Воюю вслепую. Армированная оборона
Кадет доложился об обнаружении группы противника, идущей параллельно железке в трех километрах. Явно то, что мы и ждали. И ещё пожаловался, что кроют его минами на каждый сеанс радиосвязи.
– Мельник, твой звёздный час настал! – я крепко обнял этого бывшего мента, ставшего мне другом, соратником и неплохим командиром. – Постарайся их держать на дистанции. Не рискуй. Каждая потеря для нас – неприемлема.
– Постараюсь, – ответил Мельник, напялил каску, покрутил пальцем над головой: – По машинам!
Мы с начштаба потопали обратно к КП, глотая пыль, поднятую гусеницами отряда Мельника.
– Что думаешь по поводу Кадета и мин? Пеленгуют? – спросил я начштаба.
– Похоже на то.
– А нас оставили на десерт? У нас и передатчик мощнее, и трещим мы чаще.
– Пора переносить КП.
– Засветившийся передатчик грузи на что-нибудь. И я с ним. Будем маневрировать.
Мимо нас протопала группа бойцов в тыл. Я в полный голос поблагодарил их за мужество – это же их утюжили «панцеры». Они констатировали, что служат трудовому народу.
На КП выслушал доклад о потерях. Два «Единорога» сгорели. Ещё у одного разбит двигатель, но успели потушить, поволокли в тыл, ещё у одного – разбито орудие. Вот его и приказал выделить мне под КП. Итого минус четыре «Единорога». Кроме того, два ПТО орудия уничтожены, расчёты побиты, одна зенитка разбита, вторая цела, но расчёт ополовинен. Зенитки показали себя отличным противотанковым средством, но недолговечным – высокий силуэт, как ни закапывай, щита вовсе нет. Уцелевших зенитчиков приказал собрать вместе и с уцелевшим орудием отправлять в тыл, к Воронежу, пусть по самолётам стреляют. Тут они и так на награды настреляли: минимум семь танков – их трофеи.
Сели с Громозекой, морячком и врачихой (вот почему моряк безматерно крыл – докторша всё время рядом была) в «Единорога» с простреленным стволом. Экипаж машины был отправлен в запас, за рычаги сел сам Громозека. Натянули на крышу корпуса ещё одну масксеть и перебазировались на триста метров вправо. Громозека ловко загнал «Единорога» в подготовленный капонир.
И только тут я понял, что накосячил – кто мне будет в стереотрубу смотреть?
Докторша предложила свои глаза (жаль, что только глаза) к моим услугам. Блин, что со мной? Что в ней такое вызывает во мне подобный резонанс? Год я уже тут, на баб не тянуло, не до них как-то было, а тут вдруг… Аж волосы на руках дыбом стоят. Шучу – сгорели они.
Доложился Мельник. Занял удобную позицию. Засаду огневую будет делать. Благословил.
– Воздух, – крикнул Громозека.
– Мимо идут, – сказала докторша. – Восемь штук.
– Морячок, слышь, это твоих пошли шатать.
– За… к-хе… заколебаются! – раздался смачный плевок за борт.
– Ну, ты всё одно братков предупреди.
– Будь спок, командир, всё будет в полном штиле.
– Ну-ну.
Запад загремел, загрохотал. Воздух наполнился свистом, рёвом.
– Началось! – закричала докторша, кинувшись на меня, вжимая в угол между казёнником орудия и сиденьем командира самохода.
Земля вздрогнула, пошла вибрацией, загрохотали разрывы вокруг.
Но… Её лицо оказалось рядом. Я глубоко вдохнул, надеясь уловить её запах, но в носу была лишь вонь сгоревшего человеческого мяса. Её ушко и прядь каштановых волос были прямо передо мной. Я поцеловал её пониже ушка. Она вдавила мне кулачок в живот. Я ещё поцеловал. Ещё кулачок. Её карие глаза, пылая огнём, впились в мой левый глаз. Она оглушительно зашептала:
– Товарищ майор, как вам не стыдно! Сейчас же прекратите! Как вы можете думать об этом сейчас?! На вас ответственность за тысячи жизней, судьба Воронежа! Не отвлекайтесь!
– Я не могу. Ты свела меня с ума!
– Я сейчас же застрелюсь!
– Ты чё?
– Если вы не возьмёте себя в руки, я сама избавлю вас от помехи!
– Не надо, прошу! Я… я… чёрт возьми! Как не вовремя! Будь проклята эта война! Да слезь же с меня, строптивая вредная девчонка! Совсем затоптала бедного больного недобитого шизофреника!
Гогот двух мужичьих глоток был ответом. Докторша фыркнула, обиделась.
– Чё ржёте, мерины стоеросовые? Доклад!
– КП расхреначили в щепу! Долбят основательно. Мы пока целы, что на передке – не видно, – проорал Громозека, высунув голову из отсека управления к нам в рубку.
И тут же, как в ответ на его слова, рядом бухнуло, горстью гороха прохрустело по броне «Единорога». Каким-то неосознанным действием я схватил женщину, сжал, запихал куда-то под себя, закрывая от угрозы. Громыхнуло ещё три раза, ещё три раза било картечью осколков по броне, но – хвала уральским сталеварам! – броня выдержала.
– Отпусти, медведище, совсем сломал! – простонала докторша.
– Извини, – я тут же ослабил хватку, стал её ощупывать (ох, и фигурочка!). – Цела?
Ответом была пощёчина по сгоревшей морде. Я взревел от боли, она взвизгнула, стала суетиться, дуть на бинты, махать ладошками, даже поцеловала стрептоцидные бинты на моей щеке.
– Командир! Немцы!
– Отставить, товарищ доктор! Музыкальная пауза закончилась. Будьте добры, пересчитайте мне, пожалуйста, немецкие танки. Это такие здоровые квадратные тракторы.
Она фыркнула, с грацией кошки (гимнастка?) извернулась и прильнула к окулярам стереотрубы, стала крутить регуляторы. Со знанием дела, между прочим.
Морячок встал на одно колено, каской приподнял масксеть, приложил к глазам здоровый, морской, наверное, бинокль и стал диктовать цифры в трубку.
Резко откинулся полог масксети с кормы, я рефлекторно извернулся на полу, поворачиваясь к корме, хапая забинтованной рукой за пустую кобуру. Но это был командир комендантского взвода.
– Живы? Все целы?
– Все. Напугал, морда чекистская! Почему я безоружен?
– О, очухался! Как ты стрелять собрался?
– Тебя не икает! Оружие мне!
Он протянул мне свой ППС.
– У вас гусеница порвана, – сообщил он.
– Громозека, слышь?!
– Уже иду! – донеслось глухо из недр «Единорога».
– О, боженьки! – вскрикнула докторша.
– Что?
– Их так много! Что же нам делать!
– Конкретно – сколько, чего?!
– Под сотню, – ответил вместо неё Чекист, – одних танков полсотни.
– Так, залазь давай! Радистом будешь!
– Я привел радиста. Иващенко, ходь сюда! Совсем плох, командир?
– А ты попробуй!
Чекист сморщился:
– Не хотелось бы.
– Мне хотелось?
Он пожал плечами, потом мигнул мне глазами и побежал дальше.
С появлением радиста посыпались доклады. Чувствовалась нервозность командиров. Сто боевых машин на один километр фронта – это сила! Пусть танки только половина, всё одно не сдержать! Дивизия! Её в хвост и гриву!
