Глава 8
Белый гуль
По боковому проулку между домов пробежали еще несколько человек. И теперь это были не торговцы. Я увидел троих в синих тагельмустах – платках, намотанных на голову и закрывающих почти все лицо, кроме глаз.
Один мужчина с ружьем, два других с прутьями арматуры в руках.
Нас они не заметили.
Еще одна очередь из автомата. Уже ближе.
Шум, складывающийся из грохота, агрессивных выкриков, звона разбитого стекла и редких выстрелов, приближался.
– Идут по центральной улице, – задыхаясь от быстрого шага, сказал мой спутник. – Собираются громить рынок Алзухур.
– Руф, если я вдруг потеряю сознание. Или тебе покажется, что я отключился. Не паникуй. Так и задумано.
Он криво усмехнулся.
– Ясно. Но лучше тебе этого не делать. Хотя бы сейчас.
Мы свернули еще в один переулок – вонючую дыру в ряду покосившихся глиняных домов. Затем нырнули в узкий проход, тянущийся между высокими стенами. Все двери на улицу здесь были заперты, решетки лавок опущены, горы мусора забивали боковые лазы. Неба над головой не видно – его закрывали низкие балконы или просто доски, перекинутые из одного окна в другое, а также тряпье, развешенное на веревках. Под ногами хрустел мусор – высохшие бараньи и куриные мослы, перемешанные со стеклом. Дорога спускалась вниз, резко виляла в сторону или начинала подниматься наверх, превращая очередной отрезок пути в стертые плиты лестницы. Настоящий лабиринт, в котором Руф отлично ориентировался.
Вопли толпы то приближались, то удалялись. Она катила вперед с неудержимой свирепостью потока, пробившего стену водохранилища, сносила все на своем пути, разделялась на отдельные ручьи и волокла с собой камни, металлические прутья, выломанные из оград, и просто тяжелые палки.
С одним таким «ручьем» мы столкнулись внезапно. Нам навстречу выбежали из-за поворота молчаливо-деловитые, громко сопящие люди, перепрыгивая сразу через три ступени, стремясь быстрее слиться с остальной толпой. Как я успел разглядеть, это были маххарибы – одна из народностей, населяющих теперь Александрию: одеты в одинаковые галабеи, когда-то бордовые, теперь порядком вылинявшие, головы замотаны черными тюрбанами-имамехами, у каждого на широком серебряном поясе болталось по кобуре, в руках они держали деревянные дубинки.
Впрочем, я мог и ошибаться. Феликс разбирался в этносах земель Птолемея гораздо лучше. И с первого взгляда отличал пиратов Эр-Рифа от скотоводов Ореса.
Руфа, поспешно опустившего голову и отпрянувшего к стене, обругали старым навозным ишаком, дали несильного пинка, выбив трость. Она покатилась вниз по лестнице, брякая на каждой ступени металлическим наконечником. Меня толкнули, отбросив к решетке очередной лавки, чтобы не путался под ногами у достопочтенных граждан, стремящихся исполнить свой гражданский долг. Затем толкнули снова, и еще раз. Это облегчало работу. Я не поднимал взгляд, чтобы раньше времени не выдать себя светлыми глазами, но движения моего хорошо заточенного ножа были очень быстрыми, скользящими, незаметными.
А потом меня схватили за плечо и со всего маху приложили к стене.
– На меня смотри! – рявкнул над ухом низкий гортанный голос.
Я вскинул голову, увидел совсем близко черные, бешеные глаза с красной сеткой сосудов на белках, пучки волос в раздувающихся ноздрях широкого приплюснутого носа, ощеренные желтые зубы, жирные потеки в густой бороде.
– Белый гуль! – сказал он, как выплюнул, и вытащил свой нож.
– Это мой сын! – послышался возглас Руфа, и тревога в нем была не наигранной. – Мы уже двадцать лет здесь живем. Оазис Навкратис.
Договорить ему не дали. Один из маххарибов сбил его с ног легким толчком, другой вытащил пистолет и со смехом ткнул дулом в затылок, заставляя повернуться в мою сторону.
Тот, кто держал меня, сдернул с моей головы повязку, медленно вытянул из-за пояса нож и так же медленно начал подносить его к моему лицу, наслаждаясь своей властью и беспомощностью жертвы.
– Сначала отрежу тебе нос, потом уши. Потом вырежу твои глаза…
Блестящее острие коснулось переносицы, и тогда я опустил веки, крепче сжимая в ладони срезанные трофеи – пряжки, лоскуты одежды, обрывки шнурков. Услышал гогот и предположение о том, что белый уже обделался от страха. А потом накатила темнота, приглушившая на миг голоса, выкрики, легкую царапающую боль.
Через свой мир снов я увидел желания этих людей. Они оказались примитивны, узнаваемы и одинаковы. Преимущество искусителя – мгновенно узнавать чужие мечты и страсти. А затем манипулировать их обладателями по собственной воле. Я перебрал эти фантазии одну за другой, как бараньи позвонки, нанизанные на струну. Теплые луга, столы с едой, возникающие из пустоты, и толпы голых девиц, валяющихся тут и там в расслабленных позах. Сами герои возлежали среди них, подгребая под себя мягкие тела, зарываясь в белых грудях и закидывая на себя длинные стройные ноги.
Воздействие было мгновенным, неуловимым и разрушительным. Еще никогда я не действовал так быстро. Даже в лучшие годы работы с Феликсом.
Семь человек, семь приказов.
Они поднимались, сбрасывая с себя женские тела, и оставались стоять, тупо глядя перед собой. Я отступил, выныривая в реальность, успел услышать отдаленный грохот. Он напомнил раскат грома, повеяло запахом пороха, зазвенели по каменным плитам стреляные гильзы.
Я открыл глаза.
Маххариб, державший меня, поспешно убирал нож и участливо заглядывал в мое лицо, которое только что собирался резать.
– Как ты, уважаемый? Кровь, вот, вытри.
Двое других поднимали с земли Руфа, вежливо бормоча:
– Вставай, почтенный. Обопрись на нас.
Еще один – самый молодой, с едва пробившейся бородой на щеках и подбородке, убирал пистолет, из которого только что застрелил приятеля, кого я не успел захватить своим воздействием. Тот, видно, пытался вразумить остальных, ни с того ни с сего бросившихся помогать тем самым белым «шпионам» Полиса вместо того, чтобы убить их, как собирались.
Стрелок пнул мертвое тело и поспешил за тростью, откатившейся вниз по лестнице.
– Проводим вас, – угодливо шептал маххариб мне на ухо. – Беспокойно сейчас. Не надо в одиночку ходить. Ни тебе, ни твоему достопочтенному отцу. Слышишь, стреляют?
Руф посмотрел на меня пронзительно и тревожно. Молча взял палку из рук мужчины и пошел было вверх по лестнице, но его мягко придержали за локоть.
– Не туда, уважаемый. Идем здесь. Гассир покажет дорогу.
– У меня машина недалеко, – сухо сказал Руф.
В ответ тот же самый вежливый участливо зацокал, замотал головой.
– Не надо на машине. Верблюды сейчас побегут, передавят. Дороги перекрыты.
Я видел, как корежит моего спутника от заботливых прикосновений и учтивых фраз убийц, которые только что пытались вволю поглумиться над двумя безоружными людьми. Меня же в отличие от него обуревали совсем другие чувства. И вряд ли Тайгер одобрил бы их.
– Мой дом – ваш дом, – поклонился сухой, нервный, похожий на голодную гарпию, Гассир. – Отдохнете. Покушаете.
– Отличная идея, – сказал я довольно. – Так и сделаем.
Руф шагнул ко мне и спросил очень тихо и зло:
– Ты можешь это прекратить?
– Могу. Но не хочу, – ответил я ему доверительно. – Не люблю, когда мне в глаза ножом тычут.
– Ну так пусть дадут нам возможность пройти и проваливают! Я не собираюсь ходить по гостям к этим ублюдкам.
– А если мы вмажемся прямо в центр озверевшей толпы? – прошептал я, взяв его за край жилета. – Думаешь, у меня хватит сил и времени усмирить сразу сотню человек?
Наши новые друзья стояли рядом, послушно дожидаясь, когда беседа «отца» с «сыном» закончится. Лишь самый молодой переминался нетерпеливо и нервно прислушивался к очередям, разрывающим воздух все ближе и ближе.
Руф хотел сказать что-то, но, взглянув на мою ладонь, все еще сжимающую снятые трофеи, промолчал и мотнул головой. Давая понять, что готов согласиться с моими доводами.
– Веди, – велел я главарю.
Он тут же метнулся вперед и, поминутно оглядываясь на меня, показывал дорогу. Был бы у него ковер – расстелил бы на лестнице, чтобы мне было мягче спускаться.
– Считаешь, я заставил их пресмыкаться перед нами?
Руф не ответил, но я видел по его суровому лицу, что именно так он и думает.
– Каждый по-своему понимает уважение. Для кого-то оно выражается в вилянии хвостом и лизании ботинка, а для кого-то в стремлении быть равным среди равных.
Мой спутник собирался возразить, но снова заставил себя промолчать. Я хотел бы сказать ему, что с гораздо большим удовольствием убил их всех. До изобретения вакцины зараженных бешенством отстреливали. А эти люди были заражены ненавистью и жаждой убийства. Но я убивать не мог. К сожалению.
Интересно, как бы поступила на моем месте Талия? Харита, создательница прекрасных и сложных иллюзий. Заставила бы их заблудиться в собственных фантазиях?..
Мы вышли в проулок, где Руф оставил машину. Правда, с другой стороны. И я тут же понял, что посиделки с нашими новыми знакомыми откладываются, если не отменяются вовсе.
Автомобили, прежде мирно стоявшие рядом с нашим, оказались раскурочены. Один «таир» был завален набок и лежал среди битого стекла, второй – с высаженными стеклами и помятыми дверцами – устало опустился на проколотых шинах. За «фалькон» Руфа мародеры только принялись. Их было пятеро. Молодые парни из той категории, когда силы уже много, а дурь еще не выбита. Ближайший к нам деловито откручивал боковое зеркало, двое бродили вокруг, заглядывая в окна, четвертый лениво попинывал переднюю левую шину, а пятый, самый старший из них, осматривал улицу, кого-то поджидая.
Увидел нас, радостно завопил, решив, что его соплеменники поймали двух белых, и, схватив металлический прут, бросился навстречу. Но не пробежал и нескольких шагов, поймав лбом пулю. Опрокинулся на землю, из-под головы потекла темная кровь. Его приятели замерли на секунду, а затем с криками бросились на обидчиков, забыв про машину.
Схватка обещала быть короткой, но интересной. Однако Руф не дал мне насладиться зрелищем в полной мере.
– Едем! Быстро! – крикнул он и кинулся к своему автомобилю.
Я занял место рядом с ним, оглянулся и сквозь заднее стекло, покрытое трещинами, успел увидеть, как столкнулись две озверевшие силы.
Руф рванул с места так, что шины завизжали по асфальту, вырулил на соседнюю улицу, с трудом вписался в поворот, задел багажником ободранную стену и погнал прочь из неспокойного района.
За спиной продолжали звучать выстрелы.
Мимо проносились убогие домишки, лавки, рыночки. Из-под колес с истошным кудахтаньем бросались куры. Бродячие собаки, захлебываясь от лая, пытались преследовать машину, но быстро отставали. Руф сшиб несколько неубранных лотков, выставленных под хлипким навесом. Хурма оранжевой шрапнелью разлетелась во все стороны.
– Ты реально надеешься выбраться? – спросил я, пристегиваясь, чтобы в случае чего не вылететь головой вперед через лобовое стекло.
– Теперь – да.
Над домами поплыло облако черного дыма. Машину мотало на неровной дороге, подбрасывало на камнях, наваленных в колеях.
– Рынок жгут, – процедил Руф сквозь зубы и ударил по тормозам, едва не въехав в бок потрепанного грузовика, выползающего из переулка.
Ремень безопасности врезался мне в грудь. Из открытого окна в нашу сторону высыпался поток брани, но Руф лишь прибавил газу, вновь бросая «фалькон» вперед.
– У ихаггарегов сегодня праздник. Был, – произнес он как ни в чем не бывало спустя секунду.
– День, когда великая правительница Тин Хинан пересекла пустыню и пришла в эти земли? – отозвался я, вспомнив историю.
– Да. Неподалеку от рынка Алзухур устраивают гонки на верблюдах, баранов режут… Отличный повод, чтобы перебить противников, собравшихся вместе. Но у них всегда так: сначала два племени бросаются друг на друга, затем они объединяются против белых.
Улица стала шире, запах дыма ощутимее. На веревке, натянутой между двух крыш, словно сушащееся белье висели два трупа с распоротыми животами. Их синие платки – тагельмусты были размотаны, чтобы открыть изуродованные лица с отрезанными носами и выколотыми глазами. Посмертное оскорбление. А может, и не посмертное.
– А ведь мы могли висеть на их месте. – Руф прибавил газу, пролетая этот участок разбитой дороги на предельной скорости, и снова свернул в паутину улочек.
– Могли. Но не висим.
Попетляв немного, машина выбралась на относительно широкую трассу. Здесь все оказалось спокойно. Словно не было стрельбы, повешенных, дыма… Бойко шла торговля, спешили по своим делам жители, носились дети, ездили автомобили. Из их открытых окон грохотала музыка.
– Ты ведь можешь убить их? – Руф неопределенно мотнул головой, показывая в ту сторону, откуда мы приехали. – У тебя же остались эти пряжки, обрывки, то, что ты забрал.
– Трофеи, – ответил я. – Мы называем это трофеи.
– Ну да. Так ты можешь? – Его руки уже не стискивали напряженно руль, плечи расслабились.
– Нет, Руф. Хотел бы, но не могу. Мы не убиваем людей.
– Это не люди.
– Тем более я не собираюсь уничтожать себя из-за выродков. Сами перестреляют друг друга.
– Если бы, – проронил он с горечью. – Одни исчезнут. Другие подрастут.
Я вспомнил мальчишку, швырнувшего в меня камнем, и подумал, что Руф прав. Во многом, если не во всем.
Нам навстречу неторопливо ползла колонна бронетранспортеров. Направились усмирять беспорядки. И машины поспешно шарахались к обочинам, пропуская эту неукротимую силу.
– Ты второй раз спрашиваешь про Сотеров, – неожиданно сказал Руф, сосредоточенно следя за дорогой.
Похоже, решил поставить точку в разговоре о сегодняшнем происшествии. А мне осталось лишь оценить его наблюдательность. Значит, заметил мой интерес к этому роду.
– Мне нужно встретиться с дочерью Лонгина. Или хотя бы получить ее вещь.
– Это сложно. Они практически ни с кем не контактируют. Ты слышал, что говорил Левк. Зачем тебе Амина?
Я задумался на несколько секунд, стоит ли сказать ему, что отец ее – дэймос?
И решил, что, пожалуй, стоит. Он уже имел дело с мастерами снов. И про темных сновидящих, конечно, тоже был в курсе.
– Потому что в мире сна ее умирающего отца-дэймоса я видел тень его последней жертвы. И это был Севр.
– Мне показали рисунок, – произнес Руф спустя короткую паузу, глядя прямо перед собой. – Талия… Очень яркий образ, узнаваемый, хоть и схематичный.
– Да, это был мой набросок. Я сделал его по памяти.
– Значит, Сотеры замешаны в том похищении? – Он требовательно посмотрел на меня, на миг отвлекаясь от дороги.
– Я смогу ответить на все твои вопросы только после того, как побываю в сне Амины.
Руф помолчал, принимая мой довод, но не смог сдержать нетерпения.
– По-твоему, Севр мертв?
– А как ты сам думаешь, реально выжить пятьдесят лет в рабстве? Даже если ты генно-модифицирован.
Бывший сотрудник ОБСТ промолчал. Он знал ответ на этот вопрос.
– Но вообще, «жертва дэймоса» абстрактное понятие. Человек не обязательно мертв, он может быть в коме, или болен, или одурманен. Хотя опять же пока это всего лишь мои домыслы.
Я не хотел давать ему ложную надежду. И в то же время не желал отнимать его собственные иллюзии. В которых Севр и Эрис были живы.
– А что можешь сказать вообще о генной модификации? – спросил Руф. – Ваши специалисты замораживают клетки, чтобы они не разрушались?
– Помнишь легенду о Прометее? Орел прилетал к пленному титану по приказу Зевса и клевал его печень. А та вырастала каждый раз.
– Ну да, помню такой миф, – кивнул он.
– Реальность в том, что печень человека единственный орган, способный восстанавливаться сам. Отрастает заново, даже если сохранилась лишь на пятнадцать процентов. Вот в этом и есть суть генной модификации – постоянное, активное обновление выращенных клеток: не только в печени, во всех органах. Как ты сам понимаешь, от механических повреждений это не защищает.
Он снова кивнул.
Дорога стала чуть лучше, больше не напоминая въезд в преддверие царства Аида. Правда, дома по обочинам по-прежнему поражали масштабом всеобщего недостроя. Людей, болтающихся на улицах без дела, убавилось. Какая-никакая работа у них тут, похоже, была. Или желание работать возникало.
– Слушай, Мэтт, – произнес Руф, выныривая из глубокой задумчивости, – у меня есть знакомый журналист. Он мог бы отправить дочери Сотера письмо с адреса редакции. Попросить о встрече. Предложить написать статью про знаменитого отца…
«А что, у вас тут есть газеты?» – едва не ляпнул я. Сложно было поверить, обозревая окрестности, что кто-то здесь интересуется новостями.
Но вместо этого спросил:
– Ему можно доверять?
– Вполне. Он не раз выручал меня. Могу ему позвонить.
– Ну попробуй.
На вызов Руфа не отвечали. Он рулил, прижимая телефон плечом к уху, и, хмурясь, вслушивался в длинные гудки.
– Интересно, а не распродают ли они свои частные коллекции? – спросил я, наблюдая за его попытками выйти на связь с прессой. – Картины, предметы старины…
– Можно узнать, – тут же отозвался он.
– И заодно неплохо выяснить, что там с похоронами Сотера. Вдруг намечается прием по этому случаю.
Он кивнул, принимая к сведению мою просьбу, и убрал коммуникатор:
– Ладно. Перезвонит позже.
– Долго нам ехать?
– Часа полтора, – Руф взглянул на спидометр, – если двигаться с такой же скоростью. Придется сделать круг по новой трассе между оазисами. Но ее стали охранять в последнее время – так что там безопасно.
– Значит, время есть. Не будем его терять. Дай мне твою личную вещь. Да вот хоть это… – Я перегнулся через сиденье, вытащил его трость и пристроил рядом с собой, положив ладонь на гладкую рукоятку, отполированную тысячами прикосновений. – Поброжу в твоем подсознании, пороюсь в глубинных воспоминаниях.
Он скептически нахмурился:
– Что ты надеешься увидеть?
– Надеялась Пандора, заглядывая в шкатулку. Удовлетворить свое любопытство. И ты помнишь, что из этого вышло. Я буду работать.
Впервые с момента нашего знакомства Руф улыбнулся. Похоже, его вполне устраивал подобный тон общения.
– И ты сможешь работать в движущейся машине?
– Место не важно. И большая просьба – не буди меня. Я должен проснуться сам.
– Понял.
– Много времени это не займет.
Моя задача узнать, живы ли инженеры из Полиса, как замешан в их исчезновении Лонгин Сотер. И хорошо бы выяснить личность террориста. Но, если честно, больше всего меня интересует, как попал трофей дэймоса по имени Логос в дом Феликса. Как мой учитель был связан с этой историей, в которую оказались втянуты неизвестные мне Севр, Эрис и мой новый знакомый, бывший сотрудник ОБСТ, Руфус Калхас.
Я откинулся на жестком сиденье, пахнущем пылью, закрыл глаза, произнес мысленно свой пароль на выход в другой мир и, уже проваливаясь, почувствовал, как Руф усиливает затемнение на окне с моей стороны, стараясь защитить меня от палящего солнца.
Переход был очень мягким. Я словно погрузился в теплую воду после долгого, утомительного дня. И сон начал открываться так же плавно.
…Я стоял на краю пустыни, по щиколотку в песке. Прямо передо мной пышно зеленел оазис. Оттуда веяло ароматом цветов и прохладой воды. Но и здесь, за пределами островка жизни, было вполне неплохо. Солнце находилось в зените, но не палило голову, не слепило глаза. Разноцветные барханы – перламутровые, розовые, терракотовые – вздымались один за другим, словно океанические валы.
На горизонте беззвучно вырастали и рушились величественные миражи. Каменные пирамиды, зажатые между лап гигантского сфинкса, дворцы, окруженные взлетающими к небу струями фонтанов, арки, в которых висели широко открытые глаза с пылающим солнцем вместо зрачка…
– Интересная вещь человеческое подсознание, – сказал я сам себе и направился к оазису, вытаскивая ноги из сыпучего песка.
Чужое присутствие я ощутил не сразу.
Сначала заметил в тени высоких колючих акаций уродливую, приземистую конструкцию, и трудно было узнать в ней старый вездеход….
Над открытым капотом склонилась человеческая фигура.
Подходя ближе, я внимательно рассматривал ее. Девушка в светлых брюках и вылинявшей рубашке с закатанными рукавами. Золотистые волосы завязаны в хвост, лицо с грязной полосой на щеке милое и сосредоточенное.
Когда я приблизился, она подняла голову, рассеянно скользнула по мне взглядом и произнесла тихим голосом, звучащим как будто из другой реальности:
– Мотор начал работать с перебоями.
– Это я заметил, – сказал я, прикасаясь к проржавевшему металлу старой машины. – Дай посмотрю.
Ответа на мое предложение не прозвучало. Девушка исчезла. Растворилась среди миражей.
Я наклонился над двигателем. Странно было видеть среди ржавчины и обломков бьющееся неровными толчками живое сердце, оплетенное сетью кровеносных сосудов. Оно пульсировало, натыкаясь на острый осколок железного ребра, и роняло алые капли крови в песок сквозь проеденные коррозией дыры корпуса. Неизменные знаки болезни, увядания, боли…
Не зря Руф то и дело глотал таблетки. Его «мотор» нуждался в профилактическом ремонте. Я протянул руку, не без труда вырвал из недр машины деформировавшуюся металлическую деталь. Она тут же рассыпалась рыжей пылью в моих пальцах.
Сердце забилось свободнее, кровь, насыщенная кислородом, побежала быстрее, и красные капли перестали сочиться на землю.
Я вытер пальцы, испачканные ржавчиной, о штаны и пошел дальше. Вездеход за моей спиной скрипел, скрежетал и медленно погружался в песок.
Следующий якорь, за который прочно держался недуг, вырос посреди тропы, ведущей в глубь оазиса.
Та же самая девушка сидела на камне, прислонясь спиной к нагретому солнцем металлическому боку, и подставляла лицо рассеянным лучам, пробивающимся сквозь листву.
– Беспощадная, неумолимая память, – сказал я ей, глядя сверху вниз на светлое, задумчивое лицо.
Она посмотрела мимо меня, поднялась и скрылась за машиной. Я пошел следом. Стройная фигура исчезла, а я увидел лопнувшую переднюю ось внедорожника. На выправление этого дефекта пришлось потратить еще некоторые усилия.
Все это были временные меры, их действие непродолжительно, а затем в мире сна Руфа снова выберется на поверхность искореженный призрак его боли, рядом с которым будет стоять одинокая девушка. Незримый страж, воспоминание, средоточие воли.
Выйдя сюда через мир снов, я шагал по подсознанию Руфа и одновременно вплетал в его ткань невидимые, неощутимые заслоны. Те, что смогут защитить сознание оперативника от постороннего проникновения и не дадут записать приказ на уничтожение или убийство. Если его захотят сломать – наткнутся на жесткий барьер, разбить который под силу не каждому.
Камни и земля все еще шевелились, заглатывая старый вездеход, но я уже шагал вперед по неустойчивой поверхности, заметив за деревьями изглоданную временем и ветром арку.
Я прошел под ней и оказался в полутемном зале.
Это была картинка с другой стороны. Старая, нищая кофейня, заполненная безработными.
Сквозь распахнутую дверь видна улица, автобус у обочины, пассажиры бесцельно слоняются неподалеку. Крепкий молодой человек в клетчатой рубахе и защитного цвета брюках выбирается из кабины водителя. Я ловлю его тяжелый взгляд исподлобья, но меня он не видит. Не может увидеть. Потому что меня нет в той реальности.
Мозг фиксирует гораздо больше информации, чем мы привыкли считать. Он предоставляет нам все возможные факты, но не в состоянии все их сразу оценить, запомнить, сделать правильные выводы. Руф замечал огромное количество деталей, но отсеивал половину, занятый ремонтом машины и беседой с интересными людьми. Однако каждая из этих бесполезных на первый взгляд мелочей осталась в его подсознании. Мне нужно выудить их и сделать правильные выводы.
Что есть интуиция? Способность запоминать и анализировать.
…Один из мужчин вытащил телефон, набрал номер, дождался ответа и невнятно забормотал в трубку, поглядывая на автобус. Простой разговор или попытка предупредить кого-то о задержке рейса?
Я листанул сон вперед. И оказался возле сожженного вездехода. От него несло гарью, как будто он перестал гореть минуту назад.
Присел, потрогал кровавые пятна на земле, посмотрел на свои испачканные пальцы с налипшими песчинками. Поднял стреляную гильзу, от которой ощутимо пахло порохом.
Как если бы все это было в реальности.
Сон не имеет срока давности. Мне нужно искать выход в подсознание Эрис. Руф тесно связан с ней, следы этой связи до сих пор попадаются мне по пути.
Это было похоже на медленное сканирование пространства. По миллиметру, по нейрону. Я растворялся в дым, в пар. Невидимый, неощутимый. Я плыл, летел, обтекал, просачивался… Бросал себя вперед, как электрический импульс по проводам сна. Далеко как только возможно. Мое сознание летело от одного человека к другому. Все те, с кем соприкасался Руф. Как остановки в пути следования «Нота». Я сам был экспрессом, летящим сквозь мир сновидений. То, чему учил меня Феликс и от чего предостерегал…
И ни одного следа тех, кого я ищу. Ни тени, ни вздоха, ни отголоска.
Когда удерживать все эти связи и нащупывать новые стало невозможно, я рванул сеть на себя, собирая ее. Позже можно будет перебрать улов, выбросить водоросли и ракушки, бережно выбрать ценную рыбу. Если она будет…
Я снова стоял возле автобуса. Отголоски событий прошлого были похоронены глубоко в подсознании Руфа, но они продолжали звучать из глубин сновидения. Я подошел к внедорожнику, с трудом открыл перекошенную дверь, залез внутрь, наклонив голову, чтобы не зацепиться за рваное железо, свисающее с потолка. Воняло гарью, палеными волосами и обугленной плотью. Под ногами хрустели выбитые стекла. Черные потеки жирной сажи пятнали борта и пол. Я опустился на то самое место, где когда-то сидел молодой водитель – Руф. Заскрипел проржавевший остов, в воздух поднялось облако едкой пыли. Через разбитое переднее окно стала видна серая пустыня.
Марево раскаленного воздуха дрожало над барханами, создавая причудливые миражи. Я смотрел на них, готовясь к новому погружению.
Обычная разведка местности ничего не дала, значит, придется нырять на другой уровень.
Я положил обе руки на руль, сосредоточился, нащупывая тончайшую нить, ведущую в закрытые области подсознания. Не взлом границ, который выпустит на поверхность всех запертых чудовищ, всего лишь быстрый взгляд в замочную скважину. Дернул ручник, снимая машину с тормоза, нога сама нашла педаль сцепления.
Сиденье подо мной затряслось, словно автобус действительно пытался вырваться из песка забвения и снова отправиться в путь. В лицо ударил горячий воздух. По лбу чиркнул осколок стекла, но тень боли тут же растаяла.
Сквозь дыры в крыше и разбитые окна полился песок. Тонкие струйки шелестели, падая на пол, сиденья, на мои колени, плечи и голову. Я задержал дыхание, закрыл глаза. Раскаленные потоки становились все тяжелее, пригибая меня, вырывая из рук колесо руля, прожгли пол – и я рухнул вниз.
Это был полет и падение одновременно.
Послышался грохот, одиночные выстрелы, рев двигателя, крики… Акустический мусор обрушился на меня безудержным потоком и просыпался сквозь дыры в полу. Автобус дернулся, вновь замирая в мертвой неподвижности. Салон потемнел, а я наконец увидел. Крошечный фрагмент, искусно затертый подправленными воспоминаниями. Закрытый кузов транспортера. Бледное пятно света. Стальная решетка кажется колышущейся, как вода в неровном освещении.
Руф обнимал израненную девушку. В его молодом лице я угадывал черты постаревшего Руфа, теперь оно стало более суровым, решительным… умным. А тот прежний парень, водитель автобуса, был растерянным, сомневающимся, уязвимым.
Девушка, та самая Эрис, оказалась скрыта от меня колеблющимися прутьями. Я мог различить лишь белое пятно рубашки, руку с черными пятнами синяков, светлую прядь волос.
До меня долетел их тихий, прерывистый разговор, почти заглушённый гулом мотора. Но сквозь фразы, умело записанные для Руфа сновидящим, как эхо прорывался подлинный диалог, тот, что действительно произошел в кузове…
Теперь я знал все, что хотел.
Сновидящий Александрии поступил правильно. Невольно я испытал уважение к Левку. Я бы сделал то же самое.
Я рванул на поверхность, выныривая в реальность.
Открыл глаза.
Машина была припаркована на стоянке у дома Руфа.
– Давно стоим? – спросил я хриплым после сна голосом.
– Минут тридцать, – ответил Руф. – Я переговорил со своим журналистом. Он прямо сейчас отправляет письмо.
– Отлично. Посмотрим, что на него ответят.
Я отстегнул ремень и выбрался на улицу. Спина затекла, в позвоночник как будто загнали штырь, голова гудела, словно в нее набился десяток посторонних голосов и все они звучат одновременно.
Дневная жара сменилась вечерней, в ней растворялся слоистый дымок из кафе и кальянных.
Руф захлопнул дверцу со своей стороны. Трость осталась лежать на переднем сиденье машины.
Ему были нужны ответы, но он был готов не торопить меня.
Мой спутник пошел к дому, мельком поздоровался с соседями: пожилыми мужчинами, сидящими на скамье у входа.
Я шел следом, с интересом наблюдая.
– Ну, как? – спросил меня бывший оперативник, войдя в подъезд.
– Пока ничего конкретного.
Я видел по его лицу, что он не расстроен, предполагая такой исход. Может быть, действительно не тревожить его лишними подробностями. Жил же он все эти годы в полном незнании.
– Буду пробовать снова.
– Поешь сначала и отдохни. – Он стал легко подниматься по лестнице, больше не припадая на больную ногу и не останавливаясь.
Я сдержанно ожидал, когда он заметит.
На втором этаже Руф остановился и медленно повернулся ко мне.
– Что ты сделал?.. Это ведь ты сделал?
– Подлечил тебя немного.
– За полчаса?! – Он смотрел на меня так, словно только сейчас оценил, кто я такой, в полной мере. – Нога не болит, я не задыхаюсь при каждом шаге, голова ясная…
– Это временное облегчение. Тебе придется проходить терапию у целителя каждые два месяца.
– Где бы еще их найти. – Он отвернулся, быстро преодолел оставшиеся пролеты, открыл дверь и сразу направился на кухню. Я услышал там бодрое звяканье посуды. Гул микроволновки. Шипение чайника.
Я устало опустился на диван и прикрыл глаза. В отличие от хозяина дома, я чувствовал себя так, словно меня пропустили сквозь стиральный автомат и выкрутили как следует.
Надо продолжать поиск. Раскинуть сеть как можно шире. Отсеять уже изученные миры снов. Попробовать зайти со стороны сновидящих, с которыми познакомился сегодня. Может быть, я наткнусь на информацию о Лонгине там? Если я видел Севра в разрушающемся мире дэймоса, значит, ламнос был каким-то образом причастен к его гибели. Левк принимал участие в освобождении Руфа, пытался найти пропавших инженеров, может быть, он видел, слышал, заметил что-то и сам не понял, что именно. Отмел как неважное, а для моих поисков любая мелочь могла иметь огромное значение. Кстати, Левк должен был пройти генную модификацию. Значит, был в Полисе. Интересно, когда…
…Руф вернулся и поставил передо мной тарелку с хорошей порцией бирьяни – риса, курицы и специй. В отдельной миске закуска из сыра фета, укропа и мяты. Забавное смешение кухни Полиса и местной. Как и многое в Александрии. Застройка районов, язык: отголоски койне, принесенные античными основателями агломерации, до сих пор звучащие в местной речи, кухня…
– Слушай, а у тебя нет такого салата… не помню, как называется, там, кажется, тоже есть мята, потом какие-то зеленые ростки, оливковое масло…
– Весьма исчерпывающее описание, – усмехнулся Руф. – Даже не представляю, о чем ты говоришь.
Он сел напротив, став серьезным. Достал из кармана коммуникатор.
– По поводу Сотеров. Ответ уже пришел.
Он сделал паузу, я перестал жевать, внимательно глядя на него.
– Ни в каких публикациях семья не заинтересована и просит не беспокоить больше подобными вопросами. Отвечал секретарь госпожи Амины.
– Так я и думал.
– Дальше. Коллекции не распродают. Аукционы не посещают. Про похороны официальной информации нет и не было. Из неофициальной известно, что на территории поместья стоит фамильный склеп. Если и будет кто-то приглашен на погребение, то об этом ничего не известно. А может, они его туда уже и засунули, – произнес Руф, поразмыслив, и добавил: – Мэтт, я понимаю, что результата может и не быть.
– Да, – ответил я, погруженный в свои размышления. – Отсутствие информации тоже информация.
Я ел, почти не чувствуя вкуса.
Руф заблуждался, результат уже был. Человек может не идти на контакт по нескольким причинам. Безразличие к окружающему миру, болезнь, и если он темный сновидящий. Пока я не знал точно, дэймос ли дочь Лонгина, а также связана ли госпожа Амина с делами отца.
Пока я думал, из кухни послышался приглушенный голос Руфа, говорящего по телефону.
– Да, Марон, приветствую… Слышал… Сейчас посмотрю… Дай мне минуту.
Он быстрым, решительным шагом вошел в комнату и, звеня связкой тонких ключей, отпер один из своих засекреченных шкафов. Выдвинул ящик и, прижимая коммуникатор плечом к уху, принялся перебирать тонкие пластиковые папки.
– Под описание подходят двое, – сказал Руф, листая содержимое файла. – Калуф Амаль, но он мертв, убит при задержании. А вот второй…
Что там произошло со вторым, я не успел узнать – в дверь позвонили. Три коротких трели, одна длинная. Руф оглянулся и жестом попросил меня открыть. А сам запер сейф, но не спешил прервать разговор – значит, посетитель был ему хорошо знаком и не опасен.
Я поднялся, прошел по коридору. Посмотрел в телескопический глазок, вставленный в дверное полотно. Да, похоже, действительно ничего угрожающего.
Три сейфовых замка, две внутренние задвижки. Наконец тяжелая створка распахнулась с металлическим позвякиванием. На пороге стоял мальчишка-подросток. Невысокий, худой. Половина лица завешена темно-русой челкой, поперек растянутой зеленой футболки надписи на фарси, пожелание успеха и счастья, насколько я сумел разобрать. Коричневые штаны обрезаны ниже колен, нитки висят бахромой, на голени зажившая царапина. В правой руке, чуть на отлете, он держал потрепанный, вылинявший рюкзак защитного цвета, в левой – руль гоночного велосипеда. Одна из последних моделей – детали Бэйцзина и сборка там же.
Мальчишка изумленно уставился на меня.
– А где господин Руф?
– Занят.
– А вы кто?
– Его гость.
– Откуда?
– Оазис Сива.
– А там разве живут белые?
Его лицо было старательно завешено волосами, но я отлично разглядел распухший нос, красные пятна на щеках, отекшие веки.
– Может, зайдешь? – Я отступил в сторону, открывая проход в квартиру. – Продолжим беседу в более удобной обстановке.
Мальчишка опустил голову, уставившись на носки своих разбитых кроссовок.
– Я вообще-то хотел рюкзак оставить. Он разрешает иногда. Потом забираю.
– Школу прогуливаешь?
Он хмуро покосился на меня, крепче сжал руль велосипеда, а я шагнул вперед и неожиданно для него запустил пальцы в его челку и поднял вверх, открывая опухшее от недавних слез лицо.
– Случилось что-то?
Подросток попятился, мотнул головой и огрызнулся:
– А вам что за дело?
– Могу помочь.
– Да ладно. – Он вытер нос о плечо и буркнул: – Вы кто такой? Решатель проблем?
– Именно.
Особенность дэймоса-искусителя, пусть и бывшего, умение вызывать симпатию. Внушать доверие, желание поделиться бедами. Даже когда обсуждать, а зачастую и думать об этом нет никакого желания. Мальчишка посмотрел на меня, словно оценивая, могу ли я действительно говорить правду или просто из любопытства лезу не в свое дело.
– Вы мне не поможете, – произнес он с внезапной тоской. – Никто не поможет.
Я взялся за руль и потянул на себя дорогую машину. Она бесшумно покатила вперед, слушаясь моей руки.
– Давай заходи. Обсудим.
Мальчишка еще потоптался на пороге, потом нерешительно шагнул в квартиру. Установил у стены велосипед, мимоходом провел ладонью по эргономичному кожаному сиденью и, по-прежнему держа рюкзак на весу, понес его в комнату.
Руф все еще говорил по телефону. Увидел гостя, вопросительно приподнял брови, прикрыв микрофон, спросил тихо:
– Опять дома проблемы?
Тот помотал головой:
– Нет, нормально пока.
Хозяин кивнул и вышел на кухню, плотно задвинув перегородку.
– Рассказывай, что случилось.
Мальчишка аккуратно поставил рюкзак на пол, возле дивана, сел и снова уткнулся взглядом в свои кроссовки.
– Зачем вам помогать мне?
– Затем, что такие, как мы, должны поддерживать друг друга.
– Какие «такие»?
– Потомки Полиса.
Он медленно поднял голову. Посмотрел на меня широко распахнутыми глазами. Радужка их была густо-серой с редкими синеватыми вкраплениями и крошечной точкой зрачка. Казалось, что она не больше макового зерна… И это мне совсем не понравилось.
– Вы все равно не поверите, – прошептал он.
Я взял стул, поставил напротив него и сел.
– Я могу поверить в самые невозможные вещи.
– Мне мать звонит, – произнес он очень тихо, машинально выдергивая нитки из брючины, задравшейся на загорелой ноге. – Два раза…
В комнату вошел Руф, хотел сказать что-то, но я резким движением руки велел ему молчать и не вмешиваться. Мальчишка даже не заметил этого.
– Первый раз неделю назад. Ночью. И сегодня вот, только что. – Он посмотрел на меня, криво улыбнулся и произнес почти с вызовом: – А фишка в том, что она мертва.
– Мертва, – повторил я.
– Уже три месяца. – Он снова шмыгнул носом.
– Она работала в банке «Солис», – тихо сказал мне Руф, – застрелили во время ограбления. – Он повысил голос, обращаясь к мальчишке: – Слушай, Кир, а тебе не показалось? Или, может, пошутил кто-то?
– Что я, голос ее не узнаю, – устало произнес тот и вздохнул. – Я же говорил, не поверите.
– Дай свой телефон. – Я протянул руку, он торопливо вытащил из кармана штанов старый поцарапанный коммуникатор и положил в мою ладонь.
– Только звонок не отмечается.
Я полистал его книгу вызовов, ни во входящих, ни в непринятых полчаса назад никаких звонков не было.
– Вы тоже думаете, мне показалось? – спросил он с отчаянием. Теперь ему очень хотелось, чтобы я верил ему.
– Что она тебе сказала?
Он обхватил себя за локти, ссутулился.
– В первый раз позвала по имени, попросила, чтобы я пришел к ней.
– И ты сходил?
– Да. На кладбище. – Он неопределенно мотнул головой в сторону. – Тут недалеко.
Поверх склоненной макушки Кира я поймал взгляд Руфа. В нем было и беспокойство за мальчишку, и неверие в его рассказ, и желание заниматься своим собственным расследованием, и непонимание, зачем я донимаю его расспросами.
– И что?
– Ничего. Просто сходил. Цветы отнес. А сегодня… – Он поморщился и принялся расчесывать болячку на ноге. – Не помню. Да какая разница. Вы же все равно мне не верите.
– А сегодня она велела тебе зайти в гости к соседу и оставить у него свой рюкзак.
Кир вскинулся и застыл, испуганно глядя на меня.
– Нет, просто… я часто оставляю… Забираю потом, когда домой иду. Как будто в школе был.
Он говорил что-то еще, но я подался вперед, положил руку ему на плечо и велел:
– Смотри на меня.
Мальчишка дернулся было, но я быстро прижал большим пальцем тонкую жилку на его шее, подержал пару секунд и отпустил. Кир закрыл глаза и мягко повалился на диван.
Руф шагнул к отключившемуся подростку, но я остановил его.
– Открой рюкзак. Очень осторожно.
Он не стал возражать, возмущаться, недоумевать. Быстро наклонился, аккуратно потянул молнию, взглянул на меня, и я понял, что мои соображения верны.
– Сиди тихо, – сказал Руф, запуская внутрь рюкзака обе руки.
– Сам справишься?
– У меня большой опыт по части таких штук. Современное устройство, детонирует от телефонного звонка.
Медленно текли секунды. Сопел на диване малолетний террорист. Сосредоточенно работал бывший сотрудник отдела борьбы с терроризмом Александрии. На его лбу, изборожденном морщинами, выступила испарина. Я знал, что будет, если он не справится и сюрприз в рюкзаке взорвется. Ослепительная вспышка и темнота. Непроглядная, как самое глубокое сновидение.
– Все. – Руф выпрямился.
В его руках была плоская пластиковая коробка. Ничем не примечательная, не вызывающая подозрений. Сам бы я, пожалуй, не смог догадаться, что это взрывное устройство.
– Где он это взял?
– Ему это дали. – Я поменял позу, сообразив, что все это время сидел на стуле, не шевелясь и почти не дыша. – Велели принести сюда, оставить, отъехать недалеко на своем велосипеде и позвонить.
– Кто?
– Кто-то, кто умеет записывать приказы в подсознание. Вытаскивать глубинные страхи и желания. Пугать и манить.
Слово «дэймос» не было произнесено, но мы оба знали, о чем я говорю.
Руф продолжал смотреть на взрывное устройство, безобидно лежащее на столе между моей тарелкой с остывшим бирьяни, покрывшимся пленкой жира, и двумя папками из сейфа.
– Хочешь сказать, Кира отправили ко мне, потому что ты проник в мое подсознание? Тебя обнаружили?
– Нет. Меня нельзя обнаружить, если я этого не хочу… Ну ладно. Хорошо, – вынужден был сделать я поправку на невозможное. – Допустим. Я не заметил паутинку-ловушку в твоем сне и сорвал ее. Это одно предположение. Второе – следом за мной мог сунуться кто-то из наших знакомых мастеров сна. Если следили за ними – могли обнаружить меня и мой интерес в твоем деле.
– И что теперь с ним делать? – Руф перевел взгляд на мальчишку.
– Посмотрю, каких химер запустили в его разум… А это кто? – Я открыл верхнюю папку. С фото на первой странице угрюмо смотрел мужчина, заросший черной бородой до самых глаз, тоже непроницаемо черных.
– Один из группировки «Эр-Рияд».
Хорошее название для террористической организации. Весьма говорящее. «Сады», видимо, те, в которые должна превратиться Александрия с их помощью. Или, наоборот, небесные кущи, куда должны отправиться боевики после смерти.
– Ясно. – Пока мне совсем не была нужна эта информация, и я закрыл файл. – Пойду вытаскивать мальчишку. А ты проверь его велосипед. На всякий случай. Да, ты не против, если я займу твою кровать?
Руф широким жестом великодушно позволил мне распоряжаться всем имуществом в доме без стеснения.
Я вытащил из кармана брюк телефон Кира и отправился в спальню.
Мир снов подростков всегда непредсказуем и по-своему забавен. Неустойчивый. Нестабильный. Запутанный.
Было в нем некое легкое безумие. Привлекательное и отталкивающее одновременно. Завораживающее.
Я пробирался по душным влажным джунглям, благоухающим ванилью. Гигантские белые цветы свешивались с лиан, но на самом деле были человеческими лицами. Красивыми, уродливыми, злыми, улыбающимися… Они следили за мной разноцветными глазами и беззвучно шевелили губами. Вокруг светящихся стеклянных шаров, разбросанных под ногами, вились крошечные крылатые существа.
Из густого подлеска вырастали тонкие основания каменных домов, крыши которых терялись за густыми кронами.
Мимо, сминая траву колесами, пронесся грузовик, изрыгающий выхлопы гари. За ним пробежал взвод вооруженных солдат – когда последний в шеренге повернул голову в мою сторону, я увидел под каской черный обугленный череп. Из воздуха соткалась гигантская замочная скважина, в которой виднелся силуэт обнаженной девушки. Та двигалась под музыку, слышимую только ей, и развеялась, едва только я подошел ближе.
Под ногами скользили змеи. Шевелили траву, ползали по стволам, свивались на сучьях в кольца. У меня над головой грозно шипели живые символы уробороса. Знак бесконечности и вечности. Персонификация движения без начала и конца. Олицетворение бессмертия. Так же как и феникс.
Я с трудом отвел взгляд от переливающегося серо-зеленого кольца.
И тут же дождливый лес оборвался. Секвойи, акации и папоротники отступили, съежились, сбросили листья.
Я стоял на краю выжженной прогалины. Повеяло гарью, на зубах заскрипел пепел. Впереди чернел расщепленный опаленный ствол, а под ним было то, чего здесь быть не могло.
В несколько шагов я преодолел расстояние до сожженного дерева. У его подножия оплывал прибитый дождем небольшой земляной холмик. Рядом воткнута палка, на ней, небрежно приколотая к деревяшке ржавой кнопкой, колышется на ветру фотография. Улыбающаяся молодая женщина с темными волосами.
Могила. Знак дэймоса в мире тринадцатилетнего мальчишки. Обычного подростка, не темного сновидящего, вообще не сновидящего.
Я погрузил пальцы в землю. Настоящая. Не декорация. Не часть фона.
Злость всколыхнулась было во мне, но я успешно подавил ее и огляделся. А вот и приказ – красная стрела в теле мертвого дерева. Жирный, мощный, нагло вбитый в подсознание мальчишки якорь. Казалось, ткань мира сна вокруг него истекает кровью.
Умно, ничего не скажешь. Он был великолепно замаскирован под посттравматический синдром. На месте незнакомого дэймоса я бы сделал также. Если бы сюда заглянул целитель, он увидел лишь психологическую травму мальчика, потерявшего мать. А вот и ее могила под деревом – постоянное, болезненное воспоминание тяжело переживающего утрату, неуравновешенного подростка. И только такой, как я, мог бы опознать в этом могильном холме настоящую метку, каким-то образом перетащенную сюда с кладбища темного сновидящего.
Мне стало очень интересно взглянуть на того, кто сумел сделать такое.
Я пошел по следу. Тонкая, едва уловимая паутинка тянулась от искореженного ствола куда-то вдаль. Она привела меня к такому же дереву. И под ним тоже притаилась могила. Но лицо на фото было другим – мужчина в возрасте, с ярко-голубыми глазами и поредевшими светлыми волосами.
Я метнулся дальше. Деревья, неровные насыпи земли, фотографии мелькали передо мной. Я насчитал пятнадцать жертв неизвестного дэймоса. И все они были подростками, потерявшими родителей, братьев, сестер, друзей.
Знакомая схема. Когда-то во времена моей юности я увяз в чем-то подобном. Но в мой мир снов хотя бы не помещали могилы чужих жертв. И взрывать людей нас не заставляли.
Определенно мне очень хотелось встретиться с этим неизвестным мастером.
Он должен был прийти сюда. Узнать, почему не выполнен приказ, или проконтролировать исполнение.
Я вернулся в мир сна Кира и стал ждать. Слился с окружающей реальностью, растворился…
Не знаю, сколько прошло времени. Я был терпелив и незаметен. Не думал, не считал проходящие минуты, не анализировал. Ткань подсознания поглотила меня, превращая в траву, землю, деревья. Это было похоже на сон. Я существовал и одновременно не был. Долго… или один миг.
И он появился. Я увидел человеческую фигуру, бредущую по выжженной земле. Очень знакомую, надо сказать. Он был одет в черную футболку и такие же джинсы. Босые ноги оставляли четкие следы в сухом пепле.
«Мом тебя побери, Левк!» – подумал я, вырываясь из своего оцепенения.
Было не важно – следил он за мной, прокравшись из сна Руфа, или вышел на дэймоса, контролирующего детей, своими методами. Теперь это не имело никакого значения.
На кривой сук сел ворон. Растрепанный, воняющий мокрыми перьями. Встряхнулся, каркнул, разинув мощный глянцевый клюв.
Левк вскинул голову, и тут же черная тень упала на него, приобретая человеческие черты. Изогнутый клинок врубился в тело мастера сна, рассек ключицу, увяз в грудной клетке. Левк захрипел, падая на колени. Дэймос наклонился к нему, заглянул в глаза, наслаждаясь ужасом и болью, затем оттолкнул равнодушно. Ятаган в его руке превратился в воронье перо, которое убийца небрежно воткнул в свои черные волосы, и оно растаяло там. Морок. Силу ему заменяла изворотливость и ловкость. И в то же время он был достаточно мощным для того, чтобы держать на коротком поводке полтора десятка человек и манипулировать ими без труда. Везет мне на мороков.
Он выпрямился, перешагнул через мертвое тело, огляделся и произнес хриплым, низким голосом:
– Давай, выходи. Выходи, сказал!
Я напрягся невольно. Дэймос не мог чувствовать меня, но на миг показалось, что обращается он именно ко мне. Впрочем, заблуждение было недолгим. Из-за дерева появился Кир, в той же потрепанной растянутой одежде, маленький и жалкий. Он с ужасом смотрел на труп у могильного холмика, на черную лужу крови.
Морок крепко взял его за плечо и толкнул к Левку.
– Смотри. Это ты сделал.
Мальчишка всхлипнул, затряс головой, попытался попятиться, но убийца держал крепко. Теперь я хорошо видел его лицо. Хищный нос, тонкие губы, прерывистый шрам пересекал нижнюю, густые брови, сросшиеся на переносице, лоб с продольными морщинами, черные глаза.
– Я не виноват, – прошептал Кир, – я не хотел… я не знаю, кто это…
– Теперь у тебя будет две могилы, – с наслаждением произнес дэймос.
– Не надо. Пожалуйста! – вскрикнул мальчишка пронзительно.
Но тело Левка уже погружалось в разрытый грунт медленно и неотвратимо, как тонущая лодка. Морок рассмеялся, взял подростка за шею и пригнул к земле, чтобы тот лучше рассмотрел подробности своего мнимого преступления.
И сдерживаться, продолжая наблюдать со стороны, стало невозможно.
Я появился за спиной дэймоса, разрывая ткань сновидения, размахнулся и погрузил пальцы в его затылок, точно также, как совсем недавно в могильный холм. Мой пленник замер. Не шевелился, не дышал… Этот паралич длился всего лишь мгновение, и когда я выпустил морока, он медленно повернулся, скользнул по растерянному Киру ничего не выражающим взглядом, обогнул тело Левка, наполовину погруженное в землю, и скрылся в джунглях.
Мальчишка изумленно посмотрел на меня.
– А вы что здесь..?
– Помогаю тебе выбраться из ямы, в которую ты угодил.
Он нахмурился, потер лоб.
– Что вы с ним сделали?
«Заставил забыть о тебе», – подумал я, но вслух произнес:
– Тебе пора просыпаться.
Кир хотел возразить, спросить что-то еще, но мое прикосновение к его лбу заставило мальчишку замолчать, закрыть глаза. И тело его сновидения рассеялось в тот момент, когда он вышел из сна, чтобы очнуться в реальности.
Могилу и дерево со стрелой в стволе я не стал трогать. Пусть остаются. Морок, находящийся в моем плену, пока не мог воздействовать на Кира.
Выход из реальности сна был стремительным и довольно болезненным.
Я лежал на кровати, чувствуя, как наливается тяжестью затылок и начинает ломить виски. Рубашка была мокрой от пота. Ткань прилипала к коже на груди и шее, прижавшейся к подушке. По спине тоже текло. Казалось, я лежу в луже.
Три погружения за день. Подчинение нескольких человек, исцеление, захват дэймоса, попытки найти оборванные ходы в чужое подсознание.
Сквозь плотно закрытые окна доносилось заунывное пение. Тягучие суры плыли в горячем воздухе и ввинчивались в голову длинными шурупами.
За стеной слышались приглушенные женские вскрики, плач, причитание, гневное мужское бормотание и звуки глухих ударов. Где-то на нижнем этаже визжал ребенок.
Добро пожаловать в реальность Александрии.
Я выбрался в гостиную.
Кир сидел на диване. Руф скорчился за ноутбуком.
Я посмотрел на мальчишку и велел:
– Иди домой.
Он послушно встал, удивленный и слегка расстроенный моим резким тоном. Посмотрел на хозяина квартиры, и тот кивнул ему, смягчая улыбкой мою грубость.
Я рухнул на освободившийся диван, нашарил обезболивающее в кармане. В коридоре звучали негромкие голоса, громыхнул велосипед, хлопнула закрывающаяся дверь.
– Ну? – спросил Руф, возвращаясь, и тут же произнес совсем другим тоном: – С тобой все нормально?
– У тебя ведь нет ванны?
– Только душ. Ты же видел.
Я кинул в рот таблетку и лишь через несколько секунд почувствовал ее горечь.
– Может, поспишь? Нормально.
Я взял чью-то чашку с остывшим чаем, выпил залпом, смывая вкус полыни.
– Я не сплю. Если я не дома, то не сплю.
Руф помолчал. Затем бредовый разговор продолжился. Бредовый с моей стороны, разумеется. Он-то спрашивал логичные вещи.
– Как дела у парня? Он в безопасности?
– Пока да. Я сделал так, чтобы он забыл о нем.
– Кто забыл?
– Морок… деймос о Кире. У него пятнадцать человек, Руф. Он управляет пятнадцатью детьми. Заставляет их убивать. А я не могу подчинить его в полной мере.
– Но ты подчинил тех людей сегодня? – осторожно спросил Руф, пытаясь выловить из клубка моих бессвязных мыслей хоть одну стоящую.
– Я пробудил в них уважение к нам, желание защитить. Но не ломал волю. Так же как я не могу полностью связать этого дэймоса.
Перековка!.. Впрочем, на самом деле моих способностей должно хватить в полной мере для того, что я задумал.
– Он убил Левка. Или покалечил. Не знаю.
– Ты уверен? – Руф сел на край журнального столика, качнулся вперед, опираясь обеими руками о колени. – Как это вышло?
Я опустил веки, пригасив мельтешение красных пятен перед глазами.
– Можешь позвонить ему? Проверить. Я говорил, не надо следить за мной.
– Я позвоню. – Он взял свой старый мобильник и начал листать адресную книгу.
– И вот еще что, Руф… Эрис… Она мертва. Тебе говорили правду.
Его взгляд исподлобья стал тяжелым и давящим. Наверное, так он смотрел на преступников, которых обезвреживал в молодости.
– Откуда ты знаешь? Как можешь быть уверен?
– Ее мир снов пуст, разрушен. Там темнота. Эрис существует только в твоей голове. – Я указал на его лоб, заметив мельком, что моя рука подрагивает. – В памяти. Под слегка подправленными воспоминаниями.
Руф поднялся, не глядя сунул телефон в карман, подошел к окну.
– Ты знаешь, кто ее убил?
Все тот же вопрос. Правда? Полуправда? Или ложь? Какой выбор сделать? Я помолчал и сказал:
– Ты ее убил, Руф.
Он медленно повернулся в мою сторону. Я ожидал вспышки гнева, обвинения меня в обмане, или хотя бы недоумения.
– Как это произошло?
– В машине, в кузове, когда вас везли вместе.
Он посмотрел на свои ладони. Внимательно рассматривал каждую линию, каждую мозоль под пальцами. Словно не верил, что мог лишить жизни единственного дорогого ему человека вот этими руками. Мне казалось, я слышу, как медленно ворочаются в его голове мысли. Тяжелые, как гранитные плиты, неподъемные.
– Что ты видел?
– Она попросила тебя.
– Просто попросила? И я послушал ее?…Нас могли спасти обоих. Она осталась бы жива.
– Нет, Руф. Ты успел вовремя. Ее собирались вытащить из клетки и увезти в другое место, так же как и Севра. Тебя бы спасли одного. Но ты бы знал, что из-за своей нерешительности обрек ее на пытки.
– Почему мне не сказали? – спросил он глухо. – Зачем скрывали?
Я смотрел на его фигуру, исполосованную тенями и красными лентами света.
– Что бы ты сделал, если бы помнил?
– Не знаю… тогда – уехал бы, наверное, вместе с сотнями остальных эмигрантов. В Полис. Или спился.
– А так ты остался. Работал на Александрию. Обезвреживал террористов. Спасал людей из рабства…
– Мэтт, я пятьдесят лет разговаривал с призраком. – Он посмотрел на меня. Уставший, вновь постаревший.
– Все мы говорим с призраками, Руф. Каждый со своим.
– Ненавижу этот город. – Он сунул в карманы сжатые кулаки. – Неделю назад убили девушку – модель. Ну как модель, фотографировала себя сама и выкладывала в свой блог. С открытым лицом, в современной одежде. Говорила о том, что мир меняется и надо меняться вместе с миром, быть дружелюбнее и больше доверять друг другу. Отринуть ограниченность, которую навязывает религия. Отказаться от жестокости, от наказаний. Ее убил собственный брат по причине того, что она позорит семью. Сначала зашил ей рот, а потом задушил. Получил два года условно… Тут это называют «убийства чести», и люди в обществе не считают их за убийства….Двадцать тысяч смертей каждый год. По официальной статистике. Мать Кира, – он ткнул пальцем в пол, показывая на нижнюю квартиру, где жил мальчишка, с которым я познакомился сегодня, – муж избивал почти каждый день за то, что она работает в банке и общается с посторонними мужчинами, хотя сам жил на деньги, которые та зарабатывала. Ни хрена не делал, лежал на диване и покуривал кальян с приятелями по вечерам… И таких историй мне известно бесконечное количество. Девчонка пятнадцати лет оглянулась вслед мотоциклисту, и дома родители облили ее кислотой, посчитали, что она станет шлюхой, если такая наглая, что может посмотреть вслед незнакомцу. Брат забил до смерти сестру за то, что собралась выйти замуж за человека, который ему не нравился… Муж убил жену, потому что вышла из дома без спроса. Женщин закидывают камнями, обливают кислотой, закапывают в землю, душат, режут, жгут… – Он запнулся, тяжело дыша, словно больше не мог тащить на себе эту неподъемную тяжесть, и сказал едва слышно: – Это хорошо, что Эрис… погибла сразу. Я не хочу… не хотел для нее такой жизни.
Свободный человек не должен жить в рабах. Для каждого из нас это было законом жизни. Лучше умереть, чем каждый день унижаться перед тюремщиками. Я помнил историю Полиса. Во время войн с чуждыми народами целые семьи принимали яд, если погибало войско, в котором сражались их отцы, мужья и сыновья. Неспособность сражаться равнялась смерти. Отвергая саму идею рабства и существования в новом мире, где устанавливали свой порядок враги.
Руф всю жизнь прожил в Александрии, принимая правила и порядки агломерации. Но в момент опасности поступил как истинный житель Полиса.
– Севр сделал бы для нее то же самое, – сказал я. – А она – для него. Я убил бы своего близкого человека, чтобы спасти его от пыток. И любой из уроженцев Полиса поступил бы так же. Палач получит лишь мертвое тело, которое ничего не чувствует, которому уже все равно, что с ним будет. А жертва обретет свободу.
– Притяжение крови, – пробормотал Руф, устало потер глаза. И мне показалось, что он повторяет чью-то мысль, которая давно крутилась в его памяти.
– Когда мы закончим с этим делом, хочешь уехать в Полис? Жить спокойно?
Он покачал головой.
– Мне там нет места. Он выпил меня без остатка, этот город. Уже давно. И продолжает каждый день отжирать по кусочку.
Руф провел обеими руками по лицу, яростно потер щеки, рассмеялся хрипло:
– Вот почему они не хотели, чтобы я обращался к вам. Знали, что произошло на самом деле и что эту правду можно вытащить из меня.
– Мы все время балансируем на тонкой грани, Руф. Мой друг – оракул, и его основное правило: не сказать человеку лишнего, чтобы не сломать ему жизнь.
– Ладно. – Он отмахнулся от этих сведений, не желая слушать оправдания местным сновидящим, опустился на стул. – Какие у тебя планы дальше?
– Мне нужно встретиться с Аминой. Лично. Хорошо бы побеседовать с ней о деяниях ее отца. Если ей что-нибудь известно об этом.
– Смотрю, пока она не особо стремится разговаривать с тобой.
– Сделаем еще одну попытку.
Не расстегивая, я стянул через голову мокрую от пота рубашку, кинул, не глядя, на стул.
– Позвони своему другу из газеты еще раз. Пусть напишет новое письмо. О том, что журналист… нет, лучше историк из Полиса приехал в Александрию специально для того, чтобы встретиться с госпожой Аминой. И хочет сделать ей важное, конфиденциальное предложение.
Руф в задумчивости почесал спинку носа, выпрямился на скрипнувшем стуле.
– Ладно. Сделаю.
Он договаривался со своим приятелем, пока я был в ванной, где пытался смыть усталость этого долгого дня.
Получалось плохо. Струи воды лупили по голове и плечам, стекали по спине, омывали ступни и уносились в сливное отверстие с грохотом водопада. Утерянное спокойствие и силы не возвращались.
Рассадник дэймосов, вот что такое Александрия.
Левк мертв. Скорее всего. Или провалился в глубокую кому. А я собираюсь еще сильнее разворошить это гнездо. Если до этого я всего лишь наблюдал на краю ямы за копошением ядовитых гадин, то теперь придется залезть в нее с головой.
Не знаю, сколько я простоял под душем, но когда за дверью прозвучал голос Руфа, понял, что замерз основательно.
– Мэтт, ответ получен.
Я выключил воду, поспешно вытерся, натянул джинсы, вышел из ванной.
– Встречи не будет.
Лицо Руфа, освещенное белым светом от экрана ноутбука, было озадаченным и одновременно усталым. Веки покраснели, глубокие тени изрезали лоб.
– Я ожидал этого. Приманка «гость из Полиса» не сработала. Значит, завтра… – я взглянул на часы, – уже сегодня поеду поброжу у ее дома.
Он нахмурился еще сильнее. Потер подбородок, заросший седой щетиной.
– Слушай, Мэтт. Я не хотел втравить тебя в такую опасную игру. Один раз нас уже попытались взорвать. Чего ожидать теперь?
Я понимал его. Руф всего лишь желал узнать, что произошло с теми двумя из его прошлого. И наказать виновных в их смерти, но не вступать в разборки дэймосов.
Я плюхнулся на диван и вытянул ноги. За окнами отдаленно шумела ночная Александрия. Горели разноцветные огни, с ревом проносились машины и мотоциклы, ароматный запах благовоний и кальянов просачивался в квартиру вместе с неумолкающим гомоном. За стеной снова начали вопить и плакать. Сквозь узкие щели в жалюзи врывались дымные полосы кипящего света.
– У тебя есть близкие, Руф? – спросил я, следя за желтым пятном, ползущим по потолку.
– Нет. Родители очень давно умерли. Больше никаких родственников. Я один.
– Когда я говорю «близкие», имею в виду друзей тоже.
– Был. Но погиб. Лет пятнадцать назад. Почему ты спрашиваешь?
Потому что вряд ли я смогу защитить тебя. Дэймосы с легкостью «исчезают» в своих играх, что уж говорить о простых людях.
– Никто не будет жалеть о моей смерти, – произнес он, словно прочитав мои мысли. – Мне почти восемьдесят, Мэтт. Сколько, думаешь, я еще проживу? Хорошо если свалюсь сразу с остановившимся сердцем. А если придется умирать в местной больнице? Медленно гнить, прикованным к постели, превратиться в беспомощный кусок мяса… Когда любая собака может пнуть, унизить… Не хочу.
Он с силой потер ладонями виски, словно отгоняя близкое видение будущего.
– Если ты считаешь, что меня убьют… могут убить в этой войне, пусть так и будет. Я готов. Это станет достойным завершением.
Я помолчал. Луч света медленно переполз со стены на стену, померцал и погас, а затем снова начал путь от окна.
– Значит, сегодня в десять, – сказал я, и Руф принял мои слова как согласие на его дальнейшее участие в моих авантюрах.
– Пойду посплю, – сказал он, поднимаясь. Захлопнул крышку компьютера.
– Спи. А у меня есть еще одно дело.
Он ушел в спальню, а я остался сидеть на диване, глядя на буйство света, мечущегося за окном. Если мой план сработает, уже очень скоро я получу ответы на некоторые вопросы.
Я погрузился в очередной сон, лежа на диване в гостиной. Медленно, осторожно нащупывая перед собой путь, словно ступал по трясине.
Забавное подсознание оказалось у этого дэймоса. Дом с бесконечным количеством комнат. Каморки с гнилыми полами и разбитыми окнами, смотрящими в никуда, огромные каменные залы, засыпанные гниющими листьями, узкие клетушки, павильоны с провалившимися потолками. И в каждой был свой покойник под могильной плитой…
Я дуновением ветра, дорожкой сквозняка прошелся по миру морока, выискивая незаметные тропинки, которые могли привести меня к цели…
И нашел. Ее не очень-то усердно маскировали. За неровным проломом в очередной стене стояла черная, непроглядная, ледяная мгла.
Я нырнул в открывшийся лаз.
С той стороны меня ожидала долина, залитая светом. Цветы излишне ярких, кислотных оттенков, невыносимо зеленая трава – мечта наркомана. И озерца, наполненные ядовито-синей водой… Зато горы, обрамляющие эту психоделику, были настоящими: мрачными, неприступными, затянутыми в сизые облака.
Очень хотелось снять фальшивую маскировку, чтобы обнажить истинную суть пейзажа. Но я не стал трогать чужой мир. Лишь слегка приподнял грубую ткань этого пространства. Трава тут же превратилась в колючую проволоку, скрученную клубками. Озера – в лужи кипящей грязи. Цветы стали тем, чем являлись на самом деле – человеческими руками, торчащими из дыр, пробитых в каменных плитах. Одни уже иссохли, напоминая ломкие ветви, на других еще оставалась плоть, а вот эти две совсем живые. Последние жертвы.
Я прикоснулся к тонкому женскому предплечью. Тут же перед глазами промелькнул образ молодой девушки. Не сновидящая, не дэймос… Вторая рука принадлежала немолодому мужчине. То же самое… обычный человек. А вот эта с широким браслетом на запястье – дэймос… мертв… Так. Уже занятнее. Рядом рука, напоминающая обезвоженный побег и тоже окольцованная – еще один мертвый дэймос. Две перекрученных конечности, словно стебли вьюна, лишившиеся опоры, снова принадлежали погибшим создателям кошмаров…
Я огляделся с интересом. Неизвестный мне палач темных сновидящих собрал богатый урожай…
А вот крючок, который держит морока, через чье подсознание я проник сюда. И приказ ему от этого незнакомого мне танатоса – очень четкий и прямой – убрать старика и его гостя из Полиса… Руфа и меня.
Но зачем?
Что именно насторожило дэймоса, с которым я даже не встречался? Или встречался, но не знаю об этом?..
Я еще раз внимательно осмотрел кладбище, перемещаясь над ним, но в то же время оставаясь на месте. И заметил. На самом краю в тени скалы. Рука, зажатая между булыжников, пальцы вцепились в камень, словно тот, кто был погребен под волей создателя кошмаров, изо всех сил старался выбраться нару жу. Я едва прикоснулся к запястью и почувствовал мрачное удовлетворение, которое сменилось злостью.
Ответ на свой вопрос я получил, однако он мне совсем не понравился.
Тахир.
Когда его взяли под контроль? Вряд ли прошло много времени, иначе вдохновитель уже давно открыл бы убийцам путь в подсознание Левка. А может, и открыл, но дэймосам пока еще был нужен сновидящий, и его не убивали, а устроили слежку за ним?
Значит, именно Тахир сообщил, что беспокойный сотрудник ОБСТ, несмотря на все предупреждения, отправился в Полис и вернулся не один. Привез мастера сна, который задает ненужные вопросы, высматривает что-то… мешает.
И танатос – убийца – принимает единственное приемлемое для себя решение: уничтожить неудобного гостя. Правда, руками другого подвластного ему дэймоса. Значит, не намерен рисковать и показываться раньше времени.
А Левк, который не испытал ко мне доверия при встрече, надумал проверить меня. И был искусен настолько, что прошел через мое подсознание по меткам – в тот миг, когда я находился в мире сна мальчишки. Столь возмутительного вмешательства в свои дела морок не потерпел – и убил сновидящего…
Интересно, как скоро танатос решит повторить попытку воздействия на гостя из Полиса? Меня.
Я вытянул одну из тонких «нитей», прошивающих примитивный гобелен маскировки, развеял в воздухе и запустил вместо нее другую. Не отличимую от остальных. Слабое воздействие, но весьма эффективное. Теперь, едва лишь мысли палача дэймосов направятся на меня или Руфа, его тут же отвлечет что-нибудь постороннее. Желание выпить кофе, включить кондиционер, проверить почту, жара или, наоборот, холод – и воспоминание обо мне сотрется, вытесненное более важной потребностью…
Я беззвучно и бесшумно вынырнул из сна, возвращаясь в свое реальное тело.
Ночь за окном стала особенно непроглядной. Как всегда бывает перед рассветом. Час тигра… время кошмаров, пробуждения древних страхов и неудержимой, дикой фантазии.
Вполне возможно, именно ее внезапный всплеск помог мне разработать новый план. Рискованный и блестящий.
