Глава 3

Подъехавший желтый фургон забрал Марко из-под строительных лесов на Ратушной площади Копенгагена ровно в пять часов вечера, точь-в-точь как всегда. В этот раз из предосторожности Марко прождал лишних двадцать минут, потому что если его не окажется на месте, когда приедет фургон, водитель уедет без него. А если придется добираться на электричке или автобусе, по приходе его ждут побои. Нет уж, ему совсем этого не хотелось, как не хотелось и провести всю ночь на какой-нибудь сырой подвальной лестнице – было еще слишком холодно.

Поэтому Марко никогда не опаздывал. Просто не осмеливался.

Он кивнул людям, сидевшим в кузове, приклеившись спинами к стенкам, но никто из них не кивнул в ответ. Марко привык к этому. Просто все они до смерти устали. Устали от череды одинаковых дней, от жизни и от самих себя.

Марко оглядел группу собравшихся в фургоне. Некоторые из них еще не обсохли после дождя и мелко дрожали. Если не знать, можно было подумать, что многие из них больны, настолько потерянными и тощими они выглядели. Зрелище было невеселым, но мало что веселого можно найти в промозглый ноябрьский день в Дании.

– Что у тебя сегодня было? – поинтересовался Самюэль, прислонившийся к стенке, смежной с кабиной.

Марко задумался.

– Я отдавал деньги четыре раза, только во второй раз сдал больше пятисот крон. Всего тысяча триста – тысяча четыреста крон, думаю, если сложить с тремя сотнями, которые сейчас лежат у меня в кармане.

– Я получила около восьмисот крон, – сказала самая старшая из них, это была Мириам. Она всегда получала неплохо, но у нее ведь была больная нога. Это помогало зарабатывать.

– У меня всего шестьдесят, – произнес Самюэль тихо, но все услышали его. – Никто не желает давать мне больше.

Десять пар глаз смотрели на него с сочувствием. Несладко придется Самюэлю возвращаться домой к Золя…

– Возьми вот, – с этими словами Марко протянул ему две сотки. Он был единственным, кто поделился, так как всегда существовала вероятность того, что кто-то наябедничает Золя. Как будто Марко этого не знал…

Он понимал, что не так с Самюэлем. Когда внешне ты уже не тянешь на мальчика, просить милостыню не получается. Несмотря на то что Марко уже исполнилось пятнадцать, выглядел он на тринадцать, так что ему было проще. Большие детские глаза, мелкий для своего возраста, даже чересчур мелкий; мягкая кожа и тонкие волосы, в отличие от Самюэля, Пико и Ромео, у которых кожа уже загрубела и появилась щетина. И хотя остальные уже приобрели кое-какой опыт общения с девушками, многие из них завидовали медленному физическому развитию Марко, не говоря уж о его светлой голове.

Как будто Марко не знал этого всего.

Вполне может быть, что он был мелковат для своего возраста, но имел глаза и уши совершенно взрослого человека и хорошо умел пользоваться ими. Даже очень хорошо.

«Пап, нельзя ли мне ходить в школу?» – упрашивал он с семи лет; тогда они жили в Италии. Марко любил отца, и все-таки в этом отношении тот был слишком слаб. Он говорил, что дядя Марко, Золя, требует, чтобы дети росли на улице, – и так и было, ибо Золя являлся безраздельным и деспотичным главой клана.

Но Марко хотел чему-нибудь учиться – и практически во всех умбрийских городках существовала небольшая школа, рядом с которой он мог ошиваться и впитывать в себя знания, как промокашка. Так что, как только вставало утреннее солнце, он подходил вплотную к окнам местной школы и, приложив ухо к стеклу, целый час внимательно слушал, прежде чем плелся дальше добывать подаяние.

Иногда выходил учитель и приглашал мальчика войти внутрь, но Марко в таких случаях убегал и больше туда не приходил. Если б он принял приглашение, дома его избили бы до полусмерти. В этом отношении преимуществом являлось то, что они постоянно переезжали с места на место, так что школы и учителя все время менялись.

И в один прекрасный день очередной учитель все-таки сумел поймать его. Однако, вместо того чтобы затащить в школьное здание, он вручил ему холщовый мешок, тяжелый, словно набитый кирпичами.

– Теперь это все твое, найди им хорошее применение, – сказал учитель и отпустил Марко.

В мешке лежали пятнадцать учебников, и, независимо от того, где оказывался Марко, он всегда находил потайное место, где мог спокойно сидеть и изучать эти книги, не будучи обнаруженным.

Так проходили все вечера и дни, когда взрослые занимались своими делами, а не следили за детьми. Спустя два года Марко научился считать и читать по-английски и по-итальянски – и, как следствие, стал проявлять любопытство по отношению ко всему, чему еще не научился или чего пока не понимал.

За три года, что они прожили в Дании, Марко единственный из всей банды научился говорить по-датски почти свободно. Просто-напросто он был единственным, кто проявлял любопытство.

Все рядовые члены группы знали, что если Марко находится вне поля их зрения, значит, он сидит где-нибудь, глубоко погрузившись в чтение.

– Расскажи, расскажи, – особенно часто просила его Мириам, с которой у него сложились самые тесные взаимоотношения.

Золя со своим ближайшим окружением явно не столь восторженно относились к его жажде чтения.

Тем вечером они лежали на двухъярусных кроватях и слушали удары и крики Самюэля, просачивающиеся сквозь стены из комнаты Золя в спальню Марко эхом всех прочих несправедливостей, которые совершал Золя. Сам Марко не боялся побоев, так как ему, как правило, доставалось не так сильно, как остальным, – все-таки его отец имел кое-какое влияние. Тем не менее он лежал, комкая одеяло. Ведь Самюэль – это не Марко.

Когда вновь стало тихо и наказание завершилось, он услышал, как открывается входная дверь. Видимо, одна из горилл Золя приоткрыла ее, чтобы просканировать квартал с бирючинными изгородями, прежде чем тащить униженного и избитого Самюэля в соседний дом, где у того имелась своя спальня. Члены клана умело избегали сплетен в частном секторе и оставались в прекрасных отношениях с датскими семьями, проживающими по соседству. Ведь внешне Золя производил впечатление сдержанного и элегантного мужчины и, конечно, не хотел разрушать этот образ. Он прекрасно понимал, что белокожий, приятный и презентабельный человек, приехавший из США и говоривший на языке, который все понимают, во многих отношениях будет классифицирован как «один из наших». Один из тех, кого датчане могли не опасаться.

По этой причине наказания всегда проходили под покровом темноты за шумоизолирующими окнами и задернутыми гардинами; поэтому же тщательно заботились о том, чтобы следов от побоев никогда не было видно. Другое дело, что на следующее утро Самюэлю будет трудно болтаться по Стрёйет, но ведь соседи этого не увидят. А вообще-то его жалкая внешность лишь поспособствует успешному бизнесу, ибо настоящие конвульсии приносят в мешок попрошайки гораздо больший доход, нежели притворные, так говорил опыт.

Марко поднялся в темноте, прошмыгнул мимо спальни своих кузенов и осторожно постучался в двери гостиной. Если ответ последует незамедлительно – хорошо. Если же нет… невозможно предугадать, в каком настроении пребывает Золя.

На этот раз прошла минута, прежде чем ему разрешили войти, и Марко приготовился к любому исходу.

Золя восседал за чайным столом, как король, окруженный свитой; на огромном телеэкране тем временем мелькали новости.

Кажется, его лицо чуть просветлело, когда он увидел Марко, но руки еще не перестали дрожать. Кое-кто из группы утверждал, что Золя любил наблюдать за побоями, однако отец Марко говорил, что все наоборот и Золя любит свою стаю, как Иисус любил своих учеников.

Теперь Марко был не столь уверен в этом.

– «На протяжении трех суток вице-комиссар полиции Карл Мёрк находился в герметично закупоренном помещении наедине с мумифицированным телом и…» – неслось с экрана.

– Выключи это говно, Крис, – отдал Золя краткий приказ, кивнув на пульт. Прошла всего одна секунда, прежде чем приказ был выполнен.

Золя похлопал по спине свое недавнее приобретение, вихляющуюся тонконогую гончую, к которой никто, кроме него, не имел права прикасаться, а затем перевел взгляд на Марко.

– С твоей стороны было благородно дать Самюэлю деньги, Марко, но если ты поступишь так еще раз, получишь такую же выволочку, как он, ясно?

Марко кивнул.

Золя улыбнулся.

– Марко, сегодня ты прекрасно отработал. Присядь. – Он указал на стул перед собой. – Чего ты хочешь, мальчик мой? Сдается мне, ты пришел сказать мне, что Самюэль не заслужил этого, так?

Здесь его выражение лица переменилось. Кратким жестом он велел своему неизменному приспешнику Крису налить в кружку чаю, и, как только это было сделано, подвинул кружку Марко.

– Извини, Золя, что я пришел сюда, в гостиную; но да, я хотел сказать кое-что по поводу Самюэля.

Внешне в Золя не произошло никаких изменений, когда Марко сказал это, но Крис выпрямился и медленно повернулся к нему. Он был крупный и несколько бледнее, чем большинство членов клана. Когда его белая фигура возвышалась над группой, многие передергивались, но Марко не оторвал взгляда от своего дяди.

– Вот как. Но это тебя не касается, ты ведь понимаешь. Сегодня Самюэль принес домой недостаточно, потому что он себя не утруждал. В отличие от тебя. – Покачав головой, Золя вновь тяжело откинулся на овчину, лежавшую на спинке кресла. – Не лезь не в свое дело, Марко. Послушай, что говорит твой дядя.

Мгновение Марко не сводил с него глаз. «Самюэль себя не утруждал, в отличие от тебя», – сказал Золя. Имел ли он в виду, что усилия Марко косвенно явились причиной того, что Самюэля побили, а значит, в этом есть вина Марко? Значит, на самом деле все еще хуже, чем он думал…

Марко опустил голову и сказал так тихо, как только мог:

– Я знаю. Но Самюэль уже слишком вырос, чтобы попрошайничать в центре города. Большинство людей вообще не обращают на него никакого внимания, а те, что обращают, опасаются его и обходят стороной. В действительности только те, кто…

Марко ощутил, как Золя пальцем сделал Крису повелительный жест, и поднял голову ровно в тот момент, когда тот шагнул вперед и отвесил ему звонкую пощечину, от которой зазвенело в ухе.

– Я сказал, это тебя не касается, Марко, ты понял?

– Да, Золя, но…

Он получил еще одну пощечину. Сигнал принят. Тот, кто вырос в этой среде, не хныкал из-за подобных пустяков.

Марко медленно поднялся, кивнув в направлении Золя, и направился к двери, пытаясь улыбнуться. Две пощечины – и на этом аудиенция окончена.

Тем не менее, стоя в дверях, Марко приободрился.

– Ладно, ты бьешь меня, пускай, – сказал он, задрав голову. – Но Самюэля ты бьешь напрасно. А если ты ударишь меня еще раз, я сбегу отсюда.

Он прекрасно видел, как Крис адресовал Золя вопросительный взгляд, но дядя Марко лишь молча покачал головой и резким движением дал понять, чтобы тот убирался с глаз долой. Сейчас же.

Вернувшись под одеяло в общую спальню, Марко попытался продумать все невысказанные аргументы, как делал всегда. Если б он сказал то и это, результат мог бы получиться более положительным. И когда Марко лежал вот так в полумраке и размышлял, в этих внутренних диалогах Золя часто оказывался более сговорчивым. Да, иногда он даже уступал Марко.

Это приносило хоть какое-то облегчение.

«Он неплохой парень, этот Самюэль, – обращался Марко к Золя в своем воображении. – Просто ему надо чему-нибудь обучиться. Если б ты позволил ему посещать школу, возможно, он мог бы стать механиком и чинить наш фургон. Он никогда не станет хорошим карманником, как я или Гектор, он слишком неловкий, так почему бы не дать ему шанс?»

Разговор в голове у Марко складывался прекрасно, но как только выключали ночник, реальность обрушивалась на него с новой силой.

Их образ жизни был скверным.

Со стороны все они являлись приличными людьми, проживающими в домах из желтого кирпича; в действительности же были преступники до мозга костей, жили по фальшивым паспортам и во всех смыслах ходили по лезвию бритвы. Но, несмотря на всю мерзость, все же не это было самым плохим. Нет, самым ужасным являлось то, что внутри клана царила, возможно, еще большая скрытность: никто из молодежи понятия не имел, откуда они попали сюда, кто были их настоящие родители или чем занимались взрослые, пока дети шатались по городу, чтобы содержать клику Золя. Марко знал, что прошлое клана не представляло собой повода для гордости, но даже крупицы положительного, и те бесследно исчезли с переменой манер Золя незадолго до того, как они покинули Италию. От прошлого все взяли исключительно дурное. Ничего не изменилось в лучшую сторону. По-прежнему всего несколько человек из них умели читать и писать, хотя многие были уже практически взрослыми людьми. Однако, выходя на промысел, каждый становился абсолютным профессионалом – причем, стоит заметить, профессионалом не того сорта, который спешит похвастаться своим мастерством. Попрошайничество, карманные кражи, взломы и проникновение в жилища через подвальные окна, наскакивание на пожилых дам, так что те роняли сумки, быстрая езда на велосипеде с попутным хватанием всего, что висит на прохожих и кажется легкой добычей… Все это они изучили в совершенстве, а сам Марко проявлял особо выдающийся талант в отношении перечисленных сомнительных действий. Он умел просить милостыню, вызывая сострадание своей кроткой улыбкой и огромными глазами мученика. Умел беззвучно проникать сквозь крошечные окошки в жилые дома. И на улице, переполненной спешащими по своим делам людьми, чувствовал себя в своей стихии. Искусно и ловко он выхватывал у своей жертвы наручные часы или кошелек. Никогда не сделав неосторожного движения, не издав лишнего звука, страстно жестикулируя для отвода глаз, но всегда вызывая симпатию.

И только одна черта в Марко смущала и его самого, и остальных членов клана.

Он всем сердцем ненавидел свой образ жизни и все, чем он занимался.

Поэтому частенько, лежа в темноте и слушая дыхание товарищей, Марко предавался мечтам о той жизни, которой у него не было. О жизни, которой жили другие дети, встречавшиеся ему на улице. Дети, мамы и папы которых ходили на работу, а сами они посещали школу, и, возможно, время от времени их обнимали и дарили им подарки. Дети, которые, наверное, прекрасно питались каждый божий день и в гости к которым приходили друзья и родственники. Дети, которые редко выглядели запуганными.

Когда такие мысли посещали Марко, он проклинал Золя. Живя в Италии, они, по крайней мере, представляли собой некое сообщество. Игры после обеда, песни по вечерам. Летние ночи вокруг костра, хвастовство достижениями, свершенными за прошедший день. Женщины превозносили мужчин, и те задирали нос, а иногда даже вцеплялись друг другу в вихры, так что все визжали от смеха. Тогда они еще считались цыганами.

Каким образом Золя удалось провозгласить себя их неизменной путеводной звездой и маяком, Марко никак не мог взять в толк. Почему остальные взрослые оказались в столь унизительном положении? Ведь единственное, что он делал, это бесконечно терроризировал их, контролировал их жизнь и отнимал у них все, что они добывали. И когда Марко думал обо всем этом, ему становилось стыдно за взрослых, и в особенности за своего отца.

Тем вечером он приподнялся на своей постели, прекрасно понимая, что ступил на тонкий лед. Золя явно не причинил ему никакого особого вреда там, в гостиной, но глаза его предвещали беду, это он понял.

«Нужно поговорить о Самюэле с отцом», – подумал Марко. С кем-то ему ведь необходимо было поговорить.

Вопрос заключался лишь в том, поможет ли этот разговор. В последнее время отец очень отдалился. Словно произошло нечто, оказавшее на него очень сильное влияние.

Впервые Марко обнаружил своего отца в таком состоянии почти два года назад, когда однажды утром увидел на лбу отца глубокие морщины; он тогда без всякого интереса покосился на протянутый ему завтрак. Марко решил, что отец заболел, однако уже на следующий день тот буквально ожил, чего не было все последние месяцы. Кто-то сказал, что отец Марко начал жевать кат, как и многие другие, и все же, как бы то ни было, морщины у него на лбу так и остались. Долгое время Марко держал свои опасения при себе, но в конце концов признался Мириам и поинтересовался, не в курсе ли она каких-нибудь подробностей.

– Ты придумываешь, Марко. Твой отец точно такой же, как и всегда, – ответила она, попытавшись улыбнуться.

После этого разговора они никогда не возвращались к данной теме, и Марко старался прогнать от себя посетившие его подозрения.

И вот полгода назад он вновь увидел на лице своего отца подобное выражение; правда, оттенок был несколько иным. Тогда ночью происходила какая-то суматоха, однако после десяти вечера детям не разрешалось покидать комнаты, так что никто из них не принимал участия в происходящем.

Марко проснулся посреди ночи от какого-то шума в коридоре. Судя по доносившимся стонам, полным ходом совершалось какое-то серьезное наказание. Наказание такой жестокости, что причастность к происходящему оставила отпечаток на лице отца до самого утра. Но кого наказывали и за что, Марко так и не понял. По крайней мере, явно не кого-то из клана, иначе он бы узнал.

И с тех пор его отец стал ночевать у Лайлы. Ее комната находилась с противоположной стороны гостиной, мимо которой Марко сейчас проскальзывал по коридору.

Он как раз должен был миновать дверь в гостиную, как вдруг из-за этой самой двери услышал голос собственного отца, который страстно протестовал, а затем и голос Золя, который его обезоружил.

– Если мы не пресечем бунт твоего сына, это повлечет за собой не только потери в нашем доходе, но будет означать еще и то, что он распространит свою заразу на остальных детей. Ты должен быть готов к тому, что однажды он предаст нас и все уничтожит, ты это понимаешь?

Он услышал, как отец вновь запротестовал. На этот раз с большим отчаянием в голосе; это было ненормально.

– Марко никогда не пойдет в полицию, Золя, – настойчиво возражал он. – Он будет вести себя как полагается, если я с ним об этом поговорю. И не сбежит. Это не больше чем слова, ну ты же его знаешь. Он шустрый парень с кучей мыслей в голове. Временами уж больно шустрый, но не во вред нам, Золя, ведь так? Так, может, оставишь его в покое?

– Нет, – коротко бросил Золя. Так он поступал всегда. Такова была сила его власти.

Марко оглядел коридор. В любой момент тут мог появиться Крис с абсентом, с помощью которого Золя имел обыкновение засыпать. И, конечно, он никоим образом не должен обнаружить Марко.

– Ты должен знать: Самюэль рассказал мне, как Марко колеблется, когда лезет к кому-то в сумку или в карман, – продолжал Золя. – А единожды засомневавшись, он может представлять для нас опасность, ты же сам знаешь. Именно того, кто выказывает неуверенность, рано или поздно поймают. И еще тех, которые не умеют держать язык за зубами, когда стоило бы. Не думай, что он сохранит преданность нам и всему клану, когда что-то пойдет не так. Так-то.

Теперь Марко вплотную приник ухом к двери и старался дышать не громче мышки, чтобы в гостиной не зарычала псина. Неужели и впрямь Самюэль так говорил о нем? Но это же все было враньем. Разве он когда-нибудь колебался в момент совершения карманной кражи? Никогда! А вот Самюэль, напротив, – сколько угодно. И это тупое ничтожество он взялся защищать…

– Марко уже достаточно взрослый для членовредительства, иного выхода нет. Мы ведь понимаем, какие нас ожидают преимущества, как только мы всё провернем.

– Неужели ты не видишь разницы между ним и Мириам? – проникновенно звучал голос отца. – Ее несчастье ведь было ударом судьбы.

– А, вот как ты считаешь? – За репликой последовал сухой смешок, и Марко похолодел от услышанного. Что он имел в виду? Это не был несчастный случай? Она же споткнулась, когда перебегала через проезжую часть…

На время в гостиной воцарилась тишина. Он отчетливо видел перед собой лицо отца, пребывающего в шоке. Однако тот ничего не сказал.

– Послушай-ка, – наконец продолжил Золя. – Мы должны позаботиться о том, чтобы у молодежи было хорошее будущее, не так ли? И потому мы не можем позволить себе ошибки и мягкотелость, правда? Скоро-скоро уже мы заработаем достаточно денег, чтобы перебраться на Филиппины. Мне казалось, ты должен помнить, что именно такова была наша изначальная мечта. И в этой мечте есть место и для Марко.

Прошло всего мгновение, прежде чем отец ответил. Было очевидно, он собирался смириться с тем фактом, что битва проиграна.

– И поэтому Марко нужно изуродовать? Ты действительно этого хочешь, Золя?

Марко сжал кулаки. «Врежь ему, папа, давай, – думал он. – Ты старший брат Золя, скажи ему, пусть он оставит меня в покое».

– Мне кажется, это не такая уж большая жертва для клана, разве ты не согласен со мной? Мы накормим его какими-нибудь препаратами и заставим выставить ногу под тяжелую фуру на улице; все случится за одну секунду. В Дании прекрасные больницы, они сделают все как надо, все будет нормально. А если Марко не захочет пойти на это добровольно, мы поможем ему, ясно? Если ты не поддержишь меня в этом деле, может случиться, что я подставлю тебя, ты же понимаешь?

Марко задержал дыхание и, представив себе хромающую фигуру Мириам, еле сдержался от слез. Так вот как это с ней случилось? Это они превратили ее в калеку…

«Ну ответь же ему что-нибудь, папа», – раздирало Марко изнутри, однако из-за двери слышался только один голос, и отнюдь не голос отца.

– Авария, травма и страховое возмещение – и все как ни в чем не бывало, вот как оно образуется, – продолжал Золя. – А в качестве постоянного побочного эффекта мы создадим себе полноценного попрошайку, который никуда не убежит.

Слабенький сквознячок по коридору заставил Марко обернуться, однако было слишком поздно. Дверь с кухни отворилась, и человек, вышедший в коридор, уже узнал его.

– Парень, что ты тут делаешь?! – прорезал темноту голос Криса.

Рывком Марко оттолкнулся от стены и бросился по коридору. В ту же секунду Крис прыгнул следом, и открылась дверь в гостиную.

Прежде Марко много раз проигрывал в голове, что если когда-нибудь возникнет подобная ситуация, он будет искать убежище в одном из соседских домов. Однако сейчас все вокруг словно вымерло. Среди многочисленных шелестящих листвой деревьев дома стояли безмолвными реликвиями: темными, безжизненными, покинутыми. Повсюду виднелись черные оконные силуэты. Лишь в одном, чуть дальше по улице, были еле различимы тусклые блики от телеэкрана.

И вот к этому дому и устремился Марко. С весьма нехорошими предчувствиями.

«Я не успею добежать», – проносилось у него в голове, а мелкие холодные дождевые капли орошали его лицо. Его догонят и схватят, прежде чем он успеет растормошить обитателей дома и поднять их с насиженных перед телевизором мест. Необходимо найти другой выход.

Марко оглянулся, продолжая бежать и стараясь не споткнуться о бордюр босыми ногами. Он увидел, что теперь к погоне присоединились два старших кузена, а они бегали быстро. Поэтому он плюхнулся животом в грязь и проскользнул через отверстие в живой изгороди, куда никто из преследователей не смог бы протиснуться.

Если б у него получилось просочиться сквозь чужой сад и добраться до дороги, появился бы шанс.

Неожиданно включился фонарь, прикрепленный к карнизу частного дома, и сад залило светом. Марко прекрасно видел, как обитатели дома бросились к шторам панорамных окон в гостиной, но в этот момент он уже преодолевал следующую изгородь, а затем скатился в кювет вдоль шоссе.

Позади раздавались крики, призывающие его остановиться, но взгляд Марко был прикован к автомобилям на дороге да к чаще на полпути к вершине холма в нескольких сотнях метров впереди.

Именно туда ему нужно было добраться, так как спустя мгновение они обогнут коттеджи по проселочной дороге и окажутся на шоссе гораздо ниже. Если он не скроется прежде, ему придет конец.

Синее свечение галогеновых автомобильных фар поднялось над грядой холмов и обнажило мокрое от дождя шоссе, сверкающий мост к свободе. Если он сейчас выбежит на середину дороги и остановит машину, возможно, получит шанс. А если нет, то бросится под машину и разом положит конец всем своим злоключениям. Лучше уж так, чем прожить остаток жизни изувеченным попрошайкой, как Мириам.

– Стой! – закричал Марко в сторону автомобиля, отчаянно жестикулируя, и бегом устремился наперерез паре световых конусов, словно мотылек на свет.

Оглянувшись через плечо, он увидел, что его преследователи обежали дома и уже стояли на проезжей части. С такого большого расстояния Марко не мог разглядеть, кто именно там был, – наверняка кузены и кто-то еще из молодежи, потому что они быстрые. Ему нужно всего несколько секунд на то, чтобы остановить машину и убедить водителя пустить его внутрь, прежде чем они догонят его.

Автомобиль исступленно мигал ему дальним светом, но скорость водитель не снизил. В какой-то момент Марко был уверен, что машина не остановится, и приготовился к встрече с судьбой, как вдруг услышал визг тормозов, а затем увидел, как машина принялась вилять из стороны в сторону вдоль разделительной полосы, словно ее водитель был пьян.

«Я не сдвинусь с места, иначе он просто пронесется мимо», – думал Марко, пытаясь предсказать очередное движение водителя. Объехать ему никак не удастся.

В следующую секунду он увидел переднюю часть машины, возвышающуюся над ним, как топор палача, – и вот автомобиль остановился, проскрипев по мокрому асфальту; колени Марко едва не соприкоснулись с бампером. По другую сторону стекла с мечущимися стеклоочистителями сидел и кричал разъяренный человек.

Марко резко распахнул пассажирскую дверь, прежде чем водитель успел среагировать.

– Какого черта ты тут торчишь, гребаное отродье? – заорал тот, чуть ли не поседевший от шока.

– Возьмите меня с собой. Не то эти люди меня схватят, – взмолился Марко, тыча пальцем в направлении ложбины, откуда шла группа мужчин.

В одну секунду шок на лице водителя сменился на ярость.

– Какого дьявола? Ты пакистанец? – крикнул он, наклонившись к пассажирскому сиденью и без предупреждения вытолкнув Марко кулаком вон из машины.

Удар оказался неточным, и тем не менее Марко грохнулся на дорожное полотно, в то время как мужчина захлопнул дверцу с криками, что он, черт возьми, не желает иметь ничего общего с этими обезьянами.

Марко ощутил сквозь пижамные штаны резкий удар об асфальт, и все же физическая боль от удара была несравнима с той, какую он почувствовал, распластавшись на темном шоссе и глядя на то, как автомобиль разгоняется и несется вниз по дороге в направлении преследующих его людей.

– Остановите машину! – крикнул один из них. Послышался приглушенный звук выстрела, но это машину не остановило. Наоборот, она помчалась дальше прямо на группу, так что им пришлось разбежаться в разные стороны. После чего автомобиль скрылся.

Перекатываясь через обочину и заползая под кусты, Марко услышал, что преследователи пребывают в некотором замешательстве – видимо, они считали, что ему удалось запрыгнуть в машину, прежде чем она рванула с места. Затем он на четвереньках пополз глубже в кустарник, росший на опушке леса, одновременно напряженно прислушиваясь к происходящему на шоссе.

Вытянув руку, Марко отодвинул ветки. Насколько он мог разглядеть, к группе присоединились несколько взрослых мужчин. Судя по очертаниям, это были Золя, Крис и его собственный отец.

Парни указывали на дорогу в том направлении, где Марко остановил машину, а затем – в противоположном, где автомобиль скрылся из виду. Неожиданно рука одного из взрослых мужчин обрушилась на кого-то из парней, так что тот рухнул на землю. Наказание за неудачную попытку преследования не заставило себя долго ждать, а как могло быть иначе?

Вскоре группа собралась и бегом двинулась к месту, где затаился Марко, поэтому ему пришлось быстро углубиться в лес в поисках убежища, где никто не станет его искать. Он привстал на фоне мрачного скопления деревьев, дрожа от резкого переохлаждения и от адреналина, наполнившего все тело. Дождевая вода уже пропитала одежду насквозь, словно губка, и ледяной холод, кусавший кожу и в особенности ноги, причинял боль. Вообще-то босыми ногами он вряд ли сможет уйти достаточно далеко, Марко понял это с первого же шага. А преследователи оказались уже так близко, что он мог различить их голоса…

Насколько он мог слышать, там собрались все: Гектор, Пико, Ромео, Золя, Самюэль, отец и другие. Над кронами деревьев летело даже несколько женских голосов.

Только тогда Марко впервые ощутил настоящий страх.

– Я не видел его в машине! – по-итальянски кричал Самюэль. Кто-то ответил ему на английском, что он и не смог бы заметить Марко, даже если б тот там сидел.

Самюэль и тут играл первую скрипку.

И над этим разноголосым хаосом поднимался гнев Золя. Гнев из-за того, что парню дали уйти и толком не смогли понять, увезла его машина или нет; и еще он сердился из-за выстрелов. Теперь придется им всем приостановить свою деятельность на какое-то время, воскликнул он дрожащим голосом. Это обойдется им в копеечку, и пусть тот, кто стрелял, и возместит грозившие им убытки. Всем младшим членам клана надо будет уйти в подполье на ближайшие дни, до тех пор пока все немного не устаканится. Скорее всего, водитель машины обратится в полицию, в связи с чем молодежи нельзя находиться в квартале, на случай если будут предприняты проверки и предъявлены запросы.

– А теперь проверьте, не находится ли Марко все еще где-то поблизости, – орал Золя. – И если он снова примется убегать от вас, можете стрелять, только не промахнитесь. Теперь этот парень представляет опасность для всех нас.

Марко был шокирован. Они будут в него стрелять, потому что он опасен. Но он ведь ничего не сделал, кроме как сбежал от Золя. Так вот что его ожидало… А как насчет других членов его банды, которые дезертировали за все это время? Он тоже стрелял в них?

Марко весь трясся, шаг за шагом приподнимая ноги и чувствуя лодыжками и ступнями каждую веточку, каждую сосновую шишку и грубую травинку. Удалившись вглубь на сотню метров, он был вынужден лечь, чтобы пощадить свои ноги. Продвижение причиняло ему сильную боль, но шло чересчур медленно. Вот почему.

«Они поймают меня, если я не отыщу хорошее место и не прикроюсь чем-нибудь», – пульсировало в нем, когда он втыкал пальцы в почву, чувствуя, какая она промерзшая и твердая, как камень. Здесь ничего не получится.

Лихорадочно размахивая руками во все стороны, Марко прополз на животе еще несколько метров через колючие еловые ветки и лесную топь.

Потратив целую минуту на то, чтобы продраться сквозь кусты, он вдруг почувствовал, что его колени проваливаются. На мгновение ему показалось, что почва заболочена, но это было не так. Земля была сухой и рыхлой, как будто в ней кто-то копался. Идеальное во всех отношениях место.

Поэтому Марко принялся рыть, и чем глубже он продвигался, тем более рыхлой становилась почва.

Прошло не так уж много времени, прежде чем отверстие оказалось достаточно большим и глубоким, так что он смог свернуться в нем калачиком и присыпать землей из отвала туловище, а лапником прикрыть лицо и руки.

«Теперь они меня не заметят, если только не наступят сверху. Лишь бы Золя не прихватил с собой собаку», – подумал Марко, стараясь привести дыхание в норму.

И тут он услышал треск сухих веток и многочисленных шагов. Вот и они.

Преследователи распределились по кустам и теперь медленно направлялись к тому месту, где он лежал. Мерцающий свет от двух карманных фонариков колебался между стволами, похожий на светлячков.

– Кто-нибудь пусть останется у дороги, чтобы он не улизнул в ту сторону, а остальные смотрите в оба, не укрылся ли он чем-нибудь! – орал Золя в темноту. – Втыкайте в землю палки, тут их полным-полно валяется.

Через мгновение Марко услышал хруст веток отовсюду, ибо просьба Золя была законом. Треск шагов, отдающийся под землей вибрациями, становился все ближе, а от гула втыкающихся в почву палок, несмотря на холод, у него на лбу выступил пот. Через какую-нибудь минуту шайка окружила его со всех сторон, но затем неожиданно прошла мимо.

«Я останусь лежать», – решил Марко и ощутил в ноздрях затхлый терпковатый запах. Несомненно, где-то поблизости лежало мертвое животное – он часто натыкался на них, когда жил в Италии. Безжизненные зловонные тельца белок, зайцев и птиц всевозможных видов.

Когда Золя со своей бандой закончат поиски, они станут возвращаться через лес тем же путем, каким пришли. Если б у шоссе не выставили караульного, Марко бросился бы обратно, туда, откуда пришел, и устремился далее через поля.

Сейчас он ни за что не посмел бы так поступить. Да и что ему теперь оставалось делать, если не ждать тихо, как мышка?

Прошло много времени, прежде чем преследователи вернулись и вновь прошли мимо. Примерно столько, сколько обычно занимал у Марко путь попрошайки от Ратушной площади до Конгенс Нюторв. Почти целый час он провел в ледяной земле, а дождь тем временем все моросил, просачиваясь сквозь зонтик из лапника.

Марко слышал их по отдельности; они были подавлены неудачей погони и злились, что ему удалось их обмануть. Кое-кто даже выражал опасения по поводу того, что их ждет впереди.

– Ему же будет хуже, если мы его найдем, – сказала одна из девушек. А именно Саша, которая вообще-то нравилась ему больше остальных.

Замыкали группу его отец и Золя – в том, что это их голоса, он не сомневался.

Как не сомневался и в том, что слышит также собачье поскуливание.

Сердце Марко замерло. Знание о том, что собаки обладают необычайно чутким обонянием, заставило его задержать дыхание, хотя он прекрасно понимал, что едва ли это поможет. Псина вдруг вытянула шею и взвизгнула, словно могла сейчас сконцентрироваться исключительно на выслеживании Марко.

«Она напала на мой след», – подумал он, сжав губы.

И вдруг опешил.

– Мы сейчас находимся примерно там, где копали яму, – произнес Золя приглушенным голосом всего в нескольких метрах от убежища Марко. – Посмотри на пса, он совсем обезумел; значит, это совсем рядом. Проклятие, ты понимаешь, что теперь на нас свалилась проблема гораздо серьезнее той, что мы имели тогда? И создал нам эту проблему твой сын. – Тут он вновь выругался, утаскивая за собой визжащее животное. – В следующий раз нам надо быть осторожнее – ведь мы даже не представляем, что придет Марко в голову. И еще нам придется подумать о том, не слишком ли близко это укрытие к нашему жилищу. Я думаю, нам надо перепрятать тело.

Марко медленно втягивал воздух между зубами. И с каждым вдохом его враждебность к Золя укреплялась. Один только звук его голоса побуждал его выскочить и обрушить на него всю свою ненависть. Но он так ничего и не предпринял.

Когда крики и разговоры в чаще наконец стихли, Марко осторожно стряхнул с себя землю. Чуть позже в ночи или рано утром Золя и Крис непременно вернутся сюда с собакой, и Марко не мог рисковать.

Ему надо было уходить. И уходить далеко.

Он с трудом подвигал окоченевшими руками и расправил спину, чтобы избавиться от остатков прикрывавшей его почвы. Слегка растопырив руки, прежде чем окончательно высвободиться, обнаружил дыры в пижамных рукавах и размашистыми движениями стряхнул с себя ветки и сучья. Именно тогда он и прикоснулся к склизкой массе, облеплявшей нечто твердое, и в следующую секунду его обдал резкий запах. Волной смерти…

Инстинктивно задержав дыхание, Марко отбросил последний кусок земли и попытался разглядеть, что именно он только что потрогал. При тусклом лунном свете это было почти невозможно, так что он подался вперед, зажав ноздри пальцами, и только тогда увидел, что это было…

В первое мгновение у него чуть не остановилось сердце, так как прямо перед его глазами находилась человеческая рука. Безвольные костлявые пальцы с содранной кожей и ногти, коричневые, как окружающая почва.

Марко отпрянул. Довольно долго он сидел на корточках на расстоянии нескольких метров и смотрел на руку мертвеца, а дождь тем временем постепенно глодал ободранное лицо и торс трупа.

«Примерно там, где копали яму» – так сказал Золя отцу. И это была как раз та самая яма, в которой прятался Марко.

Вместе с человеческими останками.

Марко поднялся. Он не впервые в своей жизни видел труп, но это был первый раз, когда он прикоснулся к нему, и больше делать этого ему не хотелось.

Некоторое время мальчик стоял и размышлял, что ему предпринять. С этим открытием, с одной стороны, появлялся шанс на арест Золя и на связанную с этим собственную долгожданную свободу; с другой стороны – ничего подобного. Ведь отец принимал участие в погребении этого тела, причем явно не только в погребении. В этом и заключалась основная причина произошедших в нем перемен.

И вот, пока он так стоял и раздумывал, постепенно привыкая к запаху, до него вдруг дошло, что не получится навредить Золя, не навредив тем самым и отцу. А несмотря на то, что отец был слабоволен и подчинялся своему брату, Марко все-таки любил его. А как иначе? У него ведь был только отец. Как же мог Марко пойти к представителям государства и просить о помощи? Да никак.

Ни сейчас, ни утром.

Никогда.

Марко почувствовал, как заледенела его кожа и как мир стал вдруг слишком большим для него. В этот мучительный миг он осознал, что вне клана может рассчитывать исключительно на улицу. Отныне он был сам по себе. За ним не приедет фургон в конце рабочего дня. Никто не позаботится о его пропитании. Никто на свете не узнает, кто он такой и откуда взялся.

Да он и сам этого не знал.

Марко немного поплакал, но быстро опомнился. Там, где он жил прежде, невозможно было взрастить жалость ни к себе, ни к другим.

Мальчик посмотрел на свою пижаму. В первую очередь стоило избавиться от нее. Конечно, неподалеку находились дома, куда он мог проникнуть, и все-таки взлом он оставит для кого-нибудь другого. Ночной сон датчан не слишком глубок; частенько они лежат и пялятся в телевизор, хотя на часах уже четыре утра. К тому же в темноте слух обостряется.

Марко принялся тыкать в землю босыми ногами. Может быть, в захоронении рядом с телом обнаружится что-нибудь полезное, надо проверить… Подняв ветку, он начал разгребать почву вокруг плеч трупа и продолжал до тех пор, пока ему не открылся весь торс мужчины целиком.

Несмотря на тьму и грязь, лицо было видно довольно отчетливо – острые скулы, прямая переносица. По-видимому, это был самый рыжий из всех людей, которых Марко довелось повстречать в жизни. Определить возраст не представлялось возможным, так как кожа на лице почти растворилась. Если б не кромешная тьма, вероятно, вид тела оказался столь же жутким, как и запах, решил Марко.

«Здесь я ничего не раздобуду», – подумал он, взглянув с мимолетной горечью на сжатую чахлую руку, которая выглядела так, словно пыталась схватить и удержать саму жизнь. Человеку, лежавшему перед ним, Золя тоже принес несчастье.

Вдруг Марко заметил ювелирный замочек, торчавший из-под увядшего большого пальца трупа. Это была такая круглая застежка с палочкой внутри, которую можно было просунуть в кружок. Сколько раз он расстегивал подобный замочек, снимая украшение с шеи своей жертвы…

Марко ухватился за торчавший край цепочки и потянул, кости подались, и украшение выскользнуло из руки. Без всякого сопротивления.

Ожерелье оказалось тяжелым и выглядело странно; по крайней мере, сам он никогда не видел таких раньше. Множество тонких ниточек, несколько роговых элементов и несколько миниатюрных деревянных масок, свободно болтавшихся. Его нельзя было назвать красивым – скорее уж оригинальным…

Ну да, вещица оригинальная, но едва ли за нее можно выручить сколько-нибудь денег.

Просто какая-то африканская побрякушка.