Часть вторая
В стольном Киеве

Жизнь Зори круто переменилась с тех пор, как он спас Неждана. Всю неделю парень усердно трудился, помогал отцу ловить рыбу, выполнял домашнюю работу для Светланы, которую горячо и нежно любил.

Но, когда наступало воскресенье, Зори не видно было в Черторые с утра и до вечера. Сначала дом оружейника, где к юноше привыкли как к родному, а потом веселые скитания по Киеву.

Приятели бродили по улицам и площадям, глазели на боярские и великокняжеские хоромы, слушали, как заунывно пели былины странствующие гусляры, заглядывали на многочисленные киевские торговища, кишевшие народом.

Там толпились пирожники с лотками на головах, отпускавшие за резану целый пяток горячих пирожков. Квасники таскали жбаны шипучего квасу, бойкие сбитенщики выхваляли горячий напиток, приятно щекотавший в горле. За одну медную монетку всласть поешь и напьешься.

На торговищах можно было встретить немало иноземных купцов – польских из Гданьска и Кракова, немецких из Франкфурта, чешских из Праги, норманнских с Севера, греческих из Сурожа, Корсуни и даже самого Царьграда. Разноязычный говор, лица необычного вида, незнакомые одежды все привлекало внимание двух друзей, все вызывало у них живой интерес.

Вот высокий широкоплечий лях в алом жупане торгуется с византийским купцом, с плеч которого свешивается желтая епанча, а смуглое лицо опалено солнцем. Кавказец с орлиным профилем и острой черной бородкой, в мохнатой бурке, слушает толстого немца с багровой круглой физиономией.

А вот и совсем диковинное зрелище.

Приземистые желтолицые люди с узкими косыми глазами, одетые в яркие халаты, с белыми чалмами на головах, ведут невиданных косматых зверей с двумя горбами на спине. Звери равнодушно смотрят на толпу, длинные шеи вытянуты, а между бурыми горбами аккуратно увязаны тюки.

– Вельблуды… вельблуды… вельблуды… – раздается говор в толпе зевак.

Из дальних стран, из самой Азии, преодолев огромные пространства на своих «кораблях пустыни», явились в Киев монгольские купцы. Не были ли они ранними разведчиками тех воинственных орд, что два века спустя нахлынули на Русь?

Около купцов суетились юркие толмачи – переводчики, без которых иностранцы не сговорились бы друг с другом. Эти ловкие люди были знатоками многих языков и хорошую плату получали за свои услуги.

А сколько разных товаров можно было увидеть под навесами, защищавшими их от непогоды! Были тут штуки алого, синего и зеленого сукна, веницейское стекло, связки драгоценных собольих и горностаевых мехов, закупоренные амфоры с греческим вином, тугие луки с запасом стрел, большие круги воска, кадки с маслом и медом, моржовый зуб и многое-многое другое, навезенное с Руси и дальних стран.

Товары охраняли молчаливые люди с секирами на плечах, с короткими кинжалами за поясом.

Да, славился богатый Киев своими торговищами, и по всему свету шла о них молва.

Много было в Киеве иноземных воинов-наемников. Чаще всего встречались на улицах кучки рослых варягов с жесткими рыжими бородами и голубыми глазами, в кольчугах и шлемах, с копьями в руках, с мечами у пояса. Дружной компанией подходили они к прилавку, где продавались брага и крепкий ставленый мед, вливали в себя огромные чары хмельного и твердым шагом уходили каждый по своим делам.

Непривычно выглядели немецкие пехотинцы в красных мундирах, в ботфортах с отворотами, в меховых шапочках с перьями. Немцы казались не очень крепкими, но шла молва, что в бою, честно отрабатывая княжеский хлеб, держатся они стойко.

Немало бродило по городу скоморохов в смешных рогатых шапках, в колпаках с бубенчиками, в разноцветных кафтанах. Они шатались повсюду веселыми компаниями, задирая прохожих острым словцом, а потом начинали представление. Ученый медведь показывал, как мальчишки воруют горох, как пьяный мужик идет по улице. Потом плясал в обнимку с поводырем под звуки сопелок и дудок. Потешники пели песни, в которых доставалось и попам, и купцам, и боярам, а иногда и самим князьям.

Много чудес можно было увидеть в стольном граде Киеве, на его обсаженных каштанами улицах, на многолюдных площадях. Но где бы ни бродили Неждан и Зоря, под вечер их обязательно тянуло в монастырскую келью, к отцу Геронтию.

Монах принимал гостей радушно, не делая различия между племянником и его другом. Он очень привязался к обоим юношам, их посещения скрашивали его однообразную иноческую жизнь. Когда они наперебой рассказывали о своих скитаниях по городу, Геронтий вспоминал собственную юность, и чувство это было хотя и грустное, но отрадное.

Часто старик говорил о прошлом родной страны. Он многое помнил из того, что видел и слышал за свою долгую жизнь.

Зоря просил старика хоть немного пописать. Геронтий охотно брался за перо, и на пергаменте появлялись буквы, слова и фразы, которые летописец повторял вслух. И всегда сыну рыбака казалось, что он присутствует при каком-то чуде. Не каждому человеку доступно такое искусство, думал юноша.

Не только Зоря благоговел перед старым монахом: его многие уважали в Киеве и обращались к нему за разрешением сомнений и споров. Мудрый старик никому не отказывал и свои советы часто подкреплял изречениями из книг.

Приходили к нему с просьбой прочитать или написать письмо. Геронтий охотно помогал неграмотным людям. Однажды, проводив очередного посетителя, монах обратился к ребятам с доброй улыбкой…

– Вот так-то, детки, на грамотного человека везде спрос. Кто летописи пишет? Грамотей. К кому на поклон идут – письмо в дальний город написать? К грамотею. Кого князья послом отправляют в чужую страну, к иноземным государям? Да опять же грамотея…

У Зори захватило дух от неожиданной мысли: если он будет знать грамоту, то и его, когда он станет взрослым, могут отправить в чужую страну. Тогда он сможет разыскать мать и выручить ее из неволи.

«Вот только станет ли меня учить отец Геронтий? Кто я ему? – думал Зоря. – Совсем чужой. Кабы Нежданка попросил, было бы совсем другое. Не кто иной, а родной племянник. А я бы около Нежданки приглядывался, может, что и уразумел бы…»

Как-то Зоря обратился к другу:

– Проси отца Геронтия, чтобы он тебя грамоте учил.

– Хо-хо, – засмеялся Неждан. – Нешто я в монахи собираюсь? Зачем мне это? Пришла нужда крючки долбить, от коих в глазах рябит.

Неждан смотрел на свое будущее просто. Он знал, что после того, как Надежду выдадут замуж с богатым приданым, остальное отцовское достояние перейдет к нему. И конечно, он станет таким же известным мастером, как оружейник Пересвет. Так зачем ломать голову над какими-то буквами, из которых непонятным образом складываются слова и целые строчки.

Но Зоря не давал ему покоя. И у Неждана родилась хитрая мысль. «Все равно Зорька не отступится, так лучше я соглашусь и попрошу дядю учить нас обоих. А спустя время отстану, скажу, что ничего не разумею. Он меня освободит и Зорьку станет учить одного».

И вот Неждан попросил монаха учить грамоте его и Зорю. Геронтий обрадовался.

– Это сам господь внушил вам таковое желание, чада мои возлюбленные! – горячо воскликнул он. – Словеса книжные суть реки, напояющие Вселенную, и сладостно тому, кто может пить живую воду из сих рек. Рад я, воистину рад, дети мои, и, не тратя времени, сразу приступлю к обучению вашему.

Неждан попытался на этот раз увильнуть от занятия, но монах был непреклонен. Он заставил ребят стать на колени перед иконой и прочитал молитву перед учением.

Зоря и Неждан повторяли за ним слова.

Геронтий снял с полки огромную книгу в кожаном переплете с медными застежками, раскрыл ее на первой странице.

– Се – псалтырь Давидова! – торжественно объявил он ученикам.

– А что означает псалтырь? – спросил Зоря.

– Собраны в ней псалмы – сиречь песнопения, составленные в древние времена мудрым царем Давидом. По ней учат отроков грамоте. По этой псалтыри учил и меня в старое время блаженной памяти инок Филофей. Он и оставил мне в наследие эту драгоценную книгу. Так-то, отрок Иувеналий…

Монах называл ребят только их крещеными именами.

Зоря с суеверным почтением смотрел на громадный фолиант, переживший несколько поколений читателей.

«Вот наберусь я премудрости, когда осилю всю эту книжищу»! – радостно думал он.

А Неждан раскаивался, что уступил просьбам Зори.

«Сей час на Днепр побежали бы купаться, а теперь сиди в душной келье…»

Геронтий достал указку и приложил ее конец к первой строчке.

– «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста», – громко нараспев прочел учитель, ведя указкой по буквам.

Объяснив юношам смысл этого изречения, Геронтий начал разлагать первое слово, называя каждую букву.

– Буки, люди, аз – бла; живете, есть, наш – жен…

Несколько раз повторил учитель свои объяснения, и смышленый Зоря понял наконец, как из отдельных букв складываются слоги. Но у Неждана в мыслях было совсем другое, и поучения наставника до него не доходили.

Зоря повторил за Геронтием слово, составленное из слогов, и нетерпеливо воскликнул:

– Дальше показывай, отче святый!

– Ишь ты, какой прыткий! – добродушно заворчал монах. – Дальше ему подавай! Всю азбуку за один присест хочешь выучить? Так не творится. На первый раз довольно с тебя и шести букв. Василий и того не затвердил.

И он терпеливо принялся учить Неждана.

Заканчивая урок, монах сказал:

– На следующее воскресенье принесете куски гладкой бересты и стилосы. Буду учить вас писать буквы.

Зоря ушел из монастыря в восторге, а Неждан, ероша свои льняные волосы, недовольно бурчал:

– Не было у бабы заботы, купила порося…