– Ай, да чтоб тебя…

Томский не потерял сознания, хотя после такого удара о землю вполне могли и кишки вылезти через рот. Он отлично помнил все: и шутку Носова, и собственный смех, и уверенное урчание двигателя, который продолжал работать и после того, как с лопастями автожира случилось что-то невероятное: они вдруг завибрировали, издавая пронзительный свист. Стремительный полет всего за пару секунд превратился в не менее стремительное падение. Сделать что-либо было уже невозможно. Вездеход привстал в кресле, что-то закричал и… вылетел через рваную дыру в крыше. Толика тоже чуть не вышвырнуло наружу, но из-за своих габаритов он, в отличие от карлика, лишь врезался головой в обшивку и вернулся в исходное положение. Дальше были только треск, череда хлопков и скрежет.

– Ай!

Вскрикнув от боли, прервавшей поток воспоминаний второй раз, Томский понял, что следовало как-то освободить правую ногу, голень которой пронзил острый осколок металлопластика. Все остальное – потом. Толик стиснул зубы. Одной рукой он обхватил осколок, а ладонью второй сжал ногу и стал ее приподнимать.

Было очень больно, но Томскому приходилось бывать в передрягах и похуже, а с болью он сталкивался так часто, что почти сроднился с нею. Зазубрины осколка рвали его плоть, но Анатолий успокаивал себя тем, что повреждены были только мягкие ткани, кость не задета, и продолжал тянуть ногу вверх.

– А-а-вх!

Из дыры в комбинезоне брызнул фонтан крови. Несколько минут Томский отдыхал, ожидая пока боль стихнет. Потом сел и осмотрелся. Первым, что бросилось ему в глаза, был большой замшелый камень с выбитой на нем надписью, различить из которой удалось только букву «ять» и несколько цифр: дата рождения, дата смерти. Анатолий встал на ноги, используя как опору искореженную раму автожира. Фрагменты потерпевшего крушение летательного аппарата были разбросаны на площади диаметром метров в пятьдесят, среди заросших бурьяном могильных холмиков, покосившихся, поваленных памятников, склепов и растрескавшихся статуй ангелов с грустными лицами.

– Только с твоим еврейским счастьем, Томский, мы могли потерпеть крушение не где-нибудь, а на кладбище.

Анатолий увидел Вездехода, пробивавшегося к нему через заросли кустарника, и улыбнулся. Свою бейсболку карлик где-то потерял, хобот его противогаза был оторван, но в остальном Носов выглядел вполне прилично для парня, который грохнулся на землю с высоты в сотню метров. Шестилапая ласка занимала свое любимое место – на плече хозяина.

– А ты, Коля, как мячик: чем сильнее тебя бьешь, тем выше прыгаешь.

– Точно. – Карлик снял и отшвырнул бесполезный уже противогаз. – Такой вот мы народ, недомерки. А ты… О, Томский! Что с ногой-то?

– Пропороло осколком фюзеляжа нашего расчудесного автожира.

– Недалеко же мы улетели. – Носов опустился на колени и принялся осматривать рану на ноге друга. – Я всегда говорил: не летай, не летай. Человек ходить должен. Что ж… Кость, судя по всему, не задета, но перевязать надо. Я аптечку в автожире видел. Где-то здесь должна валяться. Потерпи маленько. Я сейчас.

– Аптечка аптечкой, но ты и контейнер с сывороткой отыщи, пока не стемнело.

– А то я без тебя бы не догадался! Молчи уж, горе ты мое луковое…

Вездеход скрылся в кустах, а Толик, чтобы не быть совсем уж бесполезным, принялся искать вблизи от места крушения все, что могло пригодиться.

Правда, из-за больной ноги круг его поисков был очень сужен. И все-таки Томский отыскал сумку с припасами, которыми их снабдили в дорогу. Собрал рассыпанные банки консервов, пакеты с галетами, поднял свой автомат и убедился в том, что он исправен. Больше ничего из того, что могло бы пригодиться в новой ситуации, не нашлось. Вездеход все не возвращался. Анатолий уже от нечего делать доковылял до повисших на кустах лопастей несущего пропеллера. С них капала вода, а когда Томский коснулся их пальцами, в траву посыпались осколки льда.

Он пытался понять, что же стало причиной катастрофы: «Почему уже через двадцать минут после взлета отлично зарекомендовавший себя ротоплан вошел в штопор? Что это было – теракт, подготовленный тайными недругами из Жуковки, или случайность?»

Анатолий отчаянно копался в памяти в поисках отрывков своих скудных познаний из области авиации: «Может ли иметь отношение к делу обледенение лопастей? Очень даже возможно, но не факт. Да и размышлять на эту тему сейчас некогда. Сначала – разобраться с ногой, сориентироваться на местности, решить, как жить дальше и куда двигаться. Кладбище – уже кое-что».

От раздумий Толика оторвал шум, доносившийся откуда-то сверху: нечто среднее между отдаленными раскатами грома и странным свистом. Томский посмотрел вверх. Небо было покрыто серыми тучами, но одна из них была темнее других и двигалась против направления ветра. Гарпии. Стая из нескольких сотен крылатых мутантов. Руки Анатолия инстинктивно сжали автомат. Однако гарпиям не было никакого дела до человека. Птицы-мыши пронеслись над кладбищем, и скоро шум их крыльев затих вдали. Томский немного знал об этой разновидности мутантов, но впервые видел, чтобы гарпии сбивались в столь большую стаю.

– Толян! Я нашел!

Первой из кустов выскочила Шестера, а затем появился сгибающийся под тяжестью ноши карлик. Анатолий с облегчением вздохнул, увидев в руке Вездехода целый и невредимый контейнер с драгоценной сывороткой.

Кроме того, Носов притащил рюкзак, в котором были фонарики, карта и рожки для «калашей». На лице Вездехода был новый противогаз.

– Есть тут одно уютное местечко, – сообщил Носов, сваливая ношу на землю. – Темновато, но сухо. Дверцы даже закрываются. Склеп. Думаю, там можно передохнуть, перевязать твою ногу и обсудить, как быть дальше.

– Нет уж. Хватит с меня склепиков, гробиков и саркофагиков. – Толик поднял руку, указывая на здание с двумя облезлыми куполами, на одном из которых даже сохранился крест. – Смотри туда. Кажись, часовня. А может, и церковь.

– Значит, в склеп не желаешь. Мертвецов боишься?

– Мы с тобой и сами не раз мертвецами бывали. Чего нам их бояться? Идем, смельчак.

Томский намеренно забрал у Коли большую часть вещей, чтобы показать – он все еще в форме. Однако быстро понял, что форма его, мягко говоря, дышит на ладан – даже если рана и не была серьезной, ходок сейчас из него был никакой.

От церкви, до которой они добрались, продравшись через дебри кустов, остался только кирпичный остов. Крыша во многих местах обрушилась, стены как снаружи, так и внутри были облеплены мхом и ползучими растениями.

Внутри было так же холодно и сыро, как и снаружи, и даже ветер, пробиваясь через дыры в стенах, дул здесь, казалось, сильнее. О том, что здесь когда-то был храм, напоминали только обломки дерева, на которых кое-где еще сохранилась позолота, да пара валявшихся под ногами икон с едва угадывающимися ликами святых.

Вездеход поднял одну.

– Гм… Вот ты, Томский, до Катаклизма успел немного пожить, когда все это… Еще… Так был Бог или нет?

– Был. Ведь столько людей в это верили. Возможно, и сейчас есть. Только перестал помогать людям. После того, как они перестали в него верить.

– Да уж… Вряд ли этот дед с бородой, которого тут нарисовали, поможет решить наши проблемы. Молись, не молись. Этот святой и себе-то помочь не смог, а нам – и подавно уж. Что ж, будем сами…

Карлик отыскал более-менее сухое место на одном из облепленных мхом возвышений. Достал из рюкзака карту и поднес ее к свету, проникающему через разбитый витраж.

– Присаживайся, Толян. Значит, мы… Ну, это совсем просто. В этих местах ни одного кладбища нет. Только Рублевское. Нам, между прочим, до Жуковки ближе, чем до Москвы.

– Так-то оно так. – Толик расширил ножом дыру в комбинезоне. – Подай аптечку.

– Сиди уж. Я сам.

Вездеход раскрыл медицинский кейс, достал бинт и занялся ногой друга, который, морщась от боли, продолжил:

– Может, и ближе. Но времени у нас совсем нет. Сыворотку надо доставить на станцию. Это сейчас главное. Пойдешь один. А я тут перекантуюсь. Дождусь тебя. Или… Если очень повезет, то Корнилов узнает об аварии, пришлет помощь. Как тебе план?

Вездеход не относился к типу людей, патетически восклицающих «Я тебя никогда не брошу!». Он всегда трезво оценивал ситуацию и умел из двух зол выбирать меньшее.

– Правильно, Толян. Я тоже другого выхода не вижу. Еда-вода у тебя есть. Автомат и патроны – тоже. Как-нибудь продержишься. А мне одному сподручнее будет до наших добираться. Подругу тут оставлю, чтоб ты не скучал. Слышишь, Шестера, присмотри за этим обалдуем!

Понятливая ласка спрыгнула с плеча Коли и уселась рядом с перевязанной ногой Толика.

– Значит, договорились. – Томский вскрыл пакетик с аспирином, снял противогаз и проглотил пригоршню таблеток. – Возвращайся побыстрее. Мало ли… Ты пока по кустам лазал, я огромную стаю гарпий видел. Если такая орава кем-нибудь заинтересуется – пиши пропало.

– Гарпии… Не хотел тебя расстраивать, Толик, но и я тоже кое-что видел. Прямо за оградой кладбища. С десяток варанов. Тоже в стаю сбились, мать их так. Что происходит, а?

– Мало ли… Миграции-хренации. Кто этих мутантов поймет… И все-таки, Коля, не тяни с возвращением.

– На то я и Вездеход, чтоб уходить и возвращаться.

Сборы были недолгими. Значительная часть скудного запаса продуктов досталась Анатолию – карлику еды требовалось меньше.

Вездеход забросил свой рюкзачок на плечи, пристроил автомат на груди, а на голову, поверх противогаза, натянул свою знаменитую бейсболку – как всегда козырьком назад. Затем он двинулся к выходу и, стоя в дверном проеме, в свете угасающего дня, помахал рукой.

– До встречи!

– Пока, Колян!

Томский остался один и стал готовиться к ночи, которую, хочешь не хочешь, ему предстояло провести в заброшенной часовне. Толя уложил на возвышение пару досок, поднял и поставил к стене выцветшие иконы, еще раз проверил автомат и, разложив перед собой запасные рожки и фонарик, стал наблюдать за спускающимися на кладбище сумерками.

Думая о жене и сыне, незаметно для себя он обратился к Богу с просьбой. Просил, чтобы Вездеход не задержался в пути и доставил сыворотку вовремя. Тут и вспомнился вопрос Носова о существовании Всевышнего. Скользкий, очень скользкий вопрос. Карлику было куда проще – он родился и вырос уже после Катаклизма, привык выживать, не надеясь на помощь грозного, но справедливого седобородого старика, обитающего где-то среди облаков. Мир мутанта Коли был прост и понятен: есть люди, забившиеся в подземелья, и есть твари, которым ядерная зима – мать родная. И все. Местечко для Бога в этой стройной иерархии не предусматривалось.

Мир Томского был куда сложнее и многограннее. Он был заражен вирусом веры, еще помнил перезвон колоколов московских церквей, толпы верующих, спешивших на службу. Видел женщин в платках, мужчин с обнаженными головами, которые стояли у икон, перед теплыми огоньками свечей. Верующие рассматривали Катаклизм как Божью кару, а ядерные ракеты, стершие Москву с лица земли, считали разновидностью огненного смерча, павшего некогда на Содом и Гоморру. И многие из них верили до сих пор. И в Бога, и в дьявола. Как говорится, по ситуации, в зависимости от обстоятельств.

«Бог – шкала, по которой человек измеряет свою боль. Чем сильнее эта самая боль, тем крепче вера». Томский не помнил, кто сказал эти слова. Возможно, он додумался до них сам.

Размышления Толика о Всевышнем были вдруг бесцеремонно прерваны. На этот раз не было ощущения приближающейся угрозы – просто легкий толчок в спину. Томский вскочил, охнул от боли, пронзившей ногу, и обернулся к возвышению, о которое опирался спиной. Только теперь он понял, что возвышение это выпадало из общей схемы церкви. Оно находилось почти в центре храма, но не имело ничего общего с алтарем, поэтому казалось теперь чужеродным этому месту.

– Шестера! Эй, Шестера! Куда ты подевалась?

Томский включил фонарик, чтобы еще раз, уже внимательнее, осмотреть место, на котором собирался коротать ночь и… «Вот это хрень! – покрываясь от ужаса холодным потом, подумал он. То, что показалось ему сначала замшелым параллелепипедом, таковым не являлось. – И как я сразу не понял! Длина – два метра, высота – сантиметров сорок. Скошенные концы… Гроб!» Он разбил лагерь у гроба, крышка которого теперь шевелилась так, словно существо, находившееся внутри, собиралось выбраться наружу!

«Без паники, товарищ Томский, – мысленно стал успокаивать сам себя Анатолий. – Меньше двух часов назад сам хвалился тем, что давно на «ты» с мертвецами. Так чего дрожишь? Может, не было никакого толчка. Может, не сдвигалась крышка. Просто у тебя начался жар. Гроб? А что, собственно говоря, ты рассчитывал найти в кладбищенской часовне? Перевязанную алой ленточкой картонную коробку с рождественским подарком? Гроб. Он сохранился потому, что жители Рублевки имели возможность хоронить своих родственников в дорогущих гробах из дуба. А этот вид древесины необычайно прочен. Как вышло, что гроб остался в храме? Да очень просто. Покойника отпели, но зарыть не успели. Так что без истерик».

Анатолий был почти готов к тому, чтобы поверить своим же объяснениям, но тут крышка гроба вновь дернулась и сдвинулась на целый сантиметр. Мертвец пытался покинуть свое укрытие! «И что теперь? Целиться в него из автомата или, вооружившись верой, взять икону и произнести “Изыди!”?» – уже поддаваясь панике, думал Томский.

Еще пара толчков – и крышка гроба, плавно съехав с основания, мягко упала на мох. Анатолий ожидал увидеть мертвеца с пустыми глазницами и разнести ему череп короткой очередью, но увидел кое-что похуже. Из гроба выбрался червь с ромбовидной чешуей. Голова его приподнялась, а мерзкие розовые щупальца, образовывавшие венчик, зашевелились, словно принюхиваясь.

Встреча со старым знакомым совсем не обрадовала Толика. Расстояние позволяло убить червя одиночным выстрелом, но гарантии, что за первым не приползут другие, точно не было.

Томский затаил дыхание: «Не двигаться. Помнить о том, что этот монстр молниеносно реагирует на вибрацию. Позволить ему убедиться в том, что вокруг нет ничего живого и дать убраться под землю без боя».

Червь покачал туловищем. Изогнулся и… Одним броском оказался у ног Толика.

Томский окаменел. Не потому, что так решил. Просто руки и ноги парализовало от ужаса. Послышалось шуршание. Это чешуйки терлись о ткань защитного комбинезона скованного страхом Анатолия. Тварь нарочито медленно, словно играя с человеком, обвилась вокруг его ноги.

«Как долго червь будет издеваться? Когда, наконец, раскроет карты и даст понять, что давно почуял добычу?»

Словно услышав мысли Томского, червь освободил его ногу и быстро, взрывая мох упругим, как пружина, туловищем, пополз к выходу. Толик посмотрел в сторону двери и мысленно выругался. От назойливого общества червя его избавило появление другого монстра – на пороге храма, сверкая желтыми глазами, стоял варан.

Он смотрел на Толика до тех пор, пока червь не отвлек его внимание. Заметив конкурента, варан зарычал и попятился, принимая боевую стойку. Громко клацнули клыки, когда ящер попытался схватить червя и промахнулся. Нового шанса варан не получил. Червь приподнялся и… Словно выпущенная из лука стрела, насквозь пробил варана. Гигантская рептилия закружилась на месте, пытаясь освободиться от засевшего в ней инородного тела. Червь целиком скрылся внутри варана и движения ящера замедлились. Он издал протяжный рев, лапы его разъехались в стороны, а желтые глаза потухли. Последний раз взмахнув хвостом, варан умер, но труп его продолжал подергиваться – червь пожирал внутренности добычи.

Толику оставалось лишь наблюдать за этим страшным пиршеством. Он надеялся, что, насытившись, гад уберется под землю. Именно это, видимо, и собирался сделать червь, когда наконец выполз через кровавое отверстие, проделанное им в боку мертвого ящера.

Чешуя ползучей твари блестела от крови, а туловище заметно распухло. Какое-то время сытый червь лежал, не двигаясь, а затем начал извиваться, зарываясь в мох и разбрасывая вокруг гнилые щепки досок пола. Вскоре на поверхности остался лишь хвост мутанта. Однако бой на этом не закончился. В часовню стремительно влетел второй варан. Перепрыгнув через труп сородича, он вцепился в хвост червя и одним рывком выдернул врага наружу. Ящер дернул массивной головой, подбрасывая извивающуюся добычу в воздух, и, разинув пасть, проглотил того, кто совсем недавно сам был удачливым охотником. В темном проеме двери появились еще две рептилии и сразу принялись рвать на части убитого червем собрата.

Томский понимал: когда вараны покончат с трупом, то займутся им, человеком. И ошибся. За спиной послышался шорох, зашевелился мох, и на поверхность, шурша чешуйками, один за другим, стали выползать новые черви, привлеченные вибрацией, которую создавали пирующие вараны.

Мюнхгаузен, оказавшийся между крокодилом и львом, должно быть испытывал то, что сейчас чувствовал Толик: позади него извивались черви, а выход из часовни преграждали вараны. Причем человек не участвовал в схватке, а был сторонним наблюдателем, заброшенным злодейкой-судьбой в самый центр предстоящего побоища. Смысла таиться больше не было. Анатолий стал медленно отступать к стене. Он должен был занять удобную позицию и быть готовым к своему выходу на сцену.

Между тем в часовне начало твориться нечто невообразимое. Через дверной проем вбегали все новые вараны, а пол ходил ходуном из-за червей, выползающих на поверхность. Зрелище было одновременно жутким и завораживающим. В поединке встретились равные по силе противники, которых толкал вперед уже не только голод, но и ярость.

Летели во все стороны куски плоти: перекушенные пополам черви смешивались с кусками мяса, оторванными от варанов.

Ни ящеры, ни черви сдаваться, похоже, не собирались, и Томский решил воспользоваться неразберихой, чтобы выбраться наружу. Он начал продвигаться между беснующимися монстрами и был уже в паре метров от двери, когда удача повернулась к нему спиной. Подвела больная нога, которой Толик зацепился за что-то. Поскользнувшись в луже крови, он со всего маха шлепнулся на землю. Падение человека привлекло внимание варана, оказавшегося ближе остальных. Продолжая пережевывать червя, ящер ринулся к Томскому.

Толик перекатился на живот, поднял автомат и всего за секунду до того, как варан вцепился ему в ногу, нажал на курок. Очередь снесла ящеру верхнюю часть черепа, но и умирая, мутант пытался довести начатое до конца. Томский с трудом высвободил ногу из пасти агонизирующего монстра и пополз к двери.

Он не видел того, что творилось сзади, и был в этот момент абсолютно беззащитен: мог стать легкой добычей как для червей, так и для варанов. Вцепившись руками в ряд потрескавшихся кирпичей, Томский перевалился через порог и… Уперся головой в какое-то препятствие.

Через заляпанные кровью окуляры противогаза он увидел испачканные грязью «берцы». Чья-то сильная рука подняла Томского и перебросила через порог. Шлепнувшись на землю, Толик отчаянно пополз в сторону могил. Добравшись до первого памятника, он оглянулся. На спине спасителя, все еще стоявшего на пороге часовни, висела внушительных размеров ржавая емкость. А сам незнакомец, сжимая в руках раструб огнемета, поливал тугой струей огня попавших в западню червей и варанов. Человек этот – среднего роста, отнюдь не богатырского телосложения, с длинными седыми волосами, прижатыми к голове тесемками противогаза, – вел себя так спокойно, словно сжигание тварей было его повседневной работой.

Закончив, спаситель сунул раструб огнемета в специальную скобу, закрепленную на широком брезентовом ремне, и наклонился, чтобы взять прислоненную к стене винтовку незнакомой Толику конструкции. Отступив чуть в сторону от входа, мужчина прижал оружие к плечу и встретил выбегающего из часовни варана выстрелом в упор.

Томский понял, почему вид винтовки вызвал у него удивление: слишком массивная подствольная часть и толстый ствол, едва слышный хлопок – винтовка была пневматической.

Обожженный варан дернулся, завертелся на месте, яростно размахивая хвостом с шипастой булавой на конце. Ловко избегая ударов, стрелок приставил ствол к голове рептилии. Ту-у-к! Поверженный варан завалился набок и затих. Какое-то время мужчина смотрел внутрь часовни, убеждаясь, что с мутантами покончено. Потом обернулся к Томскому:

– Прочь! Пошел прочь! Кому сказано?!