Человек не должен знать будущее – ужасная истина, главное условие выживания в нашем сложно запутанном мире. Почему я всегда пробовал это условие обойти?

– Так что, пацан? – задумчиво произнёс Цербер, почесав седую щетину на подбородке металлическими пальцами. – Толкал, значит, слитые из будущего данные?

– Типа того, – ответил я, настороженно озираясь.

Мы с Цербером отдыхали после восхождения на очередной этаж Иглы, на самом краю огороженного атриума уходящего вниз и вверх на всю высоту здания – бездонная глубина терялась в дымке. Внизу, кажется, летали птицы, а может, летучие мыши. Оттуда постоянно давил поток тёплого воздуха.

Мне казалось, что я слышу, как где-то рядом кричит женщина…

Прошивка на моём нейроинтерфейсе не давала мне даже время узнать без разрешения Цербера. В этот раз меня плотно упаковали. Военная прошивка с собственным квантовым процессором, с длиннющим кубитным ключом на доступ – такую можно десять тысяч лет безуспешно ломать…

– Помогите! – прокричала беловолосая женщина прямо мне в лицо.

Мы начали восхождение к заброшенной вершине Иглы три дня назад, с населённых уровней. Здесь мы были одни.

Я отлепил пластиковую заплатку с временной печенью от кожи на боку и сначала откачал кровь из времянки обратно в общий кровоток, потом выдернул пару пластиковых вен из шунтов, установленных на правом десятом ребре. Цербер передал мне свежую печень из стопки, запасённой на время моего этапирования. Я налепил новую на место прежней.

– Оно того стоило? – спросил Цербер, спрятав стопку в нагрудный оружейный ящик. – Раз уж ты на этом попался…

Я, не глядя на него, похлопал ладонью по печени-времянке на боку.

– С этой штукой перебирать варианты у меня времени обычно нет. Хуже героина. Всегда требуется следующая.

– А собственную куда дел? – спросил Цербер.

– Злые гопники отжали, – буркнул я, разрывая заплатку времянки и перемешивая пальцем мягкие слои печатного протеина, выглядевшие как настоящий паштет. – В кости проиграл. Будешь?

– Не, я печёнку не люблю… – Цербер, щурясь, озирал расчёрканный штормом горизонт далеко внизу, за бесконечно огромной стеной прозрачного смарт-композита. – Что ж ты этого не предвидел, когда играть садился?

– Чего это не предвидел? – пожал я плечами. – Предвидел. Что догола их раздену – верняк. Всё под контролем. Только, говорят, один умный дядька, Эйнштейном вроде его звали, сказал, что бог не фраер, костей не кидает. Вот и не фартануло. А проверить надо было – а вдруг он не прав?

И начал есть свою печень. Штука питательная, а белок мне ещё понадобится. Ту биопогань, что циркулирует в пищевом контуре Иглы, без кулинарного принтера в рот не положить. Эта биомасса даже на грибы не похожа, из которых вроде и производится.

Игла. Самое высокое здание в этом полушарии. Чердачок с видом на Северный полюс. Квартирка на краю Сингулярности. Самая заброшенная недвижимость на планете. Двенадцать километров высотой, изогнутое оптическим искажением тело Иглы уходит вниз, к острову Эдзо, где рассыпается на напряжённые нити радиолярного фундамента, накрывающего всю территорию острова и прилегающего шельфа. Я знаю, я жил там, в Северо-Японской кластерной Общине, в тени Иглы, видел её снизу. Теперь я смотрю на неё отсюда.

Мы уже почти в царстве Пожирателя.

– О призраках на верхних этажах слышал? – спросил Цербер, перебирая наши манатки.

– Слышал, конечно. Куда бы я делся?

Тридцать лет назад, когда меня ещё на свете не было, рост Иглы достиг проектной отметки. А вскоре после запуска комплекса что-то случилось, и Игла обезлюдела. Всё засекретили наглухо. Никто не знал, что там произошло.

Только люди, пропавшие в Игле, не исчезли совсем. Ведь что-то пугало команды по консервации здания, забиравшиеся слишком высоко?

– Такое впечатление, – произнёс Цербер, медленно озираясь, – что про призраков здешний народишко как раз и не врал.

И я с ним был согласен.

За годы заброшенности в Игле сначала сложилась своя вертикальная биосфера, в основном, из птиц и насекомых, жиревших на пищевых сервисах здания. А потом, вслед за едой, сюда переселились кочевые сквотеры. Вот они и двигались вверх, пока не наткнулись на настоящего хозяина Иглы – Пожирателя.

Странное человекообразное чудовище, ужас острия Иглы, серийный убийца – Пожиратель гипоталамусов. Жутким террором он очертил запретные пределы. Загнал сквотеров обратно вниз, и лишь постоянная дань в виде заключённых, отправленных в жертву гневливому божеству, удерживала Пожирателя от того, чтобы спуститься с горних вершин и сровнять человечество с землёй.

Ну, так болтали внизу.

Прилетевший сверху безголовый труп был намёком на то, что пора доставить очередного раба.

Деток, которые не слушаются родителей и плохо себя ведут, отдают Пожирателю.

А я себя, прямо скажем, вёл не образцово – начиная с успешного побега из инвестиционных яслей и заканчивая азартными играми с уличными коллекционерами внутренних органов.

Вот Цербер и ведёт меня теперь наверх.

Мы почти уже добрались. Мир за прозрачными конструкциями Иглы с такой высоты казался вогнутой чашей. Цербера этот вид просто завораживал. А мне было интересно, как работают конструкционные темпоральные автоматы. Динамический каркас уходящего в стратосферу здания постоянно получает информацию из ближайшего будущего о нагрузках на несущие конструкции и заблаговременно их компенсирует, неощутимо смещая углы наклона силовых струн и меняя форму обтекания здания поддерживающими атмосферными потоками. Иначе Иглу нельзя было построить.

Экая мощь. Вот где бы поковыряться…

– Помогите! – прокричала беловолосая женщина. – Он убьёт меня!

Сегодня такое ощущение, словно кто-то на меня постоянно смотрит…

Цербер мне нравился – изувеченный ветеран гибридных войн, родом из тяжёлой пехоты, полный ампутант в боевом сервокаркасе, с полустёртой эмблемой трёхголового пса на побитой броне и девизом «Ад будет наш», с двумя парами рук-манипуляторов. Сам несколько трёхголовый – седая башка между двумя мордами многоствольных пушек на плечах, живших собственной автоматической жизнью. Надёжный, крепкий, всё переживший, всем испытанный. В другой раз я бы с радостью доверил ему присмотр за моей тушкой, но сейчас, когда я сидел у него на привязи, чувства по его поводу у меня были смешанными.

Сквотеры наняли его доставить меня Пожирателю – он и доставлял. Но он не стремался разговаривать со мной.

– Так чем ты там торговал? – спросил Цербер.

– Да разным. Погоду предсказывал. Результаты собеседований или микрокредитных переговоров. На что хватало дальности сканирования погодного сервера – минут на сто. Одно моральное удовлетворение и совсем никакого нарушения причинности. Будущее наступает и проходит, а доходы остаются.

– Интересно, – проговорил Цербер, усаживаясь поудобнее. – Ладно. Удиви меня, пацан.

– Это чем?

– Узнай, что с нами будет… ну, через два часа.

Да ну? Экий ты… цербер.

– Это будет кое-чего стоить.

– О как, – усмехнулся Цербер. – А ты наглый.

– Мне терять-то чего? Кроме своих цепей…

– Ладно, – хитро прищурился Цербер. – Меняю весь мой запас твоей печёнки на то, что ты там выловишь.

Ничё так себе сделка. Есть смысл.

– Замётано, – буркнул я.

Когда кто-то обладающий самосознанием пытается манипулировать с темпоральным протоколом связи – перехватывает поток информации, идущий из будущего, и пробует осознать его содержание, он этот поток обесценивает – такая естественная защита реальности от временных парадоксов.

А вот автоматические системы, не обладая сознанием, способны обрабатывать такую информацию и отвечать в рамках построенного программистами дерева сценариев – частный случай калибровочной инвариантности.

Несанкционированные попытки узнать будущее разрушают темпоральную инфраструктуру, приводят к неполадкам, вплоть до самых катастрофических. Ракеты, бывало, падали.

Так выходит, что автоматика и базы данных могут оперировать с информацией из будущего, а люди – только ценой разрушения канала связи и прогулкой к ближайшему Пожирателю.

Вот человеческий фактор и исключили из темпоральной информатики. Техника безопасности запрещает интересоваться будущим.

Но это ведь просто невыносимо! Хочется же знать, что будет!

– Ладно. Есть, что сломать? – спросил я.

– Вот, – Цербер усмехнулся, – этот не жалко. У меня ещё есть, – снял с брони и отдал мне ручной темпоральный сканер. Очень простая машинка, отслеживает, наступил ты в ближайшем будущем на мину или ещё нет. Двухчасовая дальность.

– А прошивку с меня снимешь?

– Ещё чего… – усмехнулся Цербер.

Тут он прав. Без прошивки я мигом помашу ему ручкой.

Ладно, человеку с ловкими руками достаточно того, что есть. Главная проблема с данными из будущего – интерпретация… Они не предназначены для людей. Но я могу кое-что из них извлечь. Чисто технически эти данные не имеют общечеловеческого интерфейса, – это машинный язык процедур, инструкция на случай наступления того или иного события.

Поэтому они представлены в виде машинных кодов и запрещены к передаче в медийной форме. Криптотемпоральное кодирование – так данные защищаются от уничтожения заинтересованным наблюдателем. Такая вот у нас машинная криптократия.

Просто спишу запись нашего медицинского состояния на ближайшие сутки…

Машинка Цербера честно сдохла. Так, посмотрим, что имеем в результате…

То, что я считал, меня малость озадачило.

– Ну, чего там? – наклонился ко мне Цербер, когда моё молчание затянулось.

– Да вроде как бы этак, так вроде того уразумения, что как если бы типа гусь свинье когерентен…

– Чего? – удивился Цербер.

Так. Это у меня нормальная темпоральная шизофазия пошла. Информационный предел предсказателя, не позволяющий полученные данные передать в социум, превращающий информацию из будущего в бессвязный бред – «речь пророка». Будущее не так сложно узнать, как рассказать о нём. Но я знаю, как это обойти – сопричастностью к посланию. На, Цербер, смотри. Кажется мне, тебе это тоже не понравится.

– Что это значит? – спросил Цербер, ознакомившись.

– Твои и мои жизненные показатели прерываются после стрессового всплеска примерно через два часа. Почти синхронно. Сначала ты, потом я.

Цербер искоса глянул на меня. Теперь он вполне меня понял – мы уже были в рамках одного предсказания.

– Это значит, что в течение двух часов мы оба умрём?

Ага. На одну мину разом наступим. Хреновое вышло предсказание. А вот что нам теперь с ним делать – непонятно.

– Ты, я смотрю, не слишком напугался, – пробурчал Цербер, покрутив в руках неисправный сканер и повесив его обратно на сервокаркас.

– Не успел ещё, – пробормотал я. – Я не думал, что это случится прямо вот так…

– Привыкай, – буркнул Цербер, запуская с рук рой сторожевых квадрокоптеров. – Идём дальше. Только осторожно.

Мы и пошли… Пушки на плечах Цербера рыскали, разыскивая цель.

– Может, вернёмся?

– Мне не за это заплатили, – ответил Цербер, не оборачиваясь. – Если через два часа нас в живых не будет, то какая разница? В последний раз, когда я доверился человеку в картографировании будущего, мне и руки и ноги оторвали как мухе. Так что не обольщайся, я не исключаю, что это ты меня нагреть пытаешься.

– Ага, – согласился я. – Железная логика. Нет. Не пытаюсь. Печёнку отдай. Я заработал.

– Позже.

Вот же сволочь!

Мы всё равно идём вперёд и вверх. Кто-то сам, а кто-то и не очень. Примерно через час довольно нервного подъёма по радиальному пандусу мы наткнулись на труп беловолосой женщины. Тело в сильно изношенной униформе научного отделения Иглы, посреди размазанной кровавой лужи.

Кто-то проломил ей череп и съел мозг.

– Где-то я её уже видел, – хмуро произнёс Цербер, наклонившись над телом.

– Твою мать… Да чтоб тебя… – отозвался я. И проблевался вновь.

– Ты чего?

– Да так, ничего… – отплевался я. – Печёнка не в то горло пошла. У нас жизни осталось меньше часа.

Цербер прищурился:

– Это Пожиратель. Очень на него похоже. Теменные кости удалены по черепным швам, мозг просто оторван от позвоночного столба. Обычно он так и делает.

– А ты откуда знаешь?

– Изучал объект, – задумчиво ответил Цербер, медленно поворачиваясь с пушками наготове, озираясь вокруг.

– И что? Бросишь меня тут с этим каннибалом?

– Не ной.

Сука. Не ной… Я проплевался, вытер рот. Моё будущее грудой мёртвого мяса лежало у моих ног. Сука.

Мне нужно знать, что меня ждёт. Хорошо. Есть более простые способы, чем темпоральный взлом.

– У неё из позвоночника вход нейроимпланта торчит, – проговорил я. – Если дашь мне коннектор, может, узнаю кто она такая.

– Во, – буркнул Цербер. – Вот это по-нашему. А то сразу блевать… На, держи.

Я собрался с силами, отвернулся, сунул руку в опустошённый череп, окровавленные волосы мазнули по руке, и на ощупь вставил коннектор в нейроимплант. Старенький. Давно таких не видел. Соединил со своим входом.

Резкое погружение.

А потом меня скрутило так, что я уже никак не мог выкрутиться…

Убитая женщина выскочила из древних структур памяти остывающего позвоночника и намертво взяла меня за горло.

– Я умоляла тебя о помощи, – прорычала она мне в лицо. Белые волосы, словно змеи в воде, плавали вокруг искажённого яростью прекрасного лица. – А теперь я тебя заставлю…

Рука мертвеца, троян, спрятанный в оперативной памяти биокибернетических имплантов мёртвого тела, вломился в моё сознание.

В другой раз я разодрал бы сценарий этой управляемой эндорфиновой галлюцинации, разорвал связь, сбросил с себя эти призрачные руки, существовавшие только в угасающих воспоминаниях мертвеца, но сейчас на мне висит запирающая прошивка, и я ничего не могу сделать для своей защиты. Цербер мне не поможет, даже если поймёт, что происходит. Времени прошло очень мало, наносекунды, и прежде чем до него дойдёт, она переформатирует моё сознание.

Меня накрыло совсем.

Я узнал, что Игла – это её проект, огромная антенна, боевая машина, таран, пробивающий путь в будущее на десятилетия.

Что её зовут Медуза. И она эволюционный биолог. И шла к свержению машинной монополии на предвидение.

И что Пожиратель преследовал её тридцать лет и наконец настиг. Неуловимый, невидимый, методичный.

От него не было спасения. И это не было совпадением.

– Мне всегда было интересно, – произнесла уже мёртвая Медуза, – что за тип приспосабливаемости вырабатывают серийные убийцы? Какое преимущество даёт во внутривидовом соревновании потребность к периодическому убийству ближнего? Почему эта форма поведения возникает снова и снова? Или это влияет случайный ген пауков-каннибалов, доставленный эпидемиологическим путём в человеческий геном вирусом гриппа летучих мышей?

Потом это стало не вопросом интереса, а выживания.

Предсказательная мощность существующей квантовой сети напрямую зависит от её масштабов. Поначалу, когда первая сверхсветовая квантовая сеть только превзошла по размерам циклотрон ЦЕРН и впервые заметили занятные неслучайные потери спутанных фотонов в оптоволокне, выбитых тем самым потоком тахионов, двигающихся из будущего в прошлое, – речь шла только о наносекундах. Когда сеть развернулась до масштабов, сопоставимых с размерами планеты, речь шла уже об удержании чёткой связи с перехваченными в этом потоке тахионами в пределах часов.

Сейчас, когда в глобальную сеть завязаны Луна, Венера, Марс, система Юпитера, масса астероидов, околосолнечные спутники и группировка сверхдальних спутников связи, недавно покинувших облако Оорта, построен перехват данных из будущего на отрезке до семидесяти восьми часов, с устойчивой шириной канала в восемь кубит. Масштабы квантовой сети компенсируют потерю сигнала, возникающую при движении небесных тел.

Сначала добились стопроцентной безотказности космических стартов, потом полётов атмосферной авиации. Затем масштабировали систему до физических пределов техносферы, вплоть до сердечных клапанов и межкомнатных дверей. Сложившуюся безусловно доступную и всепротяжённую транспортную сеть невозможно сохранить, не реагируя на сигналы из будущего о её ближайшем состоянии.

Проект Игла – как пик этого технологического взлёта. Речь шла о годах, о десятилетиях картографированного будущего, о преодолении кризиса глобального планирования, о безупречном управляемом будущем и неумолимом процветании. Конец истории.

Ради светлого будущего и функциональности квантовых сетей человечество отрешили от необходимости оценивать полученные ими из будущего данные, и даже появилась идея «заглушить» способность предвидеть. Врождённая потребность смотреть в будущее должна быть ликвидирована массовой коррекцией генома с помощью управляемых эпидемий вирусов гриппа. Для реализации этого сценария меня и взяли в проект.

Человечеству запретили знать будущее.

Но живому свойственно предвидеть.

С точки зрения эволюционного биолога, человечество в целом – большая машина для выживания генома, удобная обтекаемая форма при движении вверх по течению в потоке времени. Предвидение будущего – древнейший и самый архаичный наш орган чувств, сформированный горизонтом событий ограниченным атомным взаимодействием. Древнее нашего собственного встроенного спектрометра – обоняния и кинестезии – чувства положения в пространстве. Это то, как жизнь, почти ничем не отличавшаяся тогда от броуновского движения аминокислот, в бульоне которых варилась, взаимодействовала с реальностью в пейзаже сцепленных молекул, воспринимая информацию о будущем с квантового уровня. Первый вирус стал передовой молекулярной машиной эволюции, с двигателем на спутанных атомах, резонирующих с ударами потока тахионов из будущего.

Человечество никогда не погибнет вдруг, ведь у генома одна задача – продолжить существование. Но кто сказал, что именно и только в человеческой форме? Если появится более эффективный механизм – нас предадут собственные гены. Похоже, преследующий меня Пожиратель – живое подтверждение этого предательства.

Огромный объём автоматических и осознанных предсказаний – чрезмерная нагрузка на реальность, и будущее старается защитить Мейнстрим – оптимальный эволюционный поток, вызывает инстинктивную реакцию социума – и появляются личности-корректоры, фагоциты, пожиратели.

Все эти «голоса» в головах фанатиков и серийных убийц, немотивированные расстрелы, непонятные теракты без заказчика вроде уничтожения моей группы в Игле – что это? Сверхглубокое воздействие из далёкого будущего?

Мне кажется, кто-то готовит нашу гибель в эволюционной гонке.

Если человек, получивший знание о будущем, попадает в информационную изоляцию, то испытывает синдром Кассандры. А человек, избежавший смерти, изменивший течение Мейнстрима, буквально выпадает из социальной реальности – это я испытала на себе, получив из будущего информацию о собственной близкой смерти. Мою группу перебили, а я исчезла из биологической реальности, уклонившись от смерти. Я жила рядом с вами – и меня уже не было. Глубокая темпоральная изоляция. Призрак.

Я выяснила, что такие люди встречаются достаточно часто, те, кто естественным образом смогли уловить из будущего леденящий ужас собственной смерти и избежать её. До ста тысяч человек в год исчезают подобным образом. Иногда их находят – обезумевших, потерявших память, безопасных для Мейнстрима. Или мёртвых. Временная развилка закрывается.

А если изолированные упорствуют в попытках выжить и повлиять на исторический поток, за ними начинает охоту их собственный Пожиратель…

…Мёртвая Медуза вколотила этот свой манифест мне в память буквально за микросекунды. Я был не в состоянии сопротивляться.

Параллельно с прессингом на мои когнитивные функции, троян Медузы атаковал меня на физическом уровне. Он заставил нейроны моего мозга сформировать сложный каскадный сигнал, что привело к сборке из моих собственных аминокислот наноразмерных молекулярных заводов по производству миллиардов специфических медботов из белков крови, приступивших к ребилдингу моего генома.

– Я много думала, – сообщила напоследок Медуза, – у меня было достаточно времени. Я долго уклонялась от смерти. И я придумала.

У каждого в голове собственная квантовая сеть.

Мой вирус, моя дельфийская машина, переберёт твои гены, и каждая заново собранная клетка твоего тела будет резонировать с потоком света из будущего. Теперь ты сам себе машина по предвидению.

Ты будешь моим оружием. Моя последняя надежда, мой последний удар. Я знаю, что умерла не зря. Удачи.

И меня отпустило.

Ух, как отпустило. Аж подбросило. Удачи, твою мать! Как же больно…

– Ты чего орал? – спросил Цербер.

Я валялся на спине, весь покрытый потом и совершенно обессилевший.

– По-моему, – прошептал я, – я только что ещё раз родился.

– С днём рождения, – любезно поздравил Цербер. – И вставай, давай. У нас проблемы. Пожиратель пожаловал.

В горле было сухо, глаза слезились, и кажется, у меня поднялась температура. Я сел, потом встал на колени, меня шатало. А мои стандартные медботы, взломанные техновакциной Медузы, не регистрировали никаких проблем…

– Кажется, я болею…

– А-а-а, – мягко проворковал, прожурчал, завибрировал мерзкий нежный голосок. – Глупая тётя Медуза всё-таки добралась до твоего мяса. И всё вкусное испортила.

Я поднял голову, прищурился и увидел Пожирателя. Действительно. Пожаловал.

Один взгляд на него – и я ощутил нечто, схожее с нейрозаписями действия псилоцибиновых грибов, которые мне попались однажды в детстве. Кожа его была прозрачной, и сквозь стеклянные рёбра видно, как бьётся светящееся пурпуром сердце, как в такт пульсу неоном вспухает и угасает большой круг кровообращения. Как изменяются пятнами Роршаха подсвеченные синим зоны мозговой активности на поверхности мозга, в прозрачном черепе с зеркальными глазными яблоками.

Я потряс головой. Пожиратель не исчез.

– Я есть, – помахал он мне прозрачной рукой. – А ты будешь есть?

– Тяжёлый случай, – медленно проговорил Цербер.

Его пушки держали Пожирателя на прицеле, квадрокоптеры кружили, образуя жужжащий вращающийся нимб над его седой головой. Свой главный аргумент – плазменный огнемёт, кустарно переделанный из двигательного факела когда-то сбитого на Луне космоплана, он удерживал в четырёх руках-манипуляторах. Толстенный, обмотанный ржавой бронеизоляцией питающий шлейф тянулся от сопла за спину, где висел импульсный реактор весом, наверное, в тонну, когда-то отвечавший за один из маневровых двигателей. Воистину – тяжёлая пехота…

– Добро пожаловать, – Пожиратель оскалил для него прозрачные зубы. – В ад…

– Спасибо за приглашение, – вежливо ответил Цербер. – Но я там уже бывал.

Наши два часа истекали с минуты на минуту.

– Ты в этом году дерзкий, Дедушка Мороз, – захихикал Пожиратель. – Ты подарки мне принёс?

– Сам такой, – бестрепетно ответил Цербер.

– А ты страшный, дедушка, – огорчился Пожиратель. – Я думал, ты мне летающего мальчика принёс, а ты злой.

– Работа такая, – буркнул Цербер.

– Оно конечно, как бы и вроде бы, но ежели вдруг чего, да этак типа того, так вот тебе и пожалуйста, – улыбнулся Пожиратель.

– Не понял, – прищурился Цербер.

– Это не бред, – предупредил я. – Это темпоральная шизофазия. Он предвидит. Берегись.

Пожиратель сначала улыбнулся мне прозрачными губами, а потом разорвал Цербера на куски.

И не помог военный квантовый локатор, способный уловить три миллиона атакующих объектов в разнесённых временных эшелонах…

Как авиабомба взорвалась – разлетевшийся сервокаркас Цербера всю площадку засыпал обломками. Исчезнувший и мгновенно появившийся Пожиратель одной рукой поймал попадавшие обесточенные квадрокоптеры в одну неустойчивую стопку на ладони, а потом один за другим покидал их за ограждение атриума. Через четыре минуты они упадут в пятиэтажную груду мусора, скопившегося за десятилетия на дне Иглы.

– Твою мать, – прошептал Цербер, окровавленный обломок человека, вырванный из брони и небрежно брошенный на пол. Из гигиенической системы текло, обрубки рук и ног беспомощно шевелились. Дёргались оторванные манипуляторы, получавшие сигналы по дистанционному каналу от его нейроинтерфейса. – Как так?

И я остался один на один против пары зеркальных глаз.

– Да ты вообще человек? – спросил я у Пожирателя, торопливо отступая назад и судорожно выбалтывая у смерти ещё чуть-чуть времени. – Ты им хоть был? Или ты натурально человек-паук?

– В подобных мне кричат гены другой, более совершенной расы, – оскалился Пожиратель.

И дал мне прожить ещё пару минут.

– Никто из вас не знает, куда вас несёт, – проворковал он, следуя за мной. – И чем вы разродитесь, когда придёте на нерест. Ведь ты безмозглая мёртвая рыба, населённая хитрыми паразитами, которую несёт потоком. Мой вид сражается за выживание там, в будущем, в котором мы обитаем, как пираньи в реке, где выбрали нас, а вы вымерли. Сигай на кубик, типа слаще и упоротый водоворот.

Ну, вот и оно – пошла речь пророка. Он и с Цербером так много трепался, чтобы получить описание ближайшего будущего, и сейчас он меня так же неотвратимо грохнет. Вот прямо сейчас…

Я отшатнулся от мелькнувшей тени – рядом возник очень удивлённый Пожиратель, не сломавший мне шею. Я оказался чуть в стороне. Пожиратель промахнулся.

– Это что такое, рыба моя? – произнёс он, пошевелив прозрачными пальцами.

– Н-н-не знаю, – честно ответил я.

– Медуза… – прошипел Пожиратель. – Ну, это никуда не годится. Это неправильные жала!

И вновь промахнулся. А я, кажется, уловил, как он действует. Это было что-то вроде глубокой изоляции Медузы, только очень короткой – он приближался, что-то радикально меняя в Мейнстриме на коротких отрезках и выпадая из реальности. Никакой военный сканер тут не поможет.

Геномный ребилдинг Медузы что-то во мне изменил. Теперь я ясно чувствовал будущее, не меньше чем на несколько мгновений. Так же ясно, как собственную кожу…

Пожиратель возник прямо предо мной, и я едва успел. Он лишь слегка зацепил меня, но сорвал кончиками пальцев временную печень с моего бока, из разорванных пластиковых вен плеснула чёрная кровь.

Вот теперь всё – у меня не более пары минут, прежде чем меня свалит печёночная кома.

Только я и так живу сверх срока – два часа уже целых пять минут как прошли. И я не теряю Пожирателя из виду, хотя он и пытается потеряться.

До меня дошло, что мы с ним теперь в одной темпоральной изоляции. Я да ещё живой Цербер видели его, потому что пережили свою смерть…

Это стало концом Пожирателя. Он кинулся ко мне – а я отступил в шевелящуюся груду обломков, оставшуюся от Цербера.

Его оторванные манипуляторы поймали Пожирателя за прозрачные ступни. Лежавшая в стороне, стволом к нам, ионная пушка, повинуясь мысленному приказу Цербера, взревела реактивным выхлопом и, прежде чем унестись через атриум Иглы на струе реактивного пламени и взорваться там, врезавшись в противоположную стену, сожгла ударом раскалённой плазмы прозрачную плоть Пожирателя. В жаркой вспышке я увидел, как в секунду пошли кипящими пузырями его зеркальные глаза и как они испарились.

Месть Медузы состоялась.

Очищенный от выкипевшей плоти прозрачный костяк, постояв секунду, с грохотом осыпался на пол, раскатившись прихотливой фигурой, в которой – будь я древним предсказателем, гадателем по трещинам на костях – я обязательно увидел бы несомненную благосклонность божества.

Глядя на эти брошенные кости, я внезапно понял, что было и что останется нашим эволюционным преимуществом. Как сохранить верность собственных генов в гонке по потоку времени.

Сначала я добрался до оружейного ящика Цербера, достал оттуда стопку печеней-времянок, налепил одну себе на бок и передумал пока умирать.

Оставшуюся стопку спрятал – я их честно отработал, они мои.

Потом я несколько часов собирал обломки сервокаркаса, тащил живой обрубок ругающегося Цербера в относительно уцелевшую корпус-капсулу, вставлял куда надо питающие трубки, подключал манипуляторы к резервному источнику питания. А дальше Цербер, пошевелив пальцами, уже сам, орудуя сварным гелем, принялся за свой ремонт.

– Мне заплатили, чтобы я грохнул Пожирателя, – проговорил Цербер, приладив обратно бронепластину с девизом «Ад будет наш». – Сквотеры скинулись – задолбал он их. А тебя я взял приманкой. С меня половина награды, если что.

– Замётано, – улыбнулся я.

– Когда доберёмся до людей, сниму с тебя прошивку, – добавил он.

Я только усмехнулся:

– Удивить тебя, Цербер?

Он мгновение смотрел на меня искоса.

– Ну, давай. Покажи мне класс…

Я щёлкнул пальцами и ввёл верный ключ к прошивке с первого раза. Доступ в нейроинтерфейс мне тут же вернулся.

– Ага, – произнёс Цербер. – И как ты это сделал?

– Угадал!

Я серьёзно. Попробовал бы я этот результат тупо в лоб пробить, как бывало, – падали бы мы из стратосферы на поверхность вместе с развалинами Иглы ещё лет пять.

Случайность, удача, область непредсказуемых квантовых эффектов – как говорят, последнее прибежище бога в этой учтённой до единой секунды и взвешенной до последней молекулы Вселенной.

Теперь я не только чувствую будущее всей кожей, Я нашёл способ знать его, не нарушая причинности, – если попросить бога освободить место. Как спрятать всю пробивную мощь Иглы в чистую случайность. Я перепрограммировал медботов Медузы и пересобрал из себя машину по безупречному угадыванию будущего.

И плевать мне, куда понесёт Мейнстрим после такого. Пусть им там, в будущем, тошно будет. Мои гены – только мои.

Цербер покачал головой:

– Экий ты, пацан…

– Просто залез на плечи ребятам повыше, – пожал я плечами.

В конце концов мы собрали из разрушенной брони Цербера нечто, что более или менее могло ходить.

– Так как? – спросил он, когда мы собрались. – Мы теперь тоже призраки?

– Вроде того… – скривился я.

– Что дальше? Что будем с этим делать?

– Ну, у меня есть пара плодотворных идей…

– И что? Справимся?

Я улыбнулся, покатал в ладони прозрачные фаланги пальцев, оставшиеся от Пожирателя. И подбросил их в воздух.

Кости упали и покатились, а медботы Медузы, получив точные данные от Иглы, тонко повлияли на вероятности в области случайных квантовых эффектов.

Остановившись, костяшки образовали комбинацию, означавшую утвердительный ответ.

– Конечно, Цербер. Конечно, справимся!

Чтобы угадать все функции ключа к моей прошивке, пришлось куда больше покидаться! Теперь осталось только что-то выдумать с моей временной печенью, и жизнь окончательно наладится.

Над нами, сквозь серебристые облака в тропосфере, мерцали давно сгоревшие звёзды.

Бог не бросает кости?

Теперь бросает.