Пуппетизм в высшем проявлении

Когда я не отправлялся куда-нибудь со ужаской или не посещал в одиночестве театр, я непременно шел в «Щупальце каракатицы». «Щупальце каракатицы» было одним из самых важных заведений книгородского пуппетизма – первая и по-прежнему лучшая лавка мелких товаров для кукольных мастеров и кукловодов, режиссеров и реквизиторов, в которой было абсолютно все, что постоянно необходимо представителям этой и родственных профессий. Лавка была одновременно складом, мастерской, кофейней, местом встречи, пунктом скорой помощи для поврежденных кукол, местом собраний бастующих кукловодов, дискуссионным клубом для авторов, университетом, музеем, библиотекой и, как и многие театры города, была открыта круглосуточно. В лавке работал десяток мидгардских гномов в серых перепачканных халатах. Как правило, у них был изнуренный вид и плохое настроение, но если речь заходила о пуппетизме, они всегда с готовностью отвечали на вопросы и, казалось, знали все, каждый в своей области.

Там стоял запах кофе и резины, машинного масла и клея, свеженанесенной краски и скипидара. Стук молотков, скрежет пил, гул голосов, ругань и смех наполняли огромное помещение, занимавшее три этажа. Здесь имелись мотки нитей любой толщины для марионеток, стандартные ноги и руки из различных материалов, тысячи глаз для кукол, болванки для деревянных голов, краски и кисточки, костюмы, висевшие на штанге, древесное волокно в мешках, проекционные экраны всех размеров, черные костюмы на полный рост для кукловодов, готовые куклы-чревовещатели, силуэты для театра теней, магниевый порошок для втирания в кисти рук, гипс в ведрах, комочки глины во влажных салфетках, пластифицированный каучук в штабелированном кирпиче, жесть для создания шумовых эффектов, предварительно отпечатанные плакаты – короче говоря, все, что требуется для сценических постановок. Даже специальные ящики, в которых распиливают женщин. И подходящие пилы для них.

Ужаска настоятельно рекомендовала мне сходить в «Щупальце каракатицы», потому что их книжный отдел собрал якобы лучшее и наиболее полное собрание специальной литературы о пуппетизме. Здесь можно было бродить часами и читать книги, не приобретая их. Был здесь и свежий кофе – важнейший продукт театральной сферы, причем предлагался он бесплатно. Просматривая перечень литературы и листая книги, я иногда становился свидетелем любопытных сцен или примечательных диалогов, которые были достаточно информативными для моих занятий. Я слышал, как кукловоды громко спорили о том, каким образом надо водить куклу, почему марионеток следует предпочесть куклам на тростях (или наоборот) и какой воск для дерева ни в коем случае нельзя применять. На лестницах между этажами шли горячие дебаты о содержании спектаклей, о стилистических направлениях и сценических приемах современных постановок. Чревовещатели между стеллажами апробировали новых кукол. Теноры вместе с кукловодами тренировали свое мастерство синхронных действий. Здесь все время что-то происходило, в том числе и среди ночи. Два длинноруких кукловода едва не пустили в ход кулаки, споря о том, нужно ли использовать масло для смазки шарниров у кукол. Один из них считал, что публика будет испытывать неприятные ощущения от скрипа, на что другой возражал, мотивируя это тем, что от смазки будут скользкие руки, что будет мешать во время спектакля. Их ссора стала настолько громкой, что им сделали замечание, после чего они вышли на улицу и там продолжили свой диспут. И потом с улицы донеслись звуки пощечин. Я не являюсь сторонником применения физической силы, но должен признаться, что эта сцена меня развеселила и даже убедила в необходимости моих исследований. Я совершенно забыл, что к профессии можно относиться с такой страстью, что на карту ставится даже собственное здоровье. Как далеко это было от моего предназначенного для избранных писательства в Драконгоре!

Библиотека «Щупальца каракатицы» располагалась на двух этажах гигантского помещения и была действительно чрезвычайно хорошо подобрана. Она включала не только современную специальную литературу, но и уникальный фонд букинистических книг по таким темам, как изготовление кукол, драматургия, установка света, сценическая техника, искусство декораций и многие другие виды театрального искусства – от техники гримирования до производства шумовых эффектов и искусства магического действия. Похоже на увлекательную литературу? Нет. И все же было ли это литературным приключением? О да, непременно! Почему? Вообще-то мне совершенно безразлично, следует ли использовать машинное масло для шарниров или нет, или как выжигают маску куклы из фарфора, или как освещают сцену с помощью свечей и зеркал. Я не собирался становиться кукловодом или художником-декоратором. Но если из всех этих отдельных фрагментов терпеливо составить историю книгородского пуппетизма за последние два столетия, то из этого получилась бы сага эпических размеров. Роскошная мозаика из занимательных элементов и сцен, с бесчисленными протагонистами и мириадами забавных эпизодов. И, кроме того, современная история нового Книгорода! Короче говоря, литература, равная многим выдающимся романам, если не превосходящая их, включая мои собственные произведения.

Я нашел свои книги! Что уж там, я поскоблил золотую жилу, открыл нефтяной источник и сокровищницу! Неисчерпаемый резервуар, который, очевидно, находился у всех на глазах, но до сего времени никем не использовался таким образом, каким я намеревался это сделать. Написать научно-популярную книгу – это было для меня совершенно новой задачей. Я никогда и мечтать не мог о том, чтобы преуспеть в этой области! Это было уделом ученых мужей и старых цамонистов, которые в пыльных архивах разбирали по буквам старые справочники, расшифровывали иероглифы и с лупой рассматривали таблицы замеров и папирусы. Так я, во всяком случае, думал раньше. Но история пуппетизма оказалась криминальным романом, комедией, лексиконом, драмой и историей искусства, вместе взятыми, как один гигантский пакет, полный сюрпризов.

Итак, я проводил много времени в «Щупальце каракатицы», выуживая с полок почти без разбора одну книгу за другой, читая или листая их, пока не утрачивал к очередной из них интерес. Тогда я просто брал с полки следующую по порядку книгу. Удача была делом случая. Очередной фрагмент этой мозаики я мог обнаружить в биографии какого-нибудь популярного кукольного мастера или в руководстве по изготовлению миниатюрных костюмов. Главка здесь, сноска там, где-то ксилогравюра, а где-то библиографическое примечание. Мой блокнот постоянно пополнялся. Иногда в какой-нибудь смертельно скучной книге я находил одно-единственное предложение, которое казалось мне полезным и могло открыть совершенно новые пространства моей сокровищницы. Увлеченность чтением чужих книг, которой я почти полностью лишился из-за занятости своей собственной работой, теперь вновь меня захватила, как это бывало в ранней юности. Читать, читать, постоянно только читать и забыть благодаря этому о своем собственном жалком существовании! Я совершенно не помнил, что за блаженное состояние это было! К счастью, в «Щупальце каракатицы» всегда было так оживленно, что динозавр в надвинутом на глаза капюшоне, который бродил по библиотеке, просматривая одну книгу за другой, не привлекал никакого внимания. Кроме того, у меня вошло в привычку в конце каждого пребывания здесь покупать несколько показавшихся мне стоящими произведений и брать их с собой в гостиницу. Так что персонал воспринимал меня как более или менее постоянного и хорошего клиента.

Какие книги я читал? «От картофельной куклы до микромеханической марионетки», «Поверхностный пуппетизм против трехмерности в истории театра Книгорода», «Литье каучука, или Ужаскостоциалистическая драматургия до и после Бэюле Смэкетт» – я думаю, для нормальных читателей трудно придумать более отталкивающие названия. Но в «Щупальце каракатицы» это были одни из самых популярных топ-названий. И я читал книги с такими названиями запоем.

От первых импровизированных кукольных театров у вечерних костров разоренного города до Кукольного Цирка «Максимус» и его разнообразных конкурентов в современном Книгороде пуппетизм претерпел небывалое развитие, которое сопровождали смелые изобретения, запутанные сумасбродные идеи, художественные заблуждения, творческие риски, прогресс и регресс любого рода. Это была, так сказать, цамонийская история культуры в малом формате. Все уплотнено до ограниченного свободного пространства города и до сферы знаний в области пуппетизма, что дополнительно придавало делу некую театральность, а именно хорошо обозреваемую сцену. Исполнители – две сотни артистов, пара тысяч кукол и бесчисленные зрители. Грандиозный материал из реальной жизни, о мои дорогие друзья! Поэтому позвольте мне, по меньшей мере, попытаться познакомить вас с ним в сжатой форме, а именно так, как я его воспринимал: как прилежная, но в сущности беспечная пчелка, которая то тут, то там соблазняется красивым цветком, чтобы в конце концов принести домой собранный мед.

Были здесь и стеллажи, забитые руководствами по изготовлению кукол из дерева, бумаги, металла, стекла, каучука, соломы и проволоки, которые я быстро одолел, потому что лишь торопливо пролистал. Вряд ли существует такой материал, из которого нельзя было бы изготовить куклу или использовать его для ее украшения, наполнения или стабилизации. Ракушки, бумага, бисер, стразы, фарфор, древесная шерсть, строгальная стружка, воск, трава, песок, уголь, золото, серебро, даже настоящие алмазы – перерабатывалось все. Потом я взял книги по изготовлению сложных механических устройств для глаз и подвижных скелетов из дерева и металла, а также работу о куклах с часовым механизмом и инструкцию по изготовлению гигантских марионеток. Сплошь замысловатые инструкции по ручному изготовлению, которые я, честно говоря, едва понимал, но, тем не менее, прилагал к этому все силы. Потому что это было особое искусство для искусства, и многие мастера конкурировали между собой, каждый с собственным методом и собственным влиянием на стилистическое развитие пуппетизма и соответственно на тех, кто определяет его содержание. Все это было важно, я ничего не мог выпустить из-за незаинтересованности или проигнорировать что-то по лености ума, даже если это искушение постоянно возникало. Я вспоминаю, что, читая книгу о выдутых из стекла куклах, я сильно кряхтел, и один из продавцов-гномов спросил меня, нет ли у меня проблем с сердцем.

Поэтому я испытал облегчение, когда, в конце концов, направился в художественный и исторический отдел. Наконец-то! Здесь были действительно увлекательные книги, и только теперь я по-настоящему погрузился в чтение. Что толку, в конечном счете, от столь искусно изготовленных кукол и прекрасной механики внутри, если тексты постановок, в которых они играют, никуда не годятся? Если содержание, идеи, диалоги, художественные замыслы ничтожны? В таком случае они становятся всего лишь дорогостоящими ходячими трупами с великолепной внешностью, но лишенные реальной жизни. Самым важным была для меня та часть пуппетизма, которая рождалась в головах авторов. Только если встречался блестящий диалог, действие или надстройка с высшими достижениями талантливых оформителей, кукловодов, музыкантов и костюмеров – то есть если кукла становилась «сленгво», – тогда возникали те шедевры, тайны которых я пытался разгадать.

Сначала я научился тому, что пуппетизм нельзя воспринимать как одинокое, целенаправленно развивающееся растение, как большое ветвистое дерево или кустарник, о нет! Пуппетизм – это целый, богатый видами, лес, где все буйно разрасталось в разных направлениях, где, благодаря перекрестному опылению и оплодотворению, постоянно зарождалось что-то новое, и, конечно, это всегда сопровождалось непрерывной борьбой за выживание. Все попытки властей ограничить и обуздать пуппетизм законами, правилами и цензурой в течение многих лет ни к чему не приводили. Запрещали и закрывали экспериментальные театры, но они вновь появлялись где-нибудь под землей и добивались у публики статуса культовых. Чтобы способствовать длительному успеху какого-нибудь художественного произведения, его нужно всего лишь строго запретить, – такой метод всегда был наиболее эффективным. Постановки запрещали, но их продолжали показывать тайно, и они становились современными классическими произведениями. Возвращаясь к ботаническим метафорам, можно сказать, что пуппетизм напоминал мне одичавший сад позади дома моего крестного во литературе Данцелота, который всегда был предоставлен природе. «В сад нужно ходить не для того, чтобы работать, – говорил всегда Данцелот, – а для того, чтобы ему радоваться. Только не полоть! Нет ничего прекраснее сорняков весной».

Да, как в саду, ради которого скончался садовник, в пуппетизме существовали вперемешку все виды стилей в их бесчисленных вариантах. Но не в мирном сосуществовании, а в ожесточенном соперничестве, по меньшей мере, в прежние годы, так как в этой молодой форме искусства мирное решение было невозможным. Скорее наоборот.

Чтобы понять постоянно вспыхивающие очаги конфликтов внутри пуппетизма, сначала нужно научиться видеть разницу между поборниками различных стилей и их мотивами. В самом начале существовала только фракция Марионетизма, которая категорически отвергала возможность того, что кукол во время постановки касаются руками. Были также и представители Мануального пуппетизма, которые что есть силы проклинали вождение кукол на нитях. Третья группа предпочитала Тростевой пуппетизм, который, правда, допускал использование рук при манипуляциях с куклой, но категорически исключал нити. Особого многообразия тогда не было, и этого было вполне достаточно для ожесточенных конфликтов. Марионетисты говорили: одной марионеткой можно управлять, практически не затрачивая энергию и используя силу тяжести для собственных целей. Кукловод-перчаточник должен бороться с силой тяжести, которая непрерывно оказывает действие на его руки. Марионетист может часами играть, не ощущая усталости, а кукловоды-перчаточники через каждые несколько минут должны делать паузу. Контраргументы кукловодов-перчаточников заключаются в том, что марионетка неестественно движется и иногда во время движения выглядит по-идиотски, приближается к декорациям или запутывается в собственных нитях. Если она идет, то она будто парит и при этом дергает ногами. «Марионетка движется как мышь, которую схватили за шиворот и подняли вверх, – критически заметил популярный тростевой кукловод. – Это недостойно». Марионетисты возражали, ссылаясь на то, что перчаточные куклы не имеют ног.

В последующие годы и десятилетия пуппетизм продолжал раскалываться, как будто этого предмета для конфликта было недостаточно. К трем основным разновидностям стиля добавился сначала Плоский пуппетизм, который допускал исключительно двухмерные призрачные фигуры только в трех цветах – в черном, белом и сером. Вскоре появились его противники, так называемые Экспрессионные пуппетисты, которые конструировали свои фигуры принципиально в трех измерениях и разрисовывали их навязчивыми красками. На сцене они большей частью обоюдно орали, плакали или говорили о высоких чувствах. Из этого как контрдвижение возник Реальный пуппетизм, который фанатично преклонялся перед реальностью и признавал только гиперреалистичных марионеток, произносящих исключительно разумные тексты. Это означало, что куклы по своей форме, росписи и размеру должны точно соответствовать изображаемым формам жизни, – преимущество, которое впервые вызвало видимое увеличение кукольных площадок Книгорода. В ответ на это студентами книгородской Академии Искусств был создан Абстрактный пуппетизм, при котором гротескно и карикатурно изображались не только головы фигур, но и их анатомические детали – бродячие комичные фигуры с огромными носами, кривыми зубами, толстыми губами и горбами, которые невероятно веселили публику и собирали множество зрителей. Из них образовались Ирреальные пуппетисты, которые отважились сделать еще пару шагов вперед. Их протагонисты и декорации едва ли можно было описать словами, так как эти «сумасшедшие», как называли в народе этих радикальных особ, отрицали реальность как таковую. Деревья росли с неба, дома стояли вверх ногами, фонари разгуливали. Их тексты также были не от мира сего, а во время премьер постоянно возникала суматоха и скандалы. После этого была, так сказать, прорвана дамба, и практически все стало возможным.

Так называемые кубетисты делили своих обнаженных кукол по геометрической форме. Те свободно висели рядом на шарнирах и, кажется, не подчинялись никаким законам анатомии или перспективы. Иногда у них был только один глаз или наклеенные на лоб губы. Декорации кубетистов не служили пространственной ориентации, и от их длительного созерцания можно было получить морскую болезнь. Гагаистический пуппетизм вполне объяснимо вообще был лишен всякого смысла и выказывал свою приверженность абсурдному юмору. Это находило свое выражение главным образом в довольно нелепых диалогах, которым самое место было на стенах школьных туалетов. Куклами нередко оказывались колбасы, пустые костюмы, летящие шляпы или экзотические фрукты, которые играли совершенно бессмысленную постановку, но при этом вызывали дружный смех. Строгие по форме фигуры группы «Кукольный дом», напротив, выглядели как говорящая мебель наттиффтоффской налоговой службы, и текст их постановок читался как инструкция по ее сборке. Обычно названия пьес звучали как «Тайны двойной бухгалтерии» или «Без печати нет права возврата».

Хрупкий пуппетизм предпочитал хрупких фарфоровых кукол, расписанных в нежных пастельных тонах и часто жалующихся на сцене среди декораций с прудами, заросшими кувшинками и кустами олеандра, на любовные страдания или депрессии. Противоположную программу представлял Пуппетистический грубианизм, где грубо отесанные топором деревянные куклы, гениально, но равнодушно разрисованные яркими тонами, произносили меткие афоризмы на хорошем цамонийском языке на фоне разразившейся грозы. Микропуппетизм уходил своими корнями в блошиный цирк, и за его представлениями можно было наблюдать только с помощью мощных биноклей. В Макропуппетизме большей частью доминировали самоуверенные, иногда даже склонные к мании величия режиссеры, для которых ни одна кукла не была достаточно большой. Поэтому спектакли происходили только на открытом воздухе и перед городскими воротами, где гигантские марионетки приводились в движение с помощью кранов. Каждое представление было настоящим развлечением, где для одного главного героя был необходим десяток актеров.

«Все то, что можно повесить на нитях, является куклой», – непреклонно гласил первый параграф так называемого Радикально-пуппетистического манифеста, что привело к тому, что в ближайшие годы в радикально-пуппетистических театрах по пустой сцене, без декораций, самоуверенно расхаживали обнаженные деревянные куклы. При этом зрители должны были сами приносить с собой освещение (в виде свечей). Сегодня точно неизвестно, когда возник Бароккоко-пуппетизм, но он однозначно объявил войну пуристическому духу радикального пуппетизма. Не только куклы, но и костюмы, и декорации этого стилевого направления были изображены с доходящей почти до абсурда увлеченностью деталями, и представление могло длиться несколько дней и даже недель. Парики кукол, иногда достигавшие метровой длины, были фирменным знаком Бароккоко, и выражаемый этим восторг заходил столь далеко, что искусственные парадные волосы надевали на себя даже зрители, приходящие на премьеру.

Футуристический пуппетизм завезли эмигранты из Железнограда, пользующейся дурной славой промышленной метрополии, и принесли с собой свой удручающий культурный багаж. Их куклы вызывали неприятные ощущения, напоминая медных болванов или механические военные игрушки. И не только во внешности кукол было что-то безжизненное, но такими же были и их инсценировки. Декорации постановок выглядели как руины пушечных фабрик, разъеденные кислотными дождями, а действие большей частью заключалось в том, что жестокосердные железные бароны в этом безутешном сценарии отдавали распоряжение об увеличении производства, сокращении зарплаты и массовых увольнениях. Мрачный сюжет. Некоторые из текстов я читал, содрогаясь от ужаса! Неудивительно, что нормальные зрители в основном не проявляли интереса к таким сценариям, но переселенцы из Железнограда почти фанатично любили Футуристический пуппетизм, потому что это напоминало им о родине. Особенно если главные герои в конце постановки, распевая песни, кончали жизнь самоубийством в ртутной реке.

У меня нет необходимости описывать здесь подробно отдаленно родственный по тематике Кровавый театр с его коллективными геройскими самоубийствами, который, к сожалению, сохранился до сегодняшнего дня. Я упомяну его только ради полноты как случайный объект. К таким же можно причислить и Марионетику мумий, в которой в качестве марионеток, имеющих реальный рост, использовали бальзамированные трупы из кладбищенского города Дуллсгард. То, что мумии были настоящие, сначала никто не заметил, пока однажды на одном представлении не лопнули ветхие бандажи, и на объятую ужасом публику, громыхая, посыпались коричневые кости – девять ужасок в первом ряду упали в обморок. Пять кровавых осквернителей могил были высланы из города. Другой случай был связан с Таксидермическим пуппетизмом, приверженцы которого используют аналогичным образом чучела животных. Здесь уже возмутились друзья животных. И тогда власти Книгорода решили немедленно закрыть театр, так как этой мерой они получили широкую поддержку публики.

Но эти разновидности пуппетизма по сравнению со зловещим бесчинством и порочной практикой Книгородского пуппетизма были всего лишь безобидными ростками, которые быстро погибли самостоятельно или же были ликвидированы. Букваримики, напротив, с самого начала систематически и бессовестно использовали пуппетизм для своих политических и пропагандистских целей, во всяком случае, до тех пор, пока они были у власти. Это одна из самых мрачных страниц в истории, в том числе и потому, что в ней идет речь об использовании лейденских человечков в качестве кукол.

Перед спектаклем букваримики вынимали из емкостей искусственно выращенных алхимическим путем существ, которые способны выжить, только находясь в питательной жидкости своей бутыли, маскировали их, гримировали и облачали в костюмы, чтобы потом на сцене демонстрировать трюки дрессировки. Результат всегда был печален, потому что большинство лейденских человечков погибало вскоре после представления от изнеможения.

Эти махинации вскрылись в ходе книгородского восстания против букваримиков. Под одним из букваримических театров обнаружили огромный склад, заполненный бутылями с лейденскими человечками, которые производились и выращивались там именно для этой цели. Зрелище было душераздирающим, запах – невероятный. Большинство человечков погибли и наполовину разложились. Там же нашли несколько разбитых и пустых бутылей, в которых еще находились остатки питательной жидкости, из чего можно было сделать заключение, что некоторым из алхимических созданий удалось сбежать в катакомбы, где они, находясь без питания, наверняка вскоре погибли.

Безмолвный пуппетизм, Стеклянный пуппетизм, Черномагический пуппетизм, Беломагический пуппетизм, Синкопический барабанный пуппетизм, Книгородский диалектальный пуппетизм, Магнитный пуппетизм, Цантально-фигорический пуппетизм характерных танцев, Меланхолический пуппетизм, Философский тяжелый пуппетизм, Демонический пуппетизм страха, Вегетарианский натуральный пуппетизм, Антипуппетический пуппетизм – один вид следовал за другим, и было бы ошибкой перечислять и описывать каждый из них в отдельности. Время от времени почти на каждом углу Книгорода попадался наскоро сбитый деревянный театр с рекламой о презентации нового отделения художественных форм. Фланеры водили марионеток, которые повторяли их собственные шаржированные черты лица и уменьшенные копии их костюмов. Чревовещание стало узаконенным капризом моды. Нищие заставляли кукол-попрошаек просить для себя милостыню. Вместо живых домашних животных на прогулку предпочитали выводить марионеток собак и кошек.

Изначально кукольный театр был нацелен почти исключительно на детскую аудиторию. Материал брали из классических сказок, эпоса или саг цамонийской культуры. Авторы писали свои тексты и диалоги, рассчитанные на нежные детские души, с большим количеством говорящих животных, вызывающих восторг эльфов, обладающих волшебной силой гномов. В каждой постановке участвовал как минимум один дракон. В какой-то момент в авторских кругах все чаще стал возникать вопрос о том, почему взрослые, которые посещают представления со своими детьми, как будто отбывая там наказание, не могут и сами получать удовольствие. Так постепенно в спектакли стало вводиться все больше и больше претенциозных элементов, практически насаждаться. Нововведение имело отрадный результат – в театры стало ходить больше зрителей, и спектакли превратились в настоящие семейные встречи, на которых смеялись и аплодировали больше, чем прежде. Взрослая публика, таким образом, стала рассматриваться отныне и как главная составная часть коммерческих соображений, так как пуппетизм играл в Книгороде все большую роль как экономический фактор. Первые театры позволяли себе такую вольность, как спектакли для взрослых в чистом виде, на которых детей только терпели, а на некоторые даже не допускали. Содержание стало более серьезным и сложным, с более ожесточенным конфликтом, лексика – более богатой, характеры – более многогранными и достоверными. Начались поиски подходящих материалов в имеющейся литературе, и они завершались успехом. «Дыхание сладкого лимона», «Окоченевшая борода», «Когда ветер плачет» или «Корабль из волн» – это были не всегда те названия, которыми заманивают в театр жаждущий удовольствий народ, но, тем не менее, залы были переполнены. Сцены увеличивались. Это создавало новые проблемы: чем больше был театр, тем сложнее было зрителям на задних рядах следить за происходящим на сцене. Необходимо было не только увеличить кукол и декорации, но голоса и различные шумы должны были звучать громче, музыка – более объемно, а эффекты выглядеть более убедительно. Книгородский кукольный театр, вероятно, потерял свой статус любительского театра в тот самый момент, когда за кулисами стали произносить первые диалоги, используя мегафон. Это были рупоры звукового сигнала из дерева или металла, которые усиливали голоса подобно тому, как до сего времени практиковали только шарлатаны на ярмарке. Кому-то пришла в голову идея, заключавшаяся в том, чтобы наиболее важные монологи синхронно читали два актера, которые стояли бы за кулисами слева и справа от сцены, и таким образом был изобретен двойной монолог! Несколько позже попытались сделать то же самое с участием четырех актеров. К удивлению публики, голоса раздавались еще и сзади.

Механические силуэты, живые марионетки, паровые куклы, подводный пуппетизм – одна инновация сменялась другой. При такой запутанной раздробленности художественной формы многие дезориентированные пуппетисты находили спасение в сектантских группировках. Возникли настоящие отряды, представителей которых можно было узнать по их унифицированной одежде или особенной стрижке. Иногда эти группы имитировали даже характерные движения и особенности своих кукол: марионетисты двигались неуклюже и подчеркнуто небрежно, при этом болтая руками. Тростевые пуппетисты держались скорее чопорно и резко, активно жестикулируя. Они давали своим группам такие названия, как «Деревянные чурки», «Книгородские жестяные головы» или «Сленгвортские тени», и делали на руке татуировку с логотипом их объединения. Если две подобные враждебные группировки, находясь под воздействием алкоголя, сталкивались в какой-нибудь пивной, это могло кончиться потасовкой и разбитой мебелью. Конкурентная борьба двух самых крупных фракций пуппетизма – марионетистов и перчаточных пуппетистов, – которая зрела с самого начала, достигла своей печальной кульминации, когда вербальная перепалка между режиссером марионеток и актером-перчаточником переросла в обычную драку с трагическим исходом, в ходе которой режиссер получил удар по черепу пивной кружкой и простился с жизнью. То, что после этого не возникло массовой потасовки, не было новых жертв и даже пуппетистической гражданской войны, пожалуй, следует объяснить тем обстоятельством, что в эту ночь над Книгородом разразилась так называемая гроза Сумрачных гор. Это было стихийное бедствие, которое происходило лишь один раз в двести лет и которое до утра держало в напряжении весь город. Выпал град размером с пушечное ядро, полдесятка яростных смерчей пронеслось по городу, срывая крыши с домов. От постоянно вспыхивавших молний воспламенились бумажная фабрика и несколько букинистических лавок.

Говорят, что гроза очищает воздух, и, как нас учат естественные науки, разнообразие, в конечном счете, вновь стремится к единству. Пуппетизм не был исключением. Этот памятный день в любом случае знаменует собой временный и бесславный пик молодой формы искусства. После этого восторженность заметно остыла, и все успокоилось. Какую историческую и регулирующую роль в дальнейшем преобразовании сыграл Кукольный Цирк и его импресарио маэстро Кородиак, рассказывается в следующей главе этой богатой истории культуры кукол Книгорода, до которой я еще не докопался. Но я жаждал узнать об этом.

Когда я в процессе курса обучения, находясь в «Щупальце каракатицы», как-то листал книгу о сценических трюках, я застрял на одной главе под названием «Волшебный знак», где описывались трюки, как по волшебству возникающие во время представлений перед глазами публики – прием, которым особенно любили пользоваться сценические маги. Один из самых любимых методов был очень древним и простым: для него требовались лишь лимонная вода и теплый воздух. Перед пламенем свечи держат записку с текстом, написанным невидимыми лимонными чернилами, и – вуаля! – написанное становится видимым.

Когда я это читал, то неожиданно очень разволновался и стал копаться в своем плаще. Не сохранилась ли у меня пустая записка того либринавта? Я нашел ее, поспешил с ней к свечному светильнику и поднес записку к пламени.

И вскоре на ней появился текст, написанный коричневыми буквами:

Больше ничего. Я рассмеялся. Чернила из лимонного сока – знаменитый школьный трюк для изготовления шпаргалок. Но примененный изощренно и эффективно! Когда криптограмма появилась на бумаге, у меня возникло ощущение, будто автор прошептал мне эти строки прямо в ухо. В воображении мелькали картины, запахи, звуки, вспыхивающие на мгновенье воспоминания о моем детстве. Учебный класс в Драконгоре. Запах только что вытертой доски. Безжалостные звуки школьного колокола и смех моих школьных товарищей. Я был так восхищен примитивным волшебством, что забыл убрать от свечи листок, и он зашелся в моей руке пламенем.

«Неважно, что делает Невидимый театр на сцене, – сказала ужаска в Кукольном Цирке «Максимус», – важно, что он делает в твоей голове».

Испуганно я бросил загоревшийся листок на пол, где он превратился в горстку пепла. На мое плечо опустилась чья-то рука. Я обернулся как застигнутый врасплох магазинный вор.

Позади стояла Инацея и усмехалась.

– Так и думала, что найду тебя здесь, – сказала она. – У меня хорошие новости! Мне наконец удалось организовать для тебя аудиенцию у маэстро Кородиака. Завтра в обед. Или у тебя уже есть какие-нибудь планы?