Плюшки из Резерва Главного Командования. Экзамен на профпригодность

В одной из комнат, куда меня пригласили, составлены два стола и стулья за ними. Напротив – один стул. Допросная. Оказывается, одинокий стул для меня. Сел. Зашли «присяжные». Ё! Икать! Генерал, два полкана и майор госбезопасности Кельш. Я вскочил, вытянулся, вытаращив глаза, но не от усердия, а от удивления. По-моему, это первый увиденный мною генерал. Синицын не в счёт – я его в генеральском обличье не видел. А Кельш вроде и не генерал, хотя генерал.

– Да вы присаживайтесь, – махнул мне рукой генерал.

Я аккуратно опустил зад на краешек стула. Они стали мне задавать вопросы по Уставу. А я этот суконный сухарь хоть и читал-грыз через силу, но мало что запомнил. Устав запоминается со страницы плохо, он, гля, шкурой воспринимается хорошо. После каждого вопроса вскакивал, они меня сажали, опять вскакивал.

– Старшина, вы хотите, чтобы у меня от ваших прыжков голова разболелась? – спросил генерал.

– Никак нет!

– Тогда перестаньте вскакивать. Вас привязать?

– А можно я тогда постою?

– Ты что, в жопу ранен?

– Никак нет!

– Тогда сядь!

– Есть!

Сел. Но по Уставу всё одно плавал. Почувствовал себя опять студентом. На госэкзамене. Но тогда я не волновался, был уверен, что отбрешусь. Декан так и сказал:

– Язык как помело. Мелет чушь, но в верном направлении.

И вот тут, ощутив себя не старшиной Кузьминым, а студентом, я успокоился, стал работать «помелом». Только товарищи старшие командиры ни разу не преподы – осадили влёт.

– М-да! – подытожил генерал и раскрыл тетрадь. Я чуть не подпрыгнул – это же журнал боевых действий нашего батальона, который собственноручно заполнял начштаба, потом я, потом Кадет.

– И как он смог, если уставов совсем не знает? Это точно он сделал, или ему чужое приписали? – спросил генерал Кельша.

– Кроме него таких фокусов никто не делал в этом районе.

– Ладно, старшина, поясните мне, чем было обоснован именно такой план атаки деревни Н, где вы разгромили штаб немецкого пехотного полка? Была ли необходимость атаки? Оправдан риск?

Вот тут я почувствовал себя в своей стихии. Трещал без умолка. Генерал внимательно слушал.

– А как вы думаете, вот тут даже есть запись, предполагаю, вашей рукой: «Почему в первый день добились большего, чем планировали, а во второй наоборот – разгром? Думать позже». В самом деле, почему? Надумали?

– Да. Комбат планировал…

– Он вас в свои планы посвящал?

– Нет, конечно. Я проигрывал в голове возможные варианты действий, выбирал, по моему мнению, наилучший, делился со своим ротным капитаном Степановым, а вот он уже бывал в штабе. А комбат злился. Он считал, что если я разгадал его замысел, то и противник сможет. Вот и злился. А потом на меня батальон оставил. Приказал вывести.

– Понятно, вернёмся к разбору того боя.

– Да. Комбат хотел втащить танки врага на плацдарм, заманить, а потом в упор перестрелять. Для этого на западном склоне были оборудованы ложные позиции, где наша рота должна была обозначать присутствие крупных сил. Там же оборудовали огневые трёх захваченных пушек.

– Почему мост не взорвали? Не смогли?

Я вздохнул:

– Наверное, так и надо было сделать. Но река – одно название. Только что осенью разлилась. Не Днепр. Врагу её перемахнуть – сутки. А вокруг нас только изжёванные стрелковые подразделения. Наш батальон по боевой силе был как бы не мощнее дивизии, которую мы усилили. Вот и решили подставиться под танки, чтобы у фрицев не было соблазна наводить переправы в другом месте.

– Фрицев? – удивился один полковник, вскинув седую, лысеющую голову.

– Ну, немцев. Они нас иванами называют. А у них самое частое имя – Фриц. Федя, по-нашему.

– Не отвлекайтесь.

– Есть! Мы подставились. Решили танки его выбивать и таким образом сдерживать. Но западный склон был врагу виден. А их владение огневыми средствами уже было известно. Решили лупить их на обратных склонах. А получилось иначе. На ложных позициях мы отлично вломили фрицам. Лучше, чем надеялись. А на следующий день – они нам. Нас растерзали часов за шесть. Хотя и мы им сильно долбанули. Около сорока танков за два дня – по-моему, отлично. Батальон на батальон. Это не считая пехоты. Их мы тоже хорошо причесали.

– В чём причина усиления боевых качеств противника на второй день? Подход резервов? Авиация?

– Я тоже думал, что дело в самолётах. А недавно понял: появился у них на второй день другой игрок, гроссмейстер. Он нас и обыграл. Человеческий фактор. Из тех же компонентов – пехота, пушки, танки, он слепил что-то новое. Казалось, что все немцы подчинены единой воле, взаимодействие их подскочило на порядок. Это всё изменило. В этом они сразу сравнялись с нашим комбатом, но нас было в несколько раз меньше. Итог закономерен.

Командиры переглянулись.

– Интересные выводы. Для старшины, – сказал генерал, захлопывая журнал БД, передал его Кельшу: – Это в музей. Читается как Жюль Верн. Пришёл, увидел, победил. Старшина, если мы вам дадим роту, справитесь?

– А вчерашний мой бой в качестве ротного вы как оцениваете?

Кельш скривился, как от зубной боли. Но трое остальных уже смотрели на него. Чекист стал зачитывать с бумажки:

– Усиленная пулемётами штрафная рота ночью, под огнём противника, по льду форсировала реку О и в рукопашной схватке очистила квартал Н. При поддержке огня всей артиллерии дивизии полковника Н рота отразила все атаки противника, неоднократно переходящие в рукопашные схватки. Противник вводил в бой до двух батальонов пехоты при поддержке артиллерии и бронетехники. После восьми отбитых атак командир роты вызвал огонь на себя. В ходе боя уничтожено до пятисот солдат противника, одна самоходка, три бронетранспортёра, подавлены две миномётные и одна артиллерийская батареи. Перешедшая в наступление дивизия довершила разгром противника.

– На себя? Ты вызвал огонь на себя? – спросил седой полковник.

– Мы укрылись в подвале. Рота задачу уже выполнила и погибла. Осталось только несколько раненых.

– Почему старшина командовал ротой? Где был ротный?

– Ротный был снят с должности по приказу комдива. А вчера я и старшиной не был. Просто боец переменного состава.

Кельш опять скривился. Зубы надо лечить, дядя!

– Это чёрт-те что! – хлопнул ладонью по столу генерал. – Штрафники командуют сами собой! А где командиры постоянного состава?

– Были выбиты в предыдущем бою. Ротный отдан под трибунал за трусость, – вынужден был ответить Кельш.

– Это не значит, что штрафники должны командовать штрафниками! Тем более что командиры отбывают наказание в штрафбатах, а не в штрафротах! Это они так и разбегутся.

– Уже не разбегутся. Некому бежать, – сказал я. О, обо мне вспомнили.

– Почему принял командование? Кто приказал?

– Никто. Не кто, а что. Долг приказал. Больше некому было. Девиз всех придурков – кто, если не я?

– За что в штрафниках оказался?

– За упрямство и длинный язык.

Кельш опять скривился, покачал головой. Генерал посмотрел на него, видимо что-то понял:

– Что ж, лейтенант Кузьмин! Надеюсь, война вас пощадит. Командуйте. Нам очень не хватает толковых командиров. Гроссмейстеров, как ты говоришь. Удачи!

Я вскочил, проорал, что служу трудовому народу. Генерал поморщился, встал, вышел. За ним полковники. Кельш остался. Поманил меня пальцем. Я подошёл.

– Ты понимаешь, что всё это само не происходит?

Он положил перед собой на стол красную коробочку, открыл – Звезда. Красная. Под коробочку он подсунул документы на неё.

– Документы сами не восстанавливаются, аттестаты и ордена не находятся, такие представительные комиссии лейтенантов в звании не утверждают.

– Конечно, понимаю. Спасибо. За мной долг. Я не забуду.

– За нами тоже. Такой, как Голум, был не один. Мы ещё летом задержали одного. Не поверили. А тут ты с этими бумагами. Самое страшное, что, похоже, такие гостинцы оказались у врага. Представляешь, что это значит?

Вот почему Жуков пропал! Твою дивизию!

– Ты нужен был нам не для того, чтобы не болтал, а чтобы разыскал этих гостинцев.

– Как же я их найду? Их теперь охраняют лучше Гитлера.

– А как этого нашёл?

– Случайно.

– А этот сон про ангела – брехня?

– Почти.

– Ладно, живи как знаешь. Связи с тобой терять не будем. Наш человек будет постоянно с тобой. Связь через Кота. Ты не обижайся на него. Он слишком буквально понял приказ.

– Проехали. Обиделся бы – он был бы мёртв.

– Ладно. Будем ждать вестей от тебя.

– Почему думаете, что я их найду?

– К тебе всё странное и необычное так и липнет.

Вот это точно подмечено. Хотя бы Прохора взять. Но сказал так:

– Поэтому я в дерьме по самую макушку?

Кельш гоготнул:

– Свинья грязь везде найдёт. Меня поражает, с каким радостным визгом ты вляпываешься в единственную яму с дерьмом на добрые сотни километров вокруг. И постоянно на дне этой ямы находишь золотой самородок.

– Икать! И в натуре! А я и не замечал.

– Иди, лейтенант. Твой командир и твои подчинённые уже заждались. Невоспитанный ангел даст наводку – сообщи. Удачи!

– И вам не хворать! – ответил я и запел:

– Паяц, – покачал головой Кельш, тут же опять погружаясь в раздумья.

Опять пошли в военторг. Менять «пилу» старшины на два кубика. Хорошо хоть Степанов надоумил меня купить всё командирское, старшине можно. Степанов?

– Степанов? Ты знал, сука?

– А что ты орёшь? Ну, догадывался. Зачем ещё тебя будут тащить со мной вместе? Не в жопу же тебя целовать за дурашные, и не очень, песенки?

– Ха! Завидуешь? Завидуй молча!

– Ха! Чему завидовать, лейтенант?

– Извиняюсь, товарищ подполковник. Не подумал.

– В этом твоя и беда, лейтенант. Сначала ляпнешь, потом думаешь. Слушай, возьми нашивки. Чего ты стесняешься? Приказ читал? За ранения положены нашивки.

– Мои нашивки все на мне. Ребята в бане чуть не облевались.

– А ты возьми. Надо ещё найти, как обманки на ордена сделать. Служба у нас очень подвижная, обидно будет, если потеряются. А это ведь чистое серебро.

– Что, серьёзно?

– А ты думал? Девушка, ещё вот этого комплект. Да. Вот так, Витёк. Рассчитывал, что поеду родную бригаду принимать, противотанкистские нашивки купил, а едем мы принимать стрелковый полк. Гвардейский, но стрелковый. Гвардейская махра.

– А что так?

– А я знаю? Приказ. А приказ есть приказ, знает каждый из нас. Так в твоей песне?