Глава LXIII. Возмездие индейца

Через некоторое время я очнулся и увидел, что меня окружают индейцы. Но теперь они не угрожали мне, а, наоборот, старались выказать мне участие. Голова моя лежала на коленях у одного их них, а другой пытался остановить кровь, сочившуюся из раны на виске. Кругом стояли воины, сочувственно смотревшие на меня. По-видимому, им хотелось, чтобы я пришел в сознание. Я удивился, так как был уверен, что они собираются меня убить. Когда меня ударили томагавком, я вообразил, что смертельно ранен. Такое ощущение часто бывает у тех, кого внезапно оглушают ударом.

Приятно было сознавать, что я еще жив и только легко ранен и что люди, окружающие меня, не стараются причинить мне зло.

Индейцы тихо переговаривались между собой, рассуждая о том, смертельна ли моя рана, и, видимо радуясь, что я не убит.

— Мы пролили твою кровь, но рана не опасна, — сказал один из них, обращаясь ко мне на своем родном языке. — Это я нанес тебе удар. Было темно. Друг Восходящего Солнца, мы не узнали тебя! Мы думали, что ты ятикаклукко. Мы думали, что застанем его здесь, и хотели пролить его кровь. Он был здесь. Куда он ушел?

Я указал на форт.

— Хулвак! — воскликнули несколько индейцев одновременно.

Было ясно, что они разочарованы. Некоторое время они, видимо встревоженные, совещались между собой, а затем индеец, который первым заговорил со мной, снова обратился ко мне:

— Друг Восходящего Солнца, не бойся ничего. Мы не тронем тебя, но ты должен отправиться с нами к вождям. Это недалеко. Пойдем!

Я вскочил на ноги. Если бы я сделал отчаянное усилие, может быть, мне и удалось бы ускользнуть от них. Однако эта попытка могла мне дорого обойтись — меня еще раз стукнули бы по голове, а может быть, и убили бы. Кроме того, вежливость моих противников успокоила меня. Я чувствовал, что мне нечего их бояться, и потому без колебания последовал за ними.

Индейцы построились линией, один за другим, и, поместив меня в середину, сразу же отправились в лес. Насколько я мог определить, мы шли в том направлении, где происходила битва. Теперь все было тихо, воины перестали издавать свой победный клич. При свете луны я узнал лица индейцев, которых видел раньше на совете. Это были воины племени микосоков, приверженцев Оцеолы. Из этого я заключил, что он и был одним из вождей, к которым меня вели. Мои предположения оказались правильными. Вскоре мы вышли, на поляну, где расположились индейские воины; их было примерно около сотни. Я увидел нескольких вождей, среди них был и Оцеола.

Все кругом было залито кровью — зрелище поистине необычайное. В беспорядке лежали трупы, покрытые ранами; свежая кровь запеклась на них, выражение ужаса застыло в глазах, обращенных к луне. Люди падали в тех позах, в которых их застигла смерть. Скальпировальный нож уже закончил свою страшную работу: на висках виднелись малиново-красные рубцы, венцом окаймлявшие черепа, лишенные волосяного покрова. Возле убитых бродили индейцы со свежими скальпами в руках. У некоторых скальпы болтались на дулах винтовок.

Ничего сверхъестественного тут не произошло. Все было понятно. Павшие воины принадлежали к племенам изменников — сторонников Луста Хаджо и Оматлы. По соглашению с агентом вожди-изменники вышли из форта Брук в сопровождении избранной свиты. Их план стал известен патриотам. Изменников выследили, напали на них по пути и после короткой стычки одолели. Большинство пали в сражении, лишь немногим, во главе с вождем Луста Хаджо, удалось спастись. Некоторые вместе с самим Оматлой попали в плен и были еще живы. Их не убили сразу только для того, чтобь предать смерти в более торжественной обстановке.

Я увидел пленников, крепко привязанных к деревьям. Среди них находился и тот, кто милостью агента Томпсона был возведен в сан короля семинолов. Однако его подданные не оказывали ему ни малейшего почтения. Около него толпились воины, стремившиеся выступить в роли цареубийцы. Но вожди удерживали их от насилия, желая, согласно обычаю и законам своего народа, предать Оматлу суду. Когда мы прибыли, они как раз вершили этот суд и совещались между собой. Один из воинов, захвативших меня в плен, сообщил о нашем прибытии. Я заметил, что вожди разочарованы. Как видно, я оказался не тем пленником, который был им нужен. Поэтому на меня не обратили внимания, и я мог свободно располагать собой и наблюдать, как они вершили правосудие.

Судьи выполнили свой долг. Много спорить не приходилось, все слишком хорошо знали, что Оматла — изменник. Конечно, его признали виновным, и он должен был заплатить жизнью за свои преступления. Приговор объявили во всеуслышание: изменник должен умереть! Возник вопрос кто будет его казнить? Желающих нашлось много, ибо, по принципам индейской морали, покарать изменника считается делом чести. Таким образом, найти палача было бы нетрудно. Многие выражали готовность, но совет вождей отклонил их услуги. Такое дело надо было решать голосованием.

Все знали клятву, данную Оцеолой. Его сторонники хотели, чтобы он ее выполнил, поэтому его избрали единодушно, и Оцеола принял это как должное.

С ножом в руке подошел он к связанному пленнику. Все столпились вокруг них, чтобы увидеть роковой удар. Побуждаемый каким-то смутным чувством, я невольно приблизился. Мы стояли затаив дыхание, ожидая, что вот-вот нож вонзится в сердце изменника.

Мы видели, как поднялась рука Оцеолы, чтобы нанести удар, но не видели ни раны, ни крови. Лезвие ножа перерезало только ремни, которыми был связан пленник. Оматла стоял освобожденный от пут. Среди индейцев послышался ропот неодобрения. Зачем же Оцеола это сделал? Неужели он хотел дать Оматле возможность бежать?

— Оматла! — проговорил Оцеола, сурово глядя в лицо своему врагу. — Когда-то тебя считали храбрым человеком. Тебя уважали все племена, весь народ семинолов. Белые подкупили тебя и заставили изменить родине и нашему общему делу. И все-таки ты не умрешь собачьей смертью! Я уничтожу тебя, но не хочу быть убийцей. Я не могу поднять руку на беспомощного и безоружного человека и вызываю тебя на честный поединок. Тогда все увидят, что правда победила… Отдайте ему оружие! Пусть он защищается, если может.

Этот неожиданный вызов был встречен криками неодобрения. Среди индейцев нашлись такие, которые, негодуя на измену Оматлы и еще пылая яростью после недавней схватки, закололи бы его тут же на месте, связанного по рукам и ногам. Но все видели, что Оцеола полон решимости сдержать свое слово, и поэтому никто не возражал. Один из воинов подал Оматле томагавк и нож. Так же был вооружен и Оцеола. Затем люди молчаливо расступились, и противники остались в центре круга.

Схватка была короткая и кровопролитная. Почти сразу же Оцеола выбил томагавк из рук противника, а затем мгновенным ударом поверг его на землю. Победитель склонился над побежденным, в его руках сверкнул нож.

Когда он выпрямился, лезвие ножа уже не сверкало в лунном свете: оно потускнело от крови.

Оцеола сдержал клятву — он пронзил сердце изменника. С Оматлой было покончено.

Впоследствии белые называли этот поступок Оцеолы убийством. Но это неверно. Такой же смертью погибли Карл I, Калигула и Тарквиний и сотни других тиранов, которые угнетали свой народ или изменили своей стране.

Общественное мнение, обсуждая такие деяния, не всегда бывает справедливым. Оно подобно хамелеону, меняющему окраску: меняется согласно лицемерному духу своего времени. Это чистое ханжество, позорная и постыдная беспринципность! Только того можно назвать убийцей, кто убивает из низменных, корыстных целей. Оцеола же был человек иного склада.

Я оказался в странном положении. Вожди не обращали на меня внимания, и все же, несмотря на вежливость индейцев, взявших меня в плен, я не мог отделаться от беспокойства за свою дальнейшую судьбу. Индейцам, которые были возбуждены всем тем, что произошло, и находились фактически в состоянии войны с моей страной, могла прийти в голову мысль уготовить и для меня участь, выпавшую на долю Оматлы. Таким образом, ожидание было не из приятных.

Но вскоре у меня отлегло от сердца. Как только с изменником Оматлой было покончено, Оцеола подошел ко мне и дружески протянул мне руку. Я был счастлив вновь обрести его дружбу. Он выразил сожаление, сказав, что я был ранен и взят в плен по ошибке. Затем подозвал одного из воинов и приказал ему проводить меня в форт.

У меня не было никакого желания оставаться на месте трагедии. Простившись с Оцеолой, я последовал за своим проводником. У озера мы расстались, и я без дальнейших приключений вернулся в форт.