«Ты подлец и мерзавец! – ругала Варя про себя Данилова. – Ты бросил меня – и оставил один на один со своим телом. Заботиться о тебе! Ухаживать за тобой!»

Но что ей, спрашивается, еще оставалось делать?! Не бросать же его! Не сдавать в богадельню! Не вывозить на помойку!

Она не стала ни докладывать по команде, ни рассказывать кому бы то ни было в неофициальном порядке – даже бывшему любимому начальнику Петренко – о том, что приключилось с Алексеем и почему он в действительности впал в кому. Нет, нет, нет. Это только ее тайна.

Пользуясь связями, которые давала служба в комиссии, а также прошлыми возможностями покойного отца генерал-лейтенанта, она устроила Алексея в четвертый главный военный госпиталь Министерства обороны – тот самый, где высшие военачальники лечились. Госпиталь располагался посреди парка Сокольники и внешним видом и интерьером более всего напоминал дорогой санаторий: мраморные полы, покойные коридоры, лифты в зеркалах. А главное, в нем нисколько не пахло больницей – дезинфекцией, больными телами, прогорклой пищей. Еду разносили самую качественную, врачи и медсестры были безукоризненно вежливы.

Алексея осматривали лучшие специалисты. Устраивали настоящие консилиумы. И – разводили руками. Диагноз был «кома второй степени неясной этиологии». Все соглашались с тем, что это первый подобный случай в их практике. Решительно никаких прогнозов не давали. Готовы были держать больного в отдельной палате и наблюдать. Даже соглашались ради науки и из уважения к покойному генерал-лейтенанту Кононову бесплатно ухаживать за телом: переворачивать, мазью обрабатывать, пеленки (простите за подробности) менять.

Варя помогала санитаркам и кляла Данилова безбожно: «Экспериментатор чертов! Эскапист! Исследователь, чтоб тебя черти взяли, глубин истории!»

Естественно, она не знала, где пребывает душа Алексея, и чем занята, и когда вернется.

Сама она получила постоянный пропуск и бывала в госпитале каждый день. Но состояние больного не менялось: он лежал бледный, не реагируя на звук и свет, с аппаратом по вентиляции легких и капельницами.

Варя о результатах своей поездки в Америку и встречах с олигархом Корюкиным и ученым Рябчинским устно доложила Марголину. Особо отметила, что противникам неизвестно, откуда стала ведома информация о Кордубцеве.

А потом началось странное. «Отчет по результатам командировки писать?» – спросила она у Винторогого.

«Повремени», – отмахнулся тот как от чего-то несущественного.

И тогда Варю стали одолевать мрачные сомнения: а не Марголин ли снабжает олигарха информацией? За хорошую мзду, естественно? То-то он в лице переменился, когда Варя упомянула о том, что Корюкину про Кордубцева многое известно. Но возможно ли такое?! Чтоб совсекретную информацию начальник секретнейшей комиссии попросту продавал?

Ответа на эти вопросы не было. Но в итоге отчета она писать не стала, а в научно-исследовательский отдел, Петренко, сдала только одну пробирку, выданную ей магнатом-экспериментатором. Вторую оставшуюся она заныкала, положила в отцовский сейф в квартире.

Варя не отдавала себе отчет, зачем это делает – вслед за Даниловым она никак не собиралась. Да и он, если бы видел, сколько возни требует его бренное тело, вряд ли совершил бы ту глупость, которую совершил. И – нет, Кононова ни в коем случае не собиралась бросаться за ним вдогонку. Да и куда бросаться?! Но… Последнюю разовую дозу все-таки себе оставила.

От дела Кордубцева ее после гибели Васи Буслаева отстранили. В Хабаровск на расследование таинственного ограбления Рабоче-крестьянского банка отправился юный Петюня. И еще кто-то из отдела «Д» поехал. В итоге вернулся с Дальнего Востока Петюня важный-преважный, ничего ей не рассказывал – но, судя по всему, Кордубцева он все-таки не поймал.

А в целом жизнь без Данилова утратила свой вкус. И цвет, и запах, и радость. Стала серой, блеклой, черно-белой.