Врачебная ошибка (1942 г.)
По возвращении на базу меня ждала новая партия мозгогрызов. В этот раз в белых халатах. Они стали испытывать на мне хорошо отработанные в моё время, а сейчас, здесь, революционные, новаторские, способы воздействия на сознание.
Помогло. Удалось многое вспомнить.
А потом случилась беда.
Она пришла в виде обычного гипнотизёра и со словами:
– Ваши веки тяжелеют, когда я досчитаю до…
Судьба Голума
(наше время)
Перезапуск с точки автосохранения
Я стоял и тупил. Смотрел на огонь. Завороженно. Горела большая машина. Джип. Я смутно помнил, что это я его поджёг. Что я тут делаю? Какое-то состояние у меня странное. Под химией? А, да, что-то такое. Какое-то сильнейшее чувство дежавю. Всё это уже было. Там должны лежать двое. Парень и его телохранитель. Парень оказался жертвой. Неслучайной, но – жертвой. А я – палач. Торпеда. Я. А охранник его добьёт.
Рука нащупала пистолет за поясным ремнём. Так, а как это работает? Но руки почему-то сами уверенно произвели все манипуляции. Странный сон.
Охранник что-то почуял, замычал, пополз на спине от меня. А с отбитыми руками ты сможешь добить парня? Пистолет непривычно громко бухал. Пуля вошла в правое плечо охранника. Вторая – в левое. Потом я перевернул его и одним выстрелом перебил ему обе связанные кисти. Живи, если сможешь.
А мне пора. Дежавю подсказывало мне – скоро сюда заявятся.
Я подъехал к реке. Вспомнил, что в прошлый раз утопление вещей мне никак не помогло. Следаки точно знали, где водолазам надо нырять. Как они отследили? В байке жук? Как они могли знать, что я возьму именно этот байк? Я его только вчера увёл. Маловероятно. В одежде? Подобному оборудованию нужен источник питания. А это определённые габариты. Телефон. Но он же левый. Блин! Если у нас в городе наркотой торгуют только те, кому менты разрешили, то почему с крадеными телефонами должно быть иначе? Блин! Почему я раньше об этом не подумал?
Телефон полетел в реку, а я поехал на работу.
Довольно ярко и живо всплыло воспоминание о приходе кума, СОБР и эти… Я так чётко и ярко вспомнил ледяные глаза «гаишников»-ликвидаторов, что сильно дёрнулся и чуть не улетел с дороги. Я их боялся. Таких хладнокровных убийц мне не приходилось видеть. Для них убийство – работа. Убить человека – как сложить из спичек цифру восемь. Обычное, скучное дело.
Не стал даже заезжать на работу. Сразу нырнул в катакомбы, поменял байк, взял рюкзак, поехал. Главные магистрали для меня закрыты. Ну, не Сибирь, у нас, в Центральной России, дорог, дорожек, просёлков, грунтовок – тысячи. Не перекроешь все. Можно выбраться. Кружно, медленно, но верно. Прочь из города! И области.
Счастливо оставаться, менты, воры в законе, торпедоносцы, ликвидаторы!
У меня есть два паспорта на чужие фамилии и три карточки прав на три другие фамилии. Сделаны довольно качественно и пока нигде не были засвечены. Есть деньги на первое время. Не пропаду.
Куда ехать? В столицу? Город большой, там затеряться проще. Но именно так все и думают. Там меня и будут искать. Или на юге. Там и народу много, и мути. Но тоже тривиально.
На запад! К границе! Нет, за кордон мне смысла нет. Но в приграничных областях – самое оно.
О свершении мести больше и мыслей не было. Бежать!
Я спасовал. Сбежал. Трус.
Судьба Голума
(наше время)
Скольжение по наклонной
Что можно рассказать о жизни человека, не имеющего цели в жизни? Ничего. Случайные заработки, временные пристанища, скорые перекусы, случайные связи. Вечный страх. Паранойя и мания преследования. Тоска и беспросветность. Плотно сел на наркотики. Наглухо увяз в преступном мире.
Воровал всё, что плохо лежало, крал мотоциклы, скутеры, автомобили. Пользовался людской невнимательностью. Кто-то забудет ключи вынуть, выйдя из авто на минуту, кто-то небрежно оставит связку ключей от машины на виду. Ключи – стянуть, машину – угнать. Пригнать их в распил, сдать, получить свои тридцать серебряников.
Работать я устраивался в экспедиционные конторы. Там людей всегда не хватало настолько, что зарплату начисляли довольно неплохую, к личности соискателя пристально не приглядывались, вопросов лишних не задавали. Характер работы собачий – мотаться по всей стране. Мало кто удерживался. А меня устраивает. Свободное время меня только тяготит.
Иногда накатывало. Начинал терзаться мыслями – как же так получилось? Как я стал таким? Ведь раньше чужая собственность для меня была священна. Попробуй своим горбом заработай на автомобиль – будешь с уважением относиться к чужому авто, жилью, к чужим деньгам. Сейчас же я радовался, что удалось «обуть лоха». А может, этот «лох» теперь с инфарктом в реанимации лежит? Мне – плевать.
И ещё – одинокими вечерами, если не получалось замутить с какой-нибудь шмарой, я жалел, что не «чпокнул» ту «целочку». Правда жалел. И шмары эти, примитивные, тупые, непромытые, вонючие – не вызывали теперь во мне отвращения. Это стало нормой.
Только иногда на меня накатывало, что это не нормально. Я начинал осознавать глубину деградации своего я. Начинал жалеть, что сбежал, что не остался, что живу как побитая собака, а не принял смерть стоя, как мужик. Накатывала такая тоска, что только доза в вену помогала. Я – конченый нарик. Конченый человек.
* * *
Но так получилось, что через полгода колёса моей машины прикатили к ограде кладбища. Не случайно, наверное. Я ведь тогда сбежал, не простившись. Перепрыгнул забор и пошёл меж оградок к нужному месту. Осторожно крался, упасть на кладбище – плохая примета, а упасть тут не сложно – темно, всё заросло.
Вот и нужная оградка. Вот памятник деда, крест бабки, мраморная плита моей любимой. А это что? Ноги мои затряслись, сердце остановилось. Трясущимися руками вцепился в ограду – ноги не держали. Ещё три могилы, три креста. Перебирая руками, зашёл за ограду.
Пустота внутри меня громко лопнула, я рухнул на землю – это были могилы моего сына, тестя и тёщи.
* * *
Прошёл ещё год. Я сам себя не узнавал в зеркале. Тому мне, «реальному пацану», рубаке и балагуру, тяжело было поверить, что это тощее, чёрное, скукоженное чмо с бегающими глазками битой собаки, параноик с манией преследования – это я.
О прошлой жизни старался не вспоминать. Не вспоминал ни жену, ни сына. Воспоминания мне причиняли боль. Боль снималась только «улётом». А «улёт» требовал всё больших доз. Все средства уходили на наркоту. Денег постоянно не хватало.
Деградация затронула не только душу и сознание. Я сильно отупел. Я стал чаще сыпаться на мелочах. Уже не мог просчитать всех вариантов, воровать стало сложнее. А на авось полагаться – я ещё не настолько отупел.
Я всегда любил почитать. И чтоб книга была посложнее, позаковыристее, чтоб ещё месяц после прочтения ходить и гонять её в голове. Привычка читать осталась, но авторы, хорошо знакомые мне раньше, стали как иностранцы – непонятны. Стал читать книжки в мягких обложках про ментов и воров в законе. Написанные просто, примитивно. Чем проще, тем лучше. Чтоб идей ноль, но через страницу – секс, ещё через одну – драка. Вот это то!
Работу стало сложнее найти. Собеседования стало сложнее проходить. Если год назад пара фраз – я принят, то сейчас чаще мне отвечали, что позвонят. И я ведь верил, что позвонят. Отупел.
Я в очередной раз сменил город. Уже не помню, который раз по счёту. Мания преследования гнала меня с места. В этот раз с работой было совсем кисло. И с халтурой тоже. Ну, перестали мне попадаться «лохи». Пытался стянуть брелок с ключами у мужика от сохи, но тот почуял, накинулся, стал избивать. Еле сбежал. Вот ведь ирония – меня избил простой мужик. Я, выстаивавший один на шестерых, был бит обычным пахарем.
В очередном офисе мне пообещали позвонить. Но в этот раз правда позвонили. Назначили встречу.
Складской комплекс в пригороде у железнодорожного разъезда. Межрайбаза. Менеджер, что со мной разговаривал, всё ходил вокруг да около, всё разговоры разговаривал, вопросы спрашивал. Я уже думал, до дела и не доберётся. Добрался. Предложил мне быть наркокурьером. За неплохие деньги и постоянное снабжение наркотой. Только не ширевом, а синтетикой. Естественно, если меня прихватывают – всё это «моё». Конечно, я согласился.
Работа моя заключалась в следующем – мне выдавали машину попроще, неброскую, но способную доехать без поломок. Я, с накладными и товаром, ехал в нужное место, где загонял авто в нужный гараж, ночевал в предоставленной комнате, пользовался предоставленными услугами, разнящимися от заказчика к заказчику, и выезжал на этой же машине на базу. В машине был загружен какой-нибудь груз, по мелочи, на него у меня на руках были бумаги, а в тайниках лежал другой груз, бумаг на который у меня, естественно, не было.
Жил я тут же, на межрайбазе, в каморке, где был старый диван, старый же телевизор и не менее старый холодильник, который громко ревел и прыгал по полу. Собачья конура. Но мне было всё параллельно. Я жил в миру грёз синтетических наркотиков. В этих грёзах иногда приходил мираж нормальной жизни, где я пахал на работе, сын учился, жена радовала своей красотой и вкусной стряпнёй. А иногда приходили другие наркотические грёзы, где я насмерть бился с врагами, грыз их зубами, умирал за Родину. Выживал, снова бился насмерть, вёл за собой людей. Был героем. А потом наркотические сны рассеивались, и возвращалась реальность.
Тоска. Безнадёга. Тьма разума. Сплин. «Скоро рассвет, а выхода нет».
Судьба Голума
(наше время)
Неотвратимость и Высшее вмешательство
В рейс я выезжал, когда действие препарата сходило, а ломка ещё не должна была наступить. Обычно успевал обернуться до ломки.
Так я выехал и в этот раз. Выдали мне произведение международного автопрома, на которое ни один мент даже не взглянет. Но паранойя моя стала меня терзать сразу по выезде с базы. Поэтому я был предельно собран и аккуратен. Ехать было далеко – на Украину. Границу пересёк легко, до места добрался тоже без происшествий. Пока машину подготавливали, поспал в «полузвёздочном» отеле. Гостеприимные хозяева даже выделили мне компанию в виде толстой обрюзгшей хохлушки с пропитой мордой. От неё несло перегаром, гнилыми зубами, прокисшим потом, немытыми ногами и тухлой рыбой от промежности. Но я же не привереда. Беру то, что дают. На халяву и уксус сладкий.
Будильник поднял меня ещё затемно. Я выбрался из-под вонючего чудовища, что храпело рядом. Чудовище даже бровью не повело, раскидав губы по серой подушке. Как на это может встать? Но встал же. Налил желтоватой воды в грязный электрический чайник, густо заросший накипью. Нажал кнопку. Сполоснул кружку, высыпал в неё содержимое сразу двух пакетиков «три в одном». Заглотил полпачки обезболивающих. Чайник забурлил, отстрелил кнопку. Буквально отстрелил – она отлетела под диван. Пох. Не полезу. Подождал, пока муть в чайнике хоть немного отстоится. Залил смесь химических порошков, имеющих отдалённых привкус кофе с молоком. Пока пил, просыпался под действием синтетического кофеина. Вместе со мной просыпалась и паранойя.
С плохим предчувствием проверил машину, выехал.
Государственную границу тоже пересёк благополучно. Сонные таможенники вскользь посмотрели накладные, мазнули взглядами по мне, пожелали счастливого пути.
Вот я и в России.
Солнце только начало окрашивать восток в красно-жёлтое. Дорога была пуста. Утренняя свежесть бодрила. Всё было нормально. Пока.
По объездной дороге обошёл областной центр, ещё пилил три часа к границе области. Там, в соседней области, дорога станет похуже. Переход из этой области в следующую хорошо различим – пропадает асфальт. Почти совсем. Дорога становится бетонкой с зубовыбивающей тряской на стыке бетонных плит. Я снизил скорость.
А на границе области стояли гаишники. Серая машина с синей полосой, один стоял перед капотом авто на обочине, лениво помахивая полосатой палкой. На спине – автомат. Второй – в машине.
Паранойя моя взвыла собакой, прищемившей хвост – гаишник был в кроссовках. В этот раз в красных. И стальной взгляд. Не глаза посмотрели – два ствола. Равнодушные и смертоносные. «Гаишник» взмахнул палкой. На дороге была только одна машина – моя. Они нашли меня!
Отворачивать поздно. А стреляют они метко.
Выдавил педаль газа в пол, пригнувшись к самому рулю. Двигатель взревел, машина подпрыгнула, как мустанг, полетела мимо лжегаишников. Выстрелов я не слышал, но услышал, как что-то забарабанило по корпусу. Стекло пошло паутинками от дырок пробоев. Я пригнулся ещё ниже, переключился на пятую, опять выдавил газ. Я уже не видел дороги, мчал наугад.
– Господи! Спаси! – завопил я, когда огненный ветер вздул волосы на моём затылке и лобовое стекло осыпалось в салон.
Стрельба и удары пуль по машине сразу прекратились, машина стала прыгать вверх-вниз, как по пашне, почему-то стали мелькать какие-то тени. И тут же последовал сильнейший удар спереди.
* * *
Когда я очнулся, стал ощупывать себя. Грудина отбита об руль, лицо разбито, колено сильно болит – ударилось о приборную панель. Залез в потайной карман, выбрал из таблеток нужную, проглотил. Боль ушла, стало сразу легче и красочнее. Искусственная эйфория бурлила кровь.
Я вспомнил, что лжегаишники могут меня преследовать, но уже не с ужасом, а с усмешкой – химия работала.
Двигатель не хотел запускаться – капот обнимал толстенное дерево. Из-под смятого железа бил гейзер пара из радиатора. Приехал. Откуда тут деревья? Я вообще в лесу оказался. Кругом одни деревья.
Дверь тоже не хотела открываться. Заклинило намертво. Вылез через разбитое ветровое окно.
Правая нога уже сильно опухла, в колене не гнулась. Похромал назад. Багажник был изрешечен дырками, как дуршлаг. Но вот ведь меткие бестии! Все дырки – с водительской стороны. Как же я уцелел? А, вот в чём дело! Несколько коробок с бумагой для офисной техники, разлохмаченные в труху, спасли меня. Даже не они – спасли меня неведомые ребята, решившие поставить бумагу именно здесь.
Тут взвыла моя паранойя. Таинственные убийцы уже, может быть, наводят на меня стволы своих автоматов! Пригнувшись, похромал к заклинившей двери, смог достать сумку, но не смог дотянуться до упрятанного дробовика. А, дрын на него, всё одно помповик против автоматов не катит.
Похромал прочь от машины. Через некоторое время продирания через абсолютно дикие заросли вывалился на опушку. Растительность здесь была пореже. А, болото!
Блин, это где же я оказался? Сколько ездил, не знал, что тут есть настолько дикие места.
В кармане завибрировало. Блин! Телефон! Они же меня по нему найдут! Достал мобилу – разрядилась батарея. Немного успокоился – мобильник не находил сети. Пока искал – разрядился. Мобильник не видит сети – сеть не видит меня, лжегаишники не могут установить моё местоположение. Ну, и хорошо. И сотовый полетел в болото. От греха. Густая чёрная вода неохотно проглотила коробочку телефона, толстый слой ряски сомкнулся над ним, затянув чёрное пятно. Как и не было ничего.
Я пошёл вдоль болота, ковыляя на негнущейся ноге. Куда я шёл? Не знаю. Никуда. Как там в песне: «У меня есть ноги, и поэтому иду». Как-то так. Не сидеть же на месте? Так можно и этих, в кроссовках, дождаться.
Так и ковылял, куда глаза глядят. Закончилось действие таблетки, ввинтилась в мозг боль, нога взвыла бордовой вспышкой в глазах. Заглотил ещё одну. Почапал дальше.
Какой дикий лес! Деревья толстенные, заросли орешника и малинника дикие, не вытоптанные, грибы растут вольготно. Пней не видно. Упавшие деревья есть, но пней нет. Ни одной дороги, ни одной тропки. Где я есть? Куда это меня занесло? Почему так тихо? Тут же рядом трасса, но никаких урбанистических звуков. И в небе ни одной полосы от самолётов. А тут же недалеко лётный центр, постоянно в небе карабкается чёрная точка, оставляя за собой белый пышный хвост. А сейчас нет ничего. Лишь вдали где-то приглушенно шумит то ли гроза, то ли прибой. Откуда прибой в центральной России? И гроза при ясном небе? Это, наверное, у меня в ушах шумит. Глючит меня, в общем.
Придя к такому выводу, я даже не удивился, услышав голос:
– Откель ты, мил человек?
Я обернулся. Чудной глюк – бородатый мужик в каком-то древнем сюртуке, широкие штаны заправлены в сапоги. В руках двухстволка. Смотрит на меня из-под косм давно не стриженных волос. На голове какая-то шапка-кепка-фуражка.
– Какой необычный глюк, – сказал я ему, – очень интересно!
– Ты что, больной?
– Есть немного. Нормальным глюки не приходят, – ответил я ему, – хм, странно, раньше от двух доз глюки не приходили.
– Вот ведь шельма плутает, – сокрушился глюк, – только слабого на голову мне не хватало! Эй, ты руки-то на виду держи, а то шмальну!
– Да пошёл ты! Тебя вообще не существует. С глюками разговаривать вообще-то глупо.
– А придётся, – угрожающе сказал глюк, – ты кто и откуда?
– Я? Я никто. Раньше был человеком, а сейчас – никто. Чё смотришь? Думаешь, не бывает так? Ещё как бывает! Был человек, а потом раз – и растёрло в порошок. И идёшь по жизни бледной тенью самого себя. Вот так-то, глюк!
– Не глюк я. Что за слово мерзостное-то. Александр Родионович я. Лесник местный.
– Бородач? «Понять и простить»? Понятно, откуда корни глюка растут.
– Что? Совсем тебе паршиво, я гляжу. Ты хоть русский?
– А? А, да, русский. А кого ты ожидал тут, в России, увидеть – японца?
– Немцев не видел?
– Видел.
Бородач сразу подобрался, стал озираться:
– Где? Давно?
– Пару лет назад. Нормальные такие немцы. Туристы. Нажрались, как свиньи.
– Тьфу ты, чёрт! Напугал! Тут немцев не видел?
– Ты первый, кого я в этом странном лесу встретил.
– А наших не видел?
– Кого «ваших»?
– Так, значит? «Наших», не твоих?
– Слушай, глюк-бородач, а не пошёл бы ты лесом! Загадки он мне загадывает. Наши – ваши. Пошёл ты! Сейчас сюда эти с автоматами припрутся – обоих нас в капусту покрошат!
– Кто? Где?
– Там, на дороге. В ментов ряженные. Покрошили мою машину в хлам. Еле сбежал.
Бородач поглядел в ту сторону, куда я указал, потом, подозрительно так, на меня. Тут я решил покурить. Он огромными глазами смотрел на мои манипуляции с пачкой-зажигалкой. Странный всё-таки глюк. Наконец он что-то решил для себя:
– Пойдём. Что с ногой?
– В дерево я влетел на полном ходу. От этих убийц уходил. Машина – гармошкой.
– Пойдём.
Судьба Голума
В гостях у сказки
И я пошёл за ним. Какой странный глюк! Такой реальный. Может, это не галлюцинация? Просто этот дед с чудинкой? А что, вполне возможно. Народ наш богат на таких вот чудиков. А лес этот чародейский? Не знаю.
Нет, точно я в бреду нахожусь. А может, меня уже убили, и мне всё это мерещится? Я слышал о таком. Будто некоторые, находясь при смерти, успевают в подобном бреду прожить целую жизнь. Этакая Матрица. Вот и я сейчас, может быть, истекаю кровью в кювете, а всё это – зачарованный лес, дед-бородач – Матрица. Ложки не существует.
И к дому он меня вывел нереальному. Да, дом, конечно, нехилый – высокий, большой, из толстенных брёвен, рядом обстоятельные пристройки, но крыша покрыта какой-то корой, окошки маленькие, но главное, к дому не тянутся провода. Я понимаю, газовую трубу к отдельно стоящему дому тянуть не будут, но свет-то! Электрификация у нас была у всей страны! У всех был доступ к розетке. У всех.
Анриал продолжился – из ворот (прикинь, настоящих ворот, как в сказке о богатырях) выбежала девушка навстречу с криком:
– Деда!
Так вот, девушка эта была в каком-то сарафане, коса до… до копчика, в общем. Полное совпадение с Алёнушками из сказок. И внешность вся такая ангельская. Не бывает так! Не бывает, и всё! Никто уже не одевается так. Даже в самых глухих деревнях. Все ходят в китайских резиновых тапках и в китайской пластиковой одежде. В той, что делают из переработанных полторашек. Все. Никто не шьёт подобных сарафанов. Никто не носит таких богатых кос. Даже у хохлятской политической проститутки то, что таскает на башке, подделка. А тут! Не, это точно Матрица! Она ещё и босая! А ведь не май месяц!
Решив для себя, что всё это сон, успокоился, уже как должное воспринимал керосиновые лампы, свечки. Еду в чугунках из русской печи, хлеб-каравай. И полное отсутствие каких-либо электроприборов. Вообще. Ни проводов, ни розеток, ни патронов под лампочки. То есть про дизель-генератор можно не спрашивать.
И разговаривают они чудно. Анадысь, авось, околица, сенцы, вечерять, потчевать – все эти слова я, конечно, знаю, но кто их использует? Бабушки в глухих деревнях? А тут – девчушка молодая.
Хотя было вкусно. Искренне поблагодарил. Девка смотрела на меня искоса. Заигрывает? А что? Живёт тут в глуши с дедом каким-то. Чешется, небось. Бабы – они такие!
А может, и не Матрица? Может, они просто этакие сектанты. Как-то слышал о таких. Селятся тоже на отшибе и живут в аутентичных условиях. Средневековье или ещё что более дикое. И эти двое такие же.
За ужином попробовал их порасспрашивать. Не колются. Типа полное погружение в роль. На провокации делали круглые глаза. Ну, типа слов «Интернет», «телевизор» и тому подобных они никогда и не слышали. Ну, и флаг им в руки.
А потом деда понесло. Типа война идёт. С немцами. Ага, сорок первый год. Так я и поверил! Всё дед пытает меня, за кого я – за наших аль за немцев. Дурак, что ли? Какие, на хрен, немцы! Что нам с ними делить? В Великой Отечественной уже всё выяснили. Дурачишь меня? Ну, тогда и я тебя подурачу. Ща, таблеточку для улёта заглочу – тебе такой поток либерального сознания выдам! Самого меня и стошнит.
Но поток сознания отложился. Оказалось, девушка – Настей зовут, но дело не в том, а в том, что она баню стопила. И дед повел меня туда.
Вообще баню я люблю. Но такого ещё не было. Так меня ещё никто не парил. А потом он меня «ломал». Оказалось, дед – костоправ и шаман. Вправил мне колено, что-то втирал, что-то шептал.
Только вот оказалось, что таблетку я заглотил не вовремя – от жара бани мне совсем сорвало чердак. И что я там ему нёс, ничего не запомнил.
Зато ломку после этого запомнил. Ох, и плохо же мне было!
Настя говорит, сутки я был овощем, двое суток метался в бреду. Пришёл в себя только на четвёртый день. Слабый, как паралитик. Ещё и ломка. А Настя всё это время ухаживала за мной. Приятно. А почему? Понравился я ей? Чем?
Она обрадовалась, что я очнулся. Напоила каким-то бульоном. Стали разговоры разговаривать. Вот ведь упёртая девка! Вот уверена, что сейчас 1941 год, и хоть кол на голове ошкуряй! А когда я ей начинал приводить логичные доводы, что ну никак не может быть сейчас сорок первый, что уже давно идёт двадцать первый век, что цивилизация обошла стороной только их дом, а в мире она прошлась Всемирным потопом, смотрела на меня как на неразумного ребёнка, который приводит логичные доводы, что солнце вполне досягаемо – надень рукавицы, чтоб не обжечься, ставь лестницу повыше и бери его в руки.
Вот так и поговорили. Она осталась при своём, я – при своём. Потом решили, что пусть оно так и будет. Да и притомился я. Она положила мне руку на лоб, сказала:
– Спи!
И я уснул!
Когда я просыпался, тешил себя надеждой, что бред кончится, но нет. Не судьба. Опять это средневековое жилище, бухает лаем собака во дворе, мычат коровы, кукарекает петух. Вообще-то звуков было много, но мне казалось – вселенская пустота звенит вокруг. Оказывается, тяжело без привычного урбанистического шума. Нет телевизора, радио, гудков машин и шума их моторов. Тишина. Только сейчас я понял, что не жил без сопровождения телевизора или радиоволны. Как это называется? Блин, мозги со скрипом пробуксовывали, никак не хотели зацепиться за словосочетание «сенсорный голод». Блин, вот же! Сенсорный голод!
Меж тем самочувствие моё улучшилось. Я смог встать, опухоль на ноге сильно спала, но наступать было ещё больно. Прошелся по избе, ещё раз всё разглядывая. Всё очень простенько. Основательно, капитально, но простенько, без изысков и украшательств. М-да. Сектанты, что с них взять?
Вот угораздило же меня! От убийц убегал, попал к сектантам. «Свидетелям явления 1941 года». Надеюсь, они не людоеды. Хотя я уже тут несколько дней. Давно бы уже съели. Вспомнил песню «КиШ», запел – про такого же лесника и голодных волков:
Будь как дома, путник,
Я ни в чём не откажу,
Множество историй,
Коль желаешь, расскажу…
А дальше что? Свидетели Иеговы? Вурдалаки? Зомби? Или зомби-эсэсовцы, как в том фильме, где они бункер вскрыли? А, как же забыл про ГПУ, чекистов с чистыми мозгами, холодными руками и горящими пуканами. Кто там ещё меня навестит в этой галлюцинации, такой сильной и крепкой? Тень отца Гамлета?
Тут в избу вошли дед с внучкой. Чисто сказка – дед, внучка, собака. Кто там с ними в комплекте должен быть? Спящая царевна или тридцать три богатыря? Что-то я запамятовал.
– Здрав будь, хозяин, – приветствовал я бородача с поклоном, – благодарю тебя за лечение.
Дед озадаченно смотрел на моё кривляние. Как вы поняли, я троллил деда. Но его не проняло.
– Настя, собери на стол, вечерять будем.
Вот, опять «вечерять». Не ужинать, а именно «вечерять». Сектанты.
Но вкусно. И обильно. За ужином дед рассказал, что видел самолёты с крестами. И далёкий прибой он назвал канонадой. Жаль, не Канадой.
– Какая, к чертям, канонада в центре России? Если и будет война, то мы её не увидим. Обменяемся с янкесами и чанизами ядрён-батонами, и туши свет – ядерная зима! Только нам это будет до барабана. Если живьем не сгорим, так от излучения сгниём.
Они посмотрели на меня как на дурачка деревенского, переглянулись, дед как ни в чём не бывало продолжил:
– Надо скотину от германца прятать. Германец он по лесам не любит лазить, но бережёного Бог бережёт.
– Блин, вот вы упёртые. Какой германец? Война уже давно кончилась! Очнитесь же!
– Дак ведь сызнова началась! Опять немец лезет. В тот раз отбились, а сейчас уж и не знаю.
Я насытился, достал чудо-таблеточку, отправил в рот, запил густым душистым молоком. Похоже, натуральное. Да и корова мычала, я слышал. Достал сигареты, но закурить в доме стремался. Неудобно как-то. Дед смотрел, как я кручу в руках зажигалку.
– Где же достать такое можно? – спросил он про зажигалку. Я и сам уставился на неё. И что? Обычная китайская дешёвка.
– Да в каждом комке. Это дешёвка. Чина, чё с них взять?
Встал, вышел во двор. Дед тоже вышел. Вывел скотину из хлева и повёл в темноту.
Блин, сглазил – зажигалка упорно отказывалась дать огня. Кремень высекал искры, газ шипел, но не горела, и всё тут! В сердцах сплюнул и бросил зажигалку за спину. Разразился длинной матерной тирадой. Кто-то ахнул.
– Кто тут? – спросил я. Получилось как в анекдоте про мужика и театр.
– Я, – ответил тонкий голосок, показался трепещущий свет и Настя, прикрывающая огонь свечи ладонью.
– О, ты вовремя! Извини за мат, я не знал, что ты услышишь.
Я прикурил, глубоко затянулся, сел на… как же это называется? Завалинка, что ли? Всё у этих сектантов не как у людей. Вытянул больную ногу. Настя плотнее запахнулась во что-то среднее между сермяком и пальто, кинула на завалинку соломенную циновку, тоже присела.
– А вы и правда из будущего?
Я чуть не упал. Вот же дед вывернулся! Как же он замусорил мозги девчонке! Шедеврально! Я из будущего! Ага, как же! Щас прям тоже поверю в вашу ахинею и пойду искать Сталина и Берию. Приду, заявлю: «Слышь, вы двое, вы кругом не правы, я один знаю как надо!» Я так живо представил себе эту картину, что заржал.
– Нет, конечно, нет. Это невозможно. Путешествия во времени – удел фантастов.
Настя расстроилась.
– Я бы хотела хоть одним глазком взглянуть, как там, в будущем.
– Зачем?
– Интересно. Как люди одеваются, как города выглядят, научатся люди летать или нет.
– Летать – нет. Города выглядят грязными, а люди одеваются по-разному. Кому на что денег хватает.
– Денег? Говорили, в будущем от денег откажутся.
Я опять рассмеялся.
– Это кто же от денег откажется?
– Как же? Когда победит коммунизм, надобность в деньгах отпадёт.
– Ну, так-то да, но надо, чтобы коммунизм победил.
– Коммунистический строй – самый прогрессивный, и его победа неизбежна!
– Это верно. И что самый прогрессивный, и что неизбежна. Жаль, «в ту пору прекрасную не придётся пожить ни тебе, ни мне».
– Почему же? Я точно поживу.
– Может быть. А я вот не верю, что людскую природу удастся изменить. Алчность, жадность, похоть – а!..
Я махнул рукой.
И вдруг почувствовал себя слабоумным. Сижу в лесу на завалинке и веду беседы с живой и симпатичной девушкой о коммунизме. Как политрук. Разве за этим она пришла? Конечно, нет. Живет деваха в лесу, с дедом, древним, как мамонт, у которого и не стоит-то ничего, кроме сектантских психоустановок. А у меня-то стоит. И давно. А она – вот она. Рядышком. Сама пришла. Чешется, небось. А разговоры – это так, повод.
Я обнял её, поцеловал. Она заверещала, стала сопротивляться.
– Чё ты ломаешься, как целка? А то я вас не знаю!
Ага, та вон не ломалась. Сама в койку прыгнула. А я, дурень, какого-то морализатора включил, стал её уму-разуму учить. Имбицил. Всем бабам только одного и надо. Не, не одного, много их надо, но только их. Одного им всегда мало. А всё остальное – это всё шелуха, которую они выдумали, чтобы парить нам мозги. Чтоб мы о них думали не то, чем они являются. Ведь если они не будут украшать обманом нашу реальность, то в табло им прилетать будет регулярно. Все же знают, что все бабы гулящи, но позволяют обманывать себя. «Моя-то – не такая!» Все они – такие!
– И не ломайся тут! Меня не обманешь!
Когда всё кончилось, она заревела так, будто кто-то умер. А мне некстати пришла в голову мысль, что завалил её я на завалинке.
– Дедушка убьёт тебя!
А вот это вполне вероятно.
– Сука! – ответил я ей, натянул джинсы и пошёл. Туда, где, по моему мнению, была моя машина. Там помповик. Да, тяжко на деревне без пулемёта. Особенно если у соседа – обрез.
Судьба Голума
Как сказка оборачивается кошмаром
Вот ведь лярское племя это, бабы! Пришла, сама пришла, получила, что хотела, а теперь: «Дедушка убьёт тебя!» Как у тех пауков. Черная вдова что называются.
Потом пришла мысль, что я ей был дефлоратором. А на эту роль обычно по жизни бабы выбирают самых мерзких. Самых немужественных. Слюнтяев, маменькиных сынков, полусладких и прочих подонков. Типичный пример – Ромео. Это тот, что распечатал Джульетту. Маменькин сынок, слюнтяй, полуголубок, да ещё и подонок – друзей предал, брата Джульетты убил. Парень то есть совсем с логикой не дружил. Жил эмоциями. К чему привела эта жизнь – весь мир знает.
А я?
С тяжелым сердцем вынужден был констатировать, что и я не лучше. Такой же подонок. Мразь и сволочь. Так же простился с мозгом, позволил себя обмануть, вот и результат – я конченый. Поэтому и стал для этой лесной Насти её первым. Хуже меня не нашла.
Конечно, осознавать себя мерзостью неприятно. И даже очень неприятно. Надо бы это изменить. Но… Ничего уже не вернуть, не исправить. Это не компьютерная игрушка, тут не засейвишься. И не загрузишься. Тут косяк – навсегда. «Скоро рассвет, а выхода – нет!»
Но было средство, не, не выход. Был давно проторенный способ – самообман. Волшебная таблеточка – и адьёс, тоска. Химическое настроение попёрло в гору. Чёрный ночной лес расцвёл красками, фантастическими цветами, звуками.
Было в этом одно «но» – я заблудился. Под химией я всегда терял ориентацию. Всегда терялся. Вот и теперь – куда я иду? А, пох! «У меня есть ноги и поэтому – иду! Иду навстречу цветным витринам, мимо пролетают дорогие лимузины».
А потом приятные галлюцинации сменились кошмаром. Такое тоже бывает. Это называется «подсесть на измену».
В этот раз на меня налетели зелёные лешие и орки, сбили с ног, избили, скрутили, связали, куда-то потащили. Вот это меня торкнуло!
Притащили меня к своей орочьей повозке. Такая была в сорокатысячном Вархамере. Ага, а около Боевого драндулета стоял некромант. Ага, реально – некрос. Весь такой чёрнющий, вместо глаз – чёрные провалы, а из глубины – пламя Хаоса. Чёрные зубы за полопавшимися губами. Вместо слов – сиплый свист. Блин, у меня от страха все отнялось.
Но некромант ничего не сказал, сипло выдохнул, взмахнул своим чёрным рукавом и исчез прямо в воздухе. Часть гоблинов кинулась его искать, остальные накинулись на меня, стали избивать, вязать. После очередного удара кованым сапогом я провалился в беспамятство.
Нет, они не были орками, гоблинами, некромантами. Это всё был результат воздействия тяжёлой психоделической химии. Но они были не ангелами. Из того же дурдома, что и дед с внучкой. Реконструкторы, блин. Причем очень ответственные. Насколько мне хватает моих исторических познаний, не допущено ни одного прокола – ни одной вещи, не соответствующей временам ВОВ. Они даже прикуривали от огнива. Психи! Какой нормальный человек будет так мучиться, когда есть дешёвые китайские зажигалки? Эти психи настолько вжились в роль, что многие из них очень натурально изображают раненых. А командир их, Некромант – самый шизанутый. Изображает ходячего мертвяка. Он даже воняет гниющим мясом. А этот лихорадочный блеск глаз из чёрных провалов, что у него образовались вокруг глаз? Какой косметикой это можно сделать? А как так натурально изображать травму головы! У него явное сотрясение мозга в тяжелой форме, уж я-то знаю. Или он очень хороший актер. Нет, конечно, блеск глаз не красный, как мне приглючилось, но явно не нормальный. А когда он смотрел на меня, его глаза превращались в два ствола, смотрящих прямо вглубь черепа из глубоких черно-фиолетовых колодцев. Взгляд, как у тех убийц на дороге. Видно, их раньше в одной палате содержали. Зачем выпустили?
Допрашивали они меня, ха! Зачем я к немцам побежал? К каким немцам? Ладно, вы в роли, но я-то – нет. Это в ваших воспалённых мозгах живёт реконструкция, у меня-то нет! И любые мои попытки что-то объяснить жестоко пресекались побоями. С чувством так били, в удовольствие, садисты. Теперь я понимаю, зачем состоятельные люди идут в этих реконструкторов играть. Садисты. Психи больные!
Хотя не были они похожи на состоятельных людей. Тощие, облезлые, заросшие, грязнющие, все оборванные. Или настолько в роль вжились?
Ещё как вжились! Так натурально играли удивление найденным в моей машине канцтоварам и «Моторолам», Станиславский нервно курит. Один Некромант переигрывает – объясняет своим гоблинам назначение скотча и степлера. Это такой прикол? А в чем он? Не вижу смысла.
Потом я был объявлен официально «гостем из будущего», и провозглашена новая миссия – доставка меня «кому следует». Я понимаю, им игра, но меня пинать-то зачем? На все мои попытки их потроллить реакция была неадекватно жестокой. А Некромант ещё и заставил сдавать экзамен по истории ВОВ письменно. Курить не давали, на мою ломку – плевали.
Ломились, как лоси, по лесам напропалую. Мою разбитую машину подцепили к «ганомагу» (и где его только откопали, такую редкость?).
Прямо всё по правилам. Играют ребята по-серьёзному. С полным погружением в роли. Некромант меня зачем-то агитирует «Родину любить». Нет, парень, уже поздно. Родина и представители её властей меня предали, продали, с грязью перемешали и выбросили. Не, не выбросили, сам сбежал. А то бы схарчили, не поморщившись. Так что от Родины у меня определённый осадочек, так что не быть мне членом вашего патриотическо-реконструкторского клуба. Звиняй!
Потом у них случился казус – один из реконструкторов не выдержал, сбежал. Объявили шухер, поймать его не смогли, объявили предателем и перебежчиком и погнали ещё пуще. По напряженным лицам реконструкторов понял, игра близится к развязке. Теперь финальная пейнтбольная перестрелка – и по домам.
Обыгрывалось преодоление полосы железнодорожного пути. Реконструкторы из другой команды тоже подошли к своим ролям серьёзно и даже основательно. Я слышал грохот пулемётов, взрывы гранат, свист и хлопки взрывов мин. Блин, и не жалко им тратить бабло на это? Это же чертовски дорого – изготовление всего этого реконструированного хлама.
Оказалось, игра не окончена. Погнали дальше. Гнали так, будто убегали от чумы. Или от судьбы. Совсем ребята двинулись на этом своём хобби.
Судьба Голума
Очевидное – невероятное
А потом была очередная переправа через очередную водную преграду, где мы попали в засаду. Я думал, что это всё игра, пока вокруг не начали свистеть пули и осколки. Пластиковые шары так не свистят. И вокруг замертво падали люди. Осколки рвали тела прямо у меня на глазах.
Это не игра! Люди вполне натурально погибали! Так не играют. Это уже убийство!
А когда и мне прилетело в бок, я окончательно убедился, что и эти ребята, и те, что в серой форме, вполне всерьёз убивают друг друга.
То есть получается, что это не реконструкторство, а что? Что дед, Настя и Некромант – правы? И я нахожусь в 1941 году?
– Чё за хрень тут происходит?! – заорал я.
– Война, ублюдок, ты ещё не понял? – просипел Некромант, схватил меня за воротник и потащил на берег.
Сорок первый! Вот это попадалово!
– За что мне всё это?! Господи, за что?!
– А вот теперь сиди и думай, за что? Да не высовывайся. Мне ещё одна дырка в твоей башке без надобности.
Да и мне без надобности. Прижался к стылой земле, как к милке.
Вокруг шёл жестокий бой. Яростные крики, стоны раненых, крик коней, трескотня очередей, хлопки гранат и мин. Не реконструкция. А что? Реальность? Да ну на! Не может такого быть, потому что не может быть никогда! Не бывает так. Это только в книжках про попаданцев. А в реале – не бывает. Время неизменно. Путешествия во времени невозможны. По определению.
Я точно лежу где-то при смерти, а всё это – видения моего умирающего мозга. Тут в кучу, как во сне, собрались все недосказанности, недоделанности из моей жизни. Недоделанность с Неважно – история с этой лесной Настей, увлечённость фэнтези-фильмами и компьютерными играми – эти некроманто-зомби-гоблины-орки. Увлечённость историей ВОВ – этой «реконструкцией». Да, именно так. Там я умираю, здесь тело моё тоже отмирает. И не наркотическая ломка меня корёжит, не повреждённое колено, не дырка в боку от пули немцев, а сигналы умирающего тела так проецируются мозгом в эти видения.
А кто же тогда этот Некромант? Его роль не ясна. Уж больно он необычен. Его поведение выбивалось из линии «реконструкторов», но и линии «реально – сорок первый» не соответствует. Он же на самом деле понимает значение всех моих иновремённых вещей. И он проводил сравнение личностей и событий 1941 года с толкиеновской нетленкой. Хотя не то что фильм, книги ещё нет. В тысяча девятьсот сорок первом. Ага, он ответил, что сам автору рассказал эту историю – как же, верю! Меня Голумом обозвал. А ведь и правда. За эти годы мытарств я стал, как и Голум, бледным, тощим, пришибленным. С такими же проблемами в голове. Сам с собой разговариваю, шиза прогрессирует. А уж паранойя вообще прописалась в моей душе хозяйкой. М-да! Попадание в десятку. Но откуда он может знать такого персонажа? Не может. Если это 1941 год – не может. Значит, что? Или, первое, это не сорок первый, или, второе, это всё происходит чисто внутри моей головы.
Меня куда-то потащили, перевязали, опять побежали.
А немец этот пленный, русскоговорящий, он с какого бока в моих видениях? Роль довольно необычная, не статист, но какие ассоциации могут проецироваться немцем? Что-то я вообще ничего не понимаю.
Несколько дней сидели на болоте. Люди умирали. А Некромант байки травит. Блин, я же все их знаю! Сам подобные любил толкнуть в свободные уши. Некромант – проекция моего «я»? Моя героическая несостоявшаяся часть? Ага, как в фильме «Близнецы»: всё лучшее – Арни и Некроманту, худшее – Де-Вито и мне. Только Арни в фильме большой и здоровый, а Некромант – как из «Обители зла». Живой мертвец. Он хоть понимает, что у него уже пошло разложение тканей? Оказалось, понимает. Как он жив до сих пор? Продукты распада должны давно попасть в кровь. Говорит, с Божьей помощью. Ну, вот, а ещё НКВД! Брехло!
Плавали по болотам, бегали чащобами лесными, всё это с боями, с потерями. Вышли в какую-то деревню, где были свои. Да, они мне «свои». А кто? Не немцы же. Пусть уж будет 1941 год. Неприятно думать, что другой вариант. Ну, что я умираю, а мне мерещится. Сорок первый хоть надежда. В общем, опять самообман.
Видно, красные командиры решили прорываться к фронту. Опять марш-бросок. Бои.
Судьба Голума
Размышлизмы больного мозга
Смотрел я на этих людей и восторгался ими. Да, таких не сломать, не победить! На смерть идут, как на пятничную пьянку – с мрачной решимостью. С затаённым предвкушением. С полным самоотрешением. Ага, «гвозди делать из таких людей».
На их фоне я выглядел ещё мерзостнее. Моя самооценка упала до небывалых глубин. И я начал ненавидеть их. Их всех. Данко херовы! Жертвенники! И что от ваших двадцати пяти миллионов жертв? Кому лучше стало? Амерам? Жидам? Им – да! А нам? Русским? Ну, забили Гитлера, а его покровители и создатели тут же стали душить победителей. На органы нас. Не негров, не азиатов. Нас. Сейчас не модно так говорить, но – ариев. В основном славян. Почему? Оказывается, от неариев не годятся органы. Это как в автомобилестроении – есть немецкие запчасти и китайские. Китайские годятся, но со всем известным качеством. А есть сертифицированные немецкие. И все знают, что они дороже, но лучше. Так и тут. Именно славяне стали рынком запчастей для людей. Сертифицированных запчастей. Не богоизбранный иудейский народ. А внуки Сварога. Славяне. Арии. Вот так вот черный рынок и подтвердил осмеянную идею чистоты рас. Вот такой вот вывод из поисков сверхчеловека. Заодно и нашли прародину человека разумного. Место, где зародилась мыслежизнь. Наиболее генетически близки к идеалу, ГОСТу, считай Богу, именно славяне. Наименьшее количество генных примесей, считай брака.
Вот мне и стала понятна такая жгучая ненависть Запада к русским. Они же без разбора всех славян называют русскими. Да и правы они. И я ненавижу этих парней, с одухотворёнными лицами готовящихся к штурму. Ненавижу! Ненавижу, потому что не стал ими. Не стал таким, как они. Не стою в их рядах. И никогда не буду стоять. Так и Запад, и все, кого мы привыкли крестить этим словом, ненавидят русских. Что не смогут жить, как мы. Не могут стать нами. Что бесконечно далеки они от совершенства, от Бога. Бесконечно. Безнадёжно далеки. Это славяне «под Богом ходят». Не они, такие все цивилизованные, а варвары-славяне под Богом. Что какой бы строй нам ни навязали, каких бы «царей» не посадили, как бы ни унижали, уничтожали, мы строим и строим царствие небесное. Этикетки у царствия небесного меняются, а суть – нет. Сейчас внуки Сварога строят коммунизм. Этого допустить нельзя! Когда проект будет на завершающих этапах, «ундермиши», недочеловеки, все эти нелюди с чудовищными генетическими, а соответственно и психологическими проблемами начнут умирать. Умирать просто и без причины. Или массовыми волнами суицидов. Я не знаю, что тут за взаимосвязь, но она есть.
На себе чую. Пусть с генетикой у меня нет проблем, но вот с головой и душой полный швах. Я вижу, чую сейчас вокруг меня зарождение надличностного сознания. Как там? Эгрегор, что ли? Эти ребята, отринув в себе всё тёмное, звериное, сейчас создают незримую сущность – боевое братство. Они уже возвысились сами над собой. Они сейчас, готовясь к священному таинству, ритуалу – бою на смерть, идя на смерть в великой священной войне, стали в данный момент – может, не навсегда, но в данный момент – теми, кем были их предки – потомками богов, богоподобными. Богами. А я не стану. Убил я в себе всё светлое и чистое. Затухло пламя души как пламя свечки. И я чувствовал свою ущербность невыносимо сильно. И чем больше крепчала надличностная сущность бойцов, тем меньше мне хотелось жить. И тем сильнее были позывы к суициду.
С каждым боем, с каждой жертвой эгрегор крепчал. Ведь погибшие не покидали его, души их целиком переходили в сущность. Давление на меня усиливалось. А значит, не только на меня, но и на немцев. Это будет мешать им думать, парализует их волю, исказит оценку реальности. И поможет нашему маленькому отряду победить. Я уже вижу, что коллективный разум братства, товарищества нашёл оптимальное решение. И им удастся прорыв. И ничего немец не сможет сделать. Он будет постоянно отставать. На шаг, на тик. Но отставать. Не сможет эгрегор немцев бороться с нашим.
И вдруг я понял – мне не перейти фронта. Сущность находится на пике могущества. Когда отряд окажется у «наших», товарищество распадётся. Бойцов распределят по разным подразделениям, они войдут в состав иных сущностей, жертвенные души погибших освободятся и вознесутся, а я – просто умру. Я – внутри сущности, но вне её. Как и этот немец Вилли. И хотя генетически мы оба арии (иначе умерли бы уже давно, при наборе эгрегором определённой мощи), но не хватает нам комплектности. У него – разум европейца, не способный принять эгрегора подобного типа, у меня – порвана и изгажена душа. Эгрегор я вижу и чую, но не способен в него влиться. А значит, он отринет меня.
Сегодня. Сегодня всё кончится. И вдруг я почувствовал огромное облегчение. Прямо камень с души свалился.
– Сегодня всё кончится, – сказал я вслух, неожиданно для себя.
– Сплюнь, мерзость, – прорычал Некромант, вяло пихая меня ногой в ошмётке сапога, раз тридцать перевязанного скотчем, – мне тебя надо дотащить до товарищей с пылающими руками и чистым сердцем. Или наоборот. Не помню. Они тебя посадят под стеклянный колпак и начнут препарировать. Как белую крысу. Вот житуха у тебя начнётся!
Всё это он бубнил, не открывая глаз, в полудрёме.
– Лучше ты сплюнь, чтоб самому под стеклом не оказаться, – ответил я.
Некромант оскалился. Его сухие обожженные губы тут же полопались, выступили скупые капли чёрной крови. Но ничего не сказал.
Судьба Голума
Жертва
А когда пришло время, бойцы пошли в атаку. Как я и предвидел, у них всё получилось. Отряд шёл с боем сквозь немцев, как раскалённый нож сквозь масло. Немец ничего не смог им противопоставить. Всё, что они могли – стрелять вслед.
А когда мы прошли, случилась вторая часть предсказания. Первым выбыл немец Вилли. А потом и мне прилетело.
Я был готов к этому. Был морально готов к смерти. Поэтому не удивился, не испугался. Сидел и смотрел на огрызки своих ног, пытался пальцами удержать убегающие из живота кишки. Только бы Некромант не вернулся! Ему – нельзя. Но он пришёл. Я хотел его остановить, крикнуть, прогнать, но ком встал в горле – я не хотел сдохнуть как собака, в одиночестве. Он подошёл, встал на колени рядом. Впервые взгляд его стал человеческим, не стволами пистолетов.
– Простите меня, – сказал я ему. – Я завидовал вам. У вас есть Родина, которую не стыдно любить. За неё умереть… Я хотел вам помочь… Я старался, писал, вспоминал… Прости… Помоги… Мне так… Больно!!!
И тут боль накрыла меня. Я хотел ему сказать, чтобы он бежал сейчас же, пока не поздно, но получился лишь дикий крик.
– Я тоже из будущего. Я – это ты. А ты – это я.
Зачем ты сделал это? Зачем ты убил себя? Зачем ты отринул сущность братства, его иммунитет, признался ему, что ты – чужой? Зачем признал наше единство? Я же падаль, а теперь и ты ошкварился. Всё это время ты противопоставлял себя мне, это давало тебе силы и стремление расти, совершенствоваться. А теперь ты – это я. И ты тоже проклят.
Жертва? Ты это сделал специально? Интуитивно? Спасая мою душу? Давая надежду? Жертвуя собой? Ты хоть осознаёшь цену этому?
Я хотел поблагодарить его, но не смог. Не смог произнести ни слова. Мне было так больно!
Он встал, направил на меня автомат, кивнул мне. Он хотел меня добить, чтобы я не мучился. Он убивал меня. Хотя я уже был мёртв. Поэтому его глаза сейчас не были глазами убийцы. В его глазах я увидел взгляд моего сына.
Огонь проглотил меня.
