва ли несколько раз в год, и менее опасными, что позволяло ей путешествовать, а боли уменьшились. Кан также достиг выдающихся результатов в лечении эндометриоза и смог так эффективно замедлить развитие болезни у некоторых пациенток, что они отказались от операций. Мне было мучительно сознавать, что Барбара могла бы избежать многочисленных операций, бесплодия и десятилетий жизни в страхе перед запорами, если бы лазерная терапия была более широко известна.
Кан показал мне едва заметные остатки повреждения тканей на своем лице, типичном для пожилого человека, который слишком много времени проводит на солнце. «Будучи подростками на ферме, мы всегда работали без рубашек, шляп и защитного крема», – сказал он мне. Теперь он платил за это: дерматолог сказал ему, что кожное повреждение (которое называется актиническим кератозом) представляет собой предраковое состояние. Обычно такие образования вырезаются или выжигаются горячим лазером. Но вместо этого Кан воспользовался лазером низкой интенсивности, и его кожа пришла в норму после нескольких сеансов. По его словам, многие тяжелые раковые состояния кожи, такие как базально-клеточный рак кожи, тоже можно вылечить низкоинтенсивной лазерной терапией.
Я убеждался в том, что в руках Кана и его коллег лазеры быстро излечивают травмы, которые считались почти неизлечимыми, – восстанавливают хрящи, сращивают порванные связки, мышцы и сухожилия.
Среди людей, завершивших курс лазерной терапии, за которыми я наблюдал, подавляющее большинство добились значительного улучшения своего состояния. Теперь я задавался вопросом: что могут сделать лазеры для решения проблем мозга?
Вторая встреча
Следующее электронное письмо от Габриэллы я получил двадцать четвертого февраля. Габи, как она иногда себя называет, написала, что она была очень занята. Она связалась с Анитой Солтмарш и начала проходить курс лазерной терапии в качестве участницы исследования Бостонской группы. По словам Солтмар, терапия будет заключаться в лазерном облучении макушки ее головы в течение короткого времени. Габи поняла это так, что ей придется проводить десятиминутные сеансы световой терапии каждый день до конца ее жизни, начиная со следующих недель. Также она решила сходить на консультацию к Кану насчет своего фолликулита, поскольку он имел большой опыт в лечении ран и кожных инфекций.
Габи никогда не обсуждала с Каном идею работы над проблемами ее мозга, так как он в основном показывал слайды с открытыми ранами и другими травмами. Но когда он узнал о симптомах ее когнитивного расстройства, то, будучи хирургом, не сомневался в том, что это вторичные симптомы повреждений мозга, полученных в ходе операции. Независимо от опыта и аккуратности работы хирурга, во время внутричерепных операций обычно возникает значительное кровотечение, приводящее к образованию рубцовой ткани, особенно в мягкой защитной оболочке головного мозга. Кроме того, прямой ущерб наносится и самим нейронам, что приводит к развитию разнообразных вторичных симптомов.
«Когда я сидела на сеансе лазерной терапии фолликулита, – рассказала мне Габи, – Фред подошел ко мне и сказал: «Я могу помочь вам и насчет мозга; я уже несколько лет занимаюсь этим». Когда он это говорил, то лишь деловито пожал плечами, как будто не сомневался в ответе. Вы же знаете Фреда».
С 1993 года Кан занимался терапией шейного отдела позвоночника и обратил внимание, что при решении проблем в этой области у пациентов с расстройствами центральной нервной системы или нарушением функций мозга часто происходило улучшение и по другим симптомам, не связанным напрямую с шейным отделом. Он пришел к мысли, что спинномозговая жидкость, которая циркулирует по спинному мозгу, судя по всему, возвращается в головной мозг после облучения лазером.
Габи спросила Кана, в чем будет заключаться лечение, и он объяснил, что теперь во время сеансов терапии фолликулита также будет направлять луч другого лазера в верхнюю часть ее шеи, фокусируясь на стволе мозга. Обзор научной литературы убедил его, что уменьшенные дозы света на протяжении более долгого времени эффективны для регенерации тканей и уменьшения патологического воспаления, а также для улучшения общего кровообращения в мозге. Первые сеансы продолжались более часа, но он не думал, что Габи всю жизнь будет нуждаться в лазерной терапии.
Во время первого сеанса он направил лучи лазеров в верхнюю часть ее шеи и ниже, вдоль позвоночника. После сеанса Габи почувствовала себя обессиленной, несмотря на то, что всего лишь сидела в кресле. Она нуждалась во сне, что было типичной реакцией мозга на начало процесса выздоровления. Это совершенно не похоже на упадок сил, который возникает после сеансов лучевой терапии раковых опухолей, приводящей к уничтожению клеток. Как сказано в третьей главе, это происходит потому, что в поврежденном мозге, находившемся из-за хронического возбуждения симпатической нервной системы в функциональном состоянии «борись или беги», наконец спадает напряжение и активируется парасимпатическая нервная система: она притупляет ощущение тревоги и запускает восстановительные процессы. После этой предварительной фазы нейронной модуляции мозг вступает в продуктивное состояние нейронной релаксации.
После второго сеанса терапии Габи поняла, что ее жизнь изменилась. Она заметила, что теперь может дольше сохранять сосредоточенность. Через три недели она обратила внимание на улучшение памяти и прилив энергии; к примеру, она могла целую минуту чистить зубы. Приступы тошноты прекратились. Она могла свободно наклоняться и открывать дверь холодильника.
Примерно через два месяца она написала мне:
«Теперь я уже могу запоминать нужную мне информацию, произвольно концентрировать внимание и выполнять несколько дел одновременно. Ко мне вернулась ясность ума. Я могу свободно поворачивать голову налево и нагибать шею. Я слушаю радио, пою, хожу в рестораны и торговые центры. Я посещаю синагогу (микрофоны больше не беспокоят меня) и выполняю упражнения в плавательном бассейне. (Крики детей, перебранки в гетто и звуки фенов тоже больше не доставляют мне неудобств.) Я хожу быстрее, чем мой отец в лучшие дни, и стала гораздо сильнее… Надеюсь, я снова буду водить автомобиль… Очень радостно, когда те улучшения, на достижение которых раньше уходило несколько месяцев, теперь происходят за два-три дня».
Потом она добавила небольшой постскриптум:
«Концерт: «Бетховен и ваш мозг» с Дэниэлем Левитиным вечером в эту субботу в Кернер-Холле.
Спасибо за ваш интерес и помощь».
Дэниэль Левитин – один из ведущих мировых экспертов по влиянию музыки на человеческий мозг. Он собирался прибыть вместе с дирижером Эдвином Аутуотером и симфоническим оркестром Китченер-Ватерлоо, который будет исполнять Бетховена. Левитин не был равнодушным академическим наблюдателем. Он имел за плечами серьезную музыкальную карьеру и выступал на сцене вместе со Стингом, Мелом Торме и группой «Блу Ойстер Култ», консультировался со Стиви Уандером и «Стили Дэн» и работал инженером звукозаписи у Сантаны и «Грэтфул Дэд». Потом он (как и Кан) резко изменил род своей профессиональной деятельности и стал психологом, исследующим взаимодействие музыки и человеческого мозга. Теперь он возглавляет лабораторию восприятия, осознавания и оценки музыки в Университете Макгилла и является автором книги «Ваш музыкальный мозг». Я сразу же приобрел билеты, а поскольку мы не встречались, то позвонил его секретарше в Монреале и пригласил его на обед у меня дома за день до концерта. Она сказала, что попробует связаться с ним, но не может ничего обещать, так как он прилетает из Лос-Анджелеса.
В тот вечер Дэниэль Левитин постучал в мою дверь, когда мы обедали с друзьями. У нас завязался оживленный разговор о современных немецких и древнегреческих философах. После подачи десерта Левитин заметил у стены две гитары, словно ожидавшие приглашения. Оставшуюся часть вечера мы пели и играли как собственные, так и чужие песни. О мозге не было сказано ни слова.
На следующий вечер перед концертом он был очень разговорчивым, и они с Аутуотером обменивались остроумными шутками, словно два эстрадных комика. Кернер-Холл славится великолепной деревянной отделкой; стены плавно изгибаются по направлению к потолку, усиливая резонанс и создавая впечатление, что вы находитесь внутри замечательного музыкального инструмента.
Левитин, Аутуотер и оркестр исполнили увертюру Эгмонта, четвертую часть симфонии № 9, вторую часть симфонии № 3 и всю симфонию № 5. Пока оркестр играл Бетховена, слушатели пользовались миниатюрными цифровыми устройствами, чтобы в реальном времени регистрировать эмоции, вызываемые тем или иным музыкальным фрагментом; компьютер в реальном времени обрабатывал все результаты. Было увлекательно наблюдать, как значительное большинство людей, услышав музыкальную композицию без слов, испытывают одну и ту же эмоцию, будь то печаль, скорбь или радостное предвкушение. Все мы знаем, что определенные музыкальные фрагменты кажутся веселыми, грустными или пугающими, но это была очень наглядная демонстрация того, как звуковые колебания оказывают очень сходное влияние на, казалось бы, такие разные мозги разных людей. Левитин объяснил, как музыка – ее тембр, тон, вариации, ожидаемые и неожиданные переходы – влияет на мозг, вызывая эмоциональные реакции. Концерт завершился под гром аплодисментов, но вечер не закончился. Вместо того чтобы выходить на улицу, люди собрались в фойе с видом на зеленый бульвар и слушали выдающегося азиатского пианиста, который играл для всех.
Потом я увидел ее. Я и подумать не мог, что Габи, испытывавшая серьезные проблемы с восприятием звуков, придет на концерт Бетховена, который писал оглушительную музыку. Хотя еще недавно я читал письмо, где она утверждала, что вполне поправилась, я не сознавал, до какой степени. Она быстро направилась ко мне уверенной походкой. Ее лицо сияло, глаза ярко блестели.
Представив меня двум своим друзьям, она сказала:
– Когда я в последний раз решилась прийти на один из этих концертов, то была настолько дезориентирована, что мне пришлось еще полчаса просидеть на месте после окончания. Потом, когда я встала, – она указала в сторону дальнего выхода на бульвар, примерно в двадцати трех метрах от нас, – мне потребовалось еще двадцать минут, чтобы дойти отсюда до выхода, и это при том, что мне помогали другие люди.
Мозг этой женщины был преображен с помощью света.
Кан, казалось, был меньше всех удивлен успехами Габи. В начале апреля мы с ней снова встретились в клинике Кана, и он показал мне, как он направляет свет на ее голову над участками черепа, ближайшими к стволу мозга и мозжечку. Когда он располагал световые приборы на ее голове, Габи поднимала волосы, и я мог видеть пятидюймовый шрам за ее ухом – след от хирургического вмешательства, которое спасло ей жизнь.
Я поддерживал связь с Габи в течение следующих восьми месяцев. Она приступила к световой терапии в конце декабря 2011 года и проводила два сеанса в неделю. К началу марта 2012 года она сократила количество сеансов до одного раза в неделю и объявила, что кратковременная и долговременная память полностью восстановилась, что она может выполнять несколько задач одновременно и, что самое главное, может ясно мыслить. Ее страх перед утратой мыслительных функций остался позади.
Она выполняла разные комплексы упражнений, включая водную гимнастику и тай-цзи, чтобы окончательно решить проблемы с равновесием.
Благодаря своей активной позиции по отношению к болезни она была идеальной пациенткой. Лазерная терапия исцеляла ее ткани, но ей по-прежнему приходилось заново учиться делать вещи, с которыми она легко справлялась раньше. Это требовало регулярных умственных тренировок, в том числе тренировок произвольного внимания. Ей было трудно объяснить здоровым людям, что каждый маленький шаг вперед мог стоить ей нескольких дней упадка сил, потому что на самом деле эти «маленькие шаги» были совсем не маленькими. Они были для нее чрезвычайно важными, как если бы она впервые усваивала каждый навык, поскольку нейроны, отвечавшие за этот навык, часто делали это в первый раз, а те нейроны, которые делали это раньше, были безвозвратно утрачены. Но после начала световой терапии Габи заметила, что эпизоды упадка сил стали гораздо более редкими. Когда женщина, с которой она работала, надела блузку в горизонтальную черно-белую полоску, Габи сказала: «Теперь я могу выносить это, и мне больше не нужно просить ее надевать что-нибудь сверху. Ощущение по-прежнему тревожное, но ни о каком «визуальном крике» больше нет и речи!»
«Ко мне вернулось нормальное музыкальное восприятие», – продолжала она. Музыка больше не мучила ее, а наполняла энергией и воодушевляла. «Это грандиозно, потому что музыка так важна для меня… И я могу танцевать!» – объяснила она, когда равновесие вернулось к ней.
«На прошлой неделе я встретилась со знакомым хористом, – продолжала она. – Он видел меня, когда я говорила и двигалась словно во сне. Он сказал: «Боже мой, вы ходите!» А я сказала: «Очень приятно, когда кто-то замечает улучшение». Тогда он сказал: «Вы не понимаете: это не просто улучшение, а прорыв в новую вселенную».
Доказательство того, что лазеры лечат мозг
В прошлом Кан помогал людям, страдавшим нарушениями функций мозга и другими нервными расстройствами, такими как головные боли после сотрясения мозга, сосудистая деменция (вызванная закупоркой кровеносных сосудов в мозге), мигренями, прозоплегией (паралич лицевого нерва) и тиннитом (звон в ушах). Он подчеркивал, что очень ценными для него оказались исследования световой терапии мозга, проведенные в Израиле.
Доктор Шимон Рочкинд, нейрохирург из Тель-Авивского университета, провел новаторскую работу по использованию лазеров для лечения повреждений периферической нервной системы – то есть всех нервов в организме, кроме головного и спинного мозга. Повреждение периферических нервов может приводить к нарушению ощущений или движения. В течение последних ста лет было известно, что периферические нервы обладают нейропластичностью и часто могут вырастать заново после травмы. Обычно для восстановления этих нервных путей проводилась операция, при условии, что ее успевали сделать в течение первых шести месяцев после травмы. Рочкинд доказал, что воздействие лазеров низкой интенсивности на периферические нервы помогает им восстанавливаться, что свет улучшает метаболизм нервных клеток, способствует формированию новых связей между нейронами и росту новых аксонов (которые передают электрические сигналы) и миелина (жирового покрытия вокруг нервов, позволяющего быстрее передавать сигналы), а также уменьшает количество рубцовой ткани. Рочкинд продемонстрировал, что у животных и людей лазерная терапия низкой интенсивности прекращает дегенерацию поврежденных нервов и способствует началу их регенерации. Работая с американской группой пациентов, он показал, что повреждение черепно-мозговых нервов также поддается лечению.
Главный вопрос для Рочкинда состоял в следующем: могут ли эти замечательные изменения и рост новых нейронов также происходить в центральной нервной системе – в головном и спинном мозге?
Вскоре он продемонстрировал, что некоторые тяжелые травмы спинного мозга реагируют на лазерную терапию. Его ассистенты разрезали спинной мозг у крыс, симулируя тяжелую травму. Потом они вводили стволовые клетки в промежутки между разрезами и облучали их лазером, у всех животных кроме контрольной группы. Рассеченные участки спинного мозга, которые подвергались облучению, начинали регенерировать, срастались, восстанавливали электрическую проводимость и постепенно возвращались к норме. В другом исследовании он доказал, что при облучении эмбриональных клеток мозга у крыс они образуют новые связи и мигрируют в те области мозга, где могут быть полезными.
Из Израиля продолжают поступать революционные открытия в этой области. Зоолог из Тель-Авивского университета Ури Орон изучал применение лазеров для регенерации поврежденных тканей мозга, сердца и различных мышц. В 2007 году он со своими коллегами доказал, что лазером можно стимулировать выработку АТФ в прогениторных нервных клетках человека, которые можно назвать «младенческими нейронами» или предшественниками полностью развитых человеческих нейронов; он делал это, направляя лазерный свет низкой интенсивности на человеческие клетки в чашке Петри. В ходе другого эксперимента Ури Орон, Амир Орон и их коллеги из Израиля и США опробовали тот же лазер на мышах с травматическими повреждениями мозга, вызванными падением грузов на голову. Очаг повреждения при таких травмах обычно находится в глубине мозга. Через четыре часа после травмы головы исследователи направляли лазерный свет низкой интенсивности на череп животных. Контрольная группа не получала лазерной терапии. Сразу же после травмы между двумя группами не было разницы, но через пять дней мыши из подопытной группы демонстрировали значительно меньшие неврологические изъяны. Этот эффект оказался устойчивым. Через месяц после травмы, когда члены группы изучили мозг мышей, размер поврежденных участков оказался значительно меньше у тех, кто подвергался световой терапии.
Затем Ороны и их коллеги провели сходные эксперименты над крысами после инсульта. Они блокировали артерию, что приводило к инсульту, во многом похожему на обычный инсульт у людей. Через сутки после инсульта некоторых животных подвергли лазерной терапии. В результате они имели меньше неврологических отклонений, чем крысы из контрольной группы, и больше заново сформированных нервных клеток.
По-моему, в каждом отделении неотложной медицинской помощи должен находиться лазер низкой интенсивности для пациентов с инсультом или травмами головы. Для последних это особенно важно, так как для травматических повреждений не существует эффективного медикаментозного лечения. Ури Орон также доказал, что лазерный свет низкой интенсивности сокращает формирование рубцовой ткани у животных после сердечного приступа; возможно, в экстренных случаях лазеры можно использовать и для этой цели.
Восемь лет назад Кан стал испытывать боль в груди, связанную с приближением сердечного приступа, вызванного сужением коронарной артерии. После оказания первой помощи он провел несколько сеансов низкоинтенсивной лазерной терапии на своем сердце. Последующее МРТ-сканирование не выявило сужения коронарной артерии. Теперь он обходится без сердечно-сосудистых лекарств и избавился от всех симптомов. Позже он обнаружил, что лазерная терапия помогла многим пациентам с повреждением коронарной артерии и что симптомы исчезают в интервале от полугода до нескольких лет.
Использование лазеров при других нарушениях работы мозга
Я регулярно посещал клинику Кана и наблюдал за пациентами с нарушениями работы мозга. Моим консультантом часто был заместитель Кана по клинической работе, сорокалетний Владислав Ким, хирург общей практики из Казахстана. Ким наполовину кореец, наполовину русский-украинец; он хорошо знаком с традиционной энергетической медициной Востока, которую корейцы принесли с собой в Россию. Он практикует холистический подход к пациентам и является чемпионом по таэквондо в своей весовой категории. В Казахстане лазерная терапия была общепринятой в нейрохирургии с тех пор, как русские исследователи Мешалкин и Сергиевский представили методику облучения крови лазерами низкой интенсивности, до сих пор неведомую на Западе. В 1981 году они стали лечить светом пациентов с сердечно-сосудистыми заболеваниями.
Ким впервые наблюдал эту методику в действии при лечении пациента с септической лихорадкой (септицемией) – опасным для жизни заражением крови. Пациент не реагировал на антибиотики и находился в предсмертном состоянии. Зная о том, что свет помогает организму исцелять себя, врачи ввели лазерное оптоволокно с длиной излучаемой волны 632 нанометра через трубку, введенную в вену человека. Другой родоначальницей этого подхода была Тина Кару из Москвы, у которой Кан многому научился. Когда Ким сделал повторные анализы крови пациента, то увидел резкое уменьшение количества белых кровяных телец, что говорило о победе организма над инфекцией. Тот человек полностью выздоровел. Трудно представить более наглядную демонстрацию синтеза традиционных методов и энергетической медицины: использование внутривенной инъекции для введения света, а не лекарственных препаратов.
В Казахстане Ким часто рекомендовал внутривенное лазерное облучение после выполнения хирургических операций на брюшной полости, для борьбы с инфекциями и быстрого заживления рубцов, поскольку лазеры поддерживают иммунную систему; он обнаружил, что лазеры укорачивают срок послеоперационной клинической реабилитации. Целительная сила лазеров стала понятна ему, когда он, невероятно работоспособный хирург, постоянно находившийся в состоянии напряжения, заработал язву желудка и слег с внутренним кровотечением. Когда гастроэнтеролог ввела эндоскоп, то увидела большую язву в двенадцатиперстной кишке. Существовала серьезная угроза, что желудочная кислота прорвется через стенку кишечника. Обычно такое состояние требует срочной операции, но она начала лечить его на месте: ввела низкоинтенсивный лазерный световод через эндоскоп и направила его на язву. Всего лишь после восьми сеансов он полностью вылечился без хирургических рубцов, препятствующих пищеварению. Этот подход гораздо менее агрессивен, чем хирургическое вмешательство. Из других оригинальных способов применения световой терапии я видел, как лазерный свет низкой интенсивности, направляемый в носовую полость (где кровеносные сосуды расположены близко к поверхности покровных тканей и в непосредственной близости от мозга) быстро вылечил пациента с хронической бессонницей.
Вместе с Кимом и Каном я видел много удивительных случаев выздоровления, на первый взгляд не связанных с мозгом. Один пожилой человек, Алан Ханнафорд, лечился от запущенного остеоартрита шейного отдела позвоночника. Кроме того, несколько лет назад после инсульта он утратил часть зрительной коры, что ограничило его поле зрения. Лазерная терапия шейного отдела улучшила состояние Алана. Но сюрприз заключался в том, что его поле зрения тоже расширилось, потому что лучи лазеров были направлены на участок шеи, расположенный недалеко от зрительной коры в затылочной части мозга. Этот эффект оказался устойчив во времени.
Ким и Кан перевели эту методику на новый уровень, когда помогли вылечить молодого афроканадского мужчину, которого я буду называть «Гэри», перенесшего менингит (воспаление тканей оболочки мозга) в возрасте двадцати двух лет, в результате чего он полностью оглох и ослеп. Воспаление и отек тканей при менингите может привести к сильному давлению на мозг и к необратимому повреждению зрительного нерва. Когда мы познакомились, Гэри было тридцать два года. Он имел приятное лицо, был коротко пострижен и носил синий костюм. Во время разговора он держался дружелюбно и покачивал головой, как часто делает певец Стиви Уандер. Его правый глаз выглядел застывшим и смотрел в потолок.
Гэри сопровождала его старая подруга, которую я буду называть Сюзанной. По стечению обстоятельств, Сюзанна была лазерным терапевтом, и однажды ей показалось, что лазеры могут помочь Гэри. Ким и Кан консультировали ее и ее коллегу, который непосредственно лечил Гэри. Сначала они сфокусировали лазеры на задней стороне шеи Гэри. Вскоре к нему вернулись осязательные ощущения в области ушей, а мышцы лица стали более подвижными. Примерно через два месяца терапии начали происходить удивительные вещи. Его зрение частично восстановилось.
Поскольку Гэри был глухим и слепым, я мог общаться с ним только по методике «письма на ладони». Я задавал вопрос, а Сюзанна с огромной скоростью «писала» слова на его ладони, а потом он отвечал нам.
– Вы могли что-то видеть до начала лазерной терапии? – спросил я.
– Ничего. Вокруг было темно.
– Вы могли замечать тени?
– Нет.
– А после лазерной терапии?
– Теперь я замечаю тени, но эта способность то включается, то отключается. Однажды после сеанса терапии я был на кухне и увидел силуэты моей мамы и племянника у окна.
Яркий свет из окна позволил ему увидеть силуэты людей впервые за десять лет.
– На самом деле я не вижу лиц, – добавил он. – Но я могу видеть движущиеся коричневые силуэты, а потом все исчезает.
Гэри был ошеломлен и переполнен радостью, поскольку он не ожидал ничего подобного. Услышав об этом, Кан рекомендовал Сюзанне освещать лазерами всю его голову, все доли мозга. Когда мы встретились во второй раз, после нескольких сеансов такой терапии, Сюзанна сообщила, что произошли новые перемены: Гэри слышал свою племянницу, говорившую ему в ухо. Я попросил его рассказать подробнее.
– Я был наверху и что-то сказал своей племяннице – она то и дело подходила ко мне и обнимала меня, – а потом я воскликнул «Ах!», потому что услышал высокий звук, раздавшийся у меня в ухе. Я спросил: «Что ты сказала?» Она приблизила лицо к моему уху, снова что-то сказала, и я опять услышал этот высокий, довольно громкий звук.
Впервые после болезни Гэри услышал человеческий голос, пусть и неразборчивый. Он также сказал, что начал ассоциировать определенные вибрации в теле со звуками, которые он начал воспринимать.
Сначала большинство звуков доносилось через одно ухо, но через месяц он мог слышать обоими ушами. Хотя он до сих пор не разбирал слова, но мог различить, сколько слов было произнесено. Звук голоса причинял Гэри боль – признак того, что его мозг, который, по моему мнению, выходил из состояния выученной беспомощности, еще не мог модулировать входящие ощущения. Боль была признаком гиперчувствительности системы, и ее можно было устранить с помощью нейропластических упражнений, которые я опишу в восьмой главе.
В следующие месяцы я видел много других чудес. Я встретился с несколькими пациентами, получившими травмы мозга в результате падения, занятий спортом или автомобильной аварии. Многие из них имели симптомы, которые наблюдались у Габриэллы: затуманенное сознание, проблемы с памятью, движением, зрением и равновесием, а также хроническую головную боль. Все они были инвалидами, и их состояние не улучшалось годами до начала лазерной терапии. Теперь почти все они поправились и занимаются повседневными делами, а те, кто восстановился не полностью, все равно говорят: «Жизнь вернулась ко мне».
В некоторых случаях у людей вдобавок к физическому излечению улучшалось настроение. Один мужчина, страдавший от болей в шее, отметил не только улучшение здоровья, но и почти полное исчезновение симптомов депрессии, что позволило ему значительно уменьшить прием антидепрессантов. Он также был поражен своими успехами в тестах на скорость мышления. (Такие когнитивные эффекты световой терапии уже были отмечены в исследовании Техасского университета в Остине.) Другой мужчина, так сильно страдавший от депрессии, что был вынужден уволиться, после нескольких сеансов лазерной терапии обнаружил, что может вернуться к работе. Поскольку новейшие данные свидетельствуют, что в некоторых случаях депрессия развивается при хроническом воспалении мозга, становится понятно, почему терапия, устраняющая хроническое воспаление, оказывается эффективной.
Это приводит нас к еще одной области исследований применения лазерной терапии низкой интенсивности. Болезнь Альцгеймера является наиболее распространенным видом нейродегенеративных заболеваний. При болезни Альцгеймера мозг также воспаляется; митохондрии функционируют с перебоями и обнаруживают признаки старения, называемого окислительным стрессом – своеобразного «заржавения» молекул. Лазеры, улучшающие общие клеточные функции мозга, могут ослабить все три болезненных состояния: воспаление, нарушение работы митохондрий и окислительный стресс. Отличительным свойством болезни Альцгеймера является накопление в нейронах избыточного количества белков, называемых тау-протеинами и амилоидами, образующих бляшки, которые приводят к вырождению клеток.
Группа ученых из Сиднея в Австралии добилась понижения уровня этих белков с помощью света. Они имплантировали в мышиную ДНК человеческие гены, связанные с болезнью Альцгеймера, так что у животных появились аномальные тау-протеины и амилоидные бляшки. Потом они в течение месяца лечили их с помощью низкоуровневой лазерной терапии, держа источники света в одном-двух сантиметрах над головами животных. Пользуясь близким к инфракрасному диапазону светом той же частоты, который помогал при травматических повреждениях мозга, болезни Паркинсона и повреждениях сетчатки, они понизили уровень патологических тау-протеинов и амилоидных бляшек на 70% в тех областях мозга, которые поражает болезнь Альцгеймера. Впоследствии симптомы «ржавения» уменьшились, и митохондрии, дающие клеткам энергию, стали функционировать лучше.
Второе исследование на животных показало, что световая терапия восстанавливает поврежденные связи между нейронами при болезни Альцгеймера, увеличивая выработку BDNF (мозговой нейротрофический фактор). Теперь же остро необходимы исследования на людях. Между тем становится ясно, что лазеры низкой интенсивности являются мощным инструментом для сохранения клеточного здоровья мозга. Сочетание лазерной терапии с методиками упражнений, описанными во второй главе, и с другими мерами для сохранения здоровья мозга, описанными в третьей главе, открывает новые возможности реабилитации людей, еще недавно считавшихся неизлечимо больными.
Пока я знакомился с целительной силой лазерного света, не мог не удивляться тому, как люди добровольно лишают себя естественного освещения и его преимуществ. В больницах, как правило, равнодушно относятся к роли света в реабилитации больных – там больше нет солнечных дворов. Хотя еще во время Крымской войны Флоренс Найтингейл заметила, что в стационарных больницах умирает больше пациентов, чем во временных полевых госпиталях, где пациенты большую часть времени находятся в естественном освещении и на свежем воздухе. В больничных палатах, созданных на основе ее работ – они назывались «палатами Найтингейл», – имелись многочисленные окна, специально расположенные таким образом, чтобы пациенты в течение всего дня получали достаточно света.
Недавние исследования показывают, что естественный свет не только ускоряет выздоровление, но также уменьшает боль и улучшает сон. Поскольку свет повышает уровень витамина D в организме, он также может снижать риск развития некоторых раковых заболеваний. В наши дни больничный пациент может считать, что ему повезло, если в его палату попадает достаточно солнечного света через окна. В закрытых помещениях, где люди проводят большую часть времени, таких как автомобили, квартиры, школы и офисы, окна все чаще тонируют с целью экономии денег на кондиционировании воздуха, а тонированное стекло пропускает не полный спектр солнечного света. В помещениях мертвенно-белый свет «энергосберегающих» флуоресцентных ламп озаряет нас призрачным сиянием, настолько неестественным, что некоторым чувствительным людям физически некомфортно находиться в таком освещении дольше пары часов.
Это не первый случай в истории, когда энергетическая политика вредит здоровью общества. Повсеместное использование угля во времена промышленной революции привело к загрязнению больших городов Европы и Америки, что заставило врача Калеба Уильямса в начале XX века скорбеть о том, как «несчастные миллионы» живут среди темных городских ландшафтов, где не светит солнце. Произошло широкое распространение инфекционных болезней, и врачи отчасти связывали это с отсутствием света, а не только с перенаселенностью. В 1905 году в Нью-Йорке количество случаев заболевания туберкулезом пошло на убыль после введения закона, ограничивающего выбросы угольного дыма.
Это создало прецедент. В Бостоне был принят «закон о голубом небе», и детей с туберкулезом стали размещать в плавучем госпитале на корабле, где они могли выздоравливать на солнце. Швейцарский врач Огюст Ролье отвозил пациентов в Альпы, где они принимали солнечные ванны в его санатории, добиваясь замечательных успехов. Решающим фактором был не только свежий горный воздух; но благодаря его прохладе люди могли дольше находиться на солнце. Великие достижения гелиотерапии были забыты после открытия антибиотиков в 1930-х годах, которые помогали иммунной системе пациентов в борьбе с инфекциями. Но теперь, когда из-за чрезмерного употребления антибиотиков появляются штаммы микроорганизмов, устойчивых к лекарствам, нам нужно заново осваивать старинные методы лечения.
Возможно, наше небо стало более ясным, но закрытые помещения еще больше лишились естественного света. Мы не сознаем этого, но искусственные источники света, которыми мы пользуемся, в большинстве случаев не излучают жизненно важных частей спектра. Ущерб от жизни в таких условиях долгое время остается скрытым. Мы можем неплохо переносить сумрак, но радость, которую мы испытываем в хорошо освещенных местах, связана не только с эстетическим удовольствием; она указывает на то, что свет нужен нашему организму для нормальной жизни.
Седьмого октября 2012 года Габи написала: «Я впервые села за руль примерно за три года… Теперь я без проблем могу поворачивать голову в любую сторону и поддерживать координацию между зрением и движениями рук… Немного позже я попробую выехать на скоростное шоссе, а пока пользуюсь второстепенными дорогами».
Вскоре она снова написала мне: «Это очень странно: иметь волю, но не иметь возможности действовать. До болезни я всегда считала, что там, где есть воля к действию, там есть и действие. С тех пор я узнала, что иногда даже при наличии воли действия не происходит. Если ваш мозг не справляется с этим, вы не можете этого сделать. Это до сих пор иногда удивляет меня…
Простите, что так долго не связывалась с вами… К сожалению, мой отец был нездоров».
Габи снова приступила к частному преподаванию. Она поет, ездит на автомобиле, живет. Ее долгая, мучительная, ежедневная зависимость от родителей подошла к концу, как и их болезненный страх за ее будущее и ожидание худшего. Теперь она рада заботиться о своем восьмидесятилетнем отце, докторе Полларде, и о своей матери. Традиционные семейные отношения, где дети принимают на себя благородную задачу заботы о родителях, были восстановлены. Между тем Фред Кан ни одного дня не пробыл на больничном за последние пятьдесят лет. И сейчас, в возрасте восьмидесяти пяти лет, он по-прежнему активно занимается своим делом.
