Будучи прикованным к постели, Чезаре Борджа страдал не только от лихорадки. Мысль о собственном бессилии жгла и иссушала его не меньше, чем бурлившая в крови болезнь. Наверное, в те дни он впервые почувствовал, что ни богатство и хитрость, ни ум и отвага не помогут тому, от кого отвернулась судьба. Впоследствии, беседуя с Макиавелли, герцог признался, что давно уже разработал план действий на случай смерти отца — план, в котором учел и предусмотрел всех и все, кроме одного обстоятельства: собственной болезни. Почва ушла у него из-под ног в тот самый момент, когда требовалось максимальное напряжение и душевных, и физических сил, чтобы в изменившейся обстановке сохранить свое прежнее положение.

Изменилось и отношение союзников. Венеция и Флоренция вполне отдавали себе отчет в том, что поддержка Франции в действительности касается лишь церковного государства и его главы, но не герцога Валентино. Обе республики предоставили деньги и солдат Гуидобальдо да Монтефельтро, и уже двадцать четвертого августа он водрузил свое знамя в Сан-Лео. Рамирес, оборонявший город, отступил к Чезене, а не успевшие скрыться сторонники Борджа в Урбино один за другим шли на виселицы и на плахи. Опираясь на отряды флорентийских наемников, Якопо д'Аппиано отвоевал Пьомбино, в то время как Джанпаоло Бальони, без боя вытеснив войска герцога из Маджоне, уже двигался к Камерино. Вителли возвратились в свое родовое гнездо — Читта-ди-Кастелло. Заняв город, они протащили по улицам позолоченного бычка — это символизировало изгнание Борджа. К концу августа окончание владычества герцога над Романьей стало очевидным. А Рим бурлил, и в любой день мог начаться стихийный штурм ватиканских стен.

Но тяжело больной, преданный союзниками, всеми ненавидимый герцог не собирался сдаваться. Воин до мозга костей, Чезаре мечтал не о покое, а о продолжении борьбы.

В эти дни по совету своего друга и секретаря Агапито Герарди он нашел новый стратегический ход: союз с могущественным семейством Колонна, давнишним соперником Орсини, оспаривавшим его права на верховную роль в делах Вечного города. Агапито, в жилах которого текла кровь Колонна, ручался за успех. В глубокой тайне он начал переговоры.

Вековая вражда с Орсини пересилила ненависть к Борджа. Несмотря на отпадение Романьи, Просперо Колонна решился сделать ставку на герцога Валентино и прибыл в Рим, чтобы скрепить договор традиционным способом — помолвкой маленького Родриго, сына Лукреции, с одной из своих племянниц. По счастливому совпадению в тот же день коллегия кардиналов постановила сохранить за Чезаре Борджа звание главнокомандующего войсками Святого престола.

Теперь забеспокоилась Франция. Отряды Колонна сражались под знаменами капитана Гонсало, и французский посол запросил герцога о его дальнейших намерениях. Это было именно то, чего добивался Чезаре — одним ходом он снял угрозу нападения Орсини и вновь заставил считаться с собой христианнейшего короля. Заверив посла в том, что союз с Колонна не означает объединения папских войск с испанской армией, герцог выразил готовность по-прежнему выступать на стороне Людовика XII, но, конечно, на условиях взаимной поддержки.

Вскоре благодаря, деятельному посредничеству кардинала Сан-Северино был подписан новый договор, согласно которому Франция подтвердила все права герцога Валентино и гарантировала защиту его владений. Первого сентября из Рима выехали три гонца с копиями этого документа, предназначенными для Флоренции, Венеции и Болоньи. Подпись короля обезопасила Чезаре от козней северных врагов и развязала ему руки для борьбы в центральной части страны.

Но, увы, эти руки, еще недавно способные сломать подкову и одним ударом отрубить голову быку, теперь с трудом доносили до пересохших губ бокал холодной воды. Конклав кардиналов, собравшийся для выборов нового папы, потребовал, чтобы все вооруженные формирования покинули Рим. Герцог подчинился воле священной коллегии, но не решился остаться в городе без охраны и выехал за своими войсками. Французский посол и кардинал Сан-Северино сопровождали его до городских ворот. Обоих поразили перемены, произошедшие с Чезаре, — они казались еще заметнее при ярком солнечном свете. В носилках, медленно удалявшихся на плечах солдат по пыльной дороге, полулежал худой, угрюмый, измученный человек. Болезнь оставила ему одну только жизнь, отняв молодость, красоту и его прославленную силу.

Первую остановку сделали в Непи, где герцог встретился со своим бесталанным младшим братом Жофре. Супруга Жофре, прекрасная монна Санча, уже отправилась в Неаполь под защитой Просперо Колонны. Она пустилась в это путешествие с несказанной радостью, ибо всего лишь тремя днями раньше изнывала, мучимая страхом и тоской, за стенами замка св. Ангела, — Александр, выведенный из терпения любовными похождениями невестки, приказал заточить ее туда незадолго до своей смерти.

Неизбежность новой войны была очевидна. Известие о том, что папский престол свободен, разом приободрило всех противников герцога. И хотя обновленный договор между Чезаре и Людовиком XII оказывал некоторое сдерживающее действие на самых опасных врагов — богатые республики Венецию и Флоренцию, — сам по себе он не мог обеспечить сохранение status quo .

Бартоломео д'Альвиано не стал дожидаться официального приказа своего правительства и по собственному почину двинул войска в Романью. В Равенне его с нетерпением дожидался Пандольфаччо Малатеста — он хотел вернуться на отцовский престол, но понимал, что это вряд ли удастся без посторонней помощи. Первая попытка оказалась безрезультатной: жители Римини слишком хорошо помнили своего бывшего владетеля. Они заперли городские ворота и поднялись на стены, полные решимости не допустить восстановления тирании. Бартоломео, располагавший в то время лишь легкой кавалерией, был вынужден отступить — осада города была ему не по силам.

Узнав об этой неудаче, Венеция выслала подкрепления и одновременно отреклась от своего кондотьера, объявив, что он действует самовольно, на собственный страх и риск. Это был дипломатический жест в сторону Франции, никого не обманувший и в практической политике ничего не изменивший. Малатеста торжествовал: при виде армии с осадными орудиями его город слался без боя.

Теперь судьба наконец улыбнулась и Джованни Сфорца. Меч венецианского кондотьера проложил ему путь на родину, и третьего сентября Джованни снова обрел власть над Пезаро.

Отсюда Бартоломео повернул на Чезену. Но Романья все еще хранила верность герцогу Валентино — в сражении десятого сентября венецианцы были опрокинуты и обращены в бегство.

Шестнадцатого сентября правители Римини, Пезаро, Кастtлло, Камерино, Урбино и Сенигаллии собрались в Перудже и заключили военный союз, передав верховное командование двум кондотьерам — Бартоломео д'Альвиано и Джанпаоло Бальони. Они надеялись склонить к участию в лиге и Флоренцию, но та отказалась, опасаясь французского короля. И в этот же день в Риме затворились двери Сикстинской капеллы — священная коллегия приступила к избранию нового папы. Положение в стране налагало на кардиналов особую ответственность, и весь конклав усердно молил Господа вразумить их и ниспослать мудрость для правильного решения. Божественное вдохновение казалось тем более необходимым, что борьбу за апостолический престол готовились вести три группировки — венецианская, французская и испанская. Первая из них поддерживала Джулиано делла Ровере; ставленником Франции был кардинал д'Амбуаз (король даже направил конклаву собственноручное послание, настойчиво прося оказать предпочтение его другу); испанцы же агитировали в пользу преосвященного Карвахала. Кроме того, солидные шансы на избрание имелись у богатого и влиятельного Асканио Сфорца, который вернулся в Рим после четырехлетнего изгнания. Бывший вице-канцлер сохранил в священной коллегии много друзей, считавших — возможно, справедливо, — что он нисколько не хуже любого другого кандидата.

Как и следовало ожидать, такое количество кандидатов завело конклав в тупик: ни одна партия не смогла набрать требуемого большинства голосов. Проведя три дня в ожесточенных и бесплодных спорах, святые отцы приняли компромиссное решение, избрав самого дряхлого из всех присутствующих — сиенского кардинала Франческо Пикколомини.

Новому папе, принявшему имя Пия III, исполнилось восемьдесят лет. Преклонный возраст и неизлечимая болезнь — рак — не оставляли сомнения в том, что его понтификат будет непродолжительным. Никто не возлагал на него никаких надежд, и его пребывание на троне св. Петра рассматривалось всеми лишь как продление закулисной борьбы партий.

Но старческая немощь не лишила Пия III способности к самостоятельным суждениям и поступкам. В частности, он, ко всеобщему изумлению, высказал явную привязанность к Чезаре Борджа. Утвердив герцога во всех назначениях, сделанных при Александре VI, он вызвал венецианского посла и выразил ему резкое неудовольствие по поводу событий в Романье. Затем последовала специальная нота к участникам перуджанской лиги: под страхом своей немилости папа потребовал, чтобы они прекратили военные действия и впредь были покорны Святейшему престолу. Дипломатические усилия Пия III поддержал и Людовик XII — король отказал венецианцам в какой-либо помощи французских войск, расквартированных в Италии. Впрочем, ни папский гнев, ни позиция Франции не произвели на союзников особо сильного впечатления. Они уже располагали немалыми силами и твердо решили сражаться до полной и окончательной победы.

Их главный враг, знаменосец церкви герцог Валентино, возвратился в Рим в начале октября. Малярия по-прежнему не отпускала Чезаре, и он не мог, как бы того ни желал, кинуться в бой и лично руководить войсками. Между тем его положение, несмотря на благосклонность папы и формальную поддержку Франции, оставалось критическим: армия герцога таяла, как снег на солнце.

Лучшую, наиболее боеспособную часть своих солдат Чезаре вынужден был отправить на подмогу французам — им грозило окружение под Гарильяно. Еще раньше ушли испанцы — Гонсало де Кордоба объявил, что будет считать изменником всякого подданого испанской короны, который сражается под чужими знаменами. Гарнизон, оставленный в Орвието, держался из последних сил, испытывая двойной натиск — отрядов Орсини с одной стороны и Бальони — с другой. Невзирая на разрозненность и нехватку сил, офицеры герцога не теряли мужества, радуя своего больного вождя известиями о новых победах. Диониджи ди Нальди с шестью сотнями пехотинцев и двумястами всадниками, совершив стремительный марш на Римини, взял город меньше чем через сутки. На этот раз Пандольфо Малатеста не пытался продать свой трон. Проявив завидное проворство, он избежал плена и сумел в последний момент ускакать в Пезаро к Джованни Сфорца.

Героем другой славной битвы стал Рамирес, оборонявший Чезену. Союзники осадили столицу герцога Валентино и захватили городские предместья, где разрушили до основания все постройки и водопровод в надежде, что жажда быстро вынудит защитников к сдаче. Результат действительно не заставил себя долго ждать: Рамирес сделал внезапную вылазку, опрокинул врагов и гнал их до самой крепости Монтебелло. Ворвавшись в крепость на плечах отступающего неприятеля, он наголову разбил венецианцев — они потеряли в бою до трехсот человек убитыми. При всей своей незначительности это сражение явило собой очень редкий в истории войн пример, когда осажденные и осаждающие в течение двадцати четырех часов поменялись ролями.

Военные успехи сподвижников герцога не поколебали решимости венецианского правительства. Десятого октября кавалерия д'Альвиано вошла в Рим. На совещании у посла республики кондотьер заявил, что пресечет зло в самом его источнике и покончит с Борджа, чего бы это ни стоило. К нему присоединились Орсини — их неорганизованные, но многочисленные отряды, разбросанные по всему городу, ждали лишь сигнала, чтобы двинуться на Ватикан.

Шпионы вовремя известили Чезаре о нависшей над ним угрозе. Опасность была столь велика, что выбирать не приходилось. Тайно, по подземному ходу, герцог и его приближенные перешли в занятый верным гарнизоном замок св. Ангела. Переведя крепость на осадное положение, Чезаре разослал гонцов к своим капитанам, приказав поднимать войска и спешить к Риму. Он надеялся стянуть в единственный кулак все наличные силы, запереть врагов в Вечном городе и разгромить их.

Но на этот раз Риму не пришлось стать ареной сражений: назревавшую грозу предотвратила смерть папы. Престарелый Пий III скоропостижно скончался, пробыв на апостолическом престоле всего двадцать шесть дней. Снова наступило тревожное затишье — противники выжидали, чтобы согласовать свои действия с политикой нового папы. Ходили слухи, будто герцог, измотанный болезнью и бесконечной войной, собирается покинуть Италию и навсегда перебраться в Валанс, свое заальпийское владение, пожалованное королем Людовиком. Впрочем, более вероятно, что те, кто передавал этот слух, принимали желаемое за действительное. Воспитание, вкусы, честолюбивые надежды — все это, не говоря уже о землях и дворцах, привязывало Чезаре к Италии. Он не считал игру проигранной и не желал добровольно становиться изгнанником, пусть даже в герцогской короне. Макиавелли, информированный лучше других, сделал в те дни следующую запись: «Герцог по-прежнему пребывает в замке св. Ангела и, видимо, совершит в будущем еще не одно великое дело, ибо обладает возможностью добиться избрания папы, отвечающего его планам и устремлениям». И флорентийский секретарь имел основания для такого вывода — золото Борджа вполне могло стать путеводной звездой для большинства кардиналов.