Глава 2
Приближалось знаменательное событие — День школы. В этом году праздник был назначен на 22 сентября. Он устраивался ежегодно и проходил с большим размахом. Об этом всегда заботился директор Владимир Анатольевич Дронов. Он вообще любил роскошь и помпезность.
В этом году Дронов готовил большой сюрприз — открытие собственного компьютерного центра. Он был крайне горд этим событием, равно как и собой, и с начала учебного года расхаживал по школе, гордо надувая щеки.
Несколько раз к нему приезжали какие-то чрезвычайно серьезные люди. Они что-то обсуждали с Дроновым в его кабинете, потом уезжали. После таких встреч директор выглядел странно, ходил задумчивый. Словом, намечалось нечто грандиозное.
За несколько дней до намеченного торжества Коля и Спича подходили к школе. Приятели увидели, как несколько старшеклассников вешали со стремянок большую растяжку прямо на фасад новенькой школьной пристройки. На полотне, презрев тавтологию, гордо и призывно красовалась надпись: «Выше к высоким технологиям! Открытие нового компьютерного центра — 22 сентября, в День школы».
Неподалеку Коля и Спича заметили Дронова, который о чем-то очень напряженно беседовал с учителем информатики Станиславом Ильичом Томиловым.
Возле них с выражением бесконечной скуки на лице стояла Ксюша, дочь Дронова. Она училась в параллельном девятом «А» классе и сталкивалась с Колей только во время уроков физкультуры. Они иногда проходили в расширенном составе, в них участвовали ученики обоих классов. Ксюша смотрела в сторону, делала вид, что ее нисколько не интересует разговор между учителем и ее отцом. От этого становилось совершенно ясно, что эта беседа касается как раз ее.
Спича толкнул Колю в бок:
— Давай послушаем!
Они тихонечко, бочком пододвинулись поближе, но слышно все равно не было, а лезть дальше не стоило. Дронов вполне мог их турнуть. Сообразительный Спича задрал голову. Парни переглянулись, зашли за угол пристройки и влезли на крышу.
Там они устроились совершенно незаметно. С высоты им был отлично виден весь школьный двор. На стадионе девочки с учительницей физкультуры отрабатывали движения чирлидинга. Но это не интересовало приятелей. Коля посматривал на Ксюшу, а Спича изо всех сил навострил уши, потому что разговор девочки с Дроновым и Станиславом Ильичом отсюда был слышен плоховато.
— Ксюша, это правда? — спросил Дронов, хмуря брови. — Ты целовалась на уроке?
Спича больно толкнул Колю в бок. Дескать, ого, какие тут дела интересные обсуждаются! Коля сжал руку приятеля, чтобы тот умолк. Ему и самому было любопытно.
Ксюша закатила глаза и лениво спросила:
— Папа, а тебе вообще какая разница?
А Станислав Ильич вполголоса продолжал выкладывать подробности инцидента:
— Прямо посреди урока. Багдасарову я ничего не могу сказать. Он же имбецил. — Учитель развел руками. — Но Ксения!.. Она же должна понимать…
Дронов собирался что-то сказать, но тут послышался голос одного из старшеклассников, вешавших растяжку:
— Владимир Анатольевич, так нормально?
Дронов вскинул голову и коротко произнес:
— Выше! — Затем он повернулся к дочери и с недоумением спросил: — Почему с этим уродом-то, с Багдасаровым?
Его недоумение было таким искренним, что мальчишкам казалось, будто больше всего директора беспокоил именно тот факт, что из всех возможных кандидатур его дочь выбрала именно Багдасарова. То обстоятельство, что она целовалась во время урока, не так уж и важно.
Станислав Ильич охарактеризовал Багдасарова грубовато, но точно. Коля и сам часто мысленно именовал его имбецилом. Может быть, во многом по этой причине он и не сопротивлялся, когда его чморили гопники, у которых заводилой был как раз именно Багдасар. Что взять с таких поганцев, как он? Им бесполезно было что-либо доказывать, особенно Коле, у которого просто не было необходимых ресурсов.
А вот Ксюша Дронова на заигрывания этого недоумка отвечала, кажется, охотно. Этот факт вызывал у Коли непонимание и недоумение — прямо как у ее отца.
Ксюша тем временем с явным вызовом произнесла, глядя на родителя:
— А с кем мне?.. Со Станиславом Ильичом? — Она махнула длинными ресницами в сторону учителя, который в ответ на это замечание лишь усмехнулся.
— Ксюша! — одернул дочь Дронов.
— Чего она с отцом так ругается? — обратился Коля к приятелю.
Он ни разу не общался с директором вне школы, да и там сталкивался совсем не часто. Владимир Анатольевич ничего не преподавал, занимался исключительно административной работой. Иногда он, как директору и положено, устраивал нерадивым ученикам разносы, причем публично. Дронов любил выстраивать их в шеренгу, сам расхаживал перед ними и обещал отправить всех в колонии, интернаты для слабоумных, а также заставить после уроков рыть котлован для бассейна, который был у него в планах.
— Вы все умрете от истощения! — предсказывал он. — От обезвоживания! От теплового удара! А мне за это ничего не будет! — Он тыкал пальцем в лица особо проштрафившихся персонажей. — Я уничтожу вас законным неподсудным способом!
Ни одной из своих угроз Дронов никогда не воплотил в жизнь. Более того, спустя пару минут он вообще забывал о них.
Что касается Коли, то он в число проштрафившихся не попадал и соответственно под директорский гнев тоже. Учился Коля хорошо, дисциплину не нарушал, во всяких общественных мероприятиях, так любимых директором, принимал активное участие. Так что у них не было никаких взаимных претензий.
Дронов нравился Коле. Строгость он проявлял в разумных дозах, чаще всего общался со школьниками добродушно, с улыбкой. Более того, Коле даже хотелось, чтобы Дронов вел какой-нибудь предмет у них в классе. Но такого счастья не удостаивался никто, и девятый «Б» в том числе. Неизвестно даже, был ли он способен преподавать какой-то предмет, но школой директор руководил хорошо.
Тут Спича решил развлечь приятеля, зажал нос и дебильным голосом начал озвучивать разговор Дронова, Ксюши и Станислава Ильича:
— Ксюша, я хочу познакомить тебя со своей любовью. Это Станислав Ильич. Можно просто Ильич. Или Ведро.
Коля засмеялся, тоже зажал себе нос и, вторя приятелю, заговорил за Станислава Ильича:
— Дронов! Отдай мне свою дочку! Я тоже хочу стать директором!
Спича сделал загадочное лицо и продолжил:
— Ты не знаешь главного, Ведро. Ты тоже моя дочка!
— Ведро Владимировна Дронова! — едва сдерживаясь, выдавил из себя Коля, и мальчишки чуть не покатились от смеха с крыши.
А склока продолжалась, хотя число ее участников поубавилось. Станислав Ильич достал платок и, сморкаясь на ходу, ушел. Видимо, он счел свою миссию выполненной.
— Гад, ты мне нос сломал!.. — продолжал гнусавить Спича, пародируя Станислава Ильича.
Дронов что-то очень строго выговаривал дочери, но та, не дослушав его, резко развернулась и пошла прочь.
— Ксюша! — негодующе крикнул Дронов. — Я с тобой разговариваю!
Девчонка не обращала на отца ни малейшего внимания и удалилась с независимым видом. Дронов остался один. Он постоял некоторое время, покачал головой и тоже исчез.
Коля и Спича веселились от души, повторяли реплики из только что услышанного диалога. Да, день начался совсем неплохо. Такое развлечение перед уроками!
— А он… А он… — давясь от смеха, пытался воспроизвести что-то еще Спича.
— Здравствуйте! — произнес голос директора.
Коля поднял оба больших пальца, пытаясь показать Спиче, как отлично тот научился копировать интонации Дронова, но быстро осекся.
Перед ним стоял Дронов — реальный, живой, а Спича благоразумно прикрыл рот и ничего не говорил. У Коли слегка екнуло сердце, но смех еще звучал внутри и побеждал страх. Коля покосился на Спичу и понял, что тот тоже едва сдерживается, чтобы не расхохотаться во все горло.
Коля первым взял себя в руки и заявил:
— Здрасьте, Владимир Анатольевич!
— Вы тут ко Дню школы готовитесь? — осведомился директор.
Коля хотел утвердительно кивнуть, но Спича опередил его, услужливо гаркнув:
— Да!
— Нет! — выкрикнул Коля. Недавняя смешная ситуация подталкивала его к озорству, внушала безнаказанность.
— Нет! — Спича почувствовал настроение приятеля и сменил пластинку.
Но Дронов, казалось, и не собирался их наказывать.
Он лишь посмотрел на мальчишек с удивлением и спросил:
— Вы не хотите новый компьютерный центр?
— У меня дома по-любому комп в тыщу раз круче, — выдал Спича и оттопырил пухлую губу.
Он совсем потерял берега и не замечал, что откровенно хамит директору. Благо Дронов не отличался склонностью к садизму в отношении учеников и вообще был вполне нормальным директором. Он поочередно посматривал на Спичу и Колю, этак снисходительно, даже с сожалением. Взгляд у него был такой, будто они полные придурки или имбецилы — совсем как Багдасаров. Пацаны на всякий случай притихли. Спича даже одернул рубашку и пригладил ее.
— Понятно, — бросил директор. — С крыши слезаем.
Коля и Спича послушно поднялись и отряхнулись. Им было уже не смешно. Теперь они снова видели перед собой директора школы, который легко мог сделать с ними все, что ему угодно — в рамках дозволенного, разумеется. Да и если просто наорет, тоже ничего приятного.
День, так удачно начавшийся для Коли и Спичи, дальше был, в сущности, обычным. Уроки, вопросы, ответы, проверка домашнего задания и все такое прочее.
После занятий в актовом зале проходила репетиция. Школьники под руководством завуча тренировались в искусстве танца. Вот кто-кто, а эта дама меньше всех годилась на роль учителя танцев. Хотя бы потому, что была она немолодая и совсем не красивая. Впрочем, Коля никогда не задумывался над ее возрастом. Всем женщинам старше тридцати он автоматически присваивал статус старух. Не важно, сколько было им лет — тридцать пять или шестьдесят четыре. Это значения не имело.
Мальчишки и девчонки по очереди выходили на сцену и демонстрировали свои умения. Все танцевали кто во что горазд. Спича отвязно зажигал под диско, за ним под жесткий хаус младшеклассник с серьезным лицом станцевал вог.
Настала очередь Коли. Тут и думать было нечего — хип-хоп, разумеется! Коля не стеснялся, он знал, что хип-хоп у него получается классно. Одноклассники не раз распевали при нем незатейливую песенку: «Колян танцует лучше всех, Коляна ждет большой успех!»
Эту песню, конечно же, придумывали не про него. Ей уже было много лет. Сочинили ее, наверное, еще тогда, когда Коля умел водить лишь малышовые хороводы на новогодних утренниках, наряженный в костюм зайчика. Но ему все равно было очень приятно.
Глебова старательно демонстрировала движения поппинга, но успехом пользовалась небольшим. Ей не хватало то ли поппинга, то ли чего другого.
С выходом на сцену Ксюши раздались свист и аплодисменты, как выяснилось, вполне заслуженные. Она с ходу начала исполнять дэнсхолл. Даже непрофессионалу было видно, что эта девчонка двигается лучше всех.
Впрочем, у всех получалось довольно неплохо. Школьники старались, хотели понравиться, произвести впечатление и уходили со сцены вполне довольные собой.
Только один человек был недоволен. Речь, конечно, о завуче. Эта женщина все время стояла напротив сцены с каменным лицом и наблюдала за участниками мероприятия.
— Что это, Дронова? — не скрывая презрения, обратилась она к Ксюше, когда та закончила свой номер.
— Это дэнсхолл, Ангелина Валерьяновна. Народный ямайский танец, — пытаясь отдышаться, сообщила Ксюша.
— Понятно. Ты в России, Дронова! Идите все сюда.
Мальчишки и девчонки неохотно поднялись со своих мест. Они понимали, что сейчас начнется полная лабуда.
И точно! Завуч включила телевизор, и на экране появилось черно-белое изображение. Звучала какая-то унылая мелодия. Танцоры работали как-то вяло, без искры. Их движения были одинаковыми, классическими. Продолжалось это зрелище несколько минут, и многие, не таясь, зевали.
Коля и Спича тоже скучали и посматривали на Ксюшу. А той вроде как было все равно. Она стояла чуть поодаль, абсолютно флегматичная, равнодушная.
Завуч ткнула пальцем в экран и с гордостью сказала:
— А это мой лучший ученик. Узнали?
Школьники без особого интереса скользнули глазами по фигуре юноши в народном костюме.
— Это Станислав Ильич, — усмехнувшись, подсказала завуч. — Мог бы в ансамбле Моисеева танцевать.
Ребята удивленно переглянулись. Ангелина Валерьяновна продолжала смотреть на экран, и на ее лице появилось умильное выражение. Среди школьников пошел легкий шум. Завуч выключила запись и чуть заметно вздохнула.
— Ну что, вдохновились? — нарочито бодро спросила она и, не дождавшись ответа, добавила с преувеличенным энтузиазмом: — Советую вдохновиться! Полька! Наш танец. А теперь радостная новость! Нам наконец-то привезли кос-тю-мы!
Чрезмерный оптимизм завуча не находил отклика на хмурых лицах школьников. Женщина усмехнулась, сунула руку в большой пакет и выудила из него какие-то немыслимые шаровары.
— Примеряем ак-ку-рат-но! — по слогам произнесла она, подчеркивая важность как момента, так и наряда.
— Что за дебилизм? Что за блестки? — Ксюша скривилась, демонстрируя полнейшую скуку. — Я не буду это надевать!
— Дронова! — жестко одернула ее завуч. — Молча надела, и все!
Ксюша сцепила зубы, тяжело вздохнула и подчинилась.
Вслед за директорской дочерью все покорно стали напяливать костюмы. Через несколько минут школьники, облаченные в аляповатые одежды, столпились на сцене. Зазвучала фонограмма, и все они начали танцевать. Выглядело это довольно плачевно и убого.
На общем фоне выделялась Ксюша Дронова. Но энтузиазма в ней не было никакого.
— И раз, и два, и три, и четыре! — командовала завуч. — Дронова, голову подняла! И раз, и два, и три, и четыре! В субботу выступать не мне, а вам! Каждая прогулянная репетиция — запомните! — это для вас автоматическая контрольная! По каждому моему предмету — и по химии, и по биологии, и по ОБЖ. Ясно?!
В какой-то момент Коля с Ксюшей оказались рядом и танцевали в паре. Потом они снова разошлись.
Когда Ксюша вышла из актового зала, ее догнал Коля.
— Ксюша, подожди.
Девчонка остановилась.
— Я Коля из параллельного класса, из девятого «Б».
— Я заметила. Чего тебе? — безразлично спросила Ксюша.
— Я тут подумал… Я в курсе, что у тебя день рождения в декабре. Короче, ты — Стрелец.
— И что? — с усмешкой спросила Ксюша.
— А я — Весы. Это идеальная совместимость! Это как… Джон Леннон и Йоко Оно.
— И чего? — Скепсис не сходил с Ксюшиного лица.
— Может, сходим куда-нибудь?
Ксюша молча развернулась и пошла прочь.
— Подожди… — Коля рванулся следом. — Давай по-другому. Давай я для тебя чего-нибудь сделаю!
— Что ты можешь для меня сделать? — Ксюша опять снисходительно усмехнулась.
— А чего ты хочешь?
— А чего ты можешь?
Коля покрутил головой, соображая. Идея осенила его мгновенно.
— Хочешь, я себе палец отрежу?
— На фига палец? Давай уж всю руку! — Ксюша пожала плечами.
— Руку?.. — Коля задумался.
Да, пожалуй, с идеей он поспешил. Почти как папа. Вот что значат гены!
— А еще чего-то хочешь? — поинтересовался он после паузы.
Ксюша закатила глаза, включилась в игру и принялась перечислять:
— Хочу, чтобы малолетки перестали ко мне подваливать. Хочу розовый «Порш». Хочу, чтоб эта школа сгорела на фиг. Устроишь? — Она серьезно посмотрела на Колю.
Тот задумался еще сильнее.
Ксюша не уходила. Она смотрела прямо ему в глаза, ожидая ответа.
Коля открыл рот и произнес:
— А правду говорят, что ты себе грудь силиконовую сделала?
Ксюша, не говоря ни слова, развернулась и ушла.
Коля остался в коридоре один. Делать сегодня в школе больше было нечего, и он побрел к выходу, даже не дожидаясь Спичи.
Коля все-таки слегка расстроился. Нельзя сказать, что Ксюша ему очень нравилась. Он обратил на нее внимание потому, что она считалась самой крутой телкой в классе, к тому же директорская дочка. Коля подумал, что неплохо было бы завести с ней какие-то отношения. Но как это сделать? Тем более тут выяснилось, что она целуется на уроках с Багдасаром. Эту тему стоило бы обдумать.
Коля стал размышлять, но тут его догнал Спича, ткнул приятеля в бок, показал на наушники и заявил:
— Новый альбом «Slipknot», скачал на днях. Послухаем? — Он разделил наушники на двоих.
Застучали двойные бочки, запилили зубодробительные гитары, зарычал неразборчивый и невнятный гроул солиста.
Коля повысил голос, чтобы продраться через оглушительные звуки музыки, и сказал:
— Ну да, нормально, но все равно попса. Скинь мне.
Спича кивнул и так же громко сообщил:
— Сегодня Ушастого будут бить.
Коля не расслышал и вынул наушник.
— Чего?
— Багдасар Ушастого будет месить, говорю. — Спича тоже вынул наушник. — Сегодня за школой, в четыре.
— Понятно, — с сожалением произнес Коля. — Жаль Ушастого.
— Ага. Ушастый — нормальный парень. Блин, как же этот Багдасар всех достал! — в сердцах проговорил Спича.
— Это верно, — согласился Коля. — Я и сам над этим думал.
Багдасаров и Ксюша Дронова учились в девятом «А». Девчонка оказалась в главной параллели хотя бы потому, что была директорской дочкой. А вот почему там год назад обосновался Багдасар, многим школьникам было непонятно.
Никто не знал, что к директору Дронову тогда пришел уважаемый человек по имени Арам Ашотович Петросян. Он уважительно пожал Владимиру Анатольевичу руку, вальяжно устроился в кресле и завел с ним степенную беседу.
Петросян сообщил, что является владельцем автосалона, и спросил, не нуждается ли в чем-то школа или лично Владимир Анатольевич. Если что, пусть директор непременно обращается к нему.
За племянника у него душа болит. Мальчишка растет без отца и надлежащего досмотра. Дядя Арам, как уж может, заменяет ему родителя. Конечно же, он хочет, чтобы племянник учился в престижной школе и в самом лучшем классе. Очень важно, что директором там является такой достопочтенный человек, как Владимир-джан.
Дронов великодушно согласился. Потом выяснилось, что он совершил грубую политическую ошибку.
Проблемы начались уже с первого месяца пребывания Багдасарова в школе. Сам этот тип, судя по его внешнему виду, в досмотре уже не нуждался. Когда Дронов впервые его увидел, то поначалу принял за отца кого-то из учеников. Потом, правда, выяснилось, что тот успел посидеть по два года во втором и четвертом классах. Вскоре жалобы посыпались со всех сторон, от преподавателей, учеников, а также их родителей, среди которых тоже были весьма уважаемые люди.
А главное — Дронов только сейчас понял, как опрометчиво он поступил, посадив его в один класс со своей дочерью. Ксюша почему-то мгновенно сдружилась с этим недоумком. Как потом догадался Владимир Анатольевич, делалось это исключительно ему назло.
Когда ему принесли пачку заявлений, написанных в полицию, Дронов поехал в автосалон к дяде Араму. Тот с мрачным насупленным видом выслушал директора школы, сурово, осуждающе покачал головой, постучал по столу толстыми пальцами и сказал, что примет все меры по воспитанию племянника.
Затем он повел директора школы в торговый зал. Дронов на тот момент ездил на неплохой корейской машине, но, когда он увидел сверкающий «Ягуар», сердце его дрогнуло.
Арам Ашотович положил руку ему на плечо и сказал, что готов отдать этот автомобиль по очень и очень сниженной цене, да еще и в рассрочку. Последнее слово явилось ключевым, поскольку Дронов со своей директорской зарплаты не смог бы купить даже колесо от этого «Ягуара».
Таким вот образом инцидент был улажен. Багдасар на время затих. Но, разумеется, не навсегда. Он просто затаился, получив от дяди Арама серьезный втык.
За прошедшее лето Багдасар еще больше окреп, возмужал, а главное — сколотил компанию гопников, которые начали шакалить деньги у младшеклассников. А еще произошло знаменательное событие. Его двоюродный брат Вартан наконец-то устроился на работу в полицию, и не куда-нибудь, а в патрульно-постовую службу. Поэтому Багдасар вслух говорил так: «Вы все — никто! За меня полиция впишется только так! Если кто вякнет — всех порву!»
Наконец, еще один момент. Багдасар посещал секцию по вольной борьбе и козырял тем, что схватился на ковре с юниорским чемпионом России и порвал его. Это утверждение проверять никто не стал, но и так было понятно, что Багдасар в смысле физической силы был в масштабах школы реально крут.
Школьники знали, что Багдасаров — парень весьма безбашенный, поэтому остерегались кому-либо жаловаться и предпочитали расплачиваться с ним своими карманными деньгами. Правда, Багдасар говорил, что если у кого-то возникнут проблемы с какими-нибудь чужими, то он тут же впишется и всех порвет. А контингент школы он считал «своим».
Словом, авторитет Багдасара был силен. Сейчас под его раздачу попал несчастный Ушастый.
Спича с Колей тем временем прошли мимо стадиона, где Станислав Ильич с первоклашками запускал в небо управляемый самолет. Малыши радовались, хлопали в ладоши и бежали за ним.
Потом, словно что-то вспомнив, Спича спросил:
— А ты слышал про Писуна?
— Кого? — Коля удивленно воззрился на него.
— Да, представляешь, появился тут какой-то чувак, который писает на людей! Прикинь!
— Как это писает? — Коля аж остановился.
Спича пожал плечами:
— Ну, просто берет, подходит и писает, — и добавил для убедительности: — В упор.
Коля продолжал стоять на месте, переваривая услышанное.
— Ты чего замер-то? — Спича подтолкнул его. — Идем!
Они стояли возле спортивной площадки, на которой в это время школьники занимались физкультурой. Один из них, маленький и лопоухий, услышал обрывок разговора Коли и Спичи.
Пацан тут же вмешался в диалог, с удовольствием продемонстрировал свою осведомленность:
— С балкона. Писун с балкона писает.
— Сам ты с балкона! — снисходительно отозвался Спича. — На тебя он писает с балкона! А на всех нормальных людей — просто подходит и писает. — Парень покрутил головой и обратился к Коле: — Блин, бесит, когда вот так влезают в разговор!
Коля, впавший в раздумья, спросил:
— Так зачем этот Писун так делает? Он что, мстит кому-то?
Спича не успел ответить.
К ним подошла еще одна свидетельница разговора, малолетка Глебова из шестого «В».
С видом светской львицы она томно провозгласила:
— Он писает только на красивых женщин. Это в Интернете есть.
— Опять двадцать пять! — Спича с досады хлопнул себя по бедру.
— На красивых женщин? — заинтересовался Коля, у которого эта история, наверняка выдуманная наполовину, вызвала живейшее любопытство.
— Тогда тебе нечего бояться, Глебова! — весело и зло выпалил Спича, обернулся к Коле и спросил: — В каком смысле? Кому он мстит?
Глебова вмиг утратила светский вид и манеры. Она захлопала глазами с неумело накрашенными ресницами и раскрыла рот, чтобы дать ответ подобающий женщине, достойной быть описанной, но Спича грубо уничтожил его в зародыше.
— В пакет завернись! — крикнул он ей через плечо.
Глебова надулась и замолчала.
Коля задумчиво покусал губы и вынес вердикт:
— Ну, ясно. Это у него какая-то психотравма. Детская, скорее всего. Я уверен, на него, мелкого, кто-то когда-то написал, вот он теперь и мстит. Что-то типа незакрытого гештальта.
В воздухе повисло молчание. Спича с Глебовой позабыли о своей словесной дуэли, полностью переключили внимание на Колю. Сию тираду он произнес очень уверенно и четко. Их словарного и образовательного запаса явно не хватало на то, чтобы согласиться с ней либо опровергнуть. Кроме них Колю слушали и другие школьники.
Однако молчание длилось недолго. Спича, которого заткнуть умными терминами было не так-то просто, очень быстро пришел в себя, вник в смысл Колиной фразы и бросился отражать атаку.
— С чего ты это взял? — спросил он.
— Да тут все просто. — Коля пожал плечами. — Это же классический случай. Сначала ты жертва, потом маньяк. Это азы психологии.
Глебова наморщила лоб, демонстрируя усиленную работу мозга, потом решилась и спросила:
— Типа… Фрейда, да?
Коля снисходительно хмыкнул и заявил:
— Фрейд — попса, конечно. Но у него тоже про это есть.
Гнев Спичи достиг апогея и вырвался в яростной реплике:
— Блин, да чего вы парите?! Чувак просто писает, вот и все! Подходит! И пи-са-ет!
Школьники все как один удивленно повернулись в сторону Спичи, который обычно вел себя куда сдержаннее.
— Ладно, тут мелкота одна, — свысока обведя взглядом спортивную площадку, резюмировал Спича. — Пойдем отсюда.
Они ушли на задний двор, где собралась компания во главе с Багдасаром. Коля сразу же увидел здоровенную плечистую фигуру и знакомое тупое выражение лица.
Гроза школы Багдасар действительно вполне мог конкурировать с тридцатипятилетним мужиком. Он медленно прохаживался взад-вперед, а перед ним стоял мальчишка-десятиклассник. Их можно было бы принять за папу и сына, если бы не разительный контраст во внешности. Мальчишка был щуплым, светловолосым и ушастым, а Багдасаров — огромным, смуглым и чернявым, с толстыми губами и полным отсутствием мысли в глазах.
Вокруг них собралась толпа молчаливых наблюдателей из разных классов.
Багдасар остановился и сказал:
— Ушастый, расклад ты знаешь. Давай, приступай.
Ушастый с тоской посмотрел на Багдасара, на толпу, потом слегка ударил себя ладонью по щеке.
Багдасаров выпятил толстую губу и спросил:
— Это что?
— Ну, типа, это я себя бью, как ты просил.
— Я просил бить, а не гладить, Ушастый! — повысил голос Багдасар. — Сильнее давай! Ты что вообще?!
— Да все нормально, — пробормотал парень.
— Что у тебя нормально? Давай-давай, балерина! Или мне помочь?!
Ушастый начал лупить себя по лицу. Было видно, что ему действительно больно. Школьники смотрели на это и посмеивались.
Коля и Спича молча наблюдали за разборкой.
— А за что, собственно, он его? — шепнул Коля приятелю.
— Да он куртку Багдасара надел, — так же шепотом ответил Спича. — Со своей в гардеробе перепутал.
— Блин! — Коля вздохнул. — Похожи, что ли?
— Да вообще одинаковые! Висели рядом.
— Не повезло, — сочувственно резюмировал Коля и боковым зрением заметил, что к толпе подходит Ксюша.
Она с полным безразличием оглядела несчастного Ушастого, перекатывая во рту жвачку.
Багдасар подошел к ней.
— Вот, Ксюха. Учу тут жизни, — самодовольно произнес он.
Девчонка холодно и отстраненно смотрела куда-то вперед, мимо Багдасарова. Тот обнял ее за талию и попытался по-хозяйски засосать в губы. Она немного отстранилась, но только чтобы вытащить изо рта жвачку. После этого они с Багдасаром слились в поцелуе.
Даже Ушастый перестал лупить себя по физиономии и замер.
Коля с тоской смотрел на происходящее.
Багдасар вдруг прервался, повернулся к Ушастому и спросил:
— А ты чего остановился? — Он залихватски сплюнул, замахнулся для сокрушительного удара, потом передумал, засмеялся и заявил: — Ладно, на сегодня все. Живи пока. — Багдасар обнял Ксюшу за талию, и они удалились в направлении парка.
Ушастый опустил голову, взял свой рюкзак, валявшийся на траве, и побрел восвояси.
Толпа зевак тут же рассосалась.
Спича с Колей тоже ушли. Они снова включили «Slipknot», но особого удовольствия музыка не доставляла. Разговор тоже не складывался, и приятели довольно вяло расстались.
Дома Колю ждал очередной телефонный разговор папы с невидимым потенциальным клиентом. Александр Смирнов в одних трусах стоял посреди комнаты с трубкой в руке. Сверху на нем был надет пиджак от костюма и повязан галстук.
Это не случайно. Нет, папа вовсе не собирался сейчас куда-то идти и просто не успел надеть брюки, потому что его отвлек досадный телефонный звонок. Так он выглядел всегда на работе.
Да, Александр Смирнов сейчас был, как говорится, при исполнении. Он занимался внедрением в жизнь своей оздоровительной системы. Папа был педантом в определенных вопросах, вдобавок его разум покрывал легкий налет паранойи.
Смирнов был убежден в том, что на работу непременно нужно ходить в подобающем виде — в костюме и при галстуке. Он ежедневно облачался в этот наряд, а потом принимался за телефонные разговоры, продолжающиеся несколько часов. Но при этом он упорно игнорировал брюки. Видимо, расхаживать по квартире и садиться на диван в трусах было значительно удобнее.
К тому же в этом была и вполне реальная практическая выгода. Брюки не мялись, не изнашивались. Они, тщательно отглаженные, висели в шкафу и дожидались своего звездного часа, когда работа папы должна была проходить вне стен квартиры.
Сейчас отец в расстегнутом пиджаке с обиженным видом выговаривал невидимому собеседнику:
— Да, система оздоровления Смирнова, моя собственная. Послушайте, на ней весь Звездный городок сидит! Сейчас вы используете возможности своего организма на десять процентов. А вы хотите, чтоб он работал на сто, на двести? Вы уже будете в гробу лежать, а ваш мозг не перестанет регенерировать клетки. С системой оздоровления Смирн… — Он споткнулся на полуслове, резко отключил телефон и сердито крикнул в пустоту: — Да пошел ты!.. — Отец с досадой бросил телефонную трубку на стол, повернулся и увидел Колю.
— Привет, — произнес тот.
— Ты водоросли купил? — вместо ответа спросил отец.
Коля поставил перед ним огромный пакет.
— Купил. Только аптекарь просил передать тебе, что за производство лекарств без сертификата может быть уголовная ответственность.
— Сынок, а какого черта ты вообще болтаешь об этом с аптекарями?! — обрушился на него отец.
— А что мне делать?! — осведомился Коля. — Он спрашивает, мол, зачем вам столько водорослей?
— И что теперь? Будем у каждого аптекаря спрашивать, как нам жить?! — Папа вытаращил глаза.
Тут в комнату впорхнула мама и спросила, пытаясь перебить неприятную тему:
— Как дела в школе, сынок?
— Погоди, не отвечай! — сказал Коле папа, повернулся к маме и переключился на нее: — Он еще с аптекарем не посоветовался!
Коля подавил вздох. Все понятно. У папы опять не получилось втюхать хоть кому-нибудь свою грандиозную систему, вот он и бесится.
— Водоросли, сын, нужны для производства витаминов! — Папа со значимостью поднял указательный палец. — А витамины будут называться «Eat and Fit Александра Смирнова»!
«Ешь и худей!»
Коля подумал, что его друг Спича сказал бы именно так, если бы услышал. Иногда тот автоматически переводил английские словечки, как бы козырял своим знанием этого языка.
Но Коле уже поднадоела ситуация с водорослями и витаминами. Он улизнул в свою комнату, подальше от папы. Парень включил компьютер, зашел на страничку Ксюши «Вконтакте» и стал рассматривать ее фотографии. Ему очень хотелось побыть наедине со своими мыслями, но одиночество нарушил брат Дима.
Он подошел сзади к Коле, принюхался, вдруг сморщился, зажал пальцами нос и проговорил:
— Слушай, от тебя паршиво пахнет. Не хочешь побрызгаться? — Дима достал откуда-то из-за спины пульверизатор и поставил перед Колей.
Коля удивленно и недоверчиво понюхал свою одежду. Почему паршиво-то? Только вчера купался.
Никакого неприятного запаха парень не уловил, но на всякий случай взял флакончик, решив побрызгаться. Мало ли что. Может, он уже принюхался и не замечает?
Однако еле заметная гримаса, скользнувшая по физиономии брата, заставила его присмотреться внимательнее.
— Подожди!.. Это что, газовый баллончик?!
Дима истерически захохотал и схватил баллончик.
— Точняк! — весело воскликнул он, подскочил к зеркалу и принялся кривляться перед ним, используя баллончик в качестве пистолета и по-ковбойски крутя его. — Если бы ты так не ботанил…
— Я не ботаню, — сухо отозвался Коля.
— Так все ботаны говорят! — заявил Дима.
Коля решил прекратить общение с братом, демонстративно отвернулся, взял с полки книгу.
— Кстати, чего это мы читаем? — тут же поинтересовался Дима и потянулся к книге.
— Камю.
— А, Камю! Я ее тоже читал! Там написано, что ты полный придурок. Это мое любимое место, — выдал братец.
Коля хотел было ответить на это, но не нашел подходящих слов. Перед такими людьми, как Дима или Багдасар, он всегда терялся. Ему, ей-богу, проще было поговорить с директором Дроновым или даже с завучихой.
Дима же завертелся перед зеркалом, явно любуясь собой. Он резко развернулся и направил на Колю баллончик. Раздалось короткое и тихое шипение.
Коля рефлекторно дернулся, что еще больше развеселило брата. Тот не нажимал на кнопку.
Дима ударил по кулаку ладонью, подмигнул и спросил:
— Ну что, распечатаем сегодня Симакову?!
Коля не ответил. Он посмотрел на часы. Вечером ему нужно идти домой к Алисе Денисовне. Кажется, это единственное, что будет хорошего в сегодняшнем дне.
До визита к учительнице оставалось еще несколько часов. Пока нужно было терпеть присутствие Димы и папы. Но братец, по счастью, вскоре свалил, весело насвистывая, а папа в комнату к сыну не заглядывал.
Когда на часах было шесть, Коля поднялся из-за стола, пошел в прихожую, натянул куртку и стал обуваться.
— Коля, ты куда? — с тревогой спросила мама. — Уже поздно!
— К учительнице, заниматься, — ответил он и незаметно усмехнулся.
Дима постоянно уходил из дома куда позднее, и маме не приходило в голову так волноваться из-за него. Да, действительно, они с братом совсем разные люди.
Когда Коля шел через парк, ему на каждом шагу попадались целующиеся парочки. Он старался не смотреть в их сторону — чего зря расстраиваться? Группа парней танцевала брейк. Они отрабатывали акробатические трюки, фризы, нижние вращения.
На пару минут Коля залип рядом с ними, но потом продолжил путь. Все-таки Алиса Денисовна ждет.
Он вошел в подъезд старого дома как раз в тот момент, когда из него выходил какой-то старичок, поэтому ему не пришлось звонить в домофон. Коля поднялся на второй этаж и нажал на кнопку возле двери.
Створка открылась почти мгновенно. За ней стояла Алиса Денисовна. Коля даже зажмурился, потому что никогда еще не видел ее такой красивой. Нет, Алиса Денисовна всегда была чертовски хороша собой, но в школе она появлялась в костюмах или строгих платьях. Сейчас на ней был умопомрачительный шелковый халат, и глаза блестели как-то по-особенному.
Коля смотрел на Алису Денисовну, а она — на него. В глазах учительницы сначала висело удивление, потом оно сменилось узнаванием.
— Коля? — произнесла она.
— Да! — радостно подтвердил тот. — Здравствуйте.
— А?.. — медленно протянула Слепова, все еще ничего не понимая.
— Вы велели мне за диском зайти, — помог ей Коля.
Алиса Денисовна наморщила лоб и принялась мучительно вспоминать, когда это она такое сказала, за каким таким диском пришел Коля.
Она так толком ничего и не припомнила и проговорила:
— Ах да… Слушай, я совсем забыла. Заходи. — Алиса Денисовна отступила в глубину комнаты.
Коля снял ботинки и проследовал за ней.
— Ты будешь чай? Конфеты? — на ходу спросила Алиса Денисовна.
— Нет, спасибо, — отказался Коля, удивляясь такому гостеприимству.
— Есть пирог, — продолжала хлебосольничать учительница, но вдруг замолчала и пробормотала: — Если я его не слопала вчера.
Она ушла на кухню, а Коля достал тетрадки и огляделся по сторонам. Ему всегда казалось, что дома у учителей должен быть идеальный порядок. Примерно как в его комнате, когда нет Димы.
У Алисы Денисовны идеального порядка не было. На сушилке у окна висел красивый бюстгальтер — вещь, может, и вполне уместная для сушилки, но не для глаз ученика.
Стол в комнате усыпан какими-то зефирными крошками, блестящими обертками от конфет. На нем стояла полупустая бутылка вина, компанию которой составлял бокал.
— А что мы там в прошлый раз проходили? — крикнула из кухни Алиса Денисовна, и Коля замер, будто его застали на месте преступления.
— Past continuous, — сообщил он.
— Да, прошедшее продолженное. Мое любимое время! — как-то мечтательно проговорила Алиса Денисовна.
Коле непонятно было, о чем тут мечтать. Время как время. Эти английские времена — самое трудное в их грамматике. Прямо даже непонятно, для чего они их столько придумали? Интересно, а сами англичане ими всеми пользуются?
Вот американцы, например, которые, по сути, просто слямзили у англичан их язык, не заморачиваются такой ерундой. Они выберут одно время, и им этого вполне достаточно.
Коля решил, что так все-таки лучше. Он не очень-то любил американцев, хотя за свою недолгую жизнь ни с одним из них не общался вживую. Но этих заморских джентльменов терпеть не мог папа, а с ним в семье Смирновых было принято соглашаться.
Алиса Денисовна вошла в комнату с подносом, на котором стояли чашки с чаем и коробка конфет, и продолжила:
— Оно проходит и все никак не кончается… — Она поставила поднос на столик, уселась рядом с Колей на диванчик, сразу же развернула конфету, отправила ее в рот, прожевала, глядя куда-то вперед, и обратилась к Коле: — Ну, рассказывай.
— Что рассказывать? — с удивлением спросил Коля.
Алиса Денисовна вообще сегодня была какая-то совсем иная. Не как всегда. Не такая, как он привык.
— Ну так что у тебя там нового? Или старого? Ты, кстати, стал хуже заниматься. Да-да. Your English is terrible, Коля. — Алиса Денисовна наклонилась к парню и шутливо погрозила ему пальцем.
Он ощутил слабый запах алкоголя и понял, почему Алиса Денисовна так себя ведет. Глаза у нее блестят не просто так. Она выпила вина. Полбутылки. Одна. Интересно, это много или мало? Коле, который ни разу в жизни не пробовал спиртного, это было неизвестно. Он вообще чувствовал неловкость оттого, что застал Алису Денисовну в таком виде.
Коля поерзал на диване и неуверенно сказал:
— Может… я лучше завтра приду?
— No, no, stay, where you are! — Алиса Денисовна ухватила его за плечо. — Я как раз хотела с тобой посоветоваться.
— Со мной? — Коля не переставал изумляться.
Алиса Денисовна улыбнулась и спросила смущенно:
— Ты не против, если я выпью чуточку вина? Ты, кстати, будешь? — Не дожидаясь ответа, она налила себе и Коле по бокалу вина.
Потом учительница вернулась на диван, отпила глоток и заговорила так, будто пересказывала содержание какого-то романа:
— Вот представь себе. Допустим, есть женщина — молодая, красивая, умная, обаятельная. Есть другая — никакая вообще. У нее нет ничего, только ребенок, почти взрослый уже. А сама она — фу. Так кого мужчина должен выбрать? — Последнюю фразу Алиса Денисовна произнесла с вопросительными интонациями.
Но Коле было ясно, что ответ очевиден, по крайней мере для нее самой.
Она залпом допила вино, поднялась, направилась к серванту, достала новую бутылку и принялась открывать ее штопором.
Коля сделал глоток вина и задумался. Для него ответ на этот вопрос не был таким однозначным.
Он решил основательно все обмозговать, потом спросил очень серьезно:
— А у той второй от кого ребенок? От этого мужчины?
Алиса Денисовна посмотрела на него с удивлением. Мол, какое это имеет значение для вопроса, если ответ и так ясен?
— Ну, предположим, — чуть посомневавшись, сказала она. — Да.
Коля снова надолго задумался. Алиса Денисовна посматривала на него недовольно.
— Очевидно, здесь важно, кого он сам любит, — наконец-то ответил Коля.
Алиса Денисовна аж подскочила на месте от такого непонимания очевидных вещей.
— Ну, ясно кого! Молодую и красивую, да? — Она вдруг замолчала, потом добавила неуверенно: — Наверное. — Затем учительница с задумчивым видом отошла к окну и стала вглядываться в пейзаж, уже сильно потемневший.
Теперь Коля получил все данные, необходимые для решения этой задачи, явно сложной для него, и принялся рассуждать вслух:
— Да тогда вообще нет проблемы. Надо, конечно, выбирать ту, которую любишь, и просто говорить правду. В этом случае никто не будет обижаться и страдать. А дети… Люди все время говорят, вот, мол, мы живем ради детей. Да не надо этого делать! Если бы кто-то из моих родителей кого-то полюбил и честно в этом признался, я бы первый сказал: «Вперед, разводитесь! Совет вам да любовь!»
Коля чувствовал себя вполне удовлетворенным. Он весьма грамотно решил вопрос, поставленный Алисой Денисовной, нашел единственно верный ответ. Парень был горд собой и не понимал, почему Алиса Денисовна не хвалит его и вообще, кажется, не слушает.
Он поднял голову и увидел, что Алиса Денисовна плачет.
Коля мгновенно осекся, совершенно запутался. Что не так? Разве не правильно он говорит? Или, может, в такой ситуации надо все-таки ставить на первое место ребенка? Закрыть глаза на то, что та, вторая, пустое место, некрасивая и вообще, должно быть, противная? Может, даже хуже, чем их завуч?
Алиса Денисовна обернулась к Коле, шмыгнула носом, вдруг улыбнулась и сказала:
— А у меня есть любимый фильм. Давай посмотрим? Он, правда, без перевода, но считай, что это будет дополнительный урок. Я тебе помогу.
Коля мотнул головой. Ладно, чего уж. Можно и фильм. Никогда раньше он не смотрел кино вместе с учителями у них дома, но этим вечером вообще все шло не так.
Алиса Денисовна поставила диск и включила запись.
Несколько минут Коля довольно равнодушно смотрел на экран, пока до него вдруг не дошло. Это были «Девять с половиной недель». Эротический фильм, о котором ему рассказывал Спича. Это кино, кажется, было ужасно древним. Его снимали, еще когда их со Спичей на свете не было. И все же… Оказывается, в древности тоже умели делать очень даже неплохие фильмы. А уж когда Коля вспомнил пару эпизодов, о которых говорил Спича, он просто прилип взглядом к экрану.
Алиса Денисовна, видимо, была очень проникнута отношениями героев на экране. Она плакала, уже не скрывая своих слез, вздыхала, однако не переставала переводить. Вскоре сюжет дошел как раз до того момента, за которым должна была последовать роковая сцена.
Голос Алисы Денисовны задрожал, когда она стала переводить реплики героев, но Коле это было не важно. Алиса Денисовна вообще могла ничего не говорить. Все было на экране, и Коля вполне обошелся бы без слов.
Он уже хотел было сказать, чтобы она не напрягалась и спокойно смотрела фильм. Но тут Алиса Денисовна закрыла лицо руками, и слезы заструились между пальцев. Она вытерла их как могла и щелкнула пультом.
— Все, с этого места не могу смотреть. Не будем, — проговорила учительница, тяжело дыша.
— Как? Почему? — обалдело спросил Коля.
— Не могу. Там все грустно. Очень даже.
— А что дальше? — спросил Коля.
Фильм совсем не показался ему грустным. Да и сюжет, честно признаться, не слишком волновал его. Он все ждал этой откровенной сцены, но так и не увидел ее. Алиса Денисовна не хотела…
А она внимательно смотрела на Колю — зареванная, припухшая, дышащая глубоко и неровно.
Женщина вдруг наклонилась, и Колю обдало чем-то мягким и жарким. Алиса Денисовна долго целовала его прямо в губы, наконец задохнулась и отстранилась.
Коля ошалело смотрел на нее. Волосы учительницы вздыбились, лицо пошло красными пятнами, но он мог поклясться, что Алиса Денисовна и сейчас была очень красивой. Может быть, даже самой прелестной, какой он ее когда-либо видел.
Может быть, все произошло бы иначе, если бы не бокал с вином, который Коля держал в руке. От избытка впечатлений он совсем и забыл про него. Злосчастный бокал накренился в его враз ослабевшей руке. Вино пролилось на халат Алисы Денисовны и на Колину футболку.
Алиса Денисовна ойкнула, и лицо ее как-то поменялось. Исчез блеск в глазах, стихло и выровнялось дыхание.
Она взглянула на Колю, нахмурилась и пробормотала:
— Я сейчас вернусь.
Хлопнула дверь в ванную.
Коля мгновенно вскочил и принялся судорожно осматривать себя. «Блин, она сказала, что сейчас вернется, и ушла в ванную! А ведь ежу понятно, зачем Алиса Денисовна туда пошла! А он сегодня еще не принимал душ. И что будет, когда она вернется? Ой, стыдоба!»
Коля быстро понюхал подмышки, майку. «Может, прокатит? Нет, нельзя так опростоволоситься в первый же раз! Что делать?» Эта мысль перепуганной птицей металась в его мозгу.
Из ванной доносился шум льющейся воды. Затем он стих.
Коля опрометью бросился из комнаты, выбежал в прихожую, как попало напялил ботинки и дернул дверную ручку.
— Я тоже сейчас вернусь! — Коля схватил с вешалки куртку и, не натягивая — не до того было! — пулей вылетел из квартиры.
Он несся по улице что было духу, думая только об одном — скорее, скорее! Это были даже не мысли, а инстинкты. Его мозг сам по себе производил расчеты — вот сюда, потом за угол, еще несколько метров, и он дома. Сперва в ванную, потом одеться и нестись обратно. Можно успеть! Нужно!..
Алиса Слепова росла неказистой, прямо скажем, некрасивой девочкой. Будучи маленькой, она не осознавала этого. Только иногда удивлялась, почему на утреннике в детском саду главные роли всегда доставались другим девчонкам. Когда Алиса пошла в первый класс, на школьных фотографиях она всегда оказывалась на заднем плане.
Что интересно, сверстники дружили с ней весьма охотно. Алиса была доброй, неконфликтной и безотказной. Училась она хорошо и спокойно соглашалась помочь своим одноклассникам, даже если они были отъявленными бездельниками и не очень-то этого заслуживали.
Со временем в ее сверстниц начинали влюбляться мальчики, а она оставалась в тени. Ее это не очень заботило до той поры, пока вдруг в их класс не пришел новенький мальчик. Его звали Максим Тихомиров. Он был высок, строен, обладал целым рядом иных достоинств, весьма привлекательных для девочек такого возраста. Мальчишка играл в хоккейной команде, которая добилась чемпионства в каком-то окружном турнире, проявлял блестящие математические способности. Наконец, он был просто очень красив.
Алиса никогда до этого не интересовалась противоположным полом. Теперь она впервые в жизни ощутила, как екнуло у нее сердце. В ту минуту, когда в душе ее возникло то самое волнение, так свойственное юным девушкам, она впервые задумалась над тем, какое впечатление производит как женщина. Ей вдруг захотелось стать красивой, изысканной, утонченной — словом, такой, какой хотят видеть женщину мужчины.
Но Алиса не знала, как это сделать. Первым человеком, к которому она обратилась за советом, была ее мать, Наталья Владимировна.
Отношения с матерью у Алисы были сложными. Наталья Владимировна — высокая, статная, начальник отдела в одном из научных институтов, весьма многочисленных в те времена, — была очень уверенной в себе женщиной. Успех сопутствовал ей во всем — золотая медаль в школе, красный диплом в институте, успешная советская карьера, удачный брак. Словом, у Натальи Владимировны были все основания гордиться собой.
Ее уважал и откровенно побаивался муж — рядовой инженер на заводе. Перед ней трепетали, а порой и откровенно лебезили подчиненные. Да что там подчиненные. Даже начальство предпочитало не вступать в конфликт с Натальей Владимировной, возглавлявшей важное подразделение их института.
Алиса была единственным ребенком в семье. Наталья Владимировна, конечно, любила свою девочку. Вот только проявляла она это чувство как-то странно. Мать вроде бы давала дочери все самое лучшее, пристроила ее в престижную школу. Попутно девочка занималась фигурным катанием и музыкой.
Все это было бы на пользу, если бы не одно «но». От Алисы всегда требовались не просто хорошие, но блестящие результаты. Всегда и во всем она должна была быть первой. А если вдруг становилась хотя бы второй, то ее ждало недовольство. Мать подняла планку слишком высоко, и в какой-то момент Алиса сломалась.
Она хорошо помнила, как это случилось. Ей предстояло сдавать сольфеджио. Экзамен был в общем-то вполне рядовым, несложным, к тому же музыкальная грамота всегда давалась Алисе легко. Волноваться тут, собственно, было не о чем.
Алиса сдала бы предмет на пятерку, но Наталья Владимировна накануне экзамена раз десять говорила о том, что завтра у Алисы ответственный день, и постоянно спрашивала, готова ли та к экзамену. Алиса была готова, но мать это почему-то не убеждало. Она вновь и вновь с маниакальной настойчивостью напоминала девочке о предстоящем испытании.
Кончилось все тем, что Алиса не спала всю ночь, ворочалась с боку на бок и постоянно прокручивала в голове нужную программу. В итоге на экзамен она пришла совершенно разбитой и получила четверку.
Наталья Владимировна такого результата принять никак не могла. На девочку вылился целый ушат помоев. В монологах матери изобиловали фразы типа: «Ты меня опозорила, не оправдала доверия. Ты никудышная, никчемная».
Тогда Алиса впервые почувствовала сомнение в своей состоятельности. Так уж совпало, что как раз в этот момент в ее классе и появился Максим Тихомиров.
Он в общем-то был неплохим парнем. Неизвестно, испытывал ли Макс какие-либо чувства к Алисе. Скорее всего нет. Но внимание девушки не прошло мимо него незамеченным.
Был новогодний вечер, в школе устраивалась дискотека. Алиса тогда впервые в жизни подкрасила глаза и провела по губам маминой помадой. В семь часов вечера она стояла перед зеркалом в своей комнате и увидела в нем стройную красавицу с распущенными волнистыми волосами. Алиса в первый момент даже не поверила, что это она и есть.
Ей оставалось только накинуть шубу и обуть сапоги, как в двери щелкнул замок, и в квартиру вошла Наталья Владимировна. У нее был тяжелый день. Как раз решался вопрос о реорганизации научного института в связи с всеобщим кризисом в стране. Дело происходило в девяностые годы. Самой Наталье грозило увольнение или как минимум понижение зарплаты на новой должности. Мало того, даже эти деньги тогда не очень-то и платили.
Наталья Владимировна щелкнула ключом и увидела в прихожей дочь с сияющими глазами. Она рассчитывала на вкусный ужин и спокойный отдых на диване перед телевизором. Мать не просила Алису приготовить что-нибудь к вечеру, но счастливый и беззаботный вид дочери поверг ее в возмущение.
— Ты куда это так вырядилась? — спросила она.
— На новогодний школьный вечер, — ответила Алиса. — Мама, там будет Макс! Он вчера попросил у меня списать математику. А ведь лучший ученик в классе! Я думаю, это означает, что я ему нравлюсь. Ведь правда же?
Мать опустилась на тумбочку в прихожей и с иронией спросила:
— С чего это ты взяла?
— Ну как… — Алиса растерянно развела руками. — А что это еще может значить?
Мать снисходительно посмотрела на Алису и заявила:
— Ему просто нужны были задачи по математике. Вот и все.
— Нет, мама, ты не поняла! — восторженно воскликнула Алиса. — Он так на меня смотрел! Если бы ты только видела!
Мать криво усмехнулась.
— Дурочка ты, — произнесла она. — Ничего не понимаешь в жизни! А еще шестнадцать лет исполнилось! Ты посмотри на себя! — Наталья Владимировна резко крутанула дочь перед зеркалом. — Накрасилась, как шлюха! Глаза подвела! Ты себя в зеркале не видела, что ли? Уж если не повезло с внешностью, не стоит и пытаться этим понравиться. Ты дурнушка! Поэтому я и старалась для тебя сделать как можно больше, дать тебе знания. Умом надо брать! — Она постучала себя пальцем по лбу. — Это твой единственный шанс! Успешного мужа тебе все равно получить не удастся, так что надо учиться!
— Мама, ты что? — Алиса широко распахнула глаза.
— Ничего! Раздевайся немедленно! Это платье мы тебе купили на выпускной! Отец специально привез из-за границы! Кто тебе разрешил его брать?
— Ну как… — Алиса растерялась. — Папа же сказал, что это мне.
— Папа! — с презрением проговорила мать. — У папы ума не больше, чем у тебя! Нашла кого слушать! А я не разрешаю! И вообще, нечего шляться!
У Алисы задрожали губы. Не в силах сдержаться, она кинулась в свою комнату, как была, в праздничном платье хлопнулась на постель и разрыдалась.
Мать в прихожей нервно срывала с себя шубу, остервенело сдергивала сапоги и отчаянно делала вид, что не замечает судорожных рыданий дочери, доносившихся из комнаты. За весь вечер она ни разу не зашла к Алисе, не спросила, как та себя чувствует, не предложила поесть.
Девчонка так и лежала на постели, пока наконец не услышала, как в замочной скважине повернулся ключ. Это вернулся отец. Алиса выскочила ему навстречу, повисла на шее.
Отец был человеком мягким. Порой даже слишком. Полная противоположность матери. Муж не мог совладать с железным напором жены и часто шел у нее на поводу там, где, наверное, следовало бы настоять на своем. Дочку он обожал. Она была для него лучше всех на свете просто так — не за заслуги в английском языке или фигурном катании. Алисе можно было ничего не делать, чтобы заслужить похвалу отца. Ту самую, которой она так мучительно дожидалась от матери.
Увидев распухшее лицо дочери, отец сразу же обеспокоился.
— Что случилось, дочка? — обняв ее, спросил он.
Алиса дрожащими плечами прижалась к отцу.
— Папа, я что, и правда некрасивая? — подняв заплаканное лицо, спросила дочь.
Отец глубоко вздохнул. Для него она была самой красивой. Но он понимал, что если сейчас скажет: «Ну что ты, девочка! Ты самая красивая в мире!» — то это прозвучит фальшиво. Она ему просто не поверит. Папа смотрел на дочь, такую же сутуловатую и нескладную, как и многие другие подростки, и понимал, что через некоторое время это исправится. Девочка оформится, разовьется. Может, она и не будет красавицей, но симпатичной уж точно станет.
Он решился и заявил:
— Да, детка. Ты пока еще не самая красивая. Но! — Отец поднял указательный палец. — Запомни, не так важно быть красивой. Надо заставить поверить в это других людей.
— Как это? — От удивления Алиса даже перестала плакать.
Отец усмехнулся и сказал:
— Тебе пока, наверное, трудно это понять, но ведь красота сама по себе ничего не значит. Что отличает женщину, которая нравится всем? Она уверена в себе! Вот это и есть самое главное. Собственное достоинство. Ты должна этому научиться. Тогда успех тебе обеспечен. Даже если ты не станешь такой красивой, как Софи Лорен.
Алиса тогда отцу не особо поверила, хотя и очень старалась стать такой, какой он ей пожелал. Но, видно, что-то надломилось в ней после того ужасного разговора с матерью. Во всяком случае, уверенности в себе она так и не обрела.
Но природа поступила с ней великодушно. Алиса постепенно взрослела и хорошела буквально день ото дня. Выпрямилась спина — спасибо занятиям фигурным катанием! — смягчились и округлились острые черты лица, появилась хорошая грудь. Но она этого не замечала.
До окончания школы у нее не было никаких романов. На Макса она теперь боялась даже смотреть, на его вопросы отвечала сухо, односложно, стремилась поскорее убежать, скрыться.
Алиса с отличием окончила школу и поступила в вуз. На факультете иностранных языков учились преимущественно девочки, мальчиков раз-два и обчелся, так что роман завести было практически не с кем. Хотя время-то уже подошло. Да и учеба отнимала много сил. Почти все вечера Алиса проводила за чтением, слушанием дисков, вызубривала новые слова и репетировала перед зеркалом произношение.
К тому же Наталья Владимировна продолжала контролировать дочь, даже, наверное, возможно, еще суровее, чем в школьные годы. Кто знает, чем руководствовалась эта властная и сильная женщина, которая, по ее словам, желала дочери только добра. Однако она крепко держала Алису на коротком поводке. Мать неоднократно говорила, что замуж Алисе стоит выходить только за приличного человека, однако, по ее мнению, такового в окружении дочери не было.
Так все и продолжалось. Алиса внутренне уже свыклась с мыслью, что встретить достойного человека ей просто не суждено. Не потому, что таковых не существует, а как раз наоборот. Она считала себя недостойной личного счастья.
Комплекс неполноценности очень крепко врос в нее, вцепился, пустил глубокие и мощные корни. Он так прочно опутал девушку, что она до окончания института не знала никаких отношений. До того самого момента, пока не пришла работать в школу, где директором был Владимир Анатольевич Дронов.
Влетев домой, Коля молил Господа только об одном — чтобы ванная была свободна. По счастью, так и оказалось. Он закрылся там, стянул с себя одежду, повернул кран и нырнул под душ.
Второпях парень включил холодную воду. Тысячи ледяных капель так ударили по коже, что он чуть не заорал во весь голос. Коля торопливо отрегулировал температуру и принялся яростно растирать мочалкой свое худощавое тело.
Он, не глядя, протянул руку, схватил какой-то первый попавшийся флакон, открутил крышку и вылил себе на голову его содержимое. Парень взбил пену и начал втирать ее в волосы, потом снова переключился на тело.
Затем он долго тер себя полотенцем, но тело в распаренной жаркой ванной все равно оставалось волглым. Коля с трудом напялил на себя белье. Рубашку он натягивал уже на ходу, в страшной спешке, в прихожей, одновременно пытаясь попасть ногой в ботинок.
Фух, ну, слава богу, все! Коля рванул с вешалки куртку и взялся за дверную ручку. Он не знал, сколько времени потратил на приготовление к свиданию, может быть, самому важному в его жизни. То ему казалось, что целую вечность, то парень считал, что управился за какие-то пять-десять минут.
Коля открыл дверь и шагнул в подъездную темноту. До дома Алисы Денисовны он мог добежать минут за восемь-десять, никак не меньше.
— Ты куда? — послышался удивленный и строгий оклик.
Коля обернулся. Сзади стоял папа. Парень совсем не ожидал его увидеть, хотя это было вполне возможно. Ведь отец в это время находился дома и мог в любой момент выйти в прихожую. Просто Коля потратил все силы на то, чтобы как можно быстрее привести себя в порядок. Помехой ему казался лишь недостаток времени. О том, что его может задержать дома кто-то из родных, он даже не подумал.
— Куда собрался, я спрашиваю? — повторил папа, видя Колино замешательство.
Коля лихорадочно пытался сообразить что-нибудь правдоподобное.
Отмазка нашлась сама собой:
— Нам в школе сказали, что двери там будут менять. Надо помочь.
Судя по выражению лица папы, отмазка вышла совсем никудышной.
Глаза его за очками расширились, и он спросил раздраженно:
— Какая школа? Десятый час.
— Что?
Из папиной фразы Коля уловил только одно — сейчас десятый час. А когда он вышел от Алисы Денисовны, сколько было? Да, парень совсем потерял ориентацию во времени!
— Десятый час, говорю! — Отец выразительно показал на часы. — Какая школа? Какие двери?
— Нет! — выдал Коля. — Теперь там иногда даже до двенадцати ночи работают! В субботу же День школы. Там будет…
Но папа не стал слушать, что будет на День школы. Ему это было совсем неинтересно.
Он перебил Колю, сухо бросив:
— Зайди. Сейчас будет объявление. — Отец скрылся в комнате, куда, собственно, и приглашал сына, который едва не взвыл от досады.
Объявление! Ну, точно! Папе в голову пришла очередная гениальная идея. Только вот какая на этот раз?
Господи, почему папа все свои соображения, даже самые невероятные, проверяет на них, своих родных? Ну изобрел ты уникальную программу, хочешь жить в новом режиме и питаться полезными продуктами — так вперед! Живи, питайся! Но зачем их-то к этому приплетать? Ну очевидно же, что никому это не интересно, более того — откровенно напрягает! Даже мама, которая всю жизнь поддерживала отца, сейчас, кажется, на волоске от протеста. Что уж говорить о них с Димой!
Но вслух Коля ничего из этого не произнес. Он наверняка знал, что отец его не поймет.
Коля вновь с тоской посмотрел на часы. Прошло еще две минуты. Такой мизерный промежуток времени в большинстве ситуаций просто не замечается, не принимается в расчет как что-то серьезное. Но сейчас эти самые две минуты были для него более чем значимы. Они могли решить всю его жизнь!
В тот момент Коля совершенно искренне был в этом уверен. Парень считал, что если он на несколько несчастных минут опоздает к Алисе Денисовне, то ничего хорошего в его жизни уже никогда не будет!
Ведь Алиса Денисовна, если разобраться, внесла в унылое существование парня новые яркие краски! Коля вспомнил, как она приникла к его губам, и почувствовал волнение и томление.
Неужели учительница влюбилась в него? Коля и мечтать о таком боялся. Ну, конечно, так оно и есть. Что еще могло ее заставить поцеловать его?! Теперь она, наверное, тоже там томится.
А может быть, уйти? Вот прямо так, сейчас, немедленно наплевать на папу, на его требование и всякие там объявления и закрыть за собой дверь? Ведь Коля сам хозяин своей судьбы. Совершенно не важно, сколько ему лет! Ведь он человек!
Парень повернулся и пошел в комнату. Папа стоял посередине. Вид у него был тихий и торжественный, будто он собирался объявить, что ему присудили Нобелевскую премию за гениальные разработки сразу в нескольких областях.
На диване сидел Дима. Он выглядел каким-то особенно мрачным, понурым, что было ему совершенно не свойственно. Папа смотрел на него неодобрительно. Дима явно недооценивал всей важности и значимости момента.
Мама, словно чуя неладное, переводила встревоженный взгляд с папы на Диму. На Колю она не смотрела, не ожидала от младшего сына никаких подвохов.
Коля в нетерпении маялся у выхода в коридор. Он надеялся только на то, что папа очень быстро сообщит очередную жизнеопределяющую, судьбоносную новость, и на этом все разойдутся.
Но отец стоял задумчивый и никуда не спешил. Коля кашлянул.
Папа очнулся от своих дум и произнес:
— Так. Знаете ли вы, что многие исследования, в том числе и мои личные, доказывают один момент, крайне важный для всех? Обычные земные сутки — совсем не органичный режим для человека. Наше тело живет в своем ритме. Я говорю о системе 12/36. Чтобы войти в идеальный резонанс с этим ритмом, надо ежедневно спать двенадцать часов, потом бодрствовать тридцать шесть. Так живут сейчас многие спелеологи и космонавты. Это единственный здоровый режим, идеально подходящий для каждого человека. — Папа закончил свою длинную тираду и обвел всех внимательным взглядом.
Все угрюмо молчали, погруженные в собственные раздумья.
Мама растерянно развела руками.
— Я ничего не поняла, — призналась она.
Папа досадливо вздохнул. Мол, что же тут непонятного?
— Это уникальная система! — заявил он. — Самая современная! Только чрезвычайно отсталые люди о ней еще ничего не слышали. Вы вообще где изволите пребывать? В каком мире? Так сейчас живут все — спелеологи, космонавты, депутаты!
— Депутаты?.. — удивленно проговорил Коля.
Папа нахмурился и, игнорируя реплику сына, с нажимом произнес:
— В общем, ради нашего с вами здоровья с сегодняшнего дня мы переходим на систему 12/36. Соответственно, эту ночь никто из нас не спит.
— Зачем? — подал голос Коля, который, как и мама, тоже ничего не понял.
Смирнов-старший поморщился. Непонимание со стороны самых близких людей задевало его. Дима, это ладно. До него вообще все с трудом доходит. Но Коля? Массу книг перечитал, столько знаний в голове. А тут — простейшая вещь, и он не может понять ее.
Смирнов-старший снова вздохнул. Ему предстояло давать развернутое объяснение своей идеи, а сделать это было не так-то легко.
Он устало посмотрел на Колю и просто спросил:
— Вот зачем мы спим ночью?
— Саша!.. — не на шутку встревожившись, сказала мама и подалась вперед, к папе, желая предупреждающе взять его за руку, но тот отстранился.
— Потому что это ночь, — блистательно ответил Коля.
Папа лишь презрительно хмыкнул и заявил:
— Да, конечно. Но ведь есть и космическая ночь! Солнце — не единственная звезда, их миллиарды. Ритм космоса, взятого в целом, намного сильнее солнечного. Это понятно? — Он снисходительно посмотрел на всех — дескать, уж такие-то элементарные вещи вы должны понимать?
— Значит, мы сегодня не спим? Делаем, чего хотим, да? — спросил Коля, посмотрев на часы.
Папа бросил на него подозрительный взгляд. Что-то больно радостно младший сын воспринял его идею. Слишком уж легко и даже как-то охотно он согласился с ней. К чему бы это? Неужели проникся?
— Папа, ты это всерьез? — послышался скептический возглас Димы, доселе упорно молчавшего.
Папа рассердился. Да уж, старший сын явно не оправдает его надежд! Он еще спрашивает, серьезно ли говорит его отец! Неужели этому олуху до сих пор не ясно, что Александр Смирнов всегда серьезен? Он не склонен к дурацким шуточкам и розыгрышам! Пусть всякие злопыхатели клевещут, что у него, Александра Смирнова, нет чувства юмора! Оно у него есть, просто не такое тупое, как у современной молодежи.
Отцовский гнев начал вырываться наружу.
— Я что, похож на того, кто не всерьез?! — весьма резко осведомился он.
— Тише! — Мама успокаивающе замахала руками-крыльями.
Папа продолжал что-то говорить взвинченным голосом, но Коля его не слышал. Отцовская идея неожиданно становилась ему на руку!
Он шагнул в прихожую, быстро завязал шнурки и выкрикнул:
— Папа, прости. Я сейчас вернусь. Буквально через полчаса! И потом спать не буду. Мне лично нравится эта идея…
— Стой на месте! — пригвоздил его к полу папа. — Десять часов! Сегодня ты уже никуда не пойдешь.
— Сашенька, не волнуйся. У тебя сердце!.. — испуганно причитала мама.
Папа выглянул из комнаты в прихожую и непререкаемым тоном произнес:
— Снимай ботинки, я сказал! Это общее дело. Надо его делать вместе.
Коля в расстройстве присел на тумбочку и стал стягивать ботинки, чувствуя себя совершенно опустошенным. Он достал из кармана телефон и на ходу быстренько настрочил сообщение: «Алиса Денисовна, у меня ЧП. Я к Вам завтра зайду».
После этого парень покорно вернулся в комнату.
Дима был мрачен, как ноябрьская туча, набухшая то ли дождем, то ли уже снегом. Папа же немного просветлел от осознания всей важности той поистине высокой миссии, исполнителем которой являлся.
— Саша, прости… — решилась заговорить мама. — Но как ты представляешь себе все это? Детям завтра в школу, мне на работу…
— Мне тоже на работу! — гордо заявил папа. — Я тружусь целый день! Дома!
— А что нам делать ночью-то? — шепотом поинтересовалась мама.
— Как это что?! — Папа покрутил головой в поисках ответа на этот глупый, ничтожный вопрос, не имеющий никакого значения.
Кроме стен комнаты, ему ничего не попадалось на глаза. Но этого оказалось вполне достаточно.
— Вот же, ремонт! — ликующе воскликнул Смирнов-старший. — Мы хотели сделать его?! Вот и начнем! — Папа решительно содрал со стены кусок обоев и с победным видом обозрел домочадцев.
Дима закатил глаза. Коля вздохнул. Мама с обреченным видом взялась помогать отцу.
Она оторвала еще один кусок обоев и проговорила:
— Так ничего не получится. Их нужно размочить.
— Размочим, конечно, прямо сейчас! — с энтузиазмом откликнулся папа и прошагал в ванную.
Он вернулся оттуда с тазиком, наполненным водой, и шмякнул его посреди комнаты на пол так, что брызги разлетелись далеко вокруг.
— Давайте-давайте, вперед, за дело! — провозгласил папа и бросил, обращаясь к Диме с Колей: — Время не ждет! Его нужно проводить с пользой!
Коля пожал плечами, подошел к тазику и стал брызгать водой на стены. Дима продолжал сидеть на диване.
— А ты чего не шевелишься? — окликнул его папа. — Давай, включайся!
— Я не музыка, чтобы включаться! — огрызнулся Дима.
Папа выпрямился.
— Музыка? — Он задумчиво почесал подбородок. — А что? Это мысль! Под музыку все веселее делается! Это уже и ученые доказали. Вот я на прошлой неделе читал в немецком журнале статью…
— В немецком? — ехидно перебил отца Дима.
Но папа не заметил подвоха и продолжал:
— Так вот, там говорилось, что ученые провели исследования о влиянии музыки на состояние головного мозга. И выяснилось, что…
— Сашенька, но ведь время позднее, скоро одиннадцать, — мягко прервала его мама. — Соседи будут ругаться!
— А мы им объясним, что слушаем музыку для их же пользы, — ловко вывернулся отец. — Они должны будут понять, если, конечно, не дураки. А если таковы, то… — Папа подошел к проигрывателю и нажал кнопку.
В комнате полились звуки какой-то классической музыки.
Дима демонстративно зажал уши.
— Ой, не могу! В голове стреляет! — простонал он с болью. — Выключите это немедленно! Пожалейте мои уши!
Но папа ничего выключать не собирался. Он только что с азартом включился в игру, придуманную им самим, и не мог позволить Диме все испортить своими кривляниями.
— Встаем! — скомандовал папа, энергично плеская на стену щедрые порции воды.
Дима достал из кармана плеер и заткнул уши. Но папа был неумолим. Он шагнул к Диме, бесцеремонно выдернул у него наушники и легким толчком отправил сына к стене.
— Давайте! Это ваш участок, а это наш с мамой, — проговорил он. — Отдираем старые обои, избавляемся от всего отжившего и ненужного! Переходим на новый уровень бытия! Обновление — оно необходимо!
Дима, едва сдерживая досаду, принялся помогать Коле. Вдвоем, подгоняемые злостью, они быстро ободрали свои две стены.
У мамы с папой работа шла медленнее. Александр Смирнов постоянно отвлекался на чтение очередной лекции. Сперва он распространялся на тему того, как правильно нужно клеить обои. Потом папа говорил, насколько ночной труд эффективнее дневного. Далее он упомянул о том, что житейское благополучие каждого человека на семьдесят процентов зависит от того, какие у него соседи. Мол, выбирая новую квартиру, следует обращать внимание не на ее метраж или местоположение, а на то, кто будет жить за стеной.
Судя по тому, что из соседней квартиры не доносилось протестующих криков, а в дверь не звонили, с житейским благополучием у Смирновых все сложилось более чем удачно.
Одна мелодия сменяла другую. Стены постепенно оголялись.
Когда все обои были сорваны, упакованы в мешки и вынесены на мусорку, папа оглядел квартиру. Как назло, на глаза ему попались часы, которые показывали половину третьего.
Папа сразу же отметил, что все остальные тоже посмотрели на часы. Очень выразительно так глянули сперва на них, а потом — на него. Но ничего не сказали. Наверное, ждали, что выдаст он.
Папа не заставил себя долго ждать.
Он властным жестом указал на часы и произнес:
— Уберите их отсюда. Они только отвлекают.
Мама с сонными, покрасневшими глазами механически сняла часы со стены и передала вниз. Коля и Дима сомнамбулически приняли их и завернули в газеты. Оба еле стояли на ногах от усталости, но заметили, что и папа тоже позевывает, каждый раз отворачиваясь к окну и прикрывая рот газетой. Мама была бледна. Лишь глаза ее горели лихорадочным огнем комсомолки двадцатых годов прошлого столетия.
Коля потянул затекшие мышцы и подошел к окну. За ним висела густая чернота глубокой ночи. Соседние дома также были темными и оттого казались пустыми. Фонари не горели.
Только в их квартире по всем комнатам было включено освещение и гремела музыка симфонического оркестра. Все это казалось Коле какой-то декорацией в сюрреалистическом спектакле.
— Это безумие, — отойдя от окна, произнес парень, бессильно опускаясь на диван и закрывая лицо руками.
— Откуда ты знаешь, безумие это или нет? — шепотом спросила мама, подошедшая к нему. — Ученые же доказали! А папа не станет испытывать нас непроверенными методами! Это же космонавты на себе испробовали! Давай, помогай. Уже недолго осталось, а там и в школу.
Упоминание о школе прозвучало из маминых уст как спасение. Коля со вздохом поднялся и поплелся помогать Диме. Папа поручил старшему сыну оклеить всю мебель бумагой, дабы не запачкать ее в ходе ремонта, начавшегося так внезапно.
— Ну и как Симакова твоя? — полюбопытствовал Коля, чтобы спросить хоть что-то и не заснуть на ходу.
— Еле выжила, — холодно отрезал Дима, разом закрывая эту тему.
Коля даже не понял, почему тот так поступил. Обычно Дима не упускал ни одной возможности похвастаться своими успехами, в особенности по части девушек. Уж сейчас-то братец должен был бы в подробностях описать свое свидание с Симаковой. Но он умолк, погрузился в себя и ничего больше не сказал. Усталость одолела и его.
Наконец вся мебель была залеплена газетами. Папа медленно снимал шторы с окна, снизу ему помогала мама.
Отец вдруг уставился в угол, протяжно зевнул несколько раз, затем повернулся. Сыновья, похожие на лунатиков, тупо взирали на него. Мама держала половину шторы, смотря при этом куда-то мимо. Глаза ее казались стеклянными. Смирнов-старший вдруг ощутил, что все они, в том числе и он сам, смертельно хотят спать.
Отец попробовал было перебороть себя, но почувствовал, что шторы выпадают из рук. У него не хватает сил дотянуться до следующей петли.
— Ладно, — проговорил он, слезая с подоконника. — В режим надо входить постепенно. Пошли спать.
Все, спотыкаясь на ходу, поплелись на свои места. Дима как был, так и завалился в своей рэперке. У Коли хватило сил стянуть лишь рубашку. На штаны их уже не осталось. Он рухнул и ощутил щекой прохладу подушки. Блаженная истома растеклась по всему его телу.
