12

Алиса!

Надеюсь, вы простите мой внезапный отъезд. Не хотел прощаться с вами еще раз. Всю последнюю неделю я каждый вечер думал об этом, когда мы с вами раскланивались у дверей вашей комнаты, и меня угнетала мысль о том, что придется опять говорить вам «до свидания», но на сей раз в холле гостиницы и с чемоданом в руке. Я хотел предупредить вас вчера, но боялся испортить чудесные мгновения, которые провел с вами. И решил, что нам лучше хранить воспоминание о последней прогулке по берегу Босфора. У вас был счастливый вид, я тоже был счастлив — чего же еще желать в конце путешествия? Вы чудесная женщина, и я горжусь тем, что стал вашим другом, по крайней мере я на это надеюсь. Я-то вас считаю своим другом, и недели, проведенные в Стамбуле в вашей компании, останутся для меня, наверное, самыми счастливыми в жизни. Всем сердцем надеюсь, что вы достигнете своей цели. Мужчина, который полюбит вас, должен будет привыкнуть к вашему характеру (как друг я могу это сказать, вы же не рассердитесь?), однако он будет вознагражден: рядом с ним будет женщина, чей смех легко прогонит все жизненные невзгоды.

Я счастлив, что вы были моей соседкой, и уже чувствую, что мне будет не хватать вашего присутствия, хотя порой и шумного.

Следуйте верной дорогой, дочь Кёмерта Эджзаджи, бегите навстречу счастью, которого вы достойны.

Ваш преданный друг

Долдри

Итан!

Сегодня утром я нашла ваше письмо. После обеда я пошлю вам ответ. Интересно, как долго он будет идти? Меня разбудило шуршание конверта, который вы подсунули мне под дверь, и я сразу поняла, что вы уезжаете. Я побежала к окну — как раз вовремя, чтобы увидеть, как вы садитесь в такси. Когда вы взглянули на наши окна, я отступила на шаг. Вероятно, мной руководили те же мотивы, что и вами. И все же, когда ваше такси удалялось по улице Истикляль, мне хотелось сказать вам «до свидания» вслух, поблагодарить за ваше участие. У вас тоже скверный характер (друг ведь может вам это высказать, вы же не обидитесь?), но вы замечательный человек, щедрый, забавный и талантливый.

Каким-то непостижимым образом мы с вами стали друзьями, и, быть может, эта дружба продлилась лишь несколько дней, несколько недель, что мы провели в Стамбуле, но по той же непонятной причине сегодня утром мне вдруг стало вас не хватать.

От всего сердца прощаю ваш тайный отъезд и даже думаю, что вы поступили правильно: я и сама не люблю прощаний. Я немного завидую, что скоро вы будете в. Лондоне. Я скучаю по нашему старому викторианскому дому и по своей мастерской. Я подожду здесь весны. Джан обещал, как только станет тепло, свозить меня на Принцевы острова, куда мы с вами так и не съездили. Я опишу вам каждый уголок, а если встретится интересный перекресток, расскажу о нем в мельчайших подробностях. Говорят, что время там остановилось, и когда там гуляешь, то словно попадаешь в XIX век. Транспорт с мотором там запрещен, разрешается передвигаться только на лошадях и ослах. Завтра мы снова едем к старому парфюмеру из Джихангира. Я вам напишу про то, как мы съездили и как продвигается моя работа.

Надеюсь, путешествие оказалось не слишком утомительным, а ваша матушка выздоровела. Берегите ее и себя.

Желаю вам приятных минут в ее обществе.

Ваш друг

Алиса

Дорогая Алиса!

Ваше письмо шло ровно шесть дней. Почтальон вручил мне его сегодня утром, когда я уходил. Думаю, оно тоже путешествовало самолетом, но почтовый штемпель не указывает, каким именно рейсом и была ли посадка в Вене. На следующий день после приезда я навел порядок в своей квартире, а потом сделал то же самое в вашей. Могу вас заверить, я не трогал ничего из ваших вещей, только вытер пыль, которая за время вашего отсутствия безнаказанно завладела территорией. Вы бы видели меня в фартуке, с косынкой на голове, с веником и ведром — вот бы вы надо мной смеялись! Впрочем, именно этим, по всей видимости, сейчас и занимается соседка снизу, та самая, что докучает вам своей игрой на пианино: я имел несчастье в таком наряде столкнуться с ней, когда выносил мусор. У вас в квартире стало светло, как весной, которая, надеюсь, не заставит слишком долго себя ждать. Говорить, что в Английском королевстве сейчас царят холод и сырость, было бы очевидной банальностью, и, хотя это моя любимая тема, я не буду надоедать вам рассуждениями о погоде. И все же скажу, что со дня моего приезда не прекращается дождь, он идет уже целый месяц — так мне сказали в пабе, куда я снова хожу обедать каждый день.

Босфор и удивительно мягкая зима кажутся мне ужасно далекими.

Вчера я ходил прогуляться вдоль Темзы. Вы были правы, я не ощутил здесь ни единого запаха из тех, которые вы развлечения ради называли мне во время наших прогулок у Галатского моста. Мне кажется, даже лошадиный навоз пахнет здесь по-другому. Написал это и задумался, удачный ли выбрал пример.

Я чувствую себя виноватым за то, что уехал не попрощавшись, но в то утро у меня было тяжело на душе. Кто знает почему, кто знает, что вы со мной сотворили. Вы бы никогда не смогли понять, что я такое на самом деле, но в последний вечер, когда мы гуляли по Стамбулу, вы стали мне другом. Как говорится в песне, вы коснулись моей души и изменили меня, как простить вас за то, что вы заронили во мне желание любить и быть любимым? Непостижимым образом вы превратили меня в более способного художника и даже в более хорошего человека. Только не думайте, это вовсе не признание в смятении чувств, причиной которого вы будто бы стали, а выражение искренней дружбы. Друзьям ведь можно говорить о таком, верно?

Мне не хватает вас, дорогая Алиса, а удовольствие ставить мольберт под вашей стеклянной крышей делает это чувство острее, потому что здесь, в вашем доме, среди всех этих запахов, которые вы научили меня различать, я словно ощущаю ваше присутствие, и оно придает мне сил рисовать перекрестки Стамбула, где мы побывали вместе. Задача не из простых, и я уже выкинул в мусор немало набросков, которые показались мне слабыми и невыразительными, но я научусь терпению.

Берегите себя и передайте большой привет Джану. Нет, лучше не передавайте, оставьте его себе.

Долдри

Дорогой Долдри!

Только что получила ваше письмо. Спасибо за ваши великодушные слова обо мне. Я должна рассказать вам новости последней недели. На следующий день после вашего отъезда мы с Джаном сели в автобус, который идет из Таксима в Эмирган через Нишанташи. Мы обошли все учебные заведения в округе, но, увы, безрезультатно. Каждый раз картина была одна и та же или очень похожая: школьные дворики и галереи, несколько часов над старыми журналами — и никаких упоминаний моей фамилии. Иногда все шло быстрее, когда выяснялось, что архивы не сохранились или что школа еще не принимала девочек во времена империи. Можно подумать, что родители так и не отдали меня учиться, пока мы были в Стамбуле. Джан думает, что, возможно, они решили этого не делать из-за войны. Но если записей обо мне нет ни в консульских документах, ни в школьных, хочется спросить: была ли я где-то вообще? Знаю, нелепо так думать, и позавчера я решила прекратить эти поиски, которые начали меня угнетать.

Мы вновь навестили парфюмера из Джихангира, и два последних дня, проведенные с ним, прошли очень увлекательно. Благодаря превосходному переводу Джана, чей английский значительно улучшился после вашего отъезда, я рассказала ему все о своих планах. Сначала мастер решил, что я сошла с ума, и, чтобы его убедить, я пошла на небольшую уловку. Я стала говорить о своих соотечественниках, которым никогда не посчастливится посетить Стамбул, они никогда не поднимутся на холм Джихангира, никогда не прогуляются по каменистым улочкам, спускающимся к Босфору, они увидят только на открытках серебристые лунные блики на его бурных волнах, никогда не услышат сигнал парохода, идущего к Ускюдару. Я сказала, что нужно подарить им возможность ощутить очарование Стамбула в духах, которые поведают о его красоте. А поскольку наш старик парфюмер любит свой город больше всего на свете, он вдруг засмеялся и стал слушать меня очень внимательно. Я написала на листке длинный список запахов, которые почувствовала на улицах Джихангира, и Джан ему все прочитал. Старик, кажется, был потрясен. Я знаю, что проект безумно дерзкий, но я уже грежу наяву. Я мечтаю, что однажды в витрине парфюмерного магазина в Кенсингтоне или на Пикадилли появятся духи под названием «Стамбул». Пожалуйста, не смейтесь надо мной, мне удалось убедить мастера из Джихангира, но мне нужна и ваша моральная поддержка.

Подходы у нас с ним разные, у него в голове только эфирные масла, а у меня химические формулы, но его манера работы сводится для меня к главному: она открывает мне новые горизонты. Наши действия усложняются день ото дня. Создание духов — не только соединение молекул, оно начинается с записей того, что диктует нам обоняние, всех впечатлений, которые оно фиксирует в нашей памяти подобно тому, как игла звукозаписывающего прибора сохраняет музыку на пластинке.

Итак, мой дорогой Долдри, я рассказываю вам все это не только чтобы поговорить о себе, хотя это занятие мне очень даже по вкусу, но также для того, чтобы узнать, как продвигается ваша работа.

Мы партнеры, и я ни в коем случае не желаю трудиться в одиночку. Если вы ничего не забыли из нашего договора, скрепленного в великолепном лондонском ресторане, вы, вероятно, помните, что тоже должны приложить свой талант и написать самый красивый перекресток Стамбула. Я была бы рада найти в вашем следующем письме самый подробный перечень зарисовок, которые вы сделали, когда я ждала вас на Галатском мосту. Я очень хорошо помню тот день и надеюсь, вы тоже, потому что я хочу, чтобы на вашей картине вы не упустили ни одной детали. Считайте это официальной просьбой и не закатывайте глаза… хотя я так и вижу, как вы это делаете. В последнее время я слишком часто бывала в школах.

Если хотите, мой дорогой Долдри, можете считать, что этой просьбой я бросаю вам вызов. Обещаю, что когда я вернусь в Лондон, то привезу созданные мною духи. Понюхав их, вы оживите все воспоминания, которые увезли с собой. И я надеюсь, что вы, в свою очередь, покажете мне законченную картину. Между нашими творениями будет много общего, ибо каждое по-своему поведает о тех минутах, что мы провели в Галате и Джихангире.

Теперь моя очередь извиняться за этот прозрачный намек на то, что я останусь здесь еще дольше.

Мне этого хочется, и мне это необходимо. Я счастлива, Долдри, по-настоящему счастлива. Я чувствую себя свободной как никогда, могу даже утверждать, что такой свободы я никогда не знала, и она меня опьяняет. Тем не менее я не хочу быть вам обузой и тратить ваше наследство. Ваши еженедельные выплаты позволили мне жить слишком шикарно, а я не нуждаюсь в таком комфорте и роскоши. Джан, чья помощь просто неоценима, подыскал мне чудесную комнату в Ускюдаре, неподалеку от того места, где живет сам. Сдает ее одна из его тетушек. Я просто вне себя от радости, завтра съезжаю из отеля и становлюсь настоящей жительницей Стамбула. Каждое утро мне придется тратить целый час, чтобы добраться до своего парфюмера, а вечером даже больше, но я не жалуюсь, наоборот, пересекать Босфор дважды в день на борту парохуда, как его здесь называют, не так утомительно, как спускаться в недра лондонского метро. Тетушка Джана предложила мне работать официанткой в ее ресторане в Ускюдаре, он лучший в квартале и становится все более популярным у туристов. Для нее иметь служащую, говорящую по-английски, очень выгодно. Джан научит меня разбираться в меню и рассказывать по-турецки, из чего состоят блюда, приготовленные мужем Мамы-джан, который безраздельно властвует на кухне ресторана. Я буду работать там три последних дня недели, и моей зарплаты с лихвой хватит на все необходимое для жизни, разумеется, гораздо более скромной, чем та, которую я вела с вами, но к которой привыкла с тех пор, когда мы еще не были знакомы.

Мой дорогой Долдри, в Стамбуле давно уже ночь, это моя последняя ночь в отеле, и, прежде чем лечь спать, я хочу насладиться роскошью своей комнаты. Каждый раз, проходя мимо вашего бывшего номера, я желала вам спокойной ночи и буду делать то же самое в Усктодаре, стоя у окна, выходящего на Босфор.

На обороте пишу вам свой адрес, с нетерпением жду ответа и надеюсь, что в нем будет тот список, о котором я настоятельно прошу.

Берегите себя.

Дружески целую вас.

Алиса

Алиса!

Выполняю вашу волю…

Итак, о трамвае.

Внутри деревянная обшивка, потертые доски пола, темно-синее стекло в двери, отделяющей водителя от пассажиров, железный рычаг в кабине, на потолке два тусклых светильника, старая бежевая краска, во многих местах облупившаяся.

Теперь что касается Галатского моста.

Мощеный настил, кривой и выщербленный, рельсы двух трамвайных линий, кажется совсем не параллельные; неровные тротуары; каменный парапет, кованые ограждения, тронутые ржавчиной, бурые потеки там, где железо вставлено в камень; пятеро рыбаков облокотились на парапет, один из них — мальчишка, которому лучше бы пойти в школу, а не рыбачить в будний день. Торговец арбузами с тележкой, накрытой брезентом в черно-белую полоску; продавец газет с холщовой сумкой через плечо: кепка съехала набок, жует табак (через пару минут он его выплевывает); торговец брелоками смотрит на Босфор и думает, не лучше ли швырнуть туда свой товар и самому прыгнуть следом; какой-то тип с бандитской физиономией, наверное карманник; на той стороне тротуара бизнесмен, у которого, судя по жалкому виду, давно не идут дела, на нем темно-синий костюм, шляпа и ботинки с белыми союзками; две женщины шагают бок о бок, судя по сходству, сестры; в десяти шагах позади них рогоносец, явно не питающий иллюзий; чуть дальше моряк спускается по лестнице к берегу.

И раз уж я упомянул о береге: там виднеются два плавучих мостка, к ним привязаны разноцветные лодки, одни с красно-синими, другие с ярко-желтыми полосами. У причала ждут парохода пятеро мужчин, три женщины и двое детей.

Дальше по улице, которая поднимается в гору, если внимательно присмотреться, можно разглядеть витрину цветочника, за ней — магазин канцтоваров, табачная лавка, зеленщик, бакалея, кофейный магазин, потом улочка поворачивает, и больше я уже ничего не могу разглядеть.

Избавляю вас от описания разнообразия красок неба, оставляю это при себе, вы все увидите на картине. А что касается Босфора, мы часто любовались им вместе, и вы легко представите солнечные блики в круговоротах волн за кормой пароходов.

Вдали холм Ускюдар, облепленный домами, которые я буду выписывать более тщательно теперь, когда знаю, что вы там поселились, конусы минаретов. Сотни судов, баркасов, яликов и одномачтовых яхт бороздят залив… Все это слегка сумбурно, признаю, но надеюсь, я успешно сдал вступительный экзамен.

Итак, это письмо я отправлю по вашему новому адресу в надежде, что оно найдет вас в том районе, который я не имел счастья посетить.

Преданный вам

Долдри

P.S. Не утруждайте себя и не передавайте привет Джану, впрочем как и его тетке. Забыл сказать: в понедельник, вторник и четверг шел дождь, в среду слегка потеплело, а в пятницу было солнечно…

Долдри!

Вот и наступили последние мартовские деньки. На прошлой неделе написать не смогла. Днем я у парфюмера в Джихангире, вечером в ресторане, так что, вернувшись домой, засыпаю сразу, едва коснувшись головой подушки. Теперь я работаю в ресторане каждый день. Вы могли бы мною гордиться: я так наловчилась управляться с блюдами и тарелками, что могу носить по три в каждой руке и почти ничего не разбиваю… Мама-джан, так все здесь зовут тетушку нашего гида — очень добра ко мне. Если бы я ела все, чем она меня угощает, я бы вернулась в Лондон толстая, как бурдюк.

Каждое утро Джан встречает меня у подъезда, и мы вместе идем к причалу. Путь туда занимает добрых четверть часа, но прогулка приятная, если нет северного ветра. Последние недели было гораздо холоднее, чем когда вы были здесь.

Переправа через Босфор каждый раз приводит меня в восхищение. Каждый раз я с улыбкой думаю, что еду на работу в Европу, а вечером вернусь домой в Азию. Сойдя с парохода, мы садимся в автобус, а если слегка опаздываем — это иногда бывает из-за меня, — то я трачу вчерашние чаевые на долмуш. Это немного дороже автобуса, но гораздо дешевле такси.

В Джихангире нас еще ждет подъем по крутым улочкам. Обычно я прохожу по улице в одно и то же время и часто встречаю странствующего сапожника, когда он выходит из дома. В руках у него большой деревянный ящик, который на вид весит не меньше, чем его хозяин. Мы здороваемся, он напевая спускается по холму, а я поднимаюсь. Дальше еще дома. В одном женщина с порога провожает взглядом двух детишек с ранцами за спиной. Она следит за ними, пока они не исчезают за поворотом. Проходя мимо, я улыбаюсь ей и вижу беспокойство в ее глазах, которое исчезнет только вечером, когда ее чада возвратятся домой.

Я подружилась с бакалейщиком, который каждое утро, не знаю почему, угощает меня каким-нибудь фруктом, предлагая выбрать из тех, что разложены у него на прилавке. Он говорит, что я слишком белокожая и что фрукты мне полезны. Похоже, я ему нравлюсь, он мне тоже. В полдень, когда парфюмер уходит к жене обедать, я веду Джана в ту маленькую бакалею, и мы покупаем что-нибудь поесть. Мы садимся посреди очень красивого местного кладбища на каменную скамью под высокой смоковницей и представляем себе, какую жизнь прожили те, кто покоится здесь. Потом я возвращаюсь в мастерскую, где хозяин оборудовал для меня импровизированный орган. А мне удалось купить все необходимое оборудование. Работа моя продвигается. Сейчас пытаюсь воссоздать иллюзию пыли. Не смейтесь, в моих воспоминаниях она была всегда и везде, а здесь к ней примешивается запах земли, старых стен, каменистых дорог, соли, грязи и гнилой древесины. Мастер посвящает меня в свои изобретения. Между нами зарождается настоящее взаимопонимание. А когда наступает вечер, мы с Джаном отправляемся в обратный путь. Садимся в автобус. Пароходика иногда приходится ждать очень долго, особенно в холодные дни, но я смешиваюсь с толпой стамбульцев и с каждым днем все больше чувствую себя одной из них; не знаю, почему меня это так будоражит, но это правда. Я живу в ритме города, и мне это нравится. Я упросила Маму-джан позволить мне приходить по вечерам, потому что для меня это огромное удовольствие. Мне нравится сновать между столиками и слушать, как ругается повар, потому что блюда готовы, а я не успеваю их забирать, нравится видеть понимающие улыбки работников, когда Мама-джан хлопает в ладоши, чтобы успокоить своего муженька-повара, который чересчур разошелся.

Когда ресторан закрывается, дядя Джана кричит в последний раз, чтобы позвать нас на кухню. А когда мы все садимся за большой деревянный стол, он бросает на него скатерть и подает нам ужин, от которого у вас бы слюнки потекли. Вот из таких мелочей и состоит моя жизнь здесь, и эти мелочи дарят мне счастья больше, чем когда бы то ни было.

Я не забываю, что обязана всем этим вам, Долдри, вам и только вам. Однажды мне бы хотелось увидеть, как вы сидите и листаете меню ресторана Мамы-джан.

Читая названия некоторых блюд, вы бы расчувствовались до слез. Мне часто вас не хватает. Надеюсь скоро получить от вас весточку, но только не список ваших эскизов. В последнем письме вы совсем ничего о себе не написали, а именно это мне интересно.

Ваш друг

Алиса

Алиса!

Сегодня утром почтальон вручил мне ваше письмо, вручил — это мягко сказано, он практически швырнул им в меня. Парень в дурном настроении, он уже две недели со мной не разговаривает. По правде сказать, я волновался, что от вас нет вестей, боялся, что с вами что-то случилось, и каждый день ругал почту. Я ходил туда много раз проверить, не затерялось ли ваше письмо. У меня вышла перепалка со служащим — на этот раз я совсем ни при чем, клянусь, — все потому, что его возмутили мои сомнения в его компетентности. Как будто почта Его Величества никогда не теряла и не задерживала писем! То же самое я высказал и почтальону, и он тоже принял это в штыки. Эти люди в униформе до нелепости обидчивы.

Из-за вас мне теперь нужно идти к ним извиняться. Пожалуйста, если ваши занятия занимают вас настолько, что вы не можете уделить ни минуты мне, найдите немного времени, чтобы написать, что у вас нет времени мне писать. Нескольких слов достаточно, чтобы рассеять напрасную тревогу. Поймите, я чувствую ответственность за то, что вы живете в Стамбуле, а значит, отвечаю и за то, чтоб вы были живы и здоровы.

С удовольствием узнал из вашего письма, что ваша дружба с Джаном крепнет, поскольку вы каждый день обедаете вдвоем, тем более на кладбище. Мне это место кажется странным для приема пищи, но, если вы чувствуете себя счастливой, мне нечего возразить.

Ваша работа вызывает у меня живейшее любопытство. Если вы действительно хотите воссоздать иллюзию пыли, не обязательно оставаться в Стамбуле, скорей возвращайтесь домой, и вы увидите, что в вашей квартире пыль — это все что угодно, только не иллюзия.

Вы хотите, чтобы я написал о себе… Как и вы, я весь в работе, и под моей кистью Галатский мост начинает обретать форму. Последние дни я старательно делал наброски людей, которых на нем изображу, а также прорабатывал детали домов Ускюдара.

Я ходил в библиотеку и нашел старинные гравюры с красивыми видами азиатского берега Босфора, они очень мне пригодятся. Каждый день в двенадцать ровно я выхожу из дому и иду обедать в паб в конце нашей улицы: место вам знакомо, так что описывать не буду. Помните вдову, сидевшую в одиночестве позади нас, когда мы там были? У меня хорошая новость, кажется, ее траур закончился, она кое с кем познакомилась. Надеюсь, у них все сладится. Влюбиться ведь можно в любом возрасте, правда?

Около часа дня я прихожу в вашу квартиру, слегка навожу порядок и до вечера пишу. Свет, проникающий сквозь вашу стеклянную крышу, для меня просто находка, мне никогда так хорошо не работалось.

По субботам я хожу прогуляться в Гайд-парк. А поскольку в выходные вечно льет дождь, там почти никого не встретишь, что меня очень радует.

Кстати о встречах. В начале недели видел на улице вашу подругу по имени Кэрол, которая внезапно возникла передо мной. Я вспомнил ее, когда она заговорила про тот вечер, когда я к вам ворвался. Пользуюсь моментом, чтобы принести извинения за свое поведение. Но ваша подруга остановила меня не затем, чтобы упрекать, а потому что знала, что мы отправились в путешествие вместе, и на секунду решила, что вы вернулись. Я сказал, что это не так, мы пошли выпить чаю, и я позволил себе рассказать о вас. Конечно, я не успел рассказать все, она спешила на дежурство в больницу, она медсестра. Глупо сообщать вам об этом, она же ваша лучшая подруга, но я терпеть не могу что-то зачеркивать. Кэрол, похоже, чрезвычайно заинтересовала история нашей жизни в Стамбуле, и я обещал поужинать с ней на той неделе, чтобы продолжить рассказ. Не волнуйтесь, для меня это не утомительно, ваша подруга очень милая.

Ну вот, дорогая Алиса, как вы убедились из этих строк, моя жизнь не настолько оригинальна, как ваша, но я, как и вы, счастлив.

Ваш друг

Долдри

P. S. В последнем письме вы пишете, что возвращаетесь домой в Азию. Вы уже считаете Стамбул своим домом?

Антон!

Начинаю письмо с грустной новости. Господин Земирли скончался у себя дома в воскресенье, утром его нашла кухарка, он уснул сидя в кресле и не проснулся.

Мы с Джаном решили пойти на похороны. Мы думали, народу будет немного и двое лишних людей в похоронной процессии не помешают. Но там оказалось человек сто, и мы провожали господина Земирли до маленького кладбища густой толпой. Такое впечатление, что этого человека пришел почтить целый квартал; несмотря на увечье, юный Огюз, любивший укрощать трамваи, прожил прекрасную жизнь. Об этом, смеясь и плача, говорили люди на кладбище, делившиеся воспоминаниями о нем. Во время церемонии на меня все время смотрел какой-то человек. Не знаю, что нашло на Джана, но он уговорил меня познакомиться с ним, и мы втроем пошли выпить чая в кондитерской Бейоглу. Мужчина оказался племянником покойного, и было видно, что он очень горюет. Странное совпадение: мы уже виделись с ним, он хозяин магазина, где я купила трубу. Но хватит говорить обо мне. Так, значит, вы встретили Кэрол? Я очень рада, у нее золотое сердце, и ее профессия ей прекрасно подходит. Надеюсь, вы провели приятные минуты в ее обществе. В следующее воскресенье, если позволит погода — а сейчас стало гораздо теплее, — мы с Джаном и племянником господина Земирли поедем на пикник на Принцевы острова, я вам о них уже рассказывала в прошлом письме. Мама-джан настояла, чтобы раз в неделю у меня был выходной, так что я повинуюсь.

Очень рада слышать, что ваша работа продвигается и что вам нравится писать под стеклянной крышей. В конце концов, мне приятно представлять вас у меня дома с кистью в руке, надеюсь, что каждый вечер, уходя, вы оставляете после себя немного краски и своего сумасбродства, чтобы оживить эти стены (считайте это дружеским комплиментом).

Часто хочу написать вам, но так устаю, что каждый раз отказываюсь от этой затеи. Да и сейчас заканчиваю свое слишком короткое письмо, в котором хотела бы рассказать еще много всего, потому что глаза слипаются. Знайте, что я верна нашей дружбе и каждый вечер перед сном посылаю вам из окна в Ускюдаре сердечный привет.

Целую.

Алиса

P.S. Я решила учить турецкий, мне он очень нравится. Меня учит Джан, и я так легко все схватываю, что он диву дается. Говорит, что у меня совсем нет акцента и что он мной гордится. Надеюсь, вы тоже.

Моя дорогая Сьюзи!

Не удивляйтесь… Вы же окрестили меня Антоном, хотя меня зовут Итан, и еще вы постоянно называете меня «дорогой Долдри».

Кто этот Антон, о котором вы думали, когда писали свое последнее письмо, пришедшее так же поздно, как и предыдущее?

Если бы я так не боялся помарок, то зачеркнул бы верхние строки, из-за которых вы наверняка решите, что я в дурном настроении. В этом есть доля правды. Я недоволен работой, которую делал много дней. Дома Ускюдара и тот, где теперь поселились вы, мне никак не даются. Поймите, что от Галатского моста, где мы с вами находились, они казались крошечными, а сейчас, когда я знаю, что там живете вы, я хочу изобразить их огромными и хорошо узнаваемыми, чтобы вы могли различить среди них свой.

Я заметил, что в последнем письме вы ничего не говорите о своей работе. Я не как партнер беспокоюсь, просто любопытствую как друг. Как у вас дела? Удалось ли вам создать иллюзию пыли или, может, выслать ее вам бандеролью?

Мой старый «остин» приказал долго жить. Это далеко не так печально, как кончина господина Земирли, но с «остином» я был знаком гораздо дольше и, когда оставлял его в гараже, — не буду от вас скрывать, — у меня защемило сердце. Приятное заключается в том, что теперь я смогу потратить часть своего наследства, которое вы отказались помочь мне промотать, и на следующей неделе куплю себе новый автомобиль. Надеюсь (если однажды вы вернетесь), что буду иметь удовольствие дать вам его поводить. Поскольку вы, как видно, еще задерживаетесь, я решил заплатить за вашу квартиру нашей хозяйке. Пожалуйста, не препятствуйте мне, это вполне естественно, поскольку я занимаю ваше жилье один.

Надеюсь, что ваша поездка на Принцевы острова оказалась приятной. Что до воскресного досуга, то ваша подруга Кэрол позвала меня в выходные в кино. Очень необычное предложение для меня, я ведь туда никогда не хожу.

Не могу назвать вам фильм, который мы будем смотреть, это сюрприз. Расскажу об этом в следующем письме.

Шлю вам сердечный привет из вашей квартиры, которую покидаю по вечерам, когда ухожу к себе.

До свидания, дорогая Алиса. Я скучаю по нашим ужинам в Стамбуле, а ваши рассказы про ресторан этой Мамы-джан и ее мужа-повара будят во мне аппетит.

Долдри

P.S. Восхищен вашими языковыми талантами. Однако, если Джан ваш единственный преподаватель, было бы не лишним иногда заглянуть в словарь, чтобы проверить его переводы.

Конечно, это всего лишь совет…

Долдри!

Я только что вернулась из ресторана и пишу вам среди ночи, потому что не могу уснуть. Сегодня со мной произошло нечто поразительное.

Как обычно, утром за мной зашел Джан. Мы спускались по холму Ускюдар к Босфору. Ночью сгорел один старый дом, и его фасад обрушился прямо посреди улицы, по которой мы обычно ходим. Нам пришлось обходить это печальное место. Соседние улицы тоже оказались завалены, и мы сделали большой крюк.

Помните, я говорила вам, что одного запаха достаточно, чтобы воскресить в памяти забытое место? Мы шли вдоль железной ограды, увитой розами, и я остановилась. Этот запах — смесь липы и дикой розы — показался мне странно знакомым. Мы вошли в ворота и в глубине у стены увидели заброшенного вида домик.

Мы прошли во двор, где обнаружили старика, заботливо ухаживавшего за садом, который пробуждался с приходом весны. Неожиданно я узнала запах роз, гравия, беленых стен, каменной скамьи под молодой листвой липы, и это место воскресло в моей памяти. Я увидела этот двор, заполненный детьми, узнала голубую дверь на крыльце, эти забытые картины являлись словно во сне.

Старик подошел и спросил, что мы ищем. Я спросила его, не было ли здесь раньше школы.

— Да, — с волнением отвечал он, — здесь была очень маленькая школа, но здесь теперь только один обитатель, да и тот сделался садовником.

Старик рассказал, что в начале века он, тогда совсем молодой человек, служил тут учителем. Школа принадлежала его отцу, который был директором. Во время революции 1923 года школу закрыли, и с тех пор она никогда не работала.

Он надел очки, подошел ко мне совсем близко и так пристально на меня посмотрел, что мне стало не по себе. Он поставил грабли и сказал:

— Я тебя узнаю, ты маленькая Ануш.

Сначала я подумала, что он не в себе, но потом вспомнила, что то же самое мы оба сначала подумали о бедном господине Земирли, и тогда, отбросив предубеждение, я сказала, что он ошибается, меня зовут Алиса.

Однако он утверждал, что хорошо меня помнит.

— Этот взгляд растерянной маленькой девочки — никогда его не забуду, — сказал он и пригласил нас выпить чаю.

Едва мы уселись в его гостиной, он взял меня за руку и сказал:

— Бедняжка Ануш, мне так жаль твоих родителей.

Откуда он мог знать, что мои родители погибли во время бомбардировки в Лондоне? Но когда я задала ему этот вопрос, он растерялся:

— Твои родители сумели бежать в Англию? О чем ты говоришь, Ануш? Это невозможно!

Его слова были совершенно бессмысленны, однако я решила выслушать его рассказ. Он продолжал:

— Мой отец хорошо знал твоего. Какое варварство сотворили эти молодчики, какая трагедия! Мы так никогда и не узнали, что стало с твоей матерью. Знаешь, опасность грозила не только тебе. Они заставили нас закрыться, чтобы все обо всем забыли.

— Я ничего не понимала из его слов и до сих пор не пойму, о чем говорил тот старик, Долдри, но его голос, такой уверенный, сбивал меня с толку.

— Ты была старательной ученицей, умной, хотя все время молчала. Ни звука — и все тут. Это очень огорчало твою маму. Подумать только, до чего же ты на нее похожа! Сейчас во дворе, когда я тебя увидел, даже решил, что это она, но это невозможно, конечно, столько лет прошло. Она иногда провожала тебя по утрам. Так счастлива была, что ты можешь учиться тут. Мой отец единственный, кто согласился тебя принять, другие отказывались, потому что ты все время молчала.

Я забросала его вопросами. Почему он считает, что мои родители умерли в разное время и в разных местах, если я видела, как они вместе погибли под бомбами?

Он поглядел на меня с жалостью и сказал:

— Знаешь, твоя няня долго жила на вершине Ускюдара, я иногда встречал ее, когда ходил на рынок, но что-то ее давно не видно. Может, уже умерла.

Я спросила, о какой няне он говорит.

— Ты не помнишь госпожу Йилмаз? А она тебя так любила… Ты ей многим обязана.

Я ничего не могу вспомнить о годах, проведенных в Стамбуле, и это приводит меня в бешенство. А с тех пор как я услышала туманные речи старого учителя, который зовет меня чужим именем, моя досада все усиливается.

Он показал нам дом и класс, в котором я училась. Сейчас там маленькая библиотека. Он спросил, чем я занимаюсь, замужем ли, есть ли дети. Я рассказала про свою профессию, он совсем не удивился, что я выбрала этот путь, и сказал:

— В основном дети, если им что-то дать, все тащат в рот, а ты все нюхала и только потом решала, оставить это или выбросить.

Потом он проводил нас до ограды в конце тупика, я провела рукой по коре липы, которая закрывала своей тенью полдвора, снова ощутила ее запах и ясно поняла, что я тут не впервые.

Джан сказал, что я наверняка ходила в эту школу, что старого учителя подводит память и он путает меня с другой девочкой, что в голове у него все смешалось, как я смешиваю ароматы. Он сказал: если я вспомнила одно, возможно, вспомню и что-то еще, нужно потерпеть и довериться судьбе. Если бы тот дом не сгорел, мы не прошли бы мимо ограды той старой школы. И хотя я понимаю, что Джан всего лишь хотел меня успокоить, во многом он прав.

Долдри, у меня в голове столько вопросов, которые не находят ответа. Почему этот учитель называет меня Ануш? О каком варварстве он говорил? Мои родители были вместе до самой смерти — почему же он считает иначе? Он так уверенно обо всем говорил и расстроился, обнаружив, что я ничего не знаю.

Простите, что пересказываю вам эту странную историю, услышанную мною сегодня.

Завтра я снова поеду к мастеру в Джихангир. В конце концов, главное мне известно. Я прожила тут два года и по какой-то неизвестной причине родители водили меня в школу на другую сторону Босфора в какой-то глухой тупик Ускюдара, и, возможно, меня провожала няня, госпожа Йилмаз.

Надеюсь, у вас все хорошо, ваша работа движется и с каждым днем вам все приятней стоять у мольберта. Чтобы помочь, скажу, что живу в четырехэтажном доме, стены у него бледно-розовые, а ставни белые.

Целую вас.

Алиса

P.S. Извините за ту ошибку с именем, это от рассеянности. Антон мой старый друг, которому я иногда пишу. А раз уж мы заговорили о друзьях, то напишите, понравился ли вам фильм, который вы смотрели с Кэрол?

Дорогая Алиса (хотя Ануш тоже очень красивое имя)!

Я тоже думаю, что старый учитель спутал вас с другой девочкой, которая ходила в ту школу. Не стоит переживать из-за воспоминаний человека, у которого в голове каша.

Очень приятная новость, что вы отыскали школу, в которую ходили, когда два года жили в Стамбуле. Теперь у вас есть доказательства, что даже в трудные времена родители заботились о вашем образовании. Чего еще желать?

Поразмыслив над вашими вопросами без ответов, я пришел к выводу, что все складывается вполне логично. Во время войны вашим родителям жилось нелегко (стоит ли напоминать о помощи, которую они, подвергаясь опасности, оказывали жителям Бейоглу?), вполне возможно, они решили, что вам будет безопаснее жить в другом месте. А поскольку оба они работали в университете, возможно, они наняли вам няню. Вот и ответ, почему господин Земирли не вспомнил вас. Когда он приходил за лекарствами, вы были в школе или под присмотром госпожи Йилмаз. Тайна раскрыта, вы можете спокойно вернуться к своим исследованиям, которые, я надеюсь, быстро продвигаются.

Что до меня, то картина потихоньку продвигается. Не так быстро, как мне хотелось бы, но, по-моему, получается неплохо. По крайней мере, так я себе говорю всякий раз, покидая вашу квартиру. А когда возвращаюсь туда утром, меня одолевают совсем другие мысли. Что поделаешь, жизнь художника тяжела, иллюзии и разочарования, думаешь, что ты мастер в своем ремесле, а на самом деле всем управляют эти чертовы кисти, которые ведут себя как им вздумается. Впрочем, ведут себя так не только они…

Итак, из ваших писем я понял, что по Лондону вы скучаете все меньше и меньше, а я частенько вспоминаю о превосходной ракии, которую пил в Стамбуле в вашем обществе. Иногда вечером я мечтаю поужинать в ресторане Мамы-джан. Мне бы хотелось когда-нибудь вас навестить, хотя я и знаю, что это невозможно, у меня сейчас много работы.

Преданный вам

Долдри

P.S. Состоялся ли пикник на Принцевых островах? Оправдывают ли они свое название? Удалось ли вам встретить хоть одного принца?

Дорогой Долдри!

Вы будете упрекать меня за долгое молчание, но не сердитесь, последние три недели я трудилась без отдыха.

Я делаю успехи не только в турецком. Вместе с мастером из Джихангира мы приближаемся к чему-то определенному. Вчера нам впервые удалось добиться замечательного сочетания. В этом большая заслуга весны. Если б вы знали, мой дорогой Долдри, как изменился Стамбул с приходом тепла. В прошлые выходные Джан возил меня за город, где я открыла для себя невероятные ароматы. Окрестности города сейчас утопают в розах, здесь сотни разных сортов. Персиковые и абрикосовые деревья в самом цвету, церцисы по берегам Босфора облачились в пурпурное одеяние.

Джан говорит, что скоро придет пора золотого дрока, герани, бугенвиллеи, гортензии и многих других цветов. Это земной рай для парфюмеров, и я счастливейшая среди них, потому что живу в нем. Вы спрашивали про Принцевы острова, так вот, это ослепительное буйство растительности. Но холм Ускюдар, где я живу, ничем им не уступает. После работы мы с Джаном часто ходим перекусить в маленькие кафе, притаившиеся в садах Стамбула.

Через месяц, когда станет совсем тепло, мы будем ходить на пляж купаться. Понимаете, я так счастлива жить здесь, что просто не могу этого дождаться. Сейчас только середина весны, а я уже жду лета.

Дорогой Долдри, я никогда не сумею как следует отблагодарить вас за то, что вы подарили мне эту жизнь, которая просто опьяняет меня. Я люблю проводить время у мастера в Джихангире, люблю свою работу в ресторане у Мамы-джан, с которой мы почти сроднились, так она обо мне печется, а мягкость стамбульских вечеров, когда я возвращаюсь домой, — это просто какое-то чудо.

Я так хочу, чтобы вы приехали хоть на недельку, чтобы разделить с вами красоту, которая меня окружает.

Уже поздно, город наконец засыпает, пойду-ка и я спать.

Целую вас. Напишу, как только смогу.

Ваш друг

Алиса

P.S. Передайте Кэрол, что я соскучилась и буду рада получить от нее весточку.

Отправить