Суббота, 11 августа

Thank heaven for little girls, for little girls get bigger every day. Thank heaven for little girls, they grow up in the most delightful way… Солнце пробралось в постель и сделало невозможным дальнейший сон. Головная боль застряла в самом неприятном месте – под глазными яблоками – и нестерпимо резала череп до самых ушных каналов. Алкоголь – неверный любовник, такой восхитительный вечером и такой жестокий наутро.

Эстер попробовала сесть и обнаружила, что лежит на диване в гостиной, отнюдь не в спальне. Свет с Клостерстреде ослеплял, комната качалась, ей пришлось поднять голову, чтобы стошнить на пол. Причем не в первый раз, отметила она. Рвота была жидкой и вонючей, и ее стошнило снова. Those little eyes so helpless and appealing, one day will flash and send you crashin’ through the ceiling… Отыскав среди подушек свой смартфон, она выключила будильник с голосом Мориса Шевалье. Шансов пойти сегодня на йогу было мало.

Откинувшись назад, она постаралась абстрагироваться от блевотины на полу. Воняло еще и мочой. В голове было пусто и звучал свист, словно хмель уничтожил мыслительную способность навсегда. И не то чтобы это было совсем неприятно. Если бы исчезли боль и тошнота, то она бы с удовольствием лежала бы овощем, пусть даже со свистом в мозгах. Не иметь своей позиции, не испытывать больше никаких сожалений. В конце концов к действительности ее вернула тишина. Куда подевались собаки? Она позвала их, прекрасно зная, что их нет, потому что в противном случае они бы уже давным-давно залаяли, требуя ласки и прогулки. Эстер неуклюже скатилась с дивана и приземлилась на четвереньки, одной рукой угодив в лужу рвоты. Пол поплыл и угрожающе закачался. Закрыв глаза, она держала голову на запястье, пока это ощущение не прошло. Пока можно обождать с муками совести насчет того, что она валяется на полу и копошится в жидкостях, исторгнутых организмом, сейчас было необходимо понять, где собаки, и убедиться, что они в безопасности. Она поползла. Грегерс был прав, она пила слишком много. Рука, нога, вторая рука, медленно и неуверенно добраться до ванны. Приподнявшись на коленях, она открыла кран с холодной водой. Так продолжаться не может, с этим покончено, этой даме больше красного не наливать. Она даже не разделась, все равно одежда была уже испорчена, просто подставилась под струю воды, чтобы смыть основную грязь. После первого благотворного ледяного шока она добавила теплой воды и встала на ноги. Одной рукой крепко держась за душевую арматуру, второй неумело освобождалась от мокрой одежды. Наконец она отмылась и, если ей и не сильно полегчало, по крайней мере она могла стоять, не падая, и думать, не испытывая приступов рвоты.

Собаки?

Врачи из «скорой» подняли и приободрили ее, дали кислородную маску и отвезли в приемное отделение на обследование. Представители полиции испарились и объявились вновь лишь после того, как она сообщила кому-то из санитаров, что является главным свидетелем по делу об убийстве и непременно должна поговорить с одним из следователей. Она лежала и рыдала в свой кислородный аппарат, пока наконец не появился он.

На этот раз не Йеппе Кернер, молодой человек, красивый, но уставший и измученный. Она попыталась рассказать о хлопнувшей двери и скрипящих ступеньках и о своем страхе за свою жизнь, он понимающе улыбнулся и что-то записал, однако она прекрасно видела, что он не придает большого значения ее словам. К тому же он предложил ей побеседовать с полицейским психологом, так как она перенесла шок и, несомненно, страдает от посттравматического стресса, какого лешего он вообще в этом смыслил.

Единственной помощью, которую он смог предложить, был совет думать в первую очередь о том, что, раз она цела и невредима, то, наверное, либо преступник не хотел причинить ей вреда, либо его вообще не было в здании. Несмотря на сдержанность молодого человека, услышать эти слова все-таки было для Эстер утешением. Но собаки? Отвезли на передержку на ночь, верно, ей же говорили. Естественно, они не особо радуются сложившейся ситуации, но находятся в безопасности.

Эстер выразила все свое волнение глубоким вздохом и заплакала. Ни с Эпистемой и Доксой, ни с ней самой ничего не случилось. Более того, ей, оказывается, было так хорошо, что ее практически выпихнули из приемного отделения. Им было не до беспокойных пьяных дамочек, хотя они и вошли в ее положение. Ей разрешили отправиться домой прямо среди ночи, и лишь когда она, выйдя из такси, очутилась перед мрачным подъездом на Клостерстреде, до нее дошло, насколько дурной была эта идея. Но куда еще она могла пойти?

К Франку и Лисбет в Эспергерде? Они предложили, и она знала, что предложили всерьез. Но, ох, одна только мысль об их вечных перепалках! Лучше уж рискнуть остаться здесь. Тут ее дом. У нее в мире больше нигде нет своего места. Страх был смягчен сначала бокалом вина, а затем таблеткой снотворного, потом – поскольку эта комбинация оказалась недостаточно эффективной – второй порцией красного вина и еще одной таблеткой.

Эстер одевалась не торопясь, предмет за предметом, осторожно, чтобы ничего не опрокинуть. Лужа рвоты на полу в гостиной подождет, как и все амбиции насчет завтрака. Ей нужно привезти собак, адрес передержки записан на листке и положен в карман. Шатаясь, она надела ботинки, взяла кошелек, ключи и телефон, бросила взгляд в зеркало, чтобы удостовериться – как-никак одета. Вышла. При дневном свете лестничная клетка выглядела совершенно иначе. Естественно.

Чудовища скрываются в тени, а не в пятнах солнечного света. Ночной страх казался теперь необъяснимым, почти смехотворным. Эстер закрыла за собой дверь и собиралась взяться за перила и начать спускаться, когда увидела это. Она точно знала, раньше этого здесь не было – дверные рамы на лестнице покрасили весной, – вот, у самой дверной ручки, невозможно не заметить. На густой темно-серой краске косяка ночью кто-то вырезал крошечную звездочку. Похожую на звезды, которые во время войны обозначали, чьи несчастливые судьбы будут связаны с унижениями и депортацией. Зловещее предупреждение. Эстер села на верхнюю ступеньку и уткнулась лицом в ладони.

– Удачной поездки, Анетте. Позвони только, как приземлишься, ладно?

Йеппе нажал отбой и, перед тем, как убрать телефон в карман, с трудом удержался от искушения перечитать сообщение от Анны. По идее ему должно быть сейчас скверно, если не от похмелья, то по крайней мере от стыда. Однако, несмотря на то что он всю ночь проспал на диване, не раздеваясь, пьяный в стельку, какие-либо мучительные мысли о своей отверженности и ненужности на этот раз отсутствовали напрочь. Когда без чего-то восемь загудел телефон, он проснулся после шести часов непрерывного сна, впервые за полгода, прошедшие с того момента, как его жизнь пошла под откос. С утренней эрекцией.

«Спасибо за вчера. Когда повторим? Анна».

Она хочет увидеться с ним еще. Без всяких дурацких смайликов и двусмысленных фраз. Как восхитительно не по-женски. Желание не оставляло в нем места для сомнений. Каким-то образом он знал, что ее тянет к нему так же неудержимо, как его к ней. Поэтому, возможно, в ее коротком сообщении и скрывался какой-то подтекст.

Откинув голову, Йеппе громко рассмеялся посреди коридора. В десяти метрах от него группа коллег из наркоотдела отвлеклась от беседы, обернувшись в изумлении, и Йеппе попятился, махнув им телефоном, чтобы дать понять – причину его веселья нужно искать в социальных сетях.

Анетте в данный момент садилась на утренний рейс в Торсхавн. Йеппе не был убежден, что эта поездка необходима, но они не могли позволить себе оставить хоть какой-то след без внимания. Он осторожно шел с пенопластовой чашкой кофе в направлении своего кабинета, когда чуть не врезался в следователя Ларсена. Тот казался уставшим и недовольным.

– Ну и как? Анетте, наверное, тоже скоро подтянется?

– Ларсен, ты что, уже домой собрался? – Насмешки Ларсена ни капли не трогали Йеппе.

– Я тут ночевал. Занимался со старухой, когда у нее случился нервный срыв, и ездил в больницу. Теперь поеду домой вздремнуть и принять душ.

– Со старухой?

– Ну да, с этой Эстер. Вчера вечером двое дежурных из службы спасения обнаружили ее без сознания в луже мочи. Она думала, что убийца проник к ней на лестницу, и позвонила по 112.

– И что, он был там? – Дурные предчувствия появились у него со скоростью экспресса.

– Никаких признаков не обнаружено. Не было попытки взлома. Зато она опустошила бар и выгнала обоих своих кабысдохов на лестницу – он бы их придушил, если бы был там и собирался ее припугнуть.

– И как она? – Йеппе попробовал сделать глоток кофе и обжег кончик языка.

– Боится находиться дома одна. Ее можно понять, но у нас нет людей, чтобы еще ее прикрывать.

Йеппе задумчиво кивнул и втянул воздух, чтобы охладить язык.

– Я ей позвоню, Ларсен. Хорошо тебе подремать!

Поставив кофе остывать под висевший на стене экран, Йеппе взял телефон. Эстер ди Лауренти действительно угрожает опасность? Очень может быть. Ее дом, ее квартирантка, ее рукопись, ее учитель пения. Он попросит комиссара дать разрешение на 24-часовое наблюдение за этим домом в течение трех дней и будет надеяться, что за это время они найдут преступника. Если его мотив действительно связан с местью, как считал Мосбэк, то нужно искать человека, которому понадобилось мстить пожилой, одинокой, совершенно не зажиточной женщине, в прошлом преподавателю университета, имевшей писательские амбиции.

Он отправил короткий мейл комиссару и открыл папку с сообщениями в телефоне, не успев вовремя остановиться. Он еще не ответил Анне и наслаждался моментом своей власти до отправки ответа. Его посетило чрезвычайно осязаемое воспоминание о ее мягком влажном языке у него во рту, он беспокойно заерзал в кресле. Пальцы сами напечатали «Сегодня вечером?» и нажали «Отправить», прежде чем он успел обдумать свою инициативу. Перебор, если он хотел сохранить мяч на своей половине поля. Теперь его очередь ждать.

Следователь Сайдани слегка постучала по косяку и вошла, не дожидаясь ответа. Она принесла какие-то бумаги и положила их на стол перед ним.

– Эстер ди Лауренти написала преступнику. На странице в Гугл Докс. Вчера вечером. Она обращается к нему напрямую, высмеивает его. Обзывает глупым. Взгляни!

Йеппе пробежал глазами текст, лежавший перед ним.

– Так вот почему он к ней заявился! Она вывела его из себя!

– По-моему, Ларсен говорил, что она во что-то там вмешалась. Что она была пьяна и решила…

– Может, и нет. Но она играет с огнем. Мне придется вызвать ее на серьезный разговор.

Сайдани кивнула. Они сидели, глядя друг на друга и усиленно размышляя.

– Если он ей ответит, возможно, мы сможем как-нибудь этим воспользоваться. Вытянуть из него какую-нибудь информацию. Заманить его в ловушку. – Йеппе говорил медленно, взвешивая каждое слово.

– Можно ли положиться на нее? Это не слишком опасно?

– Какие у нас есть варианты? Если переиначить вопрос: можем ли мы никак не отреагировать?

Йеппе прослушал сделанные Фальком допросы бывших коллег Эстер по Копенгагенскому университету. Похоже, на работе от нее не все были в восторге, но все высказывания были настолько пропитаны сплетнями в рамках дисциплинарных и ведомственных границ, что Йеппе не придал отзывам об Эстер большого значения. Создавалось впечатление, что в университетском мире гораздо больше интриг, чем он себе представлял. Но опять же – кто мог питать такую бешеную ненависть к вышедшему на пенсию преподавателю, что готов был пойти на убийство ради того, чтобы ему досадить? Провалившийся на экзамене студент или оскорбленный коллега? Тут ничего не прояснялось. И зачем убивать Юлию и Кристофера, если конечной целью являлась Эстер? Большинство людей довольно прямолинейны в своей стратегии, когда на кого-то обозлены. Случаи мести обычно видны насквозь при первом же взгляде. В данном деле прозрачности не было никакой.

Телефон Йеппе загудел, и он заставил себя выдержать целую минуту, прежде чем посмотреть на экран. «Приходи сегодня после 21. Буду дома одна». Йеппе невольно засунул одну руку в штаны, а второй написал «Ок». Сегодня снова будет секс с ней. Эта мысль вытеснила все остальные, и он сидел в кресле, сократившись до одного громадного пульсирующего полового органа.

Он отхлебнул кофе, уже остывшего, и попытался вспомнить, что ему надо было сделать. В первую очередь связаться с Эстер ди Лауренти, проверить мейлы и найти убийцу. Интересно, когда приходят ради секса, приносят подарки для хозяйки? Йеппе откинулся на спинку неудобного кресла, дал волю бурлению крови и греховно отогнал от себя все мысли о делах, чтобы предаться фантазиям. Всего на пару минуток.

Эстер опустила взгляд на руки и сначала даже не поняла, чьи это руки. Дряблая плоть, проступающие сквозь тонкую кожу кровеносные сосуды. Какой старухе принадлежат эти руки? И почему они лежат у меня на коленях?

Иногда для того, чтобы подняться наверх, нужно опуститься на самое дно. Эстер испытывала такое и раньше, два раза, если говорить начистоту. Не просто сердечные переживания или неприязнь, болезнь или денежные затруднения, все это она проходила и забывала об этом, и испытывала вновь, как и все. Но дно представляло собой нечто иное; место, попадая в которое, трезво осознаешь, каким облегчением будет выпустить веревку из рук. Что сделать это гораздо проще, чем снова карабкаться наверх, да и к чему это карабканье?

Впервые это произошло в семнадцать лет, и не будет преувеличением сказать, что тогда разрушилась ее жизнь. Встреча с дном, если даже удается после нее выжить, навсегда оседает на сердце каким-то налетом. Доверие к жизни если и не переламывается, то подрывается. И все-таки тогда она была юной и не потеряла надежд. Второй раз случился в сорок семь лет, когда ей отказали в должности заведующей кафедрой, так как она якобы выпивала. Коллеги, с которыми она обедала и ездила в командировки, устроили против нее сговор и подали декану письменную жалобу. Подняться после такого было почти невозможно. И все-таки она это сделала. Выжила. Как выживала всегда, как намеревалась выжить и теперь. Мать называла ее пробкой, она поднималась всегда со дна. Возможно, именно это свойство заставило ее отчистить половицы от высохшей рвоты, выбросить старые блокноты, бумажки и вырезки из газет в мусорный мешок, запустить стирку. Постелить новое белье, распахнуть окна, натянуть резиновые перчатки, чтобы горячая вода не ошпарила пальцы во время мытья посуды. Помыть зеркала, убрав с них всю пыль и жирные отпечатки пальцев, уксусной водой отдраить ванну. Если у нее дома спрятано еще какое-нибудь орудие убийства, то она хочет найти его, не откладывая в долгий ящик. Возможно, под грудой грязного белья лежит труп.

Эстер стояла на коленях, отмывая паркет за креслом, и абсолютно все – испарина, выступившая у нее на лбу, ее перемещения по полу, движения руки – напоминали ей об одной истине: у нас, людей, есть лишь одна общая черта – одиночество. Окружающие помогают тебе только тогда, когда им это ничего не стоит. Кто-то придет и спасет тебя, когда тебя совсем не требуется спасать.

Она написала следователю Кернеру сообщение о звезде на косяке и о том, что она больше не чувствует себя в безопасности дома. Однако она начала сомневаться в том, что он сумеет что-нибудь с этим сделать.

Конечно, нет. Ей придется самой принимать меры.

Сингильд Патурссон была самым старым человеком, которого Анетте когда-либо встречала; такая сгорбленная, что пребывала скорее в горизонтальном положении, чем в вертикальном, с лицом, изрытым морщинами, как дубовая кора. Она оказала ей вполне дружелюбный прием в небольшом деревянном домике, пристроившемся на склоне холма на окраине Торсхавна, и, стоя между массивными шкафами, варила в кастрюльке кофе. Время от времени она, напрягая шею, выглядывала из своего панциря с сахарной улыбкой, ассоциирующейся с гораздо более юными поколениями, а ей было как минимум восемьдесят пять. Вероятно, Йальти был очень поздним ребенком.

Анетте вытянула ноги под низковатым обеденным столом и благодарила судьбу за то, что была цела и невредима. Посадка в аэропорту Торсхавна происходила при сильном ветре и была ужасающе жесткой, к тому же Анетте приспичило облегчиться, а туалет был закрыт из-за турбулентности. Фарерскому коллеге, присланному встречать ее в аэропорту, пришлось ждать у дамской комнаты в зале прилета, пока Анетте придет в себя. Когда они наконец тронулись с травянистого пригорка, Анетте испытала облегчение во всех смыслах.

Дом, где прошло детство бывшего возлюбленного Юлии, находился в селении Вельбастадур и представлял собой крошечное красное пятно посреди расползшегося комплекса серых деревянных построек с покрытыми рубероидом крышами. Единственная дорога разделяла селение на верхний и нижний холмы. В остальном там были только трава и скалы, море и птицы. Сингильд Патурссон унаследовала дом от своих родителей и прожила в нем всю свою жизнь, родила всех своих четверых детей и похоронила мужа и младшего сына на местном кладбище. Она не поняла Анетте, когда та поинтересовалась, не сложно ли ей в одиночку жить среди скал, вдали от всего. Все-таки с датским у нее не очень, извинилась она.

Поставив на стол черный кофе и миску с печеньем, в котором Анетте с удивлением признала покрытые шоколадом «хобнобы», она сложила руки на коленях и без всякого приглашения приступила к рассказу. Ее акцент был мягким и певучим, медленный поток слов изобиловал паузами.

– Йальти был моей зеницей ока. Сын, зачатый тогда, когда я уже решила, что это невозможно. Да-да, он был моей зеницей ока. Я рыдала, когда он решил учиться в Дании, потому что знала – он влюбится и останется там. А ведь он так и сделал, да. Он был как бык Фердинанд, чувствительный и мягкий. Слишком мечтательный для датских женщин. С Кирстен, женой, у него совсем не заладилось, она устала от него и его планов. Йальти не заботили деньги. Этого она ему никогда не простила.

Раз, два, три, четыре, пять. Йеппе скользнул пальцами по геометрической фигуре, вырезанной на косяке двери Эстер ди Лауренти. Маленькая пятиконечная звезда была вырезана грубо, толстый слой серого лака кусками откалывался вокруг процарапанных линий. Эта улика устранила все сомнения в его голове. Хозяйка была в опасности. Он радовался тому, что наладил систему слежения. В особенности учитывая, что она будет переписываться с предполагаемым преступником. Еще виднелись остатки мелкой пыли, оставленной дактилоскопистами, ранее осматривавшими косяк на предмет других следов. Еще несколько отпечатков и следов, которые вряд ли когда-нибудь пригодятся. О звездах разговор отдельный.

Звезды. У Юлии Стендер на запястье были татуировки в виде звезд.

Но что это значило? Что преступник хотел этим сообщить? Эстер наконец отворила дверь, собаки залаяли у нее под ногами. Она выглядела измотанной. Зато квартира оказалась на удивление чистой по сравнению с тем, что он застал в прошлый раз.

– Ну-ну, хватит, маленькие тираны. Входите, они вам ничего не сделают.

Йеппе обошел собак и оказался в неожиданно прибранной гостиной.

– Как вы? Оправились после ночного испуга? – Йеппе удалось усесться в кресло, не отодвигая стопки книг и грязные тарелки.

– Вообще-то не знаю. Я так старалась, чтобы мне поверили. Что он был здесь. И теперь, когда мне поверили, до меня начало доходить, что это значит. Что я здесь не в безопасности.

Эстер присела на диван напротив. Несмотря на усталый вид, в ее глазах появилась решимость. Йеппе уже приходилось наблюдать такую перемену в родственниках убитых людей. Она разозлилась.

– Вы вступили в переписку с человеком, которого мы подозреваем?

Она подняла руку, прервала его.

– Я прекрасно понимаю, это было неразумно. Я не успела как следует подумать, прежде чем…

– Это было не то что неразумно, а крайне опасно, и теоретически могло помешать работе полиции.

– Я понимаю.

– И связь между вашим ответом преступнику и его предполагаемым визитом вчера вечером нельзя упускать из виду. Он запросто мог убить вас.

Она наклонила голову, чтобы ответить.

– Поскольку с этим все ясно… да, поскольку с этим все ясно, замечу, что в то же время тут естественным образом открываются некоторые перспективы, которые неожиданно могут помочь расследованию.

– Отсюда, пожалуйста, поподробнее… – Она смотрела на него с нейтральным выражением лица. – Все-таки я помешала расследованию или помогла?

Он не смог сдержать легкую улыбку.

– Мы сделаем все возможное, чтобы о вас позаботиться. Я добился разрешения приставить полицейского ко входу в дом на двадцать четыре часа в сутки в течение ближайших дней. Но, как бы то ни было, вам нужно понять, что вы подвергаете себя опасности. Вступить в общение с убийцей – одно, но провоцировать его, как вы сделали накануне, очень глупо и никому не нужно.

– Я поняла. Но вы хотите сказать, что все-таки, если мы с вами согласуем сообщения, моя переписка с ним может помочь следствию?

– Возможно.

– Вы видели его ответ?

– Стихотворение? Да, прочитал еще в управлении. Именно поэтому я пришел, а не позвонил. О чем оно вам говорит? Он пишет, что дает вам подсказку насчет своей личности.

Взгляд Эстер некоторое время блуждал, потом она покачала головой.

– Не знаю, кто его написал. Но в нем четко прослеживается тема детей, брошенного ребенка, нежеланного. Может, как-то связано с абортом Юлии?

Она с удивлением посмотрела на него. Йеппе мысленно перенесся к Анетте, которая в данный момент, вероятно, сидела напротив матери фарерца. Связана ли каким-то образом смерть Йальти с абортом? Со стихотворением, процитированным преступником?

– Что-нибудь еще приходит вам в голову, когда вы читаете эти строки?

Немного поразмыслив, она вновь покачала головой.

– Ну тогда бог с ним. Я прошу вас перечитать его попозже, вдруг что-нибудь всплывет. И еще я попрошу вас снова написать ему. Честно признаюсь, понятия не имею, к чему приведет это выманивание его из засады. До сих пор в этом деле вам сопутствовала удача. Но никаких провокаций! И мы должны все согласовывать!

– Будьте спокойны, я больше не собираюсь испытывать судьбу.

– Вообще-то это уже испытание судьбы, риск, – само общение с ним. Надеюсь, вы понимаете.

– Понимаю! Но я уже и так влипла по уши. Мой дом, моя книга. Смерть Кристофера… Но я обязательно пришлю вам текст ответа.

– Договорились. Теперь из другой оперы. Тот ужин весной. У вас есть список приглашенных? – Она протянула ему через стол лист бумаги. – Спасибо. Не припомните, о чем вы тогда беседовали?

– О чем мы беседовали? Это было в марте!

– Попытайтесь вспомнить! Это может быть важно. Юлия разговаривала с кем-то из гостей? С Кинго, к примеру? Не было ли чего-нибудь необычного, размолвок, перешедших в скандал? Любая деталь может оказаться решающей.

– Хорошо, постараюсь. А почему вы упомянули именно Кинго?

– Мы хотим узнать о нем побольше. Как близко вы с ним знакомы?

– Только через общих знакомых, ну и по писательскому клубу, конечно. Пересекалась с ним на многих мероприятиях.

– Что вы о нем думаете?

– Я его уважаю, как и большинство. Способный и привлекательный, необычайно много знает о литературе и искусстве. Только вот не слишком предупредителен. Учтивый и галантный, но не сказать, что любезный. Он знаком с отцом Юлии. Вы в курсе?

Йеппе кивнул и поднялся.

– У вас ведь есть мой номер? Позвоните или напишите мне сегодня, заодно скоординируем слежку. Вы планируете куда-нибудь выходить?

– Наверное, мне нужно будет навестить Грегерса. Думаю привезти ему каких-нибудь фруктов, чего-то такого.

– Хорошо, только выбирайте места с большим скоплением людей. А я позабочусь о том, чтобы к вашему приходу тут уже был наш человек.

По дороге к двери она схватила и сжала его руку.

– Спасибо, Йеппе. Спасибо, что заботитесь обо мне!

Анетте аккуратно смахнула с груди крошки и потянулась за очередным печеньем с немного странным, затхлым привкусом, но если запивать его кофе, то было вполне ничего. Анетте покосилась в направлении древней кухни и словно перенеслась в музей под открытым небом. Подумать только, вести такой примитивный образ жизни, вступив в новое тысячелетие!

Кажется, Сингильд Патурссон, к счастью, не заметила скептической реакции Анетте и совершенно не нуждалась в подталкивании к рассказу.

– Он писал мне, то были прекрасные письма, описывал мне свою любовь к Юлии. Для него она стала… принцессой из снов. Он абсолютно не сознавал, насколько опасно было ухаживать за такой юной девушкой. Он любил ее, хотел жениться, но она была слишком молода для серьезных чувств. Она просто играла с ним. И вот, да, она забеременела. Нет, нет, этого не должно было случиться. Никто этого не планировал.

Старушка стала раскачиваться из стороны в сторону. Голос ее загустел и охрип, она начала нервно теребить края серых вязаных рукавов.

– Отец Юлии очень-очень разозлился. Весь город обозлился на Йальти. И в конце концов ему пришлось вернуться на Фареры. Он переехал ко мне. Прожил тут до последнего. – Она смолкла и долго просидела с опущенной головой, раскачиваясь.

У Анетте понемногу начинали болеть ягодицы от жесткого сиденья. Фарерский коллега ждал в машине, готовый в любой момент отвезти Анетте обратно в аэропорт. Однако если допрос и дальше пойдет в таком темпе, она вряд ли успеет на вечерний рейс в Копенгаген. Откашлявшись, она положила локти на стол.

– Как вам кажется, мог здесь кто-нибудь держать злобу на семью Стендер? Братья Йальти, например? Кто-нибудь мог причинить вред Юлии, чтобы отомстить ее отцу?

– Он убил моего сына!

Анетте съежилась от внезапной ярости, прорвавшейся в словах Сингильд Патурссон.

– Э-э, то есть вы считаете, что Кристиан Стендер довел Йальти до самоубийства, разлучив их и заставив Юлию сделать аборт?

– Нет, я имею в виду совсем не это. Он убил его. Прилетел сюда, отыскал Йальти и столкнул его со скалы. Я старая женщина, я ничего не могу доказать. Люди смеются надо мной, моя собственная семья надо мной смеется. Полиция никогда не будет меня слушать. Но уверяю вас, что у Йальти не было мыслей о самоубийстве в момент гибели. Наоборот. Он ведь только что узнал, что стал отцом.

Ш-ш-ш, ш-ш-ш, разлинованные странички записной книжки с шелестом переворачивались корявым большим пальцем. Йеппе прищурился и попытался уловить фразу, слово, которое прорвалось бы сквозь туман и подсказало ему направление следующего шага. Он чувствовал, что менее готов к этому, чем хотел признать.

Блокнотные листы то и дело приклеивались к большому пальцу. Йеппе осмотрел его. На верхней части подушечки, параллельно папиллярным линиям, располагались какие-то бороздки, похожие на морщины. Раньше он этого не замечал. И все-таки эти узоры могли существовать всегда, ведь на кончиках пальцев не бывает морщин. Отпечатки пальцев не меняются на протяжении всей жизни.

Йеппе набрал номер техника-криминалиста Клаусена, не отводя взгляд от своего пальца.

– Да. – Клаусен, как всегда, был занят и вежливо лаконичен.

– Привет, Клаусен. Кернер беспокоит. Такой вопрос: если мы предположим, что отпечаток, обнаруженный вашими экспертами в квартире Юлии Стендер и принадлежащий, как было доказано, Кристоферу Гравгорду…

– То есть Духу Гравгорду.

– Ну да, если мы допустим, что Кристофер Дух Гравгорд не оставлял этого отпечатка ни в связи с убийством, ни в любой иной связи…

– …притом, что он запросто мог его оставить, скажем, во время уборки или в ходе какого-либо эксперимента…

– …что мы рассматриваем как нечто относительно маловероятное, принимая во внимание все обстоятельства. Послушай, Клаусен, если не он оставил этот отпечаток, то как он мог там оказаться?

– Ну ладно, если не он его оставил, значит, его оставил кто-то другой. – Голос Клаусена колебался. Йеппе услышал в трубке его шаги и звук закрывающейся двери.

– Именно. Но каким образом? Как подделать отпечатки пальцев, и кто мог это сделать?

– Подделка отпечатков пальцев – это непростая работа. В первую очередь нужны отпечатки, которые хочешь оставить. То есть отпечатки пальцев Кристофера. А дальше я не слишком хорошо представляю себе, как сделать это чисто технически. Мне выяснить у Сёренсена или еще у кого-нибудь?

– Нет. Мне кажется, это плохая идея, Клаусен.

На другом конце трубки повисла тишина. Йеппе дал собеседнику возможность немного поразмыслить.

– Это абсолютно исключено, Кернер, абсолютно! Сёренсен – лучший в Дании, самый опытный дактилоскопист! Мы проработали вместе двадцать лет, и никогда не возникало никаких проблем. Прекрати сейчас же! Кристофер сам оставил этот отпечаток, тут тебе не долбаное научно-фантастическое кино.

– А как насчет второго – Дэвида Бовина?

– А что с ним?

– Клаусен, успокойся, мы в одной команде. Я просто спрашиваю. Бовин мог посадить этот отпечаток? Для меня он новенький. Насколько хорошо ты его знаешь?

Клаусен вздохнул в трубку и несколько секунд молчал. Йеппе слышал, как он что-то печатает.

– Вот, нашел в интранете его контакты. Ты же понимаешь, что заходишь слишком далеко, верно? Ну и отлично. Дэвид Бовин, Кнуд Лаварсгеде, 4, 3-й этаж направо, Копенгаген, Вестербро, дата рождения 14-08-77. Поступил на работу в Центр криминалистической экспертизы как гражданский специалист по дактилоскопии прошлой весной в ходе регулярного набора. Между прочим, я его и взял. Кажется, собеседование проходило семь-восемь кандидатов, но все единодушно отдали предпочтение ему. Спокойный и простой человек с разносторонними интересами в прошлом, что там… – еще несколько секунд печатания и дыхания Клаусена в телефоне. – Да, вот, ландшафтный архитектор в коммуне Копенгаген, ранее в коммуне Вордингборг, прекрасное владение языками и расширенные водительские права. Прошел учебные модули быстро и хорошо. Ты же знаешь, мы сами обучаем наших специалистов, прежде чем взять на работу. Сто пятнадцать правильных ответов из ста семидесяти девяти в первом итоговом тесте. А для прохождения достаточно восьмидесяти.

– Что еще ты о нем знаешь?

– А что тебе нужно? Его рабочий код во внутренней системе? Номер сотрудника?

– Черт, да нет. Мне хотелось бы понять, что он из себя представляет. Как человек.

– Как человек! Бог ты мой. Тихий и спокойный, приветливый, профессионал, способен квалифицировать пятьдесят образцов отпечатков пальцев за полчаса, тогда как остальным требуется час. Сёренсен называет его самым перспективным дактилоскопистом из всех, кто у нас работал за долгие годы… Ты что-то такое имеешь в виду?

– Клаусен, ты знаешь, мое любопытство тут оправдано. Ситуация с этим отпечатком нечистая. Ты и сам прекрасно понимаешь.

Последовала длительная пауза.

– Да, прекрасно понимаю.

– Ты не мог бы собрать все сведения, какие только возможно, о Бовине и остальных специалистах, присутствовавших на месте преступления? Пока что не трогай кинологов и судмедэкспертов, мы ищем техника-криминалиста, который мог бы воспроизвести отпечаток пальца.

– А я? Меня кто проверит?

– На этот счет пока можешь не беспокоиться. Только, Клаусен…

– Да?

– Никому не говори об этом, ладно? Никому!

Клаусен повесил трубку, не попрощавшись.