Михаил деловито работал ножом и вилкой, освоить это хитрое дело оказалось непросто, но он чувствовал, что справляется, всего лишь подражая Азазелю.

– Ну-ну, – буркнул он. – Продолжай, исчадие ада.

Азазель покосился с недоумением, какое же он исчадие ада, если в аду никогда не был заточен, а одноразовые визиты не в счет, но спорить не стал, Михаил, перенимая его манеру, тоже учится отвечать колкостями.

Он задержал вилку у рта, где совсем рядом с губами исходит ароматами ломтик баранины, на Михаила посмотрел строго и требовательно.

– Методом проб и ошибок, – произнес он, – как говорят люди, удалось выяснить, что мы, как одиночные частички болезни, можем годами жить здесь, не привлекая внимания. Творец ревностно следит только за тем, чтобы человечеству не вредили и ничего в Его Плане не меняли, а если жить здесь среди людей тихохонько, то нас как бы и нет.

Михаил сказал мрачно:

– Ты увиливаешь от ответа, но я уже понял по твоим недомолвкам. Здесь, среди людей, таких, как ты, немало?

Азазель снял зубами с вилки ломтик настолько хорошо приготовленной баранины, что уже не еда, а лакомство, прожевал, все еще хмурясь, наконец проглотил и сказал сипло:

– Обижаешь. Таких, как я, нет. Я уникален! Ни здесь, ни в аду, ни где-либо. Это подобных тебе легионы, хоть ты и покрепче остальных. Но сбежавших из ада здесь немало, если тебе так уж надо. Более того, огорошу тебя сильнее, очень уж мне нравится смотреть на патетическое изумление на твоей простецкой и такой честнейшей солдатской морде.

– Ну-ну?

Азазель сказал с удовольствием:

– В вашем небесном воинстве тоже хватает дезертиров. Теоганель был не один.

Михаил отшатнулся.

– Врешь, презренный!

– Ты тоже презренный, – уточнил Азазель, – если смотреть с нашей стороны… Ладно-ладно, не протягивай грабли. Уж поверь, я сказал это вовсе не для того, чтобы тебя рассмешить. Ты ешь, ешь!.. Человеку нужна не только духовная, но и кухонная пища, несмотря на ее презренность.

Михаил постарался успокоить человеческое сердце, что начало колотиться часто и бурно.

– Откуда ты… взял… насчет сбежавших… нет, покинувших небеса?

Азазель нахально улыбнулся.

– Просто предположил. Если я заметил одного, вовсе не выискивая, то такие должны быть еще. У вас же сколько там поголовья? Если на кончике иглы помещается миллион?… В Библии сказано, что вас там неисчислимое множество. «Есть ли счет воинствам Его?» – спрашивал Иов, если читал Священную Книгу, а Даниил сообщал: «Тысячи тысяч служили Ему и тьмы тем предстояли пред Ним». В Книге Еноха сказано: «И… видел я тысячу тысяч, тьму тем, несметно и неисчислимо многих, стоящих пред славою Господа духов»…

Михаил прервал:

– Тихо, презренный!.. Ответствуй. Почему так решил? Я знаю, порок всегда сладок. Но чтоб кто-то предал наше небесное братство, наши святые идеалы… немыслимо!

– А Теоганель?

– Исключение, – отрезал Михаил. – Урод. Паршивая овца, как говорят… люди.

– Я же сказал, – напомнил Азазель покровительственно и с некоторой печалью, – мир меняется. Возможно, точно по замыслу Творца, но вполне возможно, что и вопреки. Никто из нас не знает, потому что не в силах постичь его мудрость и далеко идущие замыслы. Они то ли просчитаны до конца и до мелочей, то ли вчерне… Но мы, бунтари, раньше всех замечаем перемены, потому что готовы к ним, а то и сами готовим!

Он поднялся и быстро вытащил из пахнувшей жаром духовки поддон с множеством зарумяненных сверху пирожков из муки янтарного цвета.

До отяжелевшего от баранины со специями Михаила докатилась горячая волна ароматов сдобы, и он с изумлением понял, что готов и даже жаждет поесть снова.

Азазель деловито переставил на стол, на этот раз не делил на тарелки, просто оставил поддон с горячими пирогами на середине стола.

Михаил сказал раздраженно:

– Ничего не понял, кроме того, что ты сбежал из ада первым, а потом, глядя на тебя, совсем недавно соблазнился и кто-то из наших.

– А ты поумнел, – сказал Азазель с подчеркнутым изумлением. – Как только тебе повторили раз пять, сразу догадался!.. А раньше было, помню, хоть кувалдой Молоха бей по голове, от нее только звон… но зато какой звучный, величественный, исполненный мощи и благородства!

Некоторое время ели пироги молча. За это время кофемолка, потрещав размалываемыми зернами, выдала две большие чашки кофе, хотя Михаил не слышал, чтобы Азазель заказывал. Возможно, демон Сири, зная вкусы хозяина, подстраивается под них, не беспокоя его по мелочам.

Михаил наконец спросил в упор:

– И много здесь наших?

Азазель, задержав пирожок в руке, покачал головой.

– Честно говорю, не знаю. Беглецы ведут себя тише мышей под полом. По крайней мере, пока не обживутся.

Что-то в его тоне насторожило Михаила.

– Давай говори.

Азазель переставил на стол чашки с кофе, кивнул Михаилу на сахарницу с коричневыми комочками.

– Еще не понял?… Человеку все равно, живут ли в нем отдельные бациллы чумы, оспы или сенной лихорадки, если те не пробуждаются. Это все равно что их нет. В человеческом теле вообще миллиарды вредных для него бактерий и даже опасных, не знал? Вот так и Творцу все равно, есть среди человечества сбежавшие из ада или…

– Но-но, – сказал Михаил предостерегающе, – не заговаривайся! Творцу не может быть все равно.

– Извини, – сказал Азазель. – В самом деле извини. Творцу, конечно, не все равно. Он примет меры, если кто-то где-то на земле проявит свою нечеловеческую природу. Понял? Мы сами, угнездившиеся здесь раньше, не заинтересованы, чтобы такие прыткие объявлялись. Я имею в виду тех, кому здесь понравилось. Потому я так поспешно и сдал тебе того же Теоганеля. Как и того орла с его дворцом и бабами. Со спутников и даже с самолетов увидят появившийся дворец там, где час назад было пустое место, а это уже шум, турбуленция, проявление чуда, сверхъестественное…

Михаил буркнул:

– Ну да, вместе с такими повыдирают и тех ваших, кто сидит тихо.

– Точно, – воскликнул с восторгом Азазель. – Нам беспредельщиков не надо, как говорят здесь на земле. Даже у мафии законы строгие и обязательные к исполнению. Мы как бы мафия, хоть и сами по себе. Так, вроде ламехуз. Хотя нет, мы вреда не приносим… Ух ты, только сейчас понял, мы же, прикинувшись простыми человечиками, даже пользу даем! Налоги платим, еду и ботинки покупаем, чтобы копыта прятать.

Михаил нахмурился.

– Не остри, нет у тебя копыт. Но если тот дворец люди успели увидеть?

– Снимки со спутников пока нечеткие, – сообщил Азазель, – можно объяснить чем угодно, хоть тем же пылевым облаком причудливой формы. Тем более, посмотреть еще раз внимательнее уже не на что, если ты поработал аккуратно, что вообще-то на тебя непохоже. Это как НЛО, многие вроде бы видели, но доказательств нет, так что и никаких НЛО нет. Хотя, конечно, тревожно… Живем, как на вулкане.

Михаил рассматривал его в упор.

– Смотри на меня, демон. Ты точно не знаешь других?

Азазель вздохнул.

– Еще не понял? Мы, как и ты, облеклись в тела людей. И живем, ничем не проявляя своей настоящей сути, которая нас может выдать. Потому, встречая такого же ангела на улице…

– Ты не ангел, – напомнил сурово Михаил.

Азазель повел плечами.

– Все мы были в детстве ангелами, как ты помнишь. Потом да, пути разошлись. Но не в этом суть. Мы не можем увидеть друг друга в телах людей. И не хотим, чтобы нас кто-то увидел. Теперь понял?… Еще кофе?

– Да, – ответил Михаил с неохотой. – Давай… только сахару побольше.

Азазель, не вставая, с ленцой протянул руку в сторону противоположной стены. Та послушно выгнулась к нему, словно превратилась в тончайшую пленку, а с той стороны подул сильнейший ветер.

Он снял чашку с полки, стена моментально вернулась на место и застыла, прочная, монументальная и абсолютно ровная.

Михаил буркнул:

– А это что?… разве не проявление?… Сверху не увидят?

Азазель покачал головой.

– Многое можно, многое нельзя, но одно неизменно: люди не должны ни видеть, ни слышать о таком. Повторяю, Творец придает людям особое значение. Вообще такие вещи лучше не делать, потому что могут подсмотреть через неплотно завешенное окно, к тому же теперь везде наставлены видеокамеры.

– Ты силен, – проговорил Михаил. – Немногие могут вот так деформировать пространство.

Азазель фыркнул.

– Ты-то можешь и вдвое дальше. Но лучше не делай. Твои… действия заметнее, чем мои. Тебя засекут сразу.

– А тебя?

Азазель широко улыбнулся, зевнул, а суставы сочно хрустнули, когда он сладострастно потянулся.

– Да, тебе узнать предстоит много… Сири, печенье готово?

– Да, – ответил голосок. – И пирожные.

– Пирожные моему гостю, – велел Азазель, – он у нас сам такой же нежный, а мне, как существу, исполненному грубой романтики и хаотичных взглядов… миндальное с орешками. Оно больше свойственно бунтарям. Хотя мы, анархисты, все жрем, как предвестники тотальной демократии.

Михаил обвел взглядом помещение.

– А как ты защищаешься?

Азазель сказал лениво:

– Ты не заметил, какие на окнах плотные шторы?… И стекла не просто прочные, а не пропускающие те самые электромагнитные волны, с помощью которых можно подслушать… Нет-нет, никто мною не интересуется, просто привык принимать все существующие на сегодня меры предосторожности. Зато жизнь комфортнее.