4

Неделя тянулась бесконечно. Температура у Алисы спала, но работать она не могла, потому что почти не чувствовала даже запаха еды. Долдри больше не показывался. Алиса не раз стучалась к нему, но в квартире соседа царила тишина.

Кэрол навещала подругу после каждого дежурства, приносила продукты и газеты, которые потихоньку таскала из больничной комнаты для посетителей. Как-то раз она даже осталась на ночь — слишком устала, чтобы по зимнему холоду возвращаться к себе через три улицы.

Кэрол спала рядом с Алисой и среди ночи энергично растолкала ее, когда той снова привиделся без конца мучивший ее кошмар.

В субботу, когда Алиса с радостью уселась за работу, на лестничной клетке послышались шаги. Она отодвинула кресло и побежала к дверям. Долдри возвращался домой с чемоданом в руке.

— Добрый день, Алиса, — сказал он, не глядя на нее.

Он повернул ключ в замке и немного замешкался.

— Извините, что не зашел, мне нужно было уехать на несколько дней, — добавил Долдри, по-прежнему стоя к ней спиной.

— Ничего, не извиняйтесь, просто я беспокоилась, что вас не слышно.

— Я кое-куда ездил. Можно было вам записку оставить, но я этого не сделал.

— Почему вы все время от меня отворачиваетесь? — спросила Алиса.

Долдри медленно повернулся. Он был бледен, на щеках трехдневная щетина, глаза покраснели и слезились, под ними залегли тени.

— Что-то случилось? — с тревогой спросила Алиса.

— Со мной все в порядке, — ответил Долдри, — а вот моему отцу взбрело в голову не проснуться утром в понедельник. Три дня назад мы его похоронили.

— Заходите, я напою вас чаем, — пригласила его Алиса.

Долдри поставил чемодан и последовал за соседкой. Поморщившись, он рухнул в кресло. Алиса подвинула табурет и села напротив.

Долдри рассеянно смотрел на стеклянный потолок. Уважая его чувства, девушка молчала, и так прошел почти час. Потом Долдри вздохнул и встал.

— Спасибо, — сказал он, — это именно то, что мне было нужно. Теперь пойду к себе, приму душ — и спать.

— Прежде чем спать, приходите поужинать, я приготовлю омлет.

— Мне что-то есть не хочется.

— И все же поешьте, так надо, — сказала Алиса.

Немного погодя Долдри вернулся. На нем был свитер, фланелевые брюки, волосы все еще растрепаны, под глазами круги.

— Простите за мой вид, — сказал он, — кажется, забыл у родителей бритву, а другую искать уже поздно.

— А вам идет борода, — ответила Алиса, впуская его.

Они поужинали за сундуком, Алиса открыла бутылку джина. Долдри охотно выпил, но аппетита у него не было. Только из вежливости он заставил себя съесть немного омлета.

— Я дал себе слово, — сказал он, когда повисло молчание, — однажды поговорить с ним как мужчина с мужчиной. Объяснить ему, что я живу так, как захотел сам. Я никогда не судил его, хотя и стоило, и надеялся, что он так же поступит со мной.

— Даже если он запрещал себе говорить это вслух, я уверена, он вами восхищался.

— Вы его не знали, — вздохнул Долдри.

— Что бы вы ни думали, вы его сын.

— Я сорок лет страдал оттого, что его нет рядом, и привык к этому. А теперь, когда он умер, почему-то стало еще больней.

— Я понимаю, — тихо сказала Алиса.

— Вчера вечером я зашел к нему в кабинет. Мать застала меня за тем, что я рылся в его столе. Она подумала, я ищу завещание, а я сказал, мне плевать, пусть брат с сестрой об этом волнуются. Единственное, что я надеялся найти, — записку или письмо, которое он мне оставил. Мать обняла меня и сказал: «Бедный мой мальчик, он ничего тебе не написал». Я не мог плакать, когда гроб с его телом опускали в землю. Я не плакал с того лета, когда мне было десять: я тогда упал с дерева и здорово расшиб коленку. Но сегодня утром, когда дом, в котором я вырос, исчезал в зеркале заднего вида, я не смог сдержаться. Пришлось встать у обочины, я не разбирал дороги. Показалось таким нелепым, что я сижу в машине и плачу, как ребенок.

— Вы и стали снова ребенком, мистер Долдри, вы только что похоронили отца.

— Смешно… Знаете, если бы я стал пианистом, он бы, наверное, мною гордился. Может, даже ходил бы на мои концерты. Но живопись его не интересовала. Для него это была не профессия, в лучшем случае увлечение. Что ж, зато его смерть стала поводом повидаться со всеми родными сразу.

— Вам стоило бы написать его портрет и повесить в родительском доме где-нибудь на почетном месте, в отцовском кабинете например. Я уверена: где ни был сейчас ваш отец, он был бы глубоко тронут.

— Какая чудовищная идея! Я не настолько жесток, чтобы подложить матери такую свинью. Хватит мне ныть, я и так злоупотребил вашим гостеприимством. Омлет был изумительный, а джин, которым я тоже несколько злоупотребил, — еще лучше. Раз вы поправились, я дам вам еще один урок вождения, когда буду, скажем так, в лучшей форме.

— С удовольствием, — ответила Алиса.

Долдри попрощался с соседкой. Он всегда держался очень прямо, но сейчас немного сутулился и шел нетвердой походкой. На площадке он остановился, вернулся к Алисе, забрал джин и ушел к себе.

После ухода Долдри Алиса сразу легла. Она очень устала, и ее тут же сморил сон.

По стеклянной крыше барабанил град. Задыхаясь, Алиса приподнялась на кровати, пытаясь нащупать выключатель ночника. Когда зажегся свет, она обвела взглядом комнату, внимательно разглядывая знакомые предметы.

Потом со злости стукнула кулаками по кровати, досадуя на то, что вновь позволила завладеть собой кошмару, который мучил ее каждую ночь. Алиса встала, подошла к рабочему столу, открыла окно, выходившее во двор, и вдохнула полной грудью. В квартире Долдри горел свет, и незримое присутствие соседа ее успокоило. Завтра она сходит к Кэрол: пусть она ей что-нибудь посоветует. Должно же быть какое-то средство, чтобы она могла спать спокойно. Ночь без надуманных страхов, без бешеной беготни по незнакомым улицам, спокойная и тихая ночь — вот все, чего хотела Алиса.

Несколько дней Алиса провела за рабочим столом. Каждый вечер она тянула время и не ложилась спать, борясь со сном, пытаясь противостоять страху, который охватывал ее после захода солнца. Каждую ночь ей снился один и тот же кошмар, который заканчивался на мокрой от дождя улице, где она без сил сидела на мостовой.

В обед она навестила Кэрол.

Зайдя в приемный покой, она попросила сообщить подруге о том, что она ее ждет. Потом добрых полчаса она просидела в холле среди носилок, которые санитары выгружали из машин с воющими сиренами. Какая-то женщина умоляла позаботиться о ее ребенке. Между скамейками бродил старик, другие больные наблюдали за ним. Алисе улыбнулся молодой человек, бледный, с рассеченной бровью, с которой на щеку струйкой стекала кровь. Мужчина лет пятидесяти держался за бока, мучаясь от боли. Среди всего этого человеческого страдания Алису вдруг охватило чувство вины. Ее мучили ночные кошмары, но жизнь подруги была не лучше. Появилась Кэрол, она везла каталку, колесики которой жалобно поскрипывали.

— Что ты тут делаешь? — спросила она, увидев Алису. — Болит что-нибудь?

— Просто зашла позвать тебя пообедать.

— Вот так приятный сюрприз! Сейчас отвезу его, — сказала Кэрол, указав на пациента, — и пойдем. Совсем обленились, могли бы предупредить, что ты здесь. Давно ждешь?

Кэрол передала каталку коллеге, сняла халат, взяла из шкафчика пальто и шарф и поспешила к подруге. Они с Алисой вышли на улицу.

— Пошли, тут на углу есть паб, получше других в этом районе, хотя тоже довольно скверный. Но по сравнению с нашей столовой это просто шикарный ресторан.

— А как же больные?

— Больные здесь всегда, каждый божий день, двадцать четыре часа в сутки. А раз бог дал мне желудок, приходится время от времени его наполнять, чтобы у меня были силы их лечить. Пошли обедать.

В пабе было полно народу. Кэрол кокетливо улыбнулась хозяину, и тот из-за стойки указал на столик в глубине зала. Девушки прошли мимо остальных посетителей.

— Ты с ним спишь? — спросила Алиса, усаживаясь.

— Прошлым летом я вылечила ему огромный фурункул в таком месте, которое не принято упоминать. С тех пор он мой покорный слуга, — со смехом ответила Кэрол.

— Никогда не думала, что жизнь у тебя такая…

— …светская? — подсказала Кэрол.

— …трудная, — закончила Алиса.

— Мне нравится то, чем я занимаюсь, хотя порой бывает и тяжко. В детстве я постоянно бинтовала кукол. Маме это очень не нравилось, но чем больше ее это огорчало, тем сильнее я чувствовала к этому призвание. Так что тебя ко мне привело? Вряд ли ты пришла в неотложку поискать запахи для своих духов.

— Я пришла пригласить тебя вместе пообедать. Разве нужна еще какая-нибудь причина?

— Знаешь, хорошая медсестра не только лечит телесные раны, она видит, когда в голове у больного что-то не то.

— Но я же не твой пациент.

— А было очень похоже, когда я увидела тебя в холле. Говори, что случилось.

— Ты посмотрела меню?

— Оставь в покое меню, — приказала Кэрол, отнимая у Алисы карту. — Я едва успеваю съесть дежурное блюдо.

Официант принес две тарелки рагу из баранины.

— Да, выглядит не совсем аппетитно, — заметила Кэрол, — но это очень вкусно, я тебе точно говорю.

Алиса отодвинула кусочки мяса от овощей, плававших в соусе.

— И все-таки, — проговорила Кэрол с набитым ртом, — возможно, к тебе вернется аппетит, если расскажешь, что тебя мучает.

Алиса ткнула вилкой в картошку и брезгливо поморщилась.

— Ладно, — продолжала Кэрол, — наверно, я высокомерная и упрямая, но, когда сядешь в трамвай, чтобы ехать обратно, почувствуешь себя дурой, потому что даже не попробовала это мерзкое рагу, тем более что сама за него заплатила. Говори, что стряслось, твое молчание меня бесит.

Алиса решилась рассказать про кошмар, мучивший ее по ночам, про это недомогание, отравлявшее ей жизнь.

Кэрол выслушала ее очень внимательно.

— Мне надо тебе кое-что рассказать, — сказала она. — В первый вечер, когда бомбили Лондон, я была на дежурстве. Раненые поступали постоянно, их было очень много, большинство с ожогами, многие приходили сами. Кое-кто из персонала сбежал и спрятался от бомбежки, но большинство остались. Я тоже осталась, но не из героизма, уверяю тебя, скорее из трусости. Я страшно боялась высунуть нос наружу и умирала от страха: а вдруг я погибну под огнем, если выйду на улицу? Через час поток раненых иссяк. Привезли всего нескольких человек. Дежурный врач, доктор по фамилии Тёрнер, красавец, шикарный мужик, глаза такие, что и монашка не устоит, собрал нас и сказал: «Если раненые больше не поступают, значит, они под завалами. Нам надо пойти и найти их». Мы смотрели на него разинув рты. Потом он добавил: «Я никого не принуждаю, но те, кому хватит мужества, возьмите носилки и давайте прочешем улицы. Снаружи гораздо больше тех, кому нужно спасти жизнь, чем в стенах этой больницы».

— И ты пошла? — спросила Алиса.

— Шаг за шагом я осторожно пятилась в смотровую, моля лишь о том, чтобы не встретиться глазами с доктором Тёрнером, чтобы он не видел, как я дезертирую, и мне это удалось. Я пряталась в раздевалке два часа. Не смейся, а то я уйду. Я закрыла глаза и скрючилась в шкафу, мне хотелось исчезнуть. И наконец я внушила себе, что я дома, у родителей, в Сент-Моусе, а все эти люди, которые кричат и стонут вокруг меня, всего лишь жуткие куклы, что я должна завтра же их выбросить и никогда не становиться медсестрой.

— Тебе не в чем себя упрекать, Кэрол, я вряд ли оказалась бы храбрей.

— Нет, ты бы смогла! На следующий день я вернулась в больницу сгорая со стыда, но живая. Четыре дня я ходила по стеночке, боясь повстречать доктора Тёрнера. Жизнь часто играла со мной злые шутки: меня назначили ассистенткой на ампутацию, которую проводил…

— …доктор Тёрнер?

— Собственной персоной! И как будто этого было мало, мы еще и остались одни в пред операционной. Пока мы мыли руки, я призналась ему во всем — в своем побеге, в том, каким жалким образом я пряталась в шкафу, короче, выставила себя на посмешище.

— И что он сказал?

— Он попросил помочь ему надеть перчатки и сказал: «Страх — одно из самых естественных человеческих чувств. Вы, может быть, думаете, что я не боюсь оперировать? Если так, то я ошибся профессией и лучше мне было стать актером».

Кэрол поменяла свою пустую тарелку на Алисину полную.

— А потом я видела, как он вошел в операционную с маской на лице. Свой страх он оставил за дверью. На следующий день я попыталась соблазнить его, но этот придурок верен своей жене. Через три дня снова была бомбежка. Я не надевала ни маску, ни перчатки, я пошла с остальными на улицу. Мы раскапывали завалы, огонь полыхал совсем близко от меня — примерно на таком же расстоянии, как сейчас сидишь ты. Скажу тебе правду: в ту ночь среди этих руин я обмочилась со страху. А теперь послушай меня, подружка. С того рождественского вечера в Брайтоне ты сама не своя. Тебя что-то грызет изнутри, какой-то огонь сжигает, ты его не замечаешь, но именно он не дает тебе спать. Сделай как я. Выйди из шкафа и действуй. Я бегала по улицам Лондона, умирая от страха, но это было легче, чем сидеть скрючившись в каморке и думать, что сходишь с ума.

— И что мне делать?

— Ты страдаешь от одиночества, мечтаешь о великой любви, но больше всего на свете боишься влюбиться. Ты в панике при мысли, что надо будет к кому-то привязаться и от кого-то зависеть. Забыла про Антона? Пусть даже твоя гадалка и наврала, предсказав, что мужчина всей твоей жизни ждет тебя в какой-то далекой стране, это не важно. Давай действуй! У тебя же кое-что отложено, остальное, если понадобится, возьмешь в долг — и подари себе это путешествие. Узнай, что тебя там ждет. Ну, не встретишь ты обещанного прекрасного незнакомца, и ладно, все равно почувствуешь себя свободной и ни о чем не будешь жалеть.

— И как, по-твоему, мне ехать в Турцию?

— Знаешь, дорогуша, я медсестра, а не бюро путешествий. Мне пора бежать. За консультацию денег не возьму, но счет оплати сама.

Кэрол встала, надела пальто, поцеловала подругу и ушла. Алиса побежала следом и нагнала ее у дверей паба.

— Ты серьезно? Ты правда так думаешь?

— А иначе стала бы я тебе рассказывать про свои подвиги? Иди, не стой на холоде, сама же недавно болела. У меня и без тебя пациентов хватает, некогда с тобой одной возиться. Беги давай.

Кэрол умчалась.

Алиса вернулась и села на место подруги. Подозвав официанта, улыбнулась, заказала пиво и… дежурное блюдо.

Уличное движение было оживленным. Сотни повозок, мотоциклов с коляской, небольших грузовичков и автомобилей пытались пересечь перекресток. Долдри бы понравилось, подумала Алиса. Трамвай остановился. Алиса посмотрела в окно. Между маленькой бакалеей и закрытой антикварной лавкой приютилась витрина турагентства. Девушка задумчиво глянула на него, трамвай поехал дальше.

Алиса вышла на следующей остановке и пошла обратно. Сделав несколько шагов, она повернула было назад, помедлила и снова зашагала к перекрестку. Через несколько минут она вошла в агентство под вывеской «Wagons-Lits Cook».

Алиса остановилась возле вертящейся стойки с рекламными проспектами у входа. Франция, Испания, Швейцария, Италия, Египет, Греция — столько стран, что голова кругом. Навстречу ей вышел директор.

— Желаете куда-нибудь съездить, мисс? — спросил он.

— Нет, — ответила Алиса, — не совсем, просто интересуюсь.

— Если планируете свадебное путешествие, рекомендую Венецию, весной это просто чудо. А можно в Испанию: Мадрид, Севилья, Средиземноморское побережье. Все больше наших клиентов едут туда и возвращаются в полном восторге.

— Я не выхожу замуж, — сказала Алиса, улыбнувшись директору.

— В наши дни ничто не мешает путешествовать в одиночку. Каждый имеет право время от времени брать отпуск. Женщине, решившей совершить путешествие, я бы рекомендовал Швейцарию, Женевское озеро: там очень красиво и спокойно.

— А поездки в Турцию вы можете предложить?

— Стамбул — прекрасный выбор. Сам однажды мечтаю там побывать. Собор Святой Софии, Босфор… Погодите, у меня это где-то здесь, тут такой беспорядок.

Директор наклонился к шкафчику и стал по одному выдвигать ящики.

— Ага, вот, тут полная подборка. У меня еще есть путеводитель, если это направление вас интересует. Но вы должны пообещать, что вернете.

— Мне хватит проспектов, — сказала Алиса и поблагодарила директора.

— Возьмите сразу два, — сказал он и протянул ей буклеты-гармошки.

Он проводил ее до дверей и пригласил заходить, когда будет желание. Алиса попрощалась и отправилась на трамвайную остановку.

Шел мокрый снег. Одно окошко не закрывалось, и в трамвае стоял страшный холод. Алиса достала из сумки проспекты и полистала их, пытаясь найти хоть немного тепла в описаниях заморских пейзажей, где на лазурном небе сияло яркое солнце.

Подходя к дому, Алиса порылась в карманах в поисках ключей, но не смогла их найти. Перепугавшись, она присела на корточки и вывалила содержимое сумки прямо на пол. Среди кучи всякой мелочовки отыскалась связка ключей. Алиса схватила их, поспешно сгребла в сумку остальные вещи и взбежала по лестнице.

Спустя час Долдри возвращался домой. Его внимание привлекла рекламная туристическая брошюра, валявшаяся на полу в вестибюле. Он подобрал ее и улыбнулся.

В дверь кто-то поскребся. Алиса подняла голову, отложила ручку и пошла открывать. Перед ней стоял Долдри с бутылкой вина в одной руке и двумя бокалами в другой.

— Вы позволите? — спросил он, входя.

— Будьте как дома, — ответила Алиса, жестом приглашая его войти.

Долдри устроился у сундука, поставил на него бокалы и наполнил их вином. Один протянул Алисе и предложил чокнуться.

— Мы что-то празднуем? — спросила она соседа.

— В каком-то смысле, — ответил тот. — Я только что продал картину за пятьдесят тысяч фунтов.

Алиса вытаращила глаза и поставила бокал.

— Я и не знала, что ваши картины так дорого стоят, — изумленно сказала она. — А можно будет на них взглянуть, пока просмотр мне еще по карману?

Наверное, — рассеянно отвечал Долдри, вновь наполняя бокал.

— Что тут скажешь? Ваши коллекционеры очень щедры.

— Не слишком лестно для моей работы, но я, пожалуй, приму это за комплимент.

— Вы действительно продали картину за такую сумму?

— Конечно нет, — ответил Долдри, — я ничего не продал. Пятьдесят тысяч фунтов, про которые я сказал, — деньги, доставшиеся мне от отца. Я только что от нотариуса, куда нас сегодня вызвали. Я и не знал, что столько для него значу. Сам я ценил себя гораздо дешевле.

При этих словах глаза Долдри погрустнели.

— И вот что особенно глупо: я даже не представляю, что мне делать с этими деньгами. Может, мне выкупить вашу квартиру? — весело предложил он. — Я бы устроился под этой стеклянной крышей, о которой мечтал столько лет, и этот свет помог бы мне написать картину, которая тронула бы чье-то сердце…

— Она не продается, я всего лишь ее снимаю. И вообще, я-то где буду жить? — спросила Алиса.

— Надо отправиться в путешествие! — воскликнул Долдри. — Блестящая мысль!

— Если вам так хочется, почему бы и нет? Красивое пересечение парижских улиц, скрещение дорог в Танжере, маленький мост через канал в Амстердаме… На свете наверняка масса перекрестков, которые могли бы вас вдохновить.

— А почему бы не пролив Босфор? Я всегда мечтал писать корабли, но на Пикадилли ведь их не найдешь…

Алиса поставила бокал и пристально посмотрела на Долдри.

— Что такое? — спросил он, прикидываясь удивленным. — Не вам же одной язвить, я тоже имею право вас подразнить, разве не так?

Долдри достал из кармана пиджака проспект и положил его на сундук.

— Я нашел это на полу в подъезде. Сомневаюсь, что его обронила соседка снизу: миссис Таффлтон самая большая домоседка из всех, кого я знаю, она выходит только по субботам за покупками на другой конец улицы.

— Долдри, я думаю, вы достаточно выпили сегодня, вам пора домой. Я не получала наследства, и мне не на что путешествовать. Мне надо закончить работу, чтобы заплатить за квартиру, если я хочу в ней остаться.

— Я думал, что одно из ваших произведений обеспечило вам стабильный доход.

— Стабильный, но не вечный. Мода проходит, и надо создавать что-то новое, чем я и пыталась заняться перед вашим вторжением.

— А мужчина всей вашей жизни, который вас там ждет? — не унимался Долдри, указывая на брошюру. — Он уже не снится вам по ночам?

— Нет, — сухо ответила Алиса.

— Тогда почему вы разбудили меня в три часа ночи таким криком, что я чуть с кровати не упал?

— Я ударилась ногой об этот чертов сундук, когда собиралась ложиться. Я работала допоздна, и у меня глаза слипались.

— Еще и лгунья к тому же! Ладно, — сказал Долдри, — вижу, что мое общество вас тяготит, пойду к себе.

Он встал, сделал вид, что уходит, но, сделав лишь шаг, вернулся к Алисе:

— Вы слышали про Адриенну Боллан?

— Нет, ничего я про эту Адриенну не знаю, — не скрывая раздражения, отрезала Алиса.

— Она была первой женщиной, которая рискнула пересечь горную цепь Анд на самолете, на «Кодроне», если точнее, которым она, конечно, сама и управляла.

— Очень смело с ее стороны.

К большой досаде Алисы Долдри снова уселся в кресло и налил себе вина.

— Самое необычное не в ее смелости, а в том, что с ней произошло за несколько месяцев до полета.

— И вы, конечно, собираетесь рассказать мне все подробности, потому что уверены, что иначе я не засну.

— Вот именно!

Алиса закатила глаза. Но в этот вечер сосед был явно не в своей тарелке и ему хотелось с кем-то поговорить. Он вел себя так предупредительно во время ее болезни, что она решила вытерпеть все до конца и внимательно прослушать всю историю.

— Итак, Адриенна отправилась в Аргентину. Как пилоту «Кодрона» ей предстояло участвовать в разных встречах и демонстрационных полетах, чтобы французские авиаконструкторы могли показать южноамериканцам качество своей продукции. Представьте себе, что тогда ее стаж пилота составлял всего сорок часов! Перед ее приездом «Кодрон» начал рекламную кампанию. Пустили слух, будто она сделает попытку перелететь через Анды. Адриенна предупредила, что не собирается так рисковать, имея в своем распоряжении только два самолета G3, которые ей были предоставлены. Она заявила, что могла бы обдумать этот проект, только если бы ей доставили морем более мощный самолет, способный подняться гораздо выше. И компания «Кодрон» пообещала это сделать. В день прибытия в Аргентину Адриенну встречала толпа журналистов. Все чествовали ее, а на следующее утро она из газет узнала о том, что «Адриенна Боллан воспользуется своим пребыванием у нас, чтобы перелететь через горную цепь». Механик потребовал, чтобы Адриенна подтвердила или опровергла эту новость. Она отправила телеграмму в «Кодрон» и узнала, что переправить в Аргентину обещанный ей самолет невозможно. Все французы Буэнос-Айреса заклинали ее отказаться от этой безумной затеи. В одиночку ни одна женщина не способна справиться с таким перелетом и остаться в живых. Объявили даже, будто она сумасшедшая и своими действиями способна нанести вред Франции. Адриенна решила лететь и приняла вызов. Сделав официальное заявление, она заперлась в гостиничном номере, отказавшись говорить с кем бы то ни было. Ей необходимо было серьезно сосредоточиться перед выполнением замысла, скорее походившего на самоубийство.

Спустя некоторое время, когда ее самолет был доставлен по железной дороге в Мендосу, откуда она намеревалась стартовать, в ее дверь постучали. Адриенна открыла и, разозлившись, уже собиралась выпроводить незваную гостью, которая помешала ей думать. Перед ней стояла робкая молодая женщина, явно чувствовавшая себя неловко. Она заявила, что умеет предсказывать будущее и ей нужно сообщить Адриенне нечто очень важное. К предсказателям в Южной Америке относятся очень серьезно, с ними советуются во всех делах. Кстати, я узнал, что в Нью-Йорке очень модно советоваться с психоаналитиком перед вступлением в брак, сменой работы или при переезде. В каждом обществе свои оракулы. Короче, в 1920 году в Буэнос-Айресе предпринять столь рискованный полет, не посоветовавшись с ясновидящим, было так же немыслимо, как в других краях отправиться на войну, не навестив священника, дабы препоручить свою душу Богу. Не знаю, верила ли во все это француженка Адриенна, но для ее окружения это было весьма важно, и ей необходимо было заручиться любой возможной поддержкой. Она закурила и разрешила гадалке говорить, пока горит сигарета. Ясновидящая предсказала, что летчица останется жива и ее ждет триумф, но при одном условии.

— Каком? — спросила Алиса, заинтригованная рассказом Долдри.

— Я как раз собирался рассказать! Гадалка поведала ей нечто невероятное. Адриенна будет пролетать над большой долиной, она узнает ее по озеру, формой и цветом напоминающему устрицу, гигантскую устрицу, неизвестно как попавшую в лощину среди гор. Ошибиться невозможно. Слева над заледенелой водой небо будет затянуто облаками, а справа будет ясным и безоблачным. Любой здравомыслящий пилот, естественно, выбрал бы второй путь, но гадалка предостерегла Адриенну: если та выберет легкий путь, ее жизнь оборвется. Перед ней встанут непреодолимые пики гор. Когда озеро окажется точно под самолетом, необходимо повернуть к облакам, какими бы темными они ни казались. Адриенна сочла совет глупостью. Какой же пилот очертя голову помчится навстречу верной гибели? Крылья ее «Кодрона» не выдержат такого испытания. От болтанки в грозовом небе машина разобьется. Она спросила девушку, жила ли та в горах и хорошо ли их знает. Девушка робко ответила, что никогда не бывала там, и удалилась, не добавив больше ни слова.

Прошло несколько дней, Адриенна покинула отель и отправилась в Мендосу. За время, пока поезд преодолел тысячу двести километров, она успела забыть о короткой встрече с ясновидящей. Ей было не до нелепых предсказаний, голову занимали другие мысли, да и откуда невежественной девчонке знать, что у самолета есть предельная высота полета, а у ее G3 этой высоты едва хватает, чтобы попытаться осуществить столь дерзновенный замысел?

Долдри замолчал, потер подбородок и посмотрел на часы:

— Я и не заметил, как время прошло, простите, Алиса, я пойду. Опять я у вас засиделся.

Он уже было поднялся, но Алиса остановила его и заставила сесть обратно.

— Ну, раз вы настаиваете! — сказал он, довольный таким ответом. — У вас не осталось немножко того восхитительного джина, которым вы меня угощали?

— Вы забрали бутылку.

— Как некстати! А сестер у нее, бедняжки, случайно, не было?

Алиса сходила за новой бутылкой и налила Долдри джина.

— Так на чем я остановился? — спросил он, осушив один за другим два бокала. — По прибытии в Мендосу Адриенна поехала на аэродром Лос-Тамариндос, где ждал ее биплан. Великий день наступил. Адриенна вывела самолет на взлетную полосу. Летчице было не занимать беззаботности и чувства юмора: она поднялась в небо 1 апреля и забыла навигационную карту. Она взяла курс на северо-запад. Самолет с трудом набирал высоту, а впереди высились устрашающие заснеженные вершины Анд.

Пролетая над узкой долиной, она заметила внизу озеро в форме устрицы. От холода у Адриенны задеревенели пальцы, которые она спрятала в импровизированные перчатки из газеты, смазанной сливочным маслом. Коченея от холода в слишком легком для такой высоты комбинезоне, она вглядывалась в горизонт, и ей становилось страшно. Справа открывалась долина, слева же все затянуло тучами. Решать нужно было очень быстро. Что заставило Адриенну поверить скромной гадалке, явившейся к ней в гостиницу в Буэнос-Айресе? Она направила самолет в пелену облаков, набрала дополнительную высоту и постаралась сохранить прежний курс. Несколько мгновений спустя небо прояснилось, и впереди возник перевал со статуей Христа, возвышавшейся на высоте четырех тысяч метров. Она поднялась еще выше — выше, чем позволяла мощность, но самолет выдержал.

Полет продолжался уже больше трех часов, когда Адриенна увидела реку, текущую в ту же сторону, в которую она летела. Вскоре показалась равнина и вдали большой город — Сантьяго-де-Чили и аэродром, где ее ждала триумфальная встреча. С грехом пополам она долетела. У нее заледенели пальцы, лицо кровоточило от холода, на высоте щеки у нее раздулись, отчего глаза превратились в узкие щелочки; почти вслепую она, нисколько не повредив самолет, совершила посадку прямо перед тремя флагами — французским, аргентинским и чилийским, которые установили, чтобы приветствовать ее прибытие, хотя на него мало кто надеялся. Все ликовали. Адриенна и ее замечательный механик Дюперье совершили настоящий подвиг.

— Зачем вы мне все это рассказываете, Долдри?

— Я долго говорил, у меня во рту пересохло!

Алиса снова налила ему джина.

— Я вас слушаю, — произнесла она, наблюдая, как сосед выпил спиртное залпом, словно воду.

— Я рассказываю это вот почему. Вы тоже встретили гадалку, и она предсказала вам, что в Турции вы найдете то, что тщетно ищете в Лондоне, но прежде вам предстоит повстречать еще шесть человек. Подозреваю, что первый из них я и на меня возложена некая миссия. Позвольте мне быть вашим Дюперье, гениальным механиком, который поможет вам преодолеть горную цепь Анд, — воскликнул захмелевший Долдри. — Позвольте сопровождать вас хотя бы до второго человека, который поведет вас к третьему и так далее по цепочке, как сказано в пророчестве. Позвольте быть вашим другом и совершить в моей жизни хоть что-то полезное.

— Это очень великодушно с вашей стороны, — смутилась Алиса. — Но я не летчик-испытатель и уж совсем не Адриенна Боллан.

— Но вас, как и ее, по ночам мучают кошмары, а днем вы мечтаете поверить в пророчество и отправиться в путешествие.

— Я не могу это принять, — пробормотала Алиса.

— Но вы хотя бы подумайте!

— Нет, это невозможно, мне это не по карману, я никогда не смогу с вами рассчитаться.

— Почем вы знаете? Ну, не хотите брать меня механиком — а это значит, вы на меня дуетесь, хотя я совсем не виноват, что моя машина тогда не захотела заводиться, — тогда я буду вашим «Кодроном». Представьте себе, а вдруг вы найдете новые запахи, и они вдохновят вас на создание новых духов, и духи эти станут пользоваться бешеным успехом, а я стану вашим компаньоном. И за мой скромный вклад в вашу славу вы выделите мне процент от прибыли, а какой — сами решите. Но сделка должна быть справедливой, поэтому, если я вдруг напишу перекресток Стамбула и картину приобретет музей, я вам тоже выделю долю доходов от продажи моих полотен.

— Вы пьяны, Долдри. Хотя все, что вы говорите, не имеет никакого смысла, вы меня почти убедили.

— Тогда наберитесь мужества. Не надо сидеть взаперти и бояться темноты, как ребенок, завоюйте мир! Отправимся в путешествие! Я все организую, мы покинем Лондон через неделю. Даю вам ночь на размышление, а завтра поговорим.

Долдри встал, обнял Алису и крепко прижал к себе.

— Спокойной ночи, — сказал он, устыдившись своего порыва и отступая.

Алиса проводила его до площадки. Долдри еле держался на ногах. Они помахали друг другу на прощание, и двери захлопнулись.