В своих книгах я часто описывал реакции людей, у которых неожиданно выбивают почву из-под ног и чья жизнь вдруг навсегда меняется. Некоторые принимаются смеяться, их сердце начинает стучать быстрее или замедляется, они потеют или чувствуют слабость, в ушах звенит или появляется неприятный привкус во рту. Но еще ни один из моих литературных героев не давился собственный слюной и после длительного приступа кашля не говорил дрожащим голосом, словно обжег себе глотку.

– Это шутка, – прохрипел я и, обойдя диван, подошел к журнальному столику, куда поставил два стакана с минеральной водой, молоко и пока еще пустые чашки для нежданных визитеров. Я сделал глоток воды. Глаза Мелани нервно бегали от одного пункта к другому.

– Биологический отец Йолы вышел из тюрьмы три месяца назад, а ее биологическая мать успешно прошла курс лечения от наркозависимости. Они сожалеют о поступке.

– Сожалеют? – язвительно переспросил я. – Если я не уследил и мой ребенок споткнулся и упал, тогда можно сожалеть о синяках на коленях. Или если в стрессе поднял на него руку, хотя сам считаю, что этому нет оправдания. Но если я предлагал собственного малыша педофилу в вокзальном туалете за пять граммов кокаина, что, ради бога, означает сожалеть в этом случае?

Мелани раскрыла рот, но я не дал ей сказать.

– Единственное, о чем действительно сожалеют Йолины биологические родители, – это то, что покупателем их грудничка оказался полицейский под прикрытием, который спас Йоле жизнь, а не дилер, снабдивший их дозой.

После такого всплеска я снова закашлялся. Мелани, готовясь возражать, уже мотала головой. Неужели я раньше действительно думал, что она адекватная? Я просто не узнавал социальную работницу.

– Так было раньше, – ответила она. – Согласно психиатрическому заключению, представленному нам профессором Ошацким, Ариэль и Детлеф Арним успешно прошли ресоциализацию и подали заявление на возвращение своего ребенка…

– Ресоциализацию? – взвизгнул я. – Ресоциализацию? Да ладно вам, Мелани. Сколько раз вы пытались организовать встречу Йолы с матерью, потому что руководитель вашей службы считает, что необходимо поддерживать контакты с биологической семьей? Пять раз? Шесть? И сколько было встреч? А, да что я говорю, сколько раз они хотя бы созванивались или списывались?

Я сделал паузу и сам ответил на свой риторический вопрос:

– Правильно, ни разу. Мы или не могли найти Ариэль Арним, потому что она нанялась проституткой в какой-то бордель и неделями не появлялась дома. Или же она приходила на встречу пьяной, и мы едва успевали отправить ее домой, чтобы Йола не видела ее в таком жалком состоянии. В последний раз на Рождество она, еле ворочая языком, наговорила дочери сообщение на автоответчик. А сейчас из тюрьмы выходит ублюдок отец, у которого десять лет назад, видимо, были связи в педофильных кругах, где он пытался обстряпать дело. И вы утверждаете, что оба прошли ресоциализацию? Вы, наверное, шутите.

В дверь позвонили.

– Минуточку, – сказал я, благодарный за возможность отвлечься и немного остыть. Еще одно замечание от Мелани – и я, наверное, вцепился бы ей в глотку.

В крайне возбужденном состоянии я прошел мимо мистера телохранителя и открыл входную дверь.

– Да?

Передо мной стоял Деннис Керн, двадцатичетырехлетний студент, который выглядел как пародия на ту молодежь, которая в центральных районах города проходила под названием «хипстеры». Светлые волосы до плеч, козлиная бородка, роговые очки, за какие в мое время в школе побили бы, и черные потертые джинсы, сужающиеся книзу и заправленные в высокие ботинки до лодыжек. Единственное, что не вязалось с его прикидом, – это уродливый семейный универсал, стоящий перед домом, но после аренды жилья в Груневальде начинающий юрист, видимо, уже не мог позволить себе покупку «мини».

Вообще-то я должен быть зол на Денниса, потому что полгода назад он прямо из-под носа увел у меня полуторакомнатную квартирку, которую я облюбовал и куда собирался переехать, чтобы избегать ссор и пререканий с Ким и все равно оставаться в том же доме (и рядом с Йолой). Правда, скоро стало понятно, что со студентом юридического факультета нам крупно повезло. Предыдущие соседи стучали в потолок, стоило Йоле тяжело прошагать по паркету, а Деннису было все равно, даже когда она, злясь на какие-нибудь наши воспитательные меры, по полчаса долбила об пол баскетбольным мячом. Кроме того, он любил животных и с удовольствием заботился о коте Йолы, когда мы иногда уезжали на выходные.

– Простите за беспокойство, господин Роде, – начал он. – Но я услышал, что вы пришли домой. Если будете искать Мистера Триппса, он дрыхнет у меня на диване.

– Кот что, снова спрыгнул на ваш балкон?

Деннис кивнул и украдкой заглянул в квартиру, видимо удивившись не меньше меня, когда крепкий мужчина в черном костюме подошел со спины и спросил, можно ли воспользоваться гостевым туалетом.

– Йола? – крикнул я вглубь прихожей, когда Мистер Телохранитель исчез в туалете. – Йо-о-о-ола!

Спустя какое-то время моя дочь открыла дверь своей комнаты в конце коридора.

– Ну что? – спросила она, не снимая больших наушников с головы.

– Я же говорил, чтобы ты закрывала окно, когда уходишь в школу! – крикнул я без какого-либо упрека в голосе. На самом деле я был рад нежданному гостю, потому что появилась возможность убрать Йолу подальше от сотрудников службы опеки.

Она подошла ближе, чтобы поздороваться с Деннисом, и одарила его одной из своих редких улыбок, – и я вспомнил, насколько она красива, когда не хмурится.

– Забери своего кота, – велел я и наклонился, как будто собирался поцеловать ее на прощание. Вместо этого прошептал ей на ухо:

– Оставайся внизу, пока я не приду за тобой.

Йола отстранилась от меня с раздраженным видом, но оказалась достаточно умна, чтобы не высказать свои мысли: сначала я должна запереться в машине, потом делать домашнее задание, а сейчас ты пытаешься меня сбагрить? Она пожала плечами.

Я закрыл за ней дверь и вернулся в гостиную. Социальная работница села тем временем на диван и снова листала бумаги в папке. Я глубоко выдохнул.

– Послушайте, Мелани. Давайте еще раз спокойно обсудим все с самого начала. Вы ведь не рассматриваете всерьез такую возможность и не собираетесь забрать дочь из нашей семьи спустя десять лет?

Она вздохнула.

– Мы не рассматриваем. Это уже решено.

– Решено? – рассмеялся я. – Что происходит? Здесь где-то скрытая камера? Вы не вправе такое решать. – Мое благое намерение вести себя с ней как можно благоразумнее провалилось. – Уже забыли? Четыре года назад мы оформили опекунство над Йолой, – напомнил я ей. В настоящий момент мы снова подали документы на удочерение, но заявление еще не рассмотрели. – И только суд по делам семьи может лишить нас права опеки.

Мелани в очередной раз помотала головой:

– У вас ограниченное опекунство, господин Роде. И право на определение места жительства ребенка вы делите со службой по делам несовершеннолетних и…

– Что? – не веря, крикнул я. – Это же бред какой-то.

Я никогда не интересовался юридическими вопросами, все это улаживала Ким, но о таком ограничении я никогда не слышал.

– Хм, может, вам стоит заглянуть в свои документы, впрочем, вы также могли бы ответить и на наши письма. Мы приглашали вас на три слушания. – Снова Мелани постучала по папке. – Никакой реакции.

Я протянул руку к папке, которую социальная работница мне тут же передала. Действительно. Я прочитал наши с Ким имена в адресной шапке документа, потом тему «Воссоединение семьи» и первые строчки письма, которое начиналось словами «Относительно находящейся под опекой Йолы Армии было получено заявление биологической матери…» и заканчивалось «…в очередной раз просим вас срочно связаться с нами».

Я поднял глаза и поймал взгляд Мелани.

– Еще раз: я не знаю, кому и что вы отправляли почтой или по имейлу, но мы вот этого не получали. А даже если бы и получили, вы ведь не собираетесь отправить девочку из нормальных условий обратно в ад.

– Нормальные условия? – спросила Мелани, у которой нервно задергалось веко. Только сейчас я осознал, насколько она напряжена. И напугана. – Это ведь был ваш брат перед домом?

– Да, и что?

– Осужденный педофил, которому запрещено подходить к школам и детсадам ближе чем на пятьдесят метров?

– На что вы намекаете?

– Я не намекаю, я констатирую: в доме Роде Йола также подвержена латентной опасности со стороны близких родственников. Из-за вашей небрежности она не только получила доступ к смертельно опасным наркотикам…

Конечно, я давно ждал, когда же речь зайдет о нокаутирующих каплях.

– …к тому же создается впечатление, что у нее неустойчивая психика, а в последнее время даже наблюдаются приступы агрессии.

– Неустойчивая психика и приступы агрессии? – растерянно повторил я.

– По нашим данным… – Мелани перелистнула страницу и кивнула, – она бросила в учительницу камень.

– Откуда… – Я сглотнул и почувствовал, как в левом виске зарождается тупая боль. – Откуда, черт возьми, вы это знаете?

Все произошло сегодня утром, несколько часов назад. Случившееся просто не могло так быстро попасть в документы Мелани.

– Мы стараемся собирать как можно больше информации о наших детях, находящихся под опекой, и…

– Фрау Пфайфер!

Окрик телохранителя из прихожей прервал ее подозрительно поверхностное объяснение.

– Что случилось, господин Шодров? – Мелани поднялась с дивана и прошла мимо меня в прихожую.

– Вам стоит на это взглянуть.