17

Долдри крадучись поднимался по лестнице. Подойдя к двери своей квартиры, он обнаружил на коврике у порога стеклянный флакон и небольшой конверт. На этикетке флакона стояла надпись «Стамбул», а в приложенной записке говорилось: «Я, по крайней мере, сдержала слово…»

Долдри снял крышку, закрыл глаза и понюхал духи. Основная нота была безупречна. Стоя с закрытыми глазами, Долдри перенесся под цветущие ветви церцисов на берегу Босфора. Ему почудилось, будто он поднимается по крутым улочкам Джихангира и слышит, как Алиса звонким голосом зовет его, когда он за ней не поспевает. Он ощутил пленительный аромат земли и цветов, пыли и прохладной воды, струящейся по стертым камням фонтана. Он услышал детские крики в тенистых садах, гудки пароходов, скрежет трамвайных колес на улице Истикляль.

— Вам удалось, вы выиграли ваше пари, дорогая, — вздохнул Долдри, открывая двери квартиры.

Он включил свет и вздрогнул, увидев соседку, сидящую посреди гостиной в кресле.

— Что вы тут делаете? — спросил он, ставя зонтик.

— А вы?

— Ну, — тихо пробормотал Долдри, — каким бы странным вам это ни показалось, я вернулся домой.

— Вы не уехали в отпуск?

— Ну, я же не хожу на работу, так что и отпуск, знаете…

— Не примите за комплимент, но это гораздо лучше того, что я вижу из своего окна, — сказала Алиса, указывая на картину на мольберте у окна.

— И все-таки это комплимент, да еще от человека, живущего в Стамбуле. Простите за этот совершенно второстепенный вопрос, но как вы сюда вошли?

— С помощью ключа, который был в кармане вашего плаща.

— Вы нашли его? Тем лучше. Очень люблю этот плащ, я его уже два дня ищу.

— Он висел у меня на вешалке.

— Одно объясняет другое.

Алиса встала и направилась к Долдри.

— Хочу задать вам один вопрос, но вы должны обещать ответить честно хотя бы на этот раз!

— Что значит «на этот раз»?

— Вы не собирались в путешествие с вашей прекрасной спутницей?

— У меня изменились планы, — проворчал Долдри.

— Вашу подругу зовут Кэрол?

— Нет, нет, я видел вашу подругу лишь дважды в жизни, и оба раза у вас дома. Когда я к вам грубо ворвался и потом, когда вы заболели. А в третий раз в пабе на углу, но она меня даже не узнала, так что это не в счет.

— Я думала, вы с ней ходили в кино, — сказала Алиса, делая шаг вперед.

— Хорошо, ладно, я иногда врал, но только в случае необходимости.

— А это было необходимо — убедить меня, что вам понравилась моя подруга?

— У меня были на то причины!

— А это пианино у стены? Я думала, что играет соседка снизу.

— А, эта развалина, которую я забрал из офицерской столовой? Я не считаю это пианино… Так что вы хотели спросить? Да, я вам отвечу правду.

— Вы были на пирсе в Брайтоне вечером двадцать третьего декабря?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Потому что в другом кармане вашего плаща было вот это. — Алиса протянула ему билет.

— Не очень честно задавать такие вопросы, если вы уже знаете ответ, — сказал Долдри, опустив глаза.

— С каких пор? — спросила Алиса.

Долдри глубоко вздохнул:

— С первого дня, когда вы вошли в этот дом, с тех пор, как увидел, как вы поднимались по лестнице, и с каждым днем волнение все росло.

— Если вы что-то чувствовали ко мне, почему сделали все, чтобы от меня отдалиться? Это путешествие в Стамбул вам понадобилось, чтобы быть от меня подальше?

— Если бы та гадалка назвала Луну вместо Турции, мне было бы легче. Зачем вы спрашиваете? Вы не можете представить, что значит для мужчины, получившего такое воспитание, как я, понять, что я схожу с ума от любви. За всю свою жизнь я никого так не боялся, как вас. Мысль, что я вас люблю, заставляла меня еще больше бояться быть похожим на отца, а я бы ни за что в мире не заставил страдать любимую женщину. Я был бы вам очень признателен, если вы сейчас же забудете все, что я только что наговорил.

Алиса шагнула к Долдри, приложила палец к его губам и прошептала ему на ухо:

— Долдри, замолчите и поцелуйте меня.

Долдри и Алису разбудили первые лучи рассвета, лившиеся сквозь стеклянную крышу.

Алиса приготовила чай, Долдри отказался вылезать из постели, пока она не даст ему надеть что-нибудь приличное, а о том, чтобы надеть предложенный Алисой халат, он и слышать не хотел.

Алиса поставила поднос на кровать и, пока Долдри намазывал маслом тост, шаловливо спросила его:

— Ваши вчерашние слова, которые я должна забыть, раз вам это пообещала, — это, случайно, не очередная хитрость, чтобы продолжать писать картины под моей крышей?

— Если вы усомнились в моей искренности хоть на секунду, я готов забыть про кисти до конца своих дней.

— Это было бы совершенно нелепо, — ответила Алиса, — и ужасно глупо, потому что я влюбилась в вас как раз тогда, когда вы сказали, что пишете перекрестки.