Охотник за тамариском
Большой тамариск высасывает в год 73 000 галлонов речной воды. За два доллара восемьдесят восемь центов в день (плюс водяная премия) Лоло всю зиму выдирает тамариски.
Десять лет назад это был неплохой заработок. Тогда заросли тамариска простирались вдоль каждого берега в бассейне реки Колорадо, вместе с тополем трехгранным, дикой маслиной и вязами. Десять лет назад обитатели таких городов, как Гранд-Джанкшн и Моав, еще думали, что могут выжать из реки жизнь.
Лоло стоит на краю каньона, его единственный спутник – верблюдица Мэгги. Он смотрит в глубину. Лезть вниз на дно – на это уйдет целый час. Он привязывает Мэгги к стволу можжевельника и начинает спуск, скользя на каблуках по осыпи. Отдельные былинки зеленой травы вылезали там и сям – неоновые штришки – неоном, пронизывая задержанные можжевельником пятна снега. Сейчас, в конце зимы, только начинаются приливы вод внизу, в глубинах, лед освобождает берега реки. Там, в вышине, горы еще не избавились от клочковатых снежных мантий. Лоло сползает по глине и попадает на щебеночную осыпь, скользит, разбрасывая камни. Лопата и ломик постукивают о случайные кусты можжевельника. Ехать долго, но именно поэтому эта латка так идеальна. Длинный путь вниз, а речные берега по большей части скрыты.
Такова жизнь: где другие усохли и сдулись, он остался: охотник за тамариском, водяной клещ, упрямый стебель бурьяна. Всех сдуло с этой земли, как семена одуванчика, понесло на юг или на восток, а в основном на север, где бассейны рек все еще глубоки и где даже в отсутствие роскошных папоротников и глубоких холодных рыбных рек все еще остается вода для людей.
Наконец Лоло добирается до дна каньона. Внизу, в холодной темноте, дыхание становится паром.
Он вынимает цифровую камеру и начинает фотографировать доказательство. Бюро рекламаций нынче представляет повышенные требования. Всякий нарушитель-тамариск надлежит запечатлеть в разных ракурсах, как до, так и после, весь процесс задокументирован с использованием обязательных данных GPS и загружен в сеть непосредственно с камеры. И даже при выполнении всех условий его работу иногда проверяют на месте, перед тем как откалибровать его водяной затвор под премию.
Но как бы они ни старались, от Лоло им до конца не защититься. Он нашел секрет вечной жизни в качестве охотника за тамариском. Втайне от Департамента внутренних дел и его филиала Бюро рекламаций он засевает новые участки тамариска, порождая живучие кустистые рощицы в недавно вычищенных зонах. Таскает и сажает здоровые корни вдоль речной системы в стратегически скрытых и малодоступных коридорах, – все для защиты от роев прочих охотников за тамариском, которые собирают урожай на тех же пажитях. Лоло искусен. Вот такие лесопосадки, с четверть мили в длину и поросшие просоленным тамариском, – его страховой полис.
Закончив документирование, он отстегивает складную пилу, лом и лопату, выставляет банки с ядом на мертвый соляной берег. Начинает резать, вкапываясь в корни тамариска, прерываясь каждые тридцать секунд, чтобы залить в порезы «Гарлон-4», отравляя раны тамариска раньше, чем те успели бы зажить. Но некоторые из наиболее здоровых, полных жизни тамарисков он выкорчевывает и откладывает для использования в дальнейшем.
Два восемьдесят восемь в день плюс водяная премия.
Неделя раскачивающегося блеющего верблюжьего шага Мэгги, чтобы добраться до участка, где у Лоло дом. Дорога идет вдоль реки, иногда взбираясь на холодные столовые горы или сворачивая в открытую пустыню, подальше от раскинувшихся скелетов опустевших городов. Вертолеты гвардов гудят вдоль реки вверх-вниз роями разъяренных ос, охотясь на воров с портативными помпами и бурителей потайных скважин. Снуют туда-сюда в ореоле рубленого воздуха, украшенные логотипами национальной гвардии. Лоло помнит времена, когда гварды перестреливались с жителями берегов и скороговорка трассеров и пулеметов эхом отдавалась в ущельях. Помнит победное шипение и дуговой путь «стингера», полыхнувшего в синем небе над красной пустыней и подпалившего вертолет.
Но это давно в прошлом. Теперь патрули гвардов летают над рекой целые и невредимые.
Лоло вылезает на очередную столовую гору и смотрит вниз, на знакомый ландшафт выпотрошенного города, изогнутые улицы и тупики городских районов безмолвствуют под ярким солнцем. На самом краю пустого города обступили заросшее побуревшими травами поле для гольфа маленькие одноакровые ранчо и шикарные дома по пять тысяч квадратных футов. Противопесчаные ловушки уже даже не видны.
Когда Калифорния впервые объявила свои права на реку, никто не обратил на это внимания. Пара деревушек стала выпрашивать воду. Дураки-приезжие с ущербными водяными правами перестали пасти лошадей. И все. Через несколько лет люди стали принимать душ очень торопливо. Еще через несколько лет – раз в неделю. Потом стали применять ведра. И к тому времени уже перестали шутить, что «дело жаркое», потому что совершенно не важно стало, насколько оно «жарко». Проблема состояла в том, что по реке в Калифорнию должно было приходить 4,4 миллиона акрофутов воды. Вода была, но она вдруг стала неприкосновенной.
Полагалось просто стоять, как тупые мартышки, и смотреть, как поток несется мимо.
– Лоло?
Голос застает его врасплох. Мэгги дергается, стонет и бросается к краю столовой горы, пока Лоло не удается подчинить ее себе. Оббитые копыта верблюдицы взметают пыль; Лоло нашаривает ружье в чехле на боку Мэгги, заставляет ее повернуться, наполовину вытащив оружие, едва удерживаясь в седле и ругаясь.
Из чащи можжевельника глядит знакомое лицо.
– Черт тебя побери! – Лоло бросает ружье обратно в чехол. – Господи, Трэвис, ты меня до чертиков напугал.
Трэвис с широкой ухмылкой поднимается среди серебристых лохмотьев можжевеловой коры, одной рукой поддерживая за серую ковбойскую шляпу, а другой – повод. Он выводит мула из зарослей.
– Не ждал?
– Я же мог тебя пристрелить!
– А вот не нервничай зря! Тут никого нет, кроме нас, водяных клещей.
– Я тоже так думал в прошлый раз, когда на шопинг ездил. У меня с собой был новый сервиз для Анни, и я его грохнул к чертям, когда напоролся на ультралайт, припаркованный посреди главной улицы.
– Метамфетаминовые флайеры?
– Да кто его знает. Я не стал задерживаться, чтобы спросить.
– Черт! Наверняка они тебя ожидали видеть не больше, чем ты их.
– Чуть меня не убили.
– Я так понимаю, что не убили.
Лоло качает головой и снова ругается, на сей раз беззлобно. Хоть его и застали врасплох, он рад встрече с Трэвисом. Страна пустынная, одинокая, и Лоло достаточно давно в дороге, чтобы заметить, что Мэгги не больно-то хорошая собеседница.
Они с Трэвисом обмениваются ритуальными глотками воды из фляжек и вместе ставят лагерь. Рассказывают друг другу байки про Бюро рекламаций и уходят от темы, где кто корчевал тамариск, любуются видом опустевшего города внизу, извитыми его улицами и тихими домами, сверкающей нетронутой рекой.
И лишь когда солнце уже садится и они заканчивают жарить сороку, Лоло затрагивает тему, которая вертится у него на языке с самой минуты, как он увидел среди ветвей вычерненное солнцем лицо Трэвиса. Это против этикета, но он не в силах с собой справиться. Выковыривая из зубов кусок сорочьего мяса, он говорит:
– Я думал, ты ниже по реке промышляешь.
Трэвис косится на Лоло, и по этому подозрительному неуверенному взгляду Лоло понимает, что Трэвису попался скудный участок. Он, в отличие от Лоло, прост. Посадок не делает, страховку себе не обеспечивает. Не рассчитывает наперед, не задумывается обо всей этой конкуренции и как будет выглядеть тамарисковый эндшпиль, – и сейчас его уже начинает прижимать. Лоло слегка жалеет его – Трэвис ему симпатичен. Есть побуждение рассказать Трэвису свой секрет, но Лоло отгоняет эту мысль. Слишком высоки ставки. Водяные преступления – вещь серьезная. Настолько, что Лоло даже своей жене Анни не открывается из страха перед тем, что она разболтает. Как все наиболее стыдные преступления, кража воды – дело потаенное, и в тех масштабах, в которых работает Лоло, в лучшем случае он может надеяться на принудительные работы на Соломине.
Трэвис, ощетинившийся было от вторжения Лоло в его личные дела, успокаивается.
– Была у меня тут пара коров, но пропала. Кто-то увел, наверное.
– Далековато тут коров пасти.
– Ага. У меня по пути даже полынь сдохла. Биг-Дэдди-Драут моему участку здорово пакостит. – Он задумчиво пощипывает губу. – Хотелось бы мне этих коров найти.
– Наверное, к реке спустились.
Трэвис вздыхает:
– Тогда их наверняка гварды забрали.
– Застрелили с вертушки и зажарили.
– Калифорнийцы.
Оба презрительно сплевывают.
Солнце продолжает опускаться. На безмолвные строения города ложатся тени. Красным блестят крыши – рубины, украшающие синее ожерелье реки.
– Думаешь, там есть чего корчевать? – спрашивает Трэвис.
– Можешь спуститься и посмотреть. Но я думаю, в прошлом году все взял. И еще там кто-то до меня прошел, так что вряд ли много взошло.
– Черт. Ладно, может, на шопинг пойду. Хоть что-то с поездки поиметь, не с пустыми же руками возвращаться.
– Вряд ли там тебя кто-нибудь остановит.
Будто подчеркивая этот факт, вечернюю тишину разрывает стук лопастей гвардейской вертушки. Черная точка едва различима на фоне темнеющего неба. Вскоре она скрывается из виду, и стрекотание насекомых поглощает единственный след ее пролета.
Трэвис смеется:
– Помнишь, как гвардейцы говорили, что не подпустят мародеров? Я их видел по телевизору, со всеми их вертушками и «хаммерами», и все в один голос твердили, что будут защищать реку, пока не улучшится ситуация. – Он опять смеется. – Помнишь? Как они разъезжали там по улицам?
– Помню.
– Иногда я думаю, не надо ли было втупить с ними в драчку.
– Анни была в Лейк-Хавасу-Сити, когда там заварилась каша. Ты видел, чем дело кончилось.
Лоло поеживается.
– Да и вообще мало за что остается драться, когда тебе взрывают станцию очистки воды. Если из крана ничего не льется, долго ты на месте не просидишь.
– Ну, иногда я думаю, что все равно приходится драться. Пусть даже только ради гордости. – Трэвис показывает на лежащий внизу город, в темноте движения почти не видно. – Помню, когда землю там расхватывали, как горячие пирожки, и строились так, что едва успевали бревна подвозить. Торговые центры, парковки, жилые районы – да всюду, где только ровное место могли найти.
– Тогда этот город не звали Биг-Дэдди-Драут.
– Сорок пять тысяч человек! И никто из нас даже не догадывался. Я был агентом по недвижимости.
Трэвис смеется. Его смех – как заявка над самим собой, и обрывается быстро. Лоло кажется, что это скорее жалость к себе. Они снова безмолвствуют, глядя на руины города.
– Наверное, надо было на север податься, так я думаю иногда, – говорит наконец Трэвис.
Лоло смотрит удивленно. Возвращается желание посвятить Трэвиса в тайну, но он снова сдерживается.
– И что там делать?
– Фрукты собирать, может быть. Или еще что. Так или этак, а вода там есть.
Лоло показывает на реку:
– Вон вода.
– Не для нас. – Трэвис замолкает. – Буду с тобой честен, Лоло. Я ходил до Соломины.
На секунду Лоло опешил от такой резкой перемены темы разговора. Слишком неприятно слышать подобное заявление. Но лицо у Трэвиса серьезное.
– Соломина? Не шутишь? Отсюда и аж дотуда?
– Отсюда и аж дотуда. – Он с вызовом пожимает плечами. – Все равно тамариск мне уже совсем не попадался. И переход на самом деле не так уж долго длился. Она куда ближе, чем была когда-то. Неделя пути вдоль рельсов, потом сел на угольный поезд, на нем добрался до федеральной дороги, а там – голосовал.
– И как оно?
– Пустошь. Мне один дальнобойщик рассказал, что Калифорния и Департамент внутренних дел разработали планы, какие города когда отключать. – Он многозначительно поглядел на Лоло. – Сразу после Лейк-Хавасу. Они поняли, что все надо делать постепенно. Выработали что-то вроде формулы: сколько городов, сколько людей испарить за один раз, чтобы не слишком много было шуму. Получили советы от китайцев – у них опыт с тех времен, как закрывались старые коммунистические заводы. И похоже, что они уже почти закончили. Ничего там не шевелится, кроме грузовиков на хайвеях и поездов с углем. Ну, еще пара стоянок для грузовиков.
– И ты видел Соломину?
– Конечно, видел. К границе идет. Здоровенная. Такая, что сверху не залезешь, валяется в пустыне, как серебристая змея. До самой Калифорнии. – Он рефлекторно сплевывает. – Снизу бетон, чтобы вода в землю не впитывалась, а сверху какое-то углеродное волокно, чтобы испарения не было. Вся река уходит внутрь, ниже только пустой каньон, сухой как кость. И всюду вертушки и «хаммеры», как гнездо шершней, мать их. Меня ближе чем на полмили не подпустили – ибо какие-то психи хотят ее взорвать. И особой вежливостью тоже не отличались.
– А чего ты ждал?
– Не знаю. Но смотреть тошно. Они дают нам работу плюс жалкую водяную премию, а на следующий год вода уходит в ту большую трубу. Небось моей прошлогодней водяной премией наполняет свой бассейн какой-нибудь калифорниец.
В темноте пульсирует песня цикад. Вдали слышен лай стаи койотов. Сообщники какое-то время сидят тихо, потом Лоло хлопает друга по плечу.
– А знаешь, Трэвис, может, это и к лучшему. Что ни говори, а пустыня – довольно-таки дурацкое место, чтобы через нее реку прокладывать.
Гомстед Лоло тянется через пару акров наполовину защелоченной почвы, удобно близких к краю реки. Перевалив гребень последнего холма перед гомстедом, Лоло видит Анни. Она машет рукой, но продолжает заниматься с огородом в расчете на ту воду, что он получит в виде премии.
Лоло останавливается, смотрит, как работает Анни. Как налетает ветер, неся запахи шалфея и глины. Возле Анни закручивается пыльный смерчик, сдергивает с головы бандану. Лоло с улыбкой смотрит, как Анни успевает ее поймать. Анни видит, что он все еще пялится, и машет ему рукой, чтобы прекратил бездельничать.
Он улыбается про себя и понукает Мэгги, направляя ее вниз по склону, но не перестает смотреть на работу Анни. Он благодарен ей. Благодарен, что каждый раз, когда возвращается с охоты на тамариск, она здесь. Она постоянна. Постояннее, чем люди вроде Трэвиса, которые сдают, когда наступают сухие времена. Постояннее любого, кого Лоло знал в этой жизни. И если иногда у нее и бывают кошмары, если она не может выдержать пребывание в городах или среди людей и просыпается посреди ночи, зовя родных, которых уже никогда не увидит, – что ж, тем более есть резон сеять тамариск и делать так, чтобы их никогда не вышвырнули со своей земли, как вышвырнули ее.
Лоло ставит Мэгги на колени, чтобы сойти, потом ведет ее к водопойной колоде, где полно слизи и шастают водомерки. Берет ведро и направляется к реке под жалобные стоны Мэгги. В былые времена на участке находились колодец и водопровод, но Лоло с Анни, как и все, лишились прав на откачку, и когда уровень подпочвенных вод упал ниже Минимально Допустимого Резерва, Бюро рекламаций забило колодец быстробетоном. Теперь они с Анни воруют из реки ведрами, или, когда не наблюдает Департамент внутренних дел, качают ножной помпой и заливают воду в скрытую подземную цистерну, которую он построил, когда вступили в действие Консервация Ресурсов и Правила Допустимого Использования.
Анни называет эти правила «ПеДИ», и звучит это почти нецензурно, но даже при запечатанном колодце им повезло. Здесь ведь не так, как Спэниш-Оукс, или Энтелоп-Вэлли, или Ривер-Рич: дорогие участки с паршивыми водяными правами, которые превратились в пыль, и деньги не помогли, когда Вегас и Лос-Анджелес предъявили свои требования. И им не пришлось откупаться от «Феникс Метро», когда компанию «Сентрал Аризона проджект» отключили от реки, а потом разнесли в черепки ее акведуки, потому что Аризона продолжала качать воду из озера Хавасу.
Наливая воду в колоду для Мэгги и оглядывая свой пыльный участок, где вовсю трудилась Анни, Лоло напоминает себе, насколько ему повезло. Его не сдуло. Они с Анни вкопались в землю. Пусть калифошки их зовут водяными клещами – так и хрен с ними, с калифошками. Если бы не такие люди, как он и Анни, эти сволочи и здесь бы все высушили и сдули, как в других местах. И если Лоло посеет кое-где чуть-чуть тамариска, то калифошки сами это заслужили, если подумать, что они со всеми прочими делают.
Напоив Мэгги, Лоло входит в дом и пьет сам из водяного фильтра. В прохладе саманного дома и вода прохладна. Низко над головой можжевеловые балки. Лоло садится и подключает камеру Бюро рекламаций к солнечной панели, которая установлена на крыше. Огонек зарядки мигает янтарным. Лоло встает и берет себе еще воды. Он привык к жажде, но почему-то сегодня никак не напьется. Сегодня его держит за горло Биг-Дэдди-Драут.
Входит Анни, отирая загорелой рукой пот со лба.
– Много не пей, – предупреждает она. – Качать нельзя было, гвардейцы вокруг шатаются.
– Какого черта им тут надо? Мы же даже еще затворы не открывали.
– Сказали, что тебя ищут.
Лоло едва не роняет чашку.
Узнали.
Узнали про посаженный тамариск. Узнали, что он расщепляет и сажает кластеры корней. Что таскает здоровые куски тамариска вдоль реки во все стороны. Неделю назад он запостил заявку на тамариск в каньоне – пока что самая большая заросль, стоит целого акрофута водяной премии. И вот гвардейцы пришли за ним.
Лоло ставит чашку, сдерживая дрожь в руке.
– Чего им надо, не сказали?
Сам удивился, что голос не дрогнул.
– Только что хотят с тобой говорить. – Она добавляет после паузы: – На «хаммере» приехали. Который с пушками.
– Они всегда на них ездят. Ерунда какая-нибудь.
– Мне Лейк-Хавасу напомнило. Когда нас вычищали. Когда закрыли станцию очистки воды и люди пытались сжечь офис компании.
– Наверняка ерунда.
Вдруг Лоло становится радостно, что не рассказывал ей про свои тамарисковые художества. Ее не могут наказать вместе с ним. А на сколько акрофутов он должен быть наказан? Сотни, наверняка. Значит, он им нужен. Поставить в бригаду на Соломине и заставить работать до конца жизни, вечно расплачиваться с водяным долгом. Он же посадил сотни, если не тысячи кустов тамариска, разбрасывая их повсюду, как шулер за покерным столом, перенося с берега на берег, убивая снова, снова и снова и каждый раз посылая «доказательства».
– Ерунда какая-нибудь, – повторяет он.
– Вот так и в Хавасу говорили.
Лоло машет в сторону своего свежевспаханного участка. Солнце жарит клочок земли горячо и сильно.
– Да не стоим мы тех усилий. – Он заставляет себя улыбнуться. – Наверное, их визит как-то связан с теми экопсихами, что пытались Соломину взорвать. Кто-то из них вроде бы побежал в эту сторону. Да, наверняка.
Анни качает головой, не убежденная.
– Не знаю. Они могли с тем же успехом у меня спросить, а не у тебя.
– Да, но я много где бываю и много чего вижу. Вот поэтому, ручаюсь, я им и был нужен. Ищут экопсихов.
– Ну, может, ты и прав, и дело в этом. – Она медленно кивает, стараясь заставить себя поверить. – Эти психи – ну совершенная бестолочь. Людям воды не хватает, а они хотят отдать реку каким-то рыбам и птицам.
Лоло энергично кивает и усмехается шире.
– Ага, дураки.
Внезапно его взгляды на экопсихов приобретают окраску братской нежности. За ним ведь тоже калифорнийцы охотятся.
Всю ночь он не спит. Инстинкты говорят, бежать надо, но не хватает духу ни сказать Анни, ни покинуть ее. Утром он уходит на охоту за тамариском, и тоже безрезультатно. Ни одного стебля за целый день не вырубил. Размышляет, не застрелиться ли из ружья, но дрейфит, вставив стволы в рот. Лучше быть живым и в бегах, чем мертвецом. Глядя в дыры стволов, он наконец понимает, что следует признаться Анни, сказать, что годами был водяным вором и теперь ему нужно бежать на север. Может быть, она пойдет с ним. Может быть, поймет причину и они убегут вместе. Это у них, по крайней мере, остается. Не даст он этим гадам засадить себя в трудовой лагерь до конца жизни.
Но когда он возвращается, гвардейцы уже ждут: сидят в тени своего «хаммера» и разговаривают. Когда Лоло переваливает через гребень, один хлопает другого по плечу и показывает рукой. Оба встают. Анни снова в полях, ворочает комья земли, не имея представления, что происходит. Лоло въезжает, рассматривая гвардейцев. Они, прислонившись к своей машине, смотрят на него.
Вдруг Лоло видит свое будущее. Оно пробегает перед глазами, как в кино, ясное, как синее небо. Он кладет руки на ружье. Оно на другом боку Мэгги, гвардейцам не видно. И держит Мэгги так, чтобы она к ним этим боком не повернулась, спускаясь по склону.
Гварды вразвалочку движутся к нему. У них «хаммер» с пушкой пятидесятого калибра, у обоих «М-16» через плечо. В полной пуленепробиваемой броне, и видно, что они вспотели, им жарко. Лоло едет медленно. Обоих – в голову. Пот струится между лопатками. Рука скользит на ложе ружья.
Гвардейцы не волнуются. У них автоматы все еще на ремне, и они подпускают Лоло ближе. Один широко улыбается. Лет ему примерно сорок, загорелый. Давно, наверное, шатается под открытым небом. Второй поднимает руку:
– Эй, Лоло, привет!
Лоло так удивлен, что отпускает ложе ружья.
– Хейл?
Узнал он этого гвардейца. Росли вместе. Миллион лет назад в футбол играли – когда футбольные поля еще зеленели травой, и разбрызгиватели пускали воду прямо в воздух. Хейл. Хейл Перкинс. Лоло хмурится.
В Хейла он стрелять не может.
– Все тем же занимаешься?
– Какого черта на тебе эта форма? Ты что, у калифошек теперь?
Хейл строит гримасу и показывает на нашивки. Национальная гвардия Юты.
Лоло кривится. Национальная гвардия Юты, национальная гвардия Колорадо, национальная гвардия Аризоны. Все они одинаковы. Вряд ли хоть один найдется в «национальной гвардии» человек, чтобы не был наемником не из штата. Большая часть местных гвардейцев давно дезертировала, потому что им до смерти надоело выгонять родных и друзей с земли, до смерти надоело перестреливаться с теми, кто хотел остаться в своих домах. Так что если и существуют до сих пор национальная гвардия Колорадо или Аризоны или Юты, в этой самой форме, с дорогими приборами ночного видения и новенькими вертушками, летающими над речными изгибами, то это чистейшая Калифорния.
И еще несколько таких, как Хейл.
А Лоло помнит, что Хейл был нормальный мужик. Помнит, как вместе с ним стащили из «Элькс-клуба» бочонок пива. Лоло разглядывает его.
– Как тебе эта Программа Дополнительной Помощи? – Он глядит на второго гвардейца. – Нормально она вам? Калифошки отлично помогают?
Глаза Хейла молят о понимании.
– Брось, Лоло. Я же не ты, мне о семье думать надо. Если еще год послужу, Шеннон и детям позволят осесть в Калифорнии.
– И бассейн на заднем дворе тебе тоже дадут?
– Ты знаешь, что это не так. Там тоже с водой туго.
Лоло хотел бы над ним поиздеваться, но сердце к тому не лежит. И в глубине души есть сомнение: может, Хейл просто не дурак? Сперва, когда Калифорния стала выигрывать водяные суды и отключать города, сорванные с мест люди просто шли за водой – прямо в Калифорнию. Бюрократы не сразу сообразили, что происходит, но в конце концов кто-то с острым карандашом подбил бабки и понял, что вместе с водой принимать людей, ее лишенных, – вопросы дефицита не решает. И воздвиглись иммиграционные барьеры.
Однако люди вроде Хейла еще могут туда проникнуть.
– Так чего вам тут надо?
Про себя Лоло гадал, почему они еще не стащили его с Мэгги и не уволокли, но хотел разыграть все, как оно идет.
Второй гвардеец усмехнулся:
– Да, может, просто так заехали, посмотреть, как водяные клещи живут.
Лоло меряет его глазами и роняет руку на ложе ружья. Этого он мог бы пристрелить.
– Затвор мне регулирует БюРек. Вам тут делать нечего.
– А на нем следы, на затворе, – говорит калик. – И большие.
Лоло заставляет себя улыбнуться – он знает, о каких следах говорит калик. Их он сделал пятью гаечными ключами, когда в припадке одержимости пытался разобрать весь аппарат затвора. К концу он бросил попытки открутить болты и просто колотил по стали, лупил по ней, а по другую сторону увядали его посадки. Потом он плюнул и стал таскать воду ведрами. Но зазубрины и царапины остались, напоминая о приступе безумия.
– Но ведь он работает?
Хейл поднимает руку, успокаивая своего напарника:
– Работает, работает. Мы не по этому делу приехали.
– Так что вам нужно? Вы же не для того проехали всю дорогу на машинке с пулеметом, чтобы поговорить о зазубринах на затворе?
Хейл вздыхает с видом человека, терпящего несправедливость, но взывающего к резону.
– Ты не против слезть со своего дурацкого верблюда, чтобы поговорить по-человечески?
Лоло смотрит на гвардейцев, прикидывая свои шансы на земле.
– А, черт. – Он сплевывает. – Ладно, о’кей. Добрались до меня. – Он ставит Мэгги на колени и слезает с горба. – Анни ничего про это не знает, не втягивайте ее. Это все я.
Хейл озадаченно морщит лоб:
– О чем ты?
– Вы же арестовать меня приехали?
Калифошка, напарник Хейла, смеется.
– За что? За то, что пару ведер взял из реки? Потому что где-то тут цистерну прячешь? – Он снова смеется. – Все вы, клещики, одинаковы. И думаешь, мы не знаем про все ваши штучки?
Хейл смотрит хмуро на калифошку и оборачивается к Лоло.
– Нет, мы не тебя арестовывать приехали. Ты про Соломину знаешь?
– Ага, – медленно отвечает Лоло, но в душе ухмыляется во весь рот. Огромная тяжесть упала с плеч. Они не знают. Ни хрена они не знают. Хороший был план, когда он начал это, и остается хорошим сейчас. Лоло сдерживается, чтобы на лице не отразилось ликование, и пытается слушать, что говорит Хейл, но не может, он дергается, подпрыгивает, как мартышка. Они не знают!
– Постой. – Лоло поднимает руку. – Повтори-ка еще раз, что ты говорил.
– Калифорния прекращает водяные премии, – повторяет Хейл. – Уже достаточно построено секций Соломины, чтобы эта программа изжила себя. Половину реки уже укрыли. Сейчас у них есть согласие Департамента внутренних дел, чтобы весь бюджет направить на борьбу с фильтрацией и испарением. Вот тут самые большие выгоды. И программу выплаты водяных премий прекращают. – Он замолкает и добавляет после паузы: – Мне очень жаль, Лоло.
Лоло хмурится:
– Но тамариск остается тамариском. Какого черта этим растениям воду давать? Если я уничтожаю тамариск – пусть даже Калифорнии не нужна эта вода, мне ее можно отдать. Да многим бы она пригодилась.
Хейл смотрит на Лоло с жалостью.
– Не мы придумываем законы, мы лишь проводим их в жизнь. Мне поручено тебе сказать, что в следующем году твой затвор открыт не будет. Если ты по-прежнему будешь охотиться за тамариском, пользы тебе в том никакой. – Он оглядывает участок, пожимает плечами. – В любом случае через пару лет тут все будет забрано в трубу. И тамарисков просто не останется.
– Так что мне тогда делать?
– Калифорния и БюРек предлагают откупные заранее. – Из своего пуленепробиваемого жилета Хейл вытаскивает буклет и раскрывает его. – Типа смягчить удар. – Страницы шелестят на горячем ветру. Хейл прижимает их большим пальцем, достает из другого кармана ручку. Что-то отмечает в буклете, потом отрывает по перфорации чек. – Цена неплохая.
Лоло берет чек. Смотрит.
– Пятьсот долларов?
Хейл грустно пожимает плечами:
– Так они предлагают. Это всего лишь бумажные коды. Подтверждаешь онлайн, передаешь по телефону с камерой от БюРек, и тебе переведут деньги на любой банк. Или подержат у себя в доверительном управлении, пока ты не переберешься в какой-нибудь город и не снимешь их. В любом месте, где есть офис компании. Но подтвердить надо до пятнадцатого апреля. Тогда БюРек пошлет человека забить твой затвор до начала этого сезона.
– Пятьсот долларов?
– Этого хватит, чтобы перебраться на север. И это больше, чем предлагают на следующий год.
– Но это моя земля!
– Уже нет, с тех пор как мы забрали Биг-Дэдди-Драут. Сочувствую, Лоло.
– Засуха может разразиться в любое время. Отчего не дать нам еще пару лет? В любое время может.
Но Лоло, даже произнося эти слова, не верит. Лет десять назад еще мог бы поверить. Но не сейчас. Биг-Дэдди-Драут здесь, и здесь останется.
Он прижимает к груди чек и ключ-коды.
В ста ярдах в стороне река течет в Калифорнию.
