Глава 27
Деревья вдоль Тагенсвай нависали над проезжей частью, темно-зеленые листья приобрели пыльный налет позднего лета. Перед главным входом Королевского госпиталя лавандовые кусты в больших бетонных горшках сияли каким-то почти флуоресцентным сине-фиолетовым оттенком в утреннем свете, кислотно-желтый фантик застрял в углу велостоянки. Йеппе пришлось выпить три чашки кофе, чтобы проснуться, и теперь он смотрел, как окружающий мир несется на сумасшедших скоростях. Задирать голову, чтобы посмотреть на высокое здание, ему пришлось осторожно, иначе оно начинало заваливаться прямо на него. Он написал Анне уже два сообщения, хотя еще не было восьми. Он посмотрел на телефон – пока не ответила. Вполне возможно, она просто ждала возможности остаться в одиночестве на пару минут.
Он тащился в сторону Блайдамсвай, когда увидел бегущую и фыркающую на ходу Анетте.
– Говенный город. Мне, черт возьми, пришлось припарковаться чуть ли не у Треугольника. Я подавлена!
Подавлена! Йеппе настолько устал выражать сожаления по этому поводу, что готов был проспать лет сто. Он похлопал свою напарницу по плечу.
– Доброе утро. Давай сходим к ней. Она на обследовании в клинике нейрохирургии, через полчаса ей предстоит компьютерная томография.
– Ты в порядке? Какой-то странный у тебя вид, и глаза совсем красные…
– Я просто, кажется, подхватил простуду. Пойдем, нам на десятый этаж.
Они остановились, чтобы поприветствовать двух полицейских в форме, стоявших перед палатой, и вошли внутрь, преследуемые по пятам увещевавшей их медсестрой. Не слишком долго! Не слишком настойчиво! Пациентка только что проснулась и еще очень слаба. Забрав с ночного столика пару стаканов, медсестра удалилась шумно и энергично. Комната тонула в темноте из-за опущенных металлических электрожалюзи. Посередине лежала на койке Эстер ди Лауренти, глядя на них распахнутыми глазами. Ее голову опоясывал бинт, на шее красовался широкий пластырь. Грудная клетка обнажена и тоже обклеена пластырем. Челюсть и левая щека приобрели сине-фиолетовый цвет и опухли, она заговорила сквозь зубы в ту самую секунду, когда увидела их.
– Вы не в курсе, Грегерс благополучно прибыл на свою операцию? Будьте добры, проверьте, пожалуйста.
– Сейчас выясним, секунду. – Анетте вышла, чтобы найти у кого спросить. Йеппе сел на стул у изголовья и посмотрел на избитую женщину.
– Я… простите, что я… – К своему ужасу, он почувствовал, что к горлу подступает комок и голос становится глуше. Эстер положила свою мягкую ладонь на его руку и сжала ее. Йеппе кусал губы – вот он сидит и его утешает покалеченная жертва, о которой он не сумел как следует позаботиться. Он был в гораздо более глубокой заднице, чем думал. Быть может, когда все это кончится, нужно будет снова сказаться больным. Попытаться взять себя в руки.
Из-за угла послышались тяжелые шаги Анетте. Эстер отпустила его руку и с трудом приподнялась на локтях.
– Грегерс вовремя явился на ангиопластику и сейчас готовится к анестезии. Ваши друзья находятся здесь и все это время находятся с ним, так что он не один. А собаки перевезены в Эспергерде и прекрасно себя чувствуют, надо сказать.
– Спасибо. – Эстер осторожно опустилась на кровать. – Какое облегчение. Спасибо!
Анетте села на низкое кресло в углу и выжидательно посмотрела на них. Поскольку Йеппе молчал, она приступила к делу сама.
– Ничего, если мы зададим вам несколько вопросов? Вы можете отказаться отвечать, если сомневаетесь, что выдержите.
Кивнув, Эстер поморщилась от боли.
– Кто это? Вы его узнали?
– Да! Я узнала его. – Ее челюсть была обездвижена, но голос звучал так же спокойно и уверенно. – Это ваш собственный дактилоскопист, тот молодой, гладковыбритый.
Йеппе и Анетте обменялись взглядами в знак согласия. Дэвид Бовин.
– Где и как он с вами пересекся? Полицейский дежурил у вашего подъезда. – Ему не удалось обойтись без нотки самооправдания в своем голосе.
– На станции Эспергерде. Видимо, он преследовал меня от самого моего дома или от Королевского госпиталя и просто ждал, когда подвернется возможность.
– Почему было не… напасть на вас у вас в коридоре в пятницу? Если он этого хотел, почему было не сделать этого тогда?
– Я думаю, ему было важно показать мне дом, в котором он вырос. Заставить меня понять, какую боль я ему причинила, прежде чем меня убить.
– То есть в пятницу вечером он просто хотел вас напугать?
– Да, возможно. Ну или, может, еще не спланировал мое убийство. Ведь оно должно было быть зрелищным. Мое первое письмо, адресованное ему, наверное, спровоцировало его меня навестить, прежде чем он оказался готов… убить меня.
– Как он на вас напал?
– Он совершенно спокойно шел мне навстречу. На станции никого не было, было уже поздно. Я пыталась закричать, но словно онемела, слишком сильно испугалась. Он заткнул мне рот чем-то сильно пахнущим. Затем я очнулась в этом саду у моря. Сияло солнце, это меня сбило с толку, потому что я думала, что еще вечер. Чувствовала я себя неважно. Вокруг никого. Дом окружали строительные леса, но рабочих не было, выходные же. Можно попросить вас дать мне попить?
Анетте встала и налила в стакан воды. Эстер сделала глоток, откашлялась, отпила снова. При этом воды в стакане как будто не уменьшилось.
– Он был в ярости. Обезумел. Связал мне руки за спиной и посадил на корточки на отмели, бранил меня и угрожал ножом. А потом начал избивать.
– Бранил вас! За что?
– Он был абсолютно убежден, что я его мать. Что я отказалась от него при рождении и поэтому виновна в жутком детстве, выпавшем на его долю. Он обзывал меня последними словами…
Выдержав паузу, она взяла себя в руки и смогла продолжить. Они дали ей возможность выговориться. По ее щекам беззвучно потекли слезы.
– Он рассказал о Юлии и Кристофере. О том, как он издевался над ними и потом убил. Он хвастался, называя свои действия искусством. Презирал их за страх.
– Он как-нибудь объяснил почему? – Йеппе откашлялся, словно избавляясь от остатков комка в горле. – То есть, почему он их убил?
– Нет. Я должна была умереть, потому что ему надо было мне отомстить. Потому что я его мать и уклонилась от своего долга. Но он не сказал, почему Юлия и Кристофер… – Из ее горла вырвался какой-то умоляющий стон, похожий на визг щенка-попрошайки. Она попыталась прокашляться. – Но он упомянул Эрика.
– Эрика Кинго?
– Да, он говорил об их общей миссии, что-то в этом роде. Я так и не поняла. Он ведь был ассистентом Эрика, но этот проект, тут была какая-то связь с… с убитыми. Что-то со мной. Он собирался распороть мое тело; сказал, что я стану его последним произведением искусства. Его шедевром.
Двери распахнулись, в палату вошла медсестра. Она была юной, круглощекой, светлая коса струилась по спине, ее здоровье и простая естественность выглядели почти гротескно рядом с троицей, сгруппировавшейся вокруг койки. Она откинула с постели Эстер одеяло.
– Ну, теперь нам нужно подготовить вас для сканирования, так что давайте попрощаемся с гостями.
– Пожалуйста, дайте нам еще две минуты!
Медсестра поколебалась, взглянула на часы.
– Только две!
Вернув одеяло на место, она кивнула и вышла из палаты.
– Почему он вас не убил? Как вам удалось выкрутиться?
– Я сказала ему, что я не его мать.
– Но как это все…?
– В тысяча девятьсот шестьдесят пятом году я родила ребенка, которого усыновила другая семья. А ему ведь максимум тридцать с небольшим, то есть он родился в начале восьмидесятых. Я никак не могу быть его матерью. Сначала он мне не поверил. Бил меня, обзывал лживой шлюхой и так далее. Потом я рассказала ему, что мне было всего семнадцать лет, когда я родила. Попросила его посчитать. Ведь поэтому я и не могла оставить ребенка. Это только еще сильнее его разозлило, он плевал на меня, пинал ногами снова и снова. Сел на меня верхом и приставил нож мне к глазу. – Она неосознанно прикоснулась к коже под левым глазом.
– И как вам удалось его убедить?
– Я раз за разом повторяла ему дату, дату родов. Восемнадцатого марта тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Эта дата выгравирована на медальоне, который я всегда ношу на шее. – Она подняла руку к ключице, чтобы показать им медальон, но наткнулась на бинты. – Он посмотрел на медальон, и постепенно до него начало доходить. Что я не могу быть его матерью. Что его кто-то обманул. Он прекратил избивать меня, а потом…
Она замолчала, несколько раз сглотнула и продолжила говорить с искаженным лицом, словно воспоминания, которые она пробудила, причиняли больше боли, чем физические повреждения.
– Потом я сказала, что ребенок, которого я родила, был девочкой. Одна из медсестер тайком шепнула мне на ухо, хотя это было запрещено: «Девочка…»
– И он остановился?
– Он рассвирепел, его глаза стали совершенно дикими. Потом опять меня ударил. Я очнулась уже тут.
Йеппе поднял взгляд и увидел целый кортеж санитаров и медсестер, входящий в палату. Они с Анетте встали и протиснулись к выходу, попрощавшись и пожелав Эстер скорейшего выздоровления, а полицейским у палаты – спокойного дежурства. «Первый, пожалуйста!» – сказали они к человеку, стоявшему ближе всего к кнопкам в лифте. От спуска у Йеппе зашумело в ушах.
*
– По окончании разговора можете спокойно отправляться домой.
Полицейский юрисконсульт положила локти на стол и наклонилась вперед. Ее белая блузка оттопырилась и обнажила край белого кружевного белья.
Кристиан Стендер обмяк, выражение его лица было совершенно безразличным. Улла Стендер теребила его руку, но он, кажется, даже не замечал ее присутствия. Его кожа побелела и стала похожей на портящийся майонез. Видимо, у него были какие-то проблемы с кровотоком. Его адвокат пару раз щелкнул синей пластмассовой ручкой, потрогал галстучный узел и отложил ручку.
– Что вы имеете в виду? Отправляться домой? – неуверенно переспросил он.
– Полиция снимает обвинения…
– Но ведь имеется признание господина Стендера.
– …и не предъявляет обвинения за дачу ложных показаний. У двоих наших сотрудников из отдела расследований есть несколько вопросов, после которых господин и госпожа Стендер могут отправляться домой. При этом предполагается, что мы можем рассчитывать на сотрудничество со стороны господина Стендера.
Адвокат полистал какие-то документы и несколько раз кашлянул.
– Мой клиент, естественно, имеет право узнать, что подразумевается…
– Дитлев, отправляйся домой! – Стендер по-прежнему был обмякшим, как овощ, голос его гнусавил. Тем не менее ему удавалось источать властность.
– Что ты сказал?
– Если нет обвинения, то я в тебе больше не нуждаюсь, верно? Ты мне обходишься в тысячу восемьсот крон в час, иди домой, болван!
Адвокат на мгновение замер, потрясенный, затем быстро собрался и покинул помещение, дотронувшись до плеча Уллы Стендер. Та осталась сидеть с виноватым видом, смущенно взглянув на Йеппе и Анетте.
– Раз вы не собираетесь меня обвинять, значит, у вас есть другой подозреваемый, – спокойно продолжал Кристиан Стендер. – Есть?
– Да. У нас есть подозреваемый. Он еще на свободе, но мы знаем, кто это, и у нас имеются подтверждающие его личность свидетельские показания. И теперь вопрос в следующем: зачем вам понадобилось сознаваться в преступлении, которого вы не совершали?
– Тот, кто борется с чудовищами, должен беречься – как бы самому не превратиться в чудовище…
– Мы больше не можем слушать этот… – Анетте закипала. – …этот вздор! Как долго вы планируете водить нас за нос? Какой вам прок с того, что убийца вашей дочери не будет найден? А-а, будь все проклято!
– А когда долго глядишь в бездну, она заглядывает в тебя. Улла, милая, пожалуйста, подожди снаружи. Мне нужно поговорить с полицейскими наедине. Отправляйся в отель и собирай вещи, чтобы мы могли уехать домой.
Улла Стендер выглядела так, словно за последние сутки прошла все круги ада, и от полного краха ее защищала лишь клетчатая курточка от Шанель. Перспектива отправиться в Сёрвад без позорного клейма супруги безумного серийного убийцы дала ей что-то вроде проблеска надежды. Она встала с места, выдохнула «ну, раз так…» и поспешила к дверям, ведущим на волю.
– Я должен подчеркнуть, что вы не можете мне ничем угрожать. Я потерял самое дорогое. Тюремное заключение не сделает мне ни жарко, ни холодно. Это ясно?
Стендер по-прежнему говорил медленно и неразборчиво, но Йеппе не сомневался в искренности его слов.
– Моя дочь убита безумцем, который работает на вас; человеком, который принимал участие в расследовании и оставлял следы у вас перед носом, а вы их не заметили. Его зовут, как вы уже знаете, Дэвид Бовин, и я боюсь, что моя дочь была… очарована им. Влюблена. Юлия совершенно не разбиралась в людях. Она была слишком отзывчивой, и он злоупотребил ее доверием. Она сама впустила его, и он убил ее, вырезал на ней узоры, а затем хвастался своей проделкой в Интернете. А вы, вы ему в этом способствовали! – В уголках его рта белела пена слюны.
– Как вы об этом узнали?
– Вы хотите сказать, раньше вас? Как вы не сумели об этом узнать, вот более существенный вопрос! – Ярость брала верх над безразличием.
– Значит, не расскажете?
– Вы должны позаботиться о более важных вещах, таких как задержание этого ненормального.
– Вы не расскажете, как вы узнали, что это он?
Стендер принялся играть в «гляделки» и замолчал.
– Или о том, почему вы вмешались и тем самым помешали расследованию? Разве вы не заинтересованы в том, чтобы преступник был наказан?
– Об этом я и говорю. Что преступник должен быть наказан. – Злобная улыбка, сияющие глаза. – Не просто отбыть несколько лет в заведении с домашней кухней и столиками для пинг-понга. Он должен понести заслуженное наказание!
– И он его понесет, если вы сядете в тюрьму вместо него?
– Я больше ничего не скажу. Нет, скажу еще кое-что: речь о том, чтобы этот дьявол был наказан. Но и о том, чтобы защитить кое-кого поважнее моей персоны.
– Кого вы имеете в виду? Кинго? Это его нужно защитить?
– Ха! Кинго большой мальчик, вполне способный о себе позаботиться. Нет, мне надо было защитить кого-то более важного, чем все мы вместе взятые. А вот теперь, теперь я точно больше ничего не скажу. А вы уж решайте сами, отпускать меня или нет. Мне все равно. – Он сложил руки на груди, теперь уже не так гордо выпяченной, и принялся спокойно ждать.
Анетте встала и сделала знак Йеппе и полицейскому юрисконсульту выйти за ней. Юрист казалась потрясенной. Анетте закрыла за ними дверь.
– Мы имеем право его задерживать?
– Это самое дикое, с чем мне приходилось встречаться как юристу! Да он ведь абсолютно… ну, это совершенно…
– Мы имеем право его задерживать?
– Только если предъявить ему обвинение в даче ложных показаний и, возможно, еще в препятствовании расследованию. Мне казалось, мы не хотим этого делать.
Вмешался Йеппе:
– Нам нужно проверить его телефон и имейл, посмотреть, что за соглашения он заключил и с кем.
– Тогда нам придется предъявить ему обвинение и арестовать его.
– Ладно, так и сделаем. Мы ведь можем снять обвинение после того, как его проверим, и тогда он поедет домой на похороны дочери. Если не совершил ничего криминального.
– Бедная Улла Стендер.
– Бедные мы все.
Придя в кабинет, Анетте извлекла из сумки пакетик с сушеными шкварками и принялась методично их грызть, ужасно чавкая. Йеппе смотрел на валик жира, нависающий над поясом ее узких брюк, и размышлял, стоит ли как-то комментировать происходящее. Пожалуй, лучше этого не делать. Он вытащил телефон, теперь совершенно равнодушный. «Одна, скучаю по тебе!» Он прекрасно это знал. Так не пишут малознакомому человеку. Звучит чересчур страстно. Отчаянно. Он просмотрел пару интернет-изданий – лицо Бовина все еще маячило на первых страницах – и отложил телефон.
– Кто уговорил Кристиана Стендера взять на себя вину за убийство дочери в обмен на причинение какого-то вреда Дэвиду Бовину?
Анетте прожевала, с хрустом откусила очередной кусочек и заговорила с набитым ртом.
– Единственный, кто явным образом тесно связан с Бовином, – по крайней мере из тех, кого мы знаем, – это Кинго. Кинго также является связующим звеном между Бовином и Стендером.
– Но вот только зачем Кинго понадобилось это делать? Почему бы не дать нам возможность взять Бовина, а затем отрицать всякую причастность к делу, если даже он имеет к нему какое-то отношение?
– Потому что Бовин слишком много знает. Он представляет опасность.
– Мы можем заполучить сюда Кинго? Что у нас на него есть?
– Пока Стендер молчит, а Бовин не пойман, у нас есть только многочисленные догадки. Мы знаем, что он замешан, но не знаем, как. Давай будем рассчитывать на то, что заставим Бовина заговорить, когда поймаем. Совсем скоро.
– А кого надо защищать?
В дверь постучали, заглянула следователь Сайдани.
– Надеюсь, что не помешала, у меня человек, с которым вы хотели поговорить. Помните одного из бывших помощников Кинго, которого я должна была найти? Он в четвертой комнате для допросов.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас!
Выбегая из кабинета, Анетте высыпала в рот из пакетика последние крошки от шкварок. Йеппе последовал за ней, качая головой.
– Тебе же известно, что у человека только в животе находится около двух килограмм жизненно необходимых бактерий, правда?
– Э, ты это к чему?
– Просто к тому, что, может, тебе стоит подумать о том, чтобы взаимодействовать со своими бактериями, а не бороться с ними.
– И тебе непременно нужно было на это указать?
Шпилька удалась.
Пока Сайдани спускалась в отдел предварительных слушаний, чтобы конфисковать телефон Кристиана Стендера, Йеппе с Анетте отправились в четвертую комнату для допросов, где сидел, нервно теребя цепочку на шее, худощавый молодой человек. Такой черной кожи Йеппе еще никогда не видел, одет парень был во что-то ярко-синее с разноцветными треугольниками. Создавалось впечатление, что в их мир полутонов залетела какая-то экзотическая птица. Анетте закрыла дверь, чтобы птица не вылетела. Йеппе представился, пожав руку гостю, и сел за стол, Анетте, кивнув, прислонилась к стене. Работа, несмотря ни на что. Работа – как обычно.
– Вам принесли кофе, отлично. Я так понимаю, что следователь Сайдани рассказала вам, о чем идет речь?
– Я знал, что этот день придет. Я это всегда говорил, но меня никто не захотел слушать. Этот человек полоумный, черт его подери! – Архикопенгагенская скороговорка подкреплялась эмоциональной жестикуляцией.
– Кто?
– Эрик, мать его за ногу, Кинго! Кто ж еще? Самый жуткий подонок, когда-либо ступавший по божьей земле.
– Почему вы так говорите? Почему он стал подонком?
– Да потому что он манипулирует людьми, заставляет их делать все, что взбредет в его ненормальную башку. Он распинается перед вами, что вы звезда, красавец, никем не понятый, что он приведет вас к вершинам. Он смотрит в самое ваше нутро, принуждает вас открывать в себе самое лучшее и заставляет любить так, как вы никогда не любили прежде. А потом… – он сложил руки шаром, который внезапно раскрылся, – …потом он бросает вас в свободное падение. Так он поступил со мной, так он поступает со всеми, кто настолько глуп, что полагается на него…
– Вам знакомо имя Дэвида Бовина, ассистента, которого он нанял после вас?
– Не только имя знакомо, я с ним самим встречался! Когда меня выпустили, я первым делом связался с ним. Я хотел предостеречь этого человека. Я был немного удивлен, встретившись с ним, потому что он ведь… ну да, довольно сильно от меня отличается. Однако Кинго непривередлив, пока гнет свое. Как бы то ни было, ему уже полностью прополоскали мозги, его было уже не спасти. Кинго нарассказывал ему обо мне кучу лживых историй, поэтому он просто сидел и с жалостью смотрел на меня, ни черта не слушая. Посмотрите на меня, черт возьми, разве я похож на человека, который способен изнасиловать старушку? Да блин, это вообще не я придумал. Я просто слишком глубоко погрузился в больной мир Кинго.
– То есть у вас не получилось внушить Дэвиду Бовину, что хотели?
– Никоим образом. Потому-то я и испытал облегчение, если не сказать возбуждение, услышав о том, что этот человек устроился на нормальную работу. Я подумал… да, наверное, я подумал, что Кинго ослабил хватку. Он ведь стареет, кроме всего прочего.
– Можно предположить, что они продолжили сотрудничество в другой форме?
– С Кинго никогда ничего нельзя исключить. Этот Бовин вполне может до сих пор на него работать, хотя официально он получил другую работу. Вот именно так он и делает, Кинго. Он создает фантастические вселенные, где вы с ним противостоите остальному миру, где все возможно и никто не должен диктовать вам, что правильно, а что нет. Сейчас у меня уже не получится воссоздать то чувство, но тогда мы выстроили с ним такой мир, где склонение старушки к сексу имело какое-то значение. Где было искусство, раскрепощение, революция! Мне до сих пор стыдно об этом говорить.
Джейк Шами закрыл глаза и сел, выпрямив спину и кивая сам себе.
– Как сильно я его любил. Я никого больше не буду так любить, как я любил Эрика Кинго.
– Но эта любовь не была взаимной?
– Кинго любит только самого себя. В какой-то степени, может, еще своего сына и внучку, а сам он, безусловно, будет утверждать, что любит искусство, но это ложь. Кинго любит только свое огромное, жирное эго.
В кармане у Йеппе завибрировал телефон. Он успел подумать об Анне, прежде чем увидел определившийся номер и ответил.
– Кернер.
– Это из оперативного штаба. У нас есть свидетельница, которая полагает, что видела разыскиваемого. Полчаса назад в электричке на Кёйе. Я послал Майка ее допросить. Она говорит, что тот мужчина вышел на станции Сьелёр.
Майк был полицейским из мотобригады дорожной полиции Вальбю.
– Она уверена?
– Не на сто процентов, но вполне. Описала его довольно точно. Рост и вес сходятся, и в целом она производит впечатление надежного свидетеля. Мы послали на станцию две машины.
– Погоди, ты говоришь Сьелёр?
Йеппе взглянул на карту Копенгагена, служившую экранной заставкой, и закричал – отчасти Анетте, отчасти в телефонную трубку.
– Это он! Он направляется в садовое товарищество Кинго. СТ «Вперед» на П. Кнудсенседе. Высылай всех, кто есть. Мы едем туда!
– Погоди! – заорали из телефона. – Это не все. Разыскиваемый не один. С ним маленькая девочка.
Шок поразил Йеппе резко, как удар по почкам. Он медленно встал и положил телефон в карман, размышляя, пытаясь сопоставить, что к чему. Потом он побежал.
