Я улизнула из-под теплого мужского бока (когда холод пробирает до костей, хорош любой бок, пусть даже принадлежащий недругу) с рассветом, под первый луч солнца, который проник к клетушку. В дверях обернулась, смерила спящего Иттана пристальным взглядом – какое нелепое имечко, будто икота пробрала! – от которого мужчина заворочался, и, тряхнув волосами, выскочила наружу.

Неужели полоса невезения кончилась? За прошедший месяц мне выпало столько всего, словно боги, отвернув свои прекрасные лики, обнажили передо мной громадные обрюзгшие зады.

…В гарнизон, что стоял на пригорке, я прибыла вчера поздним вечером вместе с остальными добровольцами. Всего тех набралось на три телеги: никому не нужных, но не растерявших желания бороться крепко сложенных мужчин – других не брали – да с десяток женщин, взятых на обслуживание солдат. Добровольцам – всем, кроме меня, – сулили крышу над головой, пищу и деньги. Негусто, но всяко лучше, чем вечная голодуха, от которой сводит живот.

Распределение заняло несколько минут.

– Направление! – требовал служивый, который обходил новоприбывших. Он забирал лист бумаги, бегло смотрел на него и оглашал: – В лучники! – или: – В защитники! – или: – В резерв!

Но около меня остановился, оглядел придирчиво.

– Возраст?

– Четырнадцать, – привычно ответила я.

– Молоденькая совсем, жалко губить тебя. Скажи-ка, охота пожить в свое удовольствие? Одежки менять, шоколад лопать, а?

– Кто ж откажется, – подбоченилась, хотя чуяла подвох.

– Мужиков не боишься? Не брезгливая, часом?

Мужиков я не боялась – они мне попросту не нравились. Теперь-то я понимала, куда меня хотят направить. И это вызывало дрожь. Я хоть и игрушка Кейбла, хоть и воришка, но не какая-нибудь… которые за деньги… Фу, даже думать мерзко.

Промолчала.

– Вижу, направление твое бессрочное, – продолжал балаболить служивый, ткнув ногтем в бумажку. – Но если два года отработаешь в Доме утех, выпустим на волю. Согласна?

Я сомневалась. На волю, конечно, хотелось до чесотки, хоть я и дня не провела в гарнизоне. Но… не так.

Служивый смерил меня раздраженным взглядом.

– Ишь, цыпа выискалась. Да кто тебя спрашивать будет? В Доме утех таких красавец всегда примут. А откажешься – тебя так высекут, что имя свое забудешь. Усекла?

Усекла я только то, что отсюда нужно поскорее валить.

– Да.

– Вот и чудненько. Завтра пообщайся с тамошним управляющим.

Я, конечно, схожу и пообщаюсь, разнюхаю, что да как. Но спать ни с кем не стану. Если не получится уговорить управляющего – придется бежать.

На первое время меня поселили в женском бараке в настолько длинной комнате с рядами узких лежанок, что конец той виднелся в десятках метров от входа. Здесь жили женщины, обслуживающие крепость: кухарки и поломойки, швеи. Света, даримого лучинами, не хватало, впрочем, мне не привыкать к потемкам, от которых зудят глаза. В Затопленном городе случались деньки, когда и лучин не было – мы жили на ощупь.

Некоторые кровати пустовали, но по вещам, уложенным на табуретках у изголовья, я понимала – здесь кто-то есть. Где-то спали женщины, укутанные в одеяла. Я нашла первую свободную табуретку, сложила на нее выданное мыло и комплект одежды размера этак на четыре больше положенного.

– Новенькая? – Худая женщина в летах, проходящая мимо койки, оглядела меня с участливостью. – Куда пристроили?

– В Дом утех, – ответила, расшнуровывая ворот.

– Дом утех? – переспросила женщина, и сочувствие прям-таки затопило ее голос. – Ты аккуратнее, слухи о том доме не самые аппетитные. Ай, не слушай меня, – почему-то передумала она. – Все хорошо там, да еще и денежно.

– Какие именно слухи?

Как я ни старалась, путного выведать не смогла. Женщина отмахивалась, юлила. И в этом ее нежелании говорить чудилось нечто неприятное.

Внутри все сжалось.

– Если мне не понравится – могу ли я изменить направление? – сдалась я.

– Как? – Женщина покачала головой. – Здесь такое не принято, куда определили, там и служи.

Картина вырисовывалась безрадостная: в Доме утех творится что-то неладное, направление не изменить.

Ладно, завтра сбегу, спрячусь где-нибудь в лесах, пережду поиски; а потом все наладится. Главное – нигде не оступиться.

– Здесь есть библиотека? – решилась я.

– На втором этаже казарменного здания. Ты читать-то умеешь?

Читала я по слогам, но попробовать стоило. Если повезет и в библиотеке окажутся нужные книги, то мне удастся защититься. Спастись. Найти себе место. Я крыса Затопленного города, а крысы живучи и выносливы – так говорил Кейбл.

Но двери в библиотеку были заперты. Я поскреблась немного и поняла, что ломиться бесполезно. Потому побрела обратно, вслушиваясь в шорохи, рассматривая узкие коридоры и двери, за которыми что-то скрывалось. Я искала ниши и ходы к отступлению, запоминала мелочи.

– Заблудилась? – услышала бархатистое.

Обернулась. В сумраке мужские черты смывались, но существо (наверное, человек) было высоким; не хрупким, но и не массивным. Обычным.

– Нет. – Я засунула руки в карманы потрепанной, но любимой куртки.

Мужчина – скорее молодой парень – сделал шажок в мою сторону.

– Ты сегодня приехала, правильно? – И, не дожидаясь ответа, заговорил: – Симпатичной девушке опасно разгуливать в одиночку по казармам, особенно ночью. Ты хоть представляешь, сколько здесь обитает всяких уродов? То-то же, – поднял указательный палец, хотя я промолчала. – Как тебя зовут?

– Тая.

– Красивое имя. – Парень обошел меня и застыл напротив. Показалось, будто в глазах его сверкнуло пламя. Я напрягала зрение, чтобы рассмотреть нового знакомого. Он мне не нравился – так сильно, что на загривке волосы вставали дыбом. – Тая-Тая-Тая, – пропел негромко. – Меня зовут Карт. Без лишних слов: я предлагаю тебе защиту.

– От кого? – уточнила с интересом.

– От всех.

Неплохое предложение, если вдуматься. Товарищи лишними не бывают.

– И что ты за это хочешь?

Карт засмеялся, но смех его звучал неискренне.

– Ничего. Новенькой девушке нельзя без защитника, а ты… мне нравишься.

Чем слаще называется бесплатное лакомство, тем гаже оно на вкус – я усвоила это с младенчества. Потому не спешила радоваться. Краем глаза искала, куда сбежать – если придется бежать; куда ударить – если придется бить. Как назло, коридор не был освещен (если не считать бледной луны, которая пялилась в бойницы). Но толку от нее – чуть.

– И если я соглашусь, ты будешь мне помогать? Просто так? – Я словно невзначай переступила с ноги на ногу, оказалась чуть дальше от стены и ближе к проходу.

– Да. Прекращай трусить. Я приметил тебя еще вечером, ты красивая. И мне будет жалко, если такую красоту растерзают здешние ублюдки. Ты согласна довериться мне?

– Допустим, – сказала, не веря его словам.

– Ура! Вот так повезло, хе-хе. – Он вскинул ладонь и сильно сжал мои пальцы. – О! Пойдем, я покажу тебе крышу.

– Давай завтра? – Я удержалась, чтобы не вырваться силой. Попыталась аккуратно стряхнуть пальцы. – Я так утомилась. Представь, две недели в пути…

– Не-е-ет, сего-о-одня, – заканючил Карт, нарочно коверкая слова. – Ну, пожалуйста-пожалуйста.

Вторая ладонь его незаметно легла на талию. Я дернулась, но моя рука оказалась заведена за спину. Карт был быстр и ловок. Быстрее меня. Ловчее. А главное – сильнее. Я и пискнуть не успела, как оказалась вжата в стену.

Закричать? Позвать на помощь?

Но я не привыкла доверять кому-то, кроме Кейбла. Я всегда выручала себя сама. Да и кто откликнется на вопль очередной безмозглой девчонки, которых наверняка насилуют пачками?

Как бы кто-нибудь из «спасителей» не присоединился к Карту.

Или все-таки закричать?

Кровь молотила по затылку. Позвоночник сковало нерешительностью.

А дыхание Карта пахло копченостями и хмелем.

Он тронул пуговицы на моей куртке. Коленом вжался в живот, выбив дыхание.

Инстинкты были обострены до предела.

И вдруг я услышала шаги…

Разве могла я знать, что тем, кто спасет мою шкуру, окажется старый знакомый? Белобрысый из верхних! Ну надо же!

Он-то тут как очутился?..

Впрочем, как выяснилось впоследствии, не таким уж он был и говнюком. Нормальный мужик, с придурью, с манерностью некой, которой завались у верхних, но вполне себе адекватный.

А еще он как полный придурок выкупил жизнь той, что стащила его кольцо! Кому расскажешь – засмеют.

Ненормальный. И имя у него тупое.

Но Иттан был теплый, а мне, мерзлячке, дико не хватало тепла. Особенно – здесь. А главное – он тоже пообещал мне защиту. И лучше я буду спать с белобрысым магом, чем с Картом. Сыграю на эмоциях, изображу несчастную дурочку – Иттан поверит и поможет.

Утро наливалось алыми красками, и с улицы вкусно пахло скошенной травой.

Заплутав в переплетениях казарм, я выбрела-таки к библиотеке. И – хвала богам! – та была открыта.

Ничего себе!

Присвистнула от восторга.

Столько разнообразных книг я в жизни не видывала, да еще на стеллажах, а не валяющихся абы как. Какие-то названия были знакомы, значения других я не понимала, как бы ни вчитывалась.

Меня волновала любая книга, в которой были бы Слова. Но на пожелтевших, а кое-где и изорванных страницах не сыскалось даже близко похожего на то, чему когда-то давным-давно папаша – тогда еще не пьющий и редко играющий в кости – пытался меня обучить. Помнится, он, тыкая пальцем на строчку, рассказывал:

– Все вестницы нашего народа обучены Словам, и в тебе есть задатки, чтобы научиться различать их. Твоя бабка была вестницей, понимаешь?

– Что это такое? – вопрошала я, ерзая на стуле. – Магия? Я попаду в академию?

В дни, когда мамаша выводила меня из Затопленного города наверх, я видела академию, стоящую на вершине холма, и представляла, как ступлю в двери, как обучусь какому-нибудь волшебству и заживу себе припеваючи.

– Это магия, но она струится внутри тебя, – поправлял папаша. – Слова направляют нас по верному пути. Ты читаешь между строк. Наш народ всегда был мудрее прочих, именно потому боги разрешили нам видеть в книгах чуть больше, чем видят другие. Тому, кто обучен читать Слова, покорится весь мир. Видишь ты их тут?

Иногда я взаправду различала нечто среди малознакомых букв, и тогда мне приходилось проговаривать увиденное, повторять его по слогам. Но ни в коем случае не вслух – Слово пугалось, как смешной таракан, если его произносили при ком-то третьем, даже папаше. Буквы расползались, теряясь в строчках. Разумеется, через несколько минут я забывала то Слово, которое читала, – в детской голове не держались ненужные ребенку вещи. Что толку мне было от этих Слов? А папаша огорчался, бубнил, что если уж Слово заговорило, то нужно его запомнить и сложить в цепочку, чтобы потом составить предложения.

Ну а потом папаша запил, спасаясь от несправедливости в стакане с разбавленной водкой, и о Словах более не вспоминал. И я о них позабыла: когда до одури охота кушать, об ином думать не получается.

Теперь же я обложилась книгами с верхней полки первого стеллажа (лучше смотреть по порядку, чтобы не запутаться), листала их, но не находила ни единой буквы, которая загорелась бы, заставила бы обратить на себя внимание.

Бесполезно. Солнце высоко поднялось над гарнизоном, и первый колокол оповестил о завтраке.

Что я делала неправильно?

Злые слезы подступали к глазам. И когда первая слезинка, скатившись по щеке, рухнула на страницу, внизу той высветилось золотым. В глазах начало рябить; текст расплылся, чтобы собраться воедино. Внутри меня что-то зажглось, и я прочла простое: «Рана». И тотчас почувствовала опустошающую усталость, словно одно Слово высосало из меня весь дух.

Я отложила книгу, потерла кулаками глаза.

Позже я продолжу вчитываться. Ослепну, но не сдамся.

А сейчас меня ожидает хозяин Дома утех.

Без аппетита я впихнула в себя вязкую, скрипучую на зубах кашу. Голодная жизнь научила простому правилу: предлагают – бери и не выпендривайся. Следуя этому же правилу, я умыкнула из столовой ложку. Нутром чуяла – пригодится.

Дом утех, одноэтажный, сложенный абы как, был по-солдатски прост и пуст: общая зала ожидания, дверь справа, ведущая в жилые помещения, да с десяток комнатушек, где по вечерам девушки обслуживали клиентов. Утешительницы изредка выбредали наружу: одинаково понурые, неразговорчивые, одетые в наглухо закрытые платья из грубой ткани. И чем тут наслаждаться? Продажные девицы в трущобах и то аппетитнее, у них хотя б от дурманящих трав глаза блестят да тела зазывно изгибаются. Эти же производили, мягко говоря, удручающее впечатление. Со мной не здоровались, не глядели даже в мою сторону, будто я была не одной из них, а чем-то посторонним, нежелательным.

Мне велели ждать у входа, но я не удержалась от соблазна заглянуть за одну из дверей.

Кровать, стул, и все. Ну, правильно, а большего и не требуется. Окна занавешены красными шторами, оттого в комнате затаился кровавый полумрак. Я, отдернув шторы, впустила солнечный свет, и тот высветил желтым все трещинки, неровности. Пыль, осевшую серым саваном. Залатанное белье с въевшимися пятнами. Всю таинственность комнатушка разом потеряла.

– Вот ты где, – донеслось с порога. – Нравится?

Мужчина был плюгав, несимпатичен, а верхнюю губу его украшала жирная бородавка, похожая на мохнатую муху. Но он так приветливо улыбался, а у глаз его плясали лучики морщин, что казался приятным. Не злым.

Может, с ним удастся договориться?..

– Терпимо, – сказала я, занавешивая окна.

– Не против пообщаться в более душевной обстановке?

Видимо, даже хозяин не считал Дом утех чем-то приятным, потому как вывел меня наружу. Погода располагала: солнце слепило, но не жарило; по небу плыли молочные облака, и в их очертаниях проглядывались самые нелепые вещи. То скачущая лошадь, то человеческий профиль, то куча чего-то, что напомнило мне, напрочь лишенной фантазии, навоз. Хозяин взял меня под ручку – не нагло, а скорее вежливо, как в верхней части Янга надушенные мужчины ходят с женщинами в пышных платьях. Но мне не нравилась бесцеремонность чужого касания, потому я ерзала и нервно вела плечом.

«Привыкай», – говорила самой себе.

Если он почует неприязнь – ни за что не войдет в положение.

– Не волнуйся, Тая, – сказал хозяин, спрятавшись в тени молодой яблони, которая невесть как очутилась посреди гарнизона. – Твою подноготную я уже выведал. Кража? М-да, неужто нынче за столь смешные преступления симпатичных особ готовы навеки упечь в каменную клетку?

Я слушала вполуха, а взгляд зацепился за бородавку, которая двигалась, когда хозяин открывал рот.

– Хорошо, что ты прибилась к нам, уж я своих девочек в обиду никому не дам. – Хозяин погладил меня по предплечью. – Видела, в каких они одеждах ходят? – Я кивнула, припомнив платья, за которыми не разглядеть тел. – Это чтоб ни у кого дурных помыслов не возникло. Мои девочки живут непосредственно в Доме, особо по казармам не разгуливают. Готовят сами, стирают и убирают тоже. Все на их хрупких плечиках. И, к моей чести, у нас ухоженнее, чем в остальных женских бараках.

Он гордился «своими девочками», аж грудь выпятил. А бородавка-муха все никак не могла оторвать свое жирное тельце от губы. Мне до дрожи захотелось отколупать ее. Я почесала в волосах – всегда чешусь, когда волнуюсь, – подавила назойливый порыв.

– Все отношения – в строго определенное время, иначе – ни-ни. Деньги не бери и мужчин без моего ведома не принимай. Ясно?

– Да, но…

– Умница девочка. – Хозяин перебил меня и ласково улыбнулся. – Я не ошибаюсь, в тебе есть что-то от рынди?

Вообще, я родилась в семье истинных рынди, светловолосых и крупных. Жизнь впроголодь истощила их, но не отняла природной массивности. Женщины Затопленного города доставали мамаше до плеча. Кулак папаши был с голову младенца. И хоть в резких чертах лица их дочери угадывались родительские корни, но темные волосы, каких не встретить у чистокровных рынди, да небольшой рост делали меня чужачкой. В детстве мамаша с папашей убеждали меня, что лишь один рынди из тысячи таков. Что мне передалась кровь бабки, которая служила при храме богов, и что я научусь читать Слова.

Но потом папаша запил. Ум его затуманился, и он, наслушавшись насмешек от пьяниц-товарищей, взялся обвинять мамашу в кровосмешении.

«Никакая она не мудрая! – плевался он вонючей слюной и пытался словить меня за шиворот, чтобы отвесить пинок. – Обычный выродок, которого я вынужден кормить из своего кошеля!»

Мамаша рыдала ночами, до хрипоты спорила с папашей. Но, повзрослев, я перестала верить, что мне предначертано стать кем-то особенным. Я нагуляна с человеческим мужчиной, потому такая, какая есть.

– Да, – призналась сейчас. – Моя мама – рынди.

И представила, как муха-бородавка, жужжа, улетает с лица хозяина.

– Так и знал! Рынди в моем ведении не бывало. – Хозяин обрадовался, и в голосе его проскользнула нотка удовольствия. – Аж любопытно, каковы вы в постели, а? Ну-с, – он ударил в ладоши, – узнаю из уст довольных солдат. Я буду рад принять тебя в нашу семью, Тая. Хочешь что-то спросить?

– Вообще-то я… – замялась. – Хотела попросить вас не брать меня в утешительницы. Мне, если честно, до одури не…

– Неприятно? – понимающе закончил хозяин, ухмыляясь. – Не хочется касаться грязных мужланов?

Я опустила взгляд. Хозяин зашипел как змей, и от былого благодушия не осталось и следа.

– Ты уже подчинена мне. Ослушание – смерть. Сбежишь – отыщу и лично выпотрошу. Неужели ж ты думаешь, что такая нужна хоть кому-то? – Он сжал пальцы на моем запястье. – Я буду за тобой наблюдать, Тая. Ты – слишком дорогой товар, чтобы отдать тебя кому-то другому.

Я облизала пересохшие губы.

Н-да, не удалось договориться.

– Но что мы все о грустном? – Хозяин враз переменился и внимательно оглядел меня. – Чудненько, коль у нас все сложится. Ты мне тоже понравилась.

Он залез в карман брюк и выудил наружу малюсенький кристалл, внутри которого сиял рыжеватый огонек. Такими кристаллами у богачей скрепляются магические сделки – давным-давно я подглядывала за одной из них. Следом хозяин вытащил из воротника своей рубашки тонкую иголочку.

– Ты готова беспрекословно служить в Доме утех и подчиняться всем его законам? Не противиться и не перечить хозяйскому, то есть моему, слову? Да? – Хозяин протянул иглу. – Пусть наш союз скрепит кровь.

– Готова. – Я проколола указательный палец и мазнула выступившей капелькой по граням кристалла. Огонек затрепетал чуть ярче.

– Найди Ару, она вымоет тебя и очистит тело от лишних волос. – На невысказанный вопрос хозяин ответил: – Чтоб вши не завелись. Ты с ней не спорь, указания выполняй. Она у девочек за главную. Если вопросы какие будут – ей задавай. Ну а коль свезет, первого клиента примешь уже сегодня.

– Конечно.

Хозяин, проводив меня до Дома утех и погладив на прощание по ладошке, ушел.

Утешительница Ара, чьи губы были поджаты, а голос груб, поднесла мне чашу с непонятным настоем.

– Успокаивающий, – сказала она. – Пей.

Я поднесла чашу к губам, но отпивать не собиралась. Тогда Ара надавила на челюсть и силой влила настой – горький с кислинкой – в рот.

– Кто ж добровольно в утешительницы пойдет, – бубнила она. – Тут без специальных трав не обойтись. Не отказывайся уж, дурная.

Затем Ара нагрела бадью горяченной воды и, усадив туда меня (я отпиралась и предлагала вымыться без стороннего участия), взялась драить спину жесткой щеткой. Если я выворачивалась – получала по хребту этой же щеткой.

– Не двигайся, – требовала Ара. – Пожалуюсь управляющему.

И стирала с меня не только грязь, но, казалось, кожу. Надраивала тело до красноты.

А внутри и правда разливалось спокойствие. Сознание было ясным, но озноб исчез.

Когда Ара намыливала мои волосы, вдалеке загудели колокола. Часто, надрывно. Предупреждая об опасности. Утешительница опасливо покосилась на окно, отвлекшись от мытья – мыло потекло в глаза, и я часто заморгала, – но не прокомментировала звон.

– Встань. Руки в стороны, – приказала она, смыв мыло.

Я подчинилась. Тогда утешительница достала остро наточенное лезвие, вспенила мыло и обмазала пеной мою подмышку. Примерилась.

– Ай, – пискнула я, когда вместе с темными волосами в мутную воду скатилась алая капелька.

Ара не слушала. Выкручивая руку, соскребала волоски. Царапала, ранила. Я терпела, мысленно твердя: «Если не сегодня сбегу, то завтра. Все будет хорошо».

Утешительница оттерла лезвие в воде. Пальцами провела по розоватой коже, проверяя, не осталось ли длинных волосков. Дождалась, пока я оденусь, а потом сказала:

– Иди. На тебя уже в очередь записываются желающие.

Что?!

Ноги подкосились.

Меня, пахнущую чистотой, румяную от горячей воды, под руки привели в комнату и уложили на кровать. Я пыталась бороться с легкостью, которая расплывалась по телу. Пыталась встать, но хотелось лечь обратно.

Гадкий отвар!

А потом дверь приоткрылась, и появился первый клиент. Знакомый настолько, что от страха закружилась голова. Сердце заколотилось об ребра.

Только не он!

Действие отвара резко спало. Видимо, при столь сильном шоке травы были бесполезны.

Я вжалась в спинку кровати. Пальцы судорожно вцепились в подушку, а вчерашний «защитник», Карт, плотоядно улыбался. Закатав левый рукав, он промурлыкал:

– У меня уплачено.

Пальцы водили под подушкой. В горле пересохло. Карт закатал правый рукав. И словно невзначай достал из-под ремня ножик, потрогал лезвие подушечкой пальца.

– Я оскорблений не прощаю, Тая. Понимаешь? Иди сюда. Если не хочешь по-хорошему, будем по-плохому.

– Если ты меня тронешь, то хозяин…

Карт оборвал мой наивный лепет на полуслове:

– Ты смеешься или в самом деле такая дура? Он сладко зазывает, но ничего не сделает, потому что твоя шкура не стоит и медянки. Да на твоих подружках места живого нет. Солдатам разрешается творить с вами все, что заблагорассудится. Только лицо калечить нельзя, но я и не буду. А все, что скрыто платьем, принадлежит мне.

Чего-то такого я, признаться, и ожидала.

Смущало только одно: если девушек избивают, почему они не сбегут? Не воспротивятся?

И тут меня осенило. Кристалл. Я не придала значения, что, кроме обязательного направления, заполненного служивым, наша сделка скреплялась еще и добровольным согласием на крови. Пускай я о магии слышала мало, но была уверена: мне не удастся вывернуться.

Кристалл заставит исполнять обязанности против воли.

– Ты же понимаешь, что сопротивляться бесполезно?

Понимала. Напоследок Ара ясно дала понять, что церемониться с той, которая причинит вред клиенту, не будут. Наказание за неповиновение – смерть.

Значит, смерть либо полное подчинение?

Пусть так.

Я расстегнула ворот и попыталась выпутаться из несуразного платья, но оно обвилось вокруг рук и шеи.

– Давай помогу. – Карт одним рывком стащил платье, оставив меня совершенно голой.

Беззащитной.

– Да что ты прилипла к подушке? – возмутился он. – Отдай сюда.

Я протянула подушку. Карт был совсем близко. Настолько близко, что прекрасно попадал под удар обломанной деревянной ложки, выкраденной из столовой. Рукоятку я обточила о камень еще днем.

Как чувствовала…

Дерево впилось в шею, под ухом. Неглубоко, но ощутимо. Карт взвизгнул и выронил нож. Зажал шею пальцами. Я схватила платье и хотела было побежать, но он повалил меня на пол и сел сверху, на живот. Дыхание перехватило. Ложку выдернул из руки, придирчиво осмотрел.

– Царапина, – проворчал Карт, смахивая кровавую капельку с шеи. Он придавил меня своим весом. – Ну ты и дрянь.

Удар пришелся справа. Острие ложки вонзилось в бок, и боль красными кругами расплылась перед глазами. Карт провернул ложку, а вместе с ней, казалось, вырвал клок мяса.

Я не помню, как именно нащупала выроненный нож – наверное, сыграли отточенные инстинкты. Сквозь боль. Сквозь накатывающее забытье. Сквозь испарину, что струилась по лицу.

Я не видела, куда попала, когда резанула наискось. Слышала только хрип, изданный Картом. Почувствовала, как он завалился на меня всем телом.

С трудом выпуталась из безжизненного захвата его рук и ног. Встала. Напялила платье.

И пошла.

Ведомая не разумом, но крысиными инстинктами. Мысли путались.

Карт молчал.

Магия крови сковывала и дурманила сознание.

Шатало. Рана пульсировала.

Судьба вновь вела меня к Иттану. Только он сможет помочь.

Сможет ли? Захочет?

Дверь его спальни была заперта.