Книга: Эринеры Гипноса
Назад: Глава 10 Привкус лжи
Дальше: Глава 12 Морфей

Глава 11
Сотер

Поверх высокого каменного забора были натянуты три ряда проволоки под током. Через равные промежутки светили глазки камер наружного наблюдения.
Я стоял в тени на противоположной стороне широкой пыльной дороги. Подле еще одной глухой стены. И внимательно смотрел.
Резиденции богатых людей Александрии, расположенные вдоль берега Нейлоса, скрывали пятиметровые заборы, но этот, прячущий поместье Сотеров, затмил все остальные по соседству.
Чтобы забраться на каменную стену – не обойтись без оборудования альпиниста, а спуститься на ту сторону, уверен, возможно лишь под прикрытием одного из механических «Аресов». Нисколько не сомневаюсь, что территорию, прилегающую к дому, да и сам дом, конечно, охраняют не хуже, чем хранилище ценного генетического материала в Полисе.
Руф распечатал для меня максимально увеличенное фото через программу, передающую изображение со спутника. И, водя заточенным концом карандаша по бумаге, кратко перечислял:
– В центре усадьба. Это длинное здание – скорее всего конюшни, видишь, рядом ипподром. Вот это, – он повернул к себе снимок, – крытый бассейн, соединен с домом галереей. Тут какие-то хозпостройки. Сад… Теплицы… Площадка для геликоптеров…
– Можно пережидать осаду, – заметил я, рассматривая аккуратные квадраты и прямоугольники строений.
– Я бы туда не полез, – заметил мой собеседник. – И тебе не советую.
Он достал из нагрудного кармана смятую пачку сигарет, вытряхнул одну, рассеянно постучал ею по коробке, и сунул обратно.
– Я бы тоже не полез, – легко согласился я. – Если бы в этом не было серьезной необходимости.
Дом Амины походил на тюрьму.
Но это не тюрьма. Идеальное жилище богатого дэймоса. Неприступная крепость.

 

Первое впечатление не внушало оптимизма. Со стороны реки к дому Сотеров также было не подобраться. Хотя казалось бы, чего проще – пристать ночью к берегу на лодке и, скрываясь в зарослях папируса, проникнуть на территорию поместья. Но и тут не было ни одного шанса – я убедился в этом ранним утром, совершив на круизном пароходе небольшую экскурсию по Нейлосу.
Народу на прогулочной палубе оказалось совсем немного. Молодая пара с личным фотографом позировала на фоне древних берегов, где не имелось ничего, кроме серого мертвого камня. Под навесом сидело шумное семейство, разложившее на скамье обильный завтрак. Ароматы теплых булочек с кунжутом и сладких лепешек плыли в воздухе, заглушая яркий, сырой запах воды. Два мальчишки с воплями бегали от борта к борту.
Я стоял у перил и смотрел на бесконечно тянущиеся плантации финиковых пальм.
Глубокая река несла свои мутно-желтые воды к морю. По ним скользили редкие кораблики. Один, с косым парусом, напоминал старинное судно – такие плавали здесь пару тысяч лет назад…
Со мной беседовал гид, представительный немолодой мужчина в белом одеянии. Он подходил несколько раз, предлагая экскурсию по Долине фараонов, катание на квадроциклах в пустыне, посещение музея и обед в гавани, но я, прильнув к мощному биноклю Руфа, не реагировал на соблазнительные предложения. А затем, не теряя терпения, вежливо взял его за рукав и спросил доверительно:
– Кризис?
После чего был избавлен от назойливых вопросов и предложений и до меня лишь долетали фразы о тяжелом положении туристического бизнеса в Александрии, проклятия на беспорядки, отпугивающие путешественников, и прочее подобное. Я делал вид, что внимательно слушаю, в нужных местах сочувственно качая головой.
Берег, который я изучал, стал отвеснее, превращаясь в неприступную скалу. На ней постепенно вырастал в размерах трехэтажный дом. Я ожидал увидеть мрачную крепость. Узкие окна-бойницы, балконы, напоминающие недобро ощеренные рты… Но на деле это было легкое мраморное здание с огромными стеклами панорамных окон, портиками и статуями на плоской крыше.
Несовпадение реальности отчего-то оказалось настолько сильным, что я отвел бинокль от глаз и посмотрел на гида.
– Это особняк очень уважаемой семьи, – тут же сказал он. – Богатейшие и знатные люди. Древний род основателей города. – И принялся пересказывать мне историю становления Александрии со времен великого диадоха Птолемея. А также его сына – менее великого, но признанного одним из выдающихся ученых древности – Птолемея Филадельфа. Время от времени он прерывался, чтобы обратить мое внимание на красоту пейзажа, и завершил рассказ уже на более прозаической ноте: – Ночью зажигают прожекторы. Строение и вся отвесная скала – сияют. Очень красиво.
Ясно, и ночью не сунешься. Они освещают всю зону вокруг…
Я не ошибся.
Это был тот самый дом.
Гид давно отошел, а я все стоял, провожая взглядом белый силуэт на фоне синего неба. Он светился как жемчужина, хотелось протянуть руку и прикоснуться, ощутить тепло стен, нагретых солнцем, и прохладу колонн, остающихся в тени… присвоить, забрать себе, как трофей…
– Лонгин Сотер… – прозвучал мой собственный голос, и я очнулся от своих размышлений.
По берегу снова потянулись ряды пальм.

 

Помню, Феликс говорил, если есть хоть малейшее сомнение в том – не дэймос ли твой оппонент, – всегда лучше ошибиться, переоценивая противника, чем вляпаться в мир того, кто может к тому же оказаться сильнее тебя. И я всегда следовал его совету.
Поэтому потратил массу времени на бессмысленные, с точки зрения Руфа, блуждания вокруг дома Амины Сотер.
Бывший оперативник сразу прямо сказал, что в особняк попасть не получится. Не с нашими возможностями.
– Слуги живут на территории, – перечислял он, крутя в пальцах пачку сигарет. – И не покидают поместья. Продукты доставляют раз в месяц. Мусор не вывозят. Похоже, у них налажена переработка… хотя мне и сложно это представить. В службы технической поддержки чего бы то ни было – не обращаются, также как и в агентства по найму персонала. Врачей не вызывают. Вечеринки и приемы не устраивают.
– Откуда информация?
– Из достоверных источников, – усмехнулся Руф и тут же стал серьезным. – Это даже не крепость – маленькое государство.
– Хозяева из дома вообще не выходят?
– Хочешь, чтобы я организовал за ними тотальную слежку? Могу устроить.
– Нет. Не надо. Опасно и бессмысленно.
– Ну, в любом случае, с улицы просто так туда не войти.
– Да, в реальности в него не проникнуть.
Проницательный Руф внимательно посмотрел на меня, хотел задать неизбежный вопрос, но я опередил его:
– Жди меня здесь. Пойду, осмотрюсь.
– Осторожнее, – сказал мой спутник… или, вернее, теперь уже соучастник незаконного наблюдения за чужой собственностью.
Я выбрался из машины и отправился на долгую прогулку. Которая завершилась напротив глухой каменной ограды неприступного особняка.
…Этот дом неудержимо притягивал меня. Хотелось подойти, прикоснуться к горячим шершавым выступам неровной кладки, почувствовать, как острые зазубрины камней царапают пальцы, вдохнуть пыльный запах песчаника, нагретого солнцем. Обычно мои внезапные желания, а также внезапно проснувшаяся интуиция меня не обманывали.
Дом, в отличие от хозяев, ждал и звал меня. А может быть, отзывался на мой настойчивый зов.
Я прошелся немного вдоль улицы, затем огляделся по сторонам, вынырнул из густой тени, быстро пересек мостовую, поднял обломок белого щебня, лежащего рядом с забором, среди такого же ничем не примечательного каменного мусора. Убрал в карман и пошел прочь. На всю операцию по захвату трофея мне понадобилось не более десяти секунд.
Интересно, засекли меня камеры? И что подумала охрана про странного человека, подбирающего сомнительные предметы на улице?

 

Руф ожидал меня на условленном месте в тени под финиковыми пальмами, тянущимися бесконечной плантацией по берегу Нейлоса.
– Ну, что теперь? – спросил он, когда поместье давно осталось позади и мы ехали по широкой дороге между высоких каменных заборов, отгораживающих территории богатых особняков.
– Теперь мне пора возвращаться, – сказал я, глядя в окно, и Руф притормозил от неожиданности.
– Возвращаться? Куда?
В его голосе еще звучала надежда на то, что я имел в виду его квартиру, или мир снов, да что угодно, любое другое место, откуда можно продолжить наши поиски.
– Домой, Руф. В Полис. Здесь я больше ничего не могу сделать.
Он молчал. Хмуро и недоверчиво, а потом спросил сухо:
– Хочешь все бросить?
– Нет. Только теперь у меня начнется самая серьезная работа.
– А что делать мне? – поинтересовался он, опять выдержав паузу.
– Тоже поезжай домой. Когда появятся результаты, я свяжусь с тобой.
– Через сон? – задал он мрачно следующий вопрос.
– Да, через сон. У меня есть твоя пуговица.
Руф с усмешкой покосился в мою сторону.
– Уже успел стянуть?
– Я же должен быть с тобой на связи.
Я понимал его. Он хотел продолжать действовать, искать ответы на свои очень давние вопросы, пусть и с большим риском стремиться к цели, которая может быть наконец достигнута спустя многие десятилетия, а я обрывал эту яркую, деятельную жизнь. Вновь оставлял его в одиночестве, лишал единомышленника, гасил яркий азарт охоты.
– Мы найдем их. Всех, кто виноват в смерти твоих друзей.
– Ты, главное, постарайся, чтобы это дело не стало причиной твоей смерти.
– Да уж, постараюсь.

 

Стоянки у александрийской Гиперпетли-Зеро оказались забиты машинами. Международный порт был переполнен. Особенно выходы к направлению на Полис. Желающих отправиться в Бэйцзин, переживающий не самые лучшие времена, или в экзотично-опасный Тенчитолан почти не наблюдалось. Ворота в Нарасикэ вообще были закрыты. Этот мегаполис никогда не принимал к себе беженцев, тем более из «неблагоприятных зон».
Внутри терминала люди заполнили все залы ожидания, явно расположившись на рядах кресел и мраморных полах надолго. Спали вповалку, ели, укачивали вопящих детей. Торговые павильоны не работали. Возле нескольких киосков с едой шумели длинные очереди: одни пытались прорваться вперед, другие не пускали их, хватая за одежду, кто-то под шумок пытался скупить побольше упаковок с сырными лепешками. Мелькали агрессивные, испуганные, раздраженные лица. Потоки людей бурлили и сталкивались.
Все они ждали, что ворота, ведущие к шаттлам, откроются, желающих посадят в вагоны и отвезут в Полис. Охрана порта еще пока справлялась с поддержанием порядка, но долго ли это продлится?..
– Уверен, что не хочешь поехать со мной?
Этот вопрос я задавал Руфу уже не первый раз. И он снова, как и раньше, покачал головой.
– Что я там стану делать? Сидеть у постели спящего? У меня и здесь будет достаточно дел.
Глядя на бурлящую толпу, которую нужно лишь совсем немного подогреть для того, чтобы она начала штурмовать ворота, я был готов согласиться с ним. Во всем здании порта витала очень неприятная атмосфера. Тягостная и в то же время наэлектризованная. Достаточно одной искры, чтобы все здесь вспыхнуло, забурлило, разнося киоски и выламывая заграждения.
– Вот что, Руф, не надо меня провожать дальше.
Он с большим сомнением окинул взглядом плотную массу, через которую мне предстояло пробиться, чтобы попасть к стойкам контроля. На мгновение показалось, что мой спутник будет рад, если меня развернут обратно и я останусь, но это впечатление тут же стерлось.
Бывший оперативник крепко сжал мою руку на прощание, а я сказал тихо:
– Еще увидимся.
Пробираясь к терминалам, я чувствовал на себе внимательный, обеспокоенный взгляд, пока спины людей не скрыли его.
Меня пытались задержать, толкали, хватали за куртку, выкрикивали угрозы и оскорбления. Наглый белый, стремящийся к их вожделенной цели, вызывал ярость и острую зависть. Но я, обладая многолетним опытом, умело преодолевал преграды. Оказавшись под камерой наблюдения, поднял ладонь с зажатым в ней значком сновидящего, и спустя несколько минут ко мне уже двигалась местная охрана. Когда стало ясно, что меня пропустят, за спиной забурлило еще большее недовольство, сопровождающееся пронзительными гневными воплями и заунывными стенаниями.
– Уходите, быстро, – открывая дверь служебного хода, сказал мне молодой, уставший охранник. – И не возвращайтесь. Нечего вам тут делать.
Произнеся это мрачное напутствие, он захлопнул металлическую створку. Щелкнул, закрываясь, магнитный замок.
В длинном коридоре гулко звучали шаги. Мне навстречу торопливо шла девушка в синем форменном костюме. Коротко стриженная блондинка со светло-голубыми глазами. Сосредоточенная и серьезная. Внимательно посмотрела на одинокого пассажира, прошлась вдоль всего тела рамкой сканера, провела по пальцам датчиком, определяющим наличие частиц пороха. За ее спиной возвышалась грозная тень «Ареса», готового отразить любое нападение.
– У вас камень в кармане, – она посмотрела на меня вопросительно.
– Сувенир на память, – пояснил я с улыбкой, на которую сотрудница порта не ответила.
– Хорошо. Проходите. – Девушка посторонилась, пропуская меня.
Я уехал, оставив позади город, готовый нестись на волне бурной агрессии в ту сторону, куда дует ветер. А ветер дул в сторону Полиса, каждую минуту рискуя превратиться в смерч.

 

Свое прибытие я постарался сделать тихим и незаметным. Не предупредил никого и не сообщил о внезапном возвращении. В кармане, по-прежнему, лежал камень, нагретый александрийским солнцем. Маленький пропуск в другую реальность.
Дом ждал меня. Надежное убежище на берегу реки, скрытое за высокими деревьями. Каждый раз, когда я вижу его после отъезда, долгого или краткого, не важно, я чувствую, как возвращаются потраченные силы, и понимаю, что это и есть настоящее. А все остальные дома, города и дороги становятся недостойными внимания, пустыми, отходят на второй план.
Лужи сковала хрусткая прозрачная корка льда. Лиственницы сбросили хвою, лишь кое-где на ветвях еще виднелись бурые клочья, но скоро опадут, разлетятся по ветру и они.
Река – холодная, темная, быстрая – серебрилась мелкой рябью под пасмурным небом.
Казалось невероятным, что где-то растут пальмы, плавится от полуденного жара асфальт и едет по пыльным улицам на своей не новой, потрепанной машине человек, с которым меня неожиданно свел мир снов.
Я открыл дверь и запер ее за собой. Вошел в жилую часть дома, повесил куртку на вешалку, глубоко вдохнул застоявшийся прохладный воздух, и мне показалось, что я вообще не уезжал. Просто провел несколько часов в иной реальности. Только отражение моего лица в зеркале, слишком загорелое для поздней осени, возвращало воспоминания о другом городе.
Я постоял на пороге нашей с Хэл спальни, посмотрел на две кровати рядом и понял, что не хочу работать здесь. Не сегодня и не с этим трофеем.
Ступени лестницы, ведущей на чердак, с предвкушением поскрипывали под ногами. Дверь распахнулась бесшумно и так же без единого звука закрылась за спиной. Зеркало попыталось отразить меня, но мутная амальгама не справилась с этой задачей, однако охотно пропустила внутрь.
Пыльная тишина комнаты прошуршала под ногами сотнями засохших листьев и стеблей. Кто-то распотрошил все букеты и ровным слоем выстлал ими пол. Пуговицы наблюдали за каждым моим движением внимательными черными проколами глаз. Я сбросил с узкой кушетки наваленные на нее свитки и потрепанные листы бумаги с загнутыми краями. Лег – и вытянулся на продавленном матрасе, глядя на свисающий с потолка белый скелет птицы с хищно загнутым клювом.
Когда я жил с Феликсом в этом доме, большую часть времени проводил здесь, в рабочем кабинете. Во сне. Я блуждал по пространству сновидений, узнавал его законы и хитрости, учился управлять им, находил тайные места, запретные для многих, и невероятные вещи. Старался понять обитателей этого нестабильного мира. Странных, опасных, сумасшедших…
Первые десятилетия я был вообще лишен нормальной жизни, находился годами в четырех стенах, выходя лишь чтобы поесть, позаниматься на тренажерах, иногда подышать воздухом во дворе. Потом появились редкие, опасные командировки по миру и очень нечастые поездки в Полис, тоже по работе.
Я стал орудием Феликса, которое он усердно, тщательно шлифовал, собственностью, ресурсы которой использовал по своему усмотрению…
Так продолжалось, пока меня не вышвырнуло в реальный мир. И мне пришлось заново учиться жить в нем.
Но то, на что я способен в сновидениях, по-прежнему недоступно многим. Лишь поэтому я решил сделать то, что делаю сейчас.
Погружение было очень быстрым. Я падал сквозь призрачные слои мира сновидений, словно ныряльщик, держащий в обеих руках тяжелый груз. Камень, взятый у дома Амины, тащил меня вниз, глубже и глубже. Пузыри оборванных мыслей взлетали на поверхность, а в ушах все еще звучал отзвук волшебного слова «вокруг». Затем его заглушил глухой стук моего сердца.
Картины сменялись в пестром водовороте.
Финиковые пальмы, серая земля, тень машины, призрак человека, который был тогда рядом со мной… Река. Широкая как море, полноводная, загибающаяся петлей анха – «ключа жизни», символа Нейлоса. Прямо на меня несся древний деревянный корабль. Солнечная ладья Ра. Серповидный корпус разрезал невидимую волну, гребные весла в веере капель сверкают на солнце, полосатый парус наполнен ветром. Из каменной пустоши выросли пирамиды – земное отражение звезд Ориона испускало ослепительное сияние, нестерпимое для глаз…
И все это рухнуло в бездну.
Серый дым, просочившись из щелей сновидения, заполнил собой все обозримое пространство.
Растаяли современные особняки Александрии, рассыпались в прах деревья, землю засыпало песком.
Теперь каждый шаг давался с трудом. Я задыхался и обливался потом. Сон уплотнился, стал жестким и шершавым, как высохшая хлебная корка. Я продирался сквозь него, петлял, стараясь найти проход в потоке спрессованных видений.
Впереди показалась скала с прячущимся в ее сени храмом. Между колонн из грубо обтесанного песчаника клубились тени. Ступени, занесенные песком, врастали в землю.
Я добрался до здания через пару сотен лет, не меньше…
Приблизился к каменной площадке перед лестницей. Шагнул на плиты, плохо подогнанные друг к другу. И, зашатавшись под моими ногами, они рухнули вниз. С грохотом разламываясь на мелкие куски, скрежеща. Укладываясь по-новому.
Я приземлился достаточно мягко и поспешил отпрыгнуть в сторону. Камни, упавшие вместе со мной, сложились в новую лестницу, ведущую в черноту подземных глубин. Я стоял перед спуском во тьму. Надо мной взмывала арка из черного гранита. Два четырехгранных столба и перекладина, на которой было начертано знакомым резким и размашистым почерком: «Остановись! Ты ступаешь в царство смерти»…
– Спасибо, Феликс, – произнес я тихо. – Очень обнадеживающе.
Он, естественно, не ответил.
Глубины сна, простирающиеся за аркой, вздыхали и перешептывались давно забытыми голосами. Выплескивали на поверхность видения, которые не мог осознать мой разум с первого взгляда. Они пытались зацепить меня, но не могли ни испугать, ни насторожить.
Я сделал шаг вперед, прорывая собой черную границу между сном и еще более глубоким сном, приближенным к смерти. Трон крылатого Танатоса мелькнул передо мной в новом видении: на этот раз мое тело, стоящее у его подножия, оказалось погруженным в камень до колен. Побеги маков оплетали голову, сок, капающий из цветов, падал на глаза, склеивая веки, и давал новое, еще более острое зрение. Остальные – все те, кого я видел здесь в прошлый раз, – уже рассыпались в прах. Толстый ковер корней вечной сныти глушил шаги, она тянула вверх десятки тысяч побегов, чтобы прорасти сквозь сон и вырваться на поверхность, к домам сновидящих. Зажечь на их порогах негасимые, живые костры…
Спертый воздух, наполненный горячим дыханием спящих, душил. Мириады видений кипящим потоком неслись прочь – и звали за собой. Забыться, провалиться в глубины древней памяти, окунуться во тьму…
Я сделал еще один шаг, разрывая густой морок. И еще один, двигаясь по едва уловимым ориентирам.
Я не искал возможность проникнуть в дом Амины из реальности. Мне нужно попасть в него отсюда. Из глубин.
Обрыв… отвесная скала… дорога, усыпанная осколками камней, каждая грань сверкает острыми краями…
В полумраке, наполненном видениями и тенями, начал вырисовываться пик, пронзающий небо. Или то, что в этом перевернутом мире могло считаться небом. Я увидел все именно таким, как представлялось мне во время поездки по реальному Нейлосу. Серая громада с косыми щелями окон и оскаленными провалами дверей. Интуиция меня не подвела.
Однако стоило подойти ближе, к самой границе, истинный облик дома рассеялся.
В лицо ударил яркий солнечный свет. Запахи горячего известняка, пыли, травы в сухом воздухе дополнили привычную картину.
Сновидение пропускало меня, самого ставшего частью сна…

 

В высоком каменном заборе была пробита узкая калитка. Над древностью постройки насмехалась современная камера, чутко реагирующая на движение. Я остановился под ней, дал себя рассмотреть. Красный глазок сфокусировался на мне, затем щелкнул электронный замок, и дверь в царство мертвого дэймоса отворилась.
Я шагнул внутрь.
Пышный сад, которому умело придали вид дикого леса, благоухал розами и шелестел листьями пальм. Пока я шел к дому, насчитал не меньше десяти видов. Из-за деревьев чувствовалось дыхание реки. Нейлос медленно нес свои мутные воды между берегами, заросшими папирусом и тростником.
Несколько работающих фонтанов создавали радуги из воды и солнечного света. Охранники, вооруженные автоматами, сливались с густыми тенями, за стволами пальм слышалось приглушенное рычание псов, взятых на короткие поводки.
Девушка в бордовой абайе сметала листья, нападавшие у дорожки, ведущей к дверям особняка. Она не подняла покрытой головы, но я все равно ощутил на себе внимательный, колкий взгляд.
Я прошел по широким ступеням, обратив внимание на то, что в камень искусно вмонтирована рамка-металлоискатель.
Деревянная дверь, украшенная богатой резьбой, распахнулась. На пороге стоял слуга в белой одежде. Он поклонился мне и сделал приглашающий жест.
Прохладный холл с зеркальными полами украшали мраморные статуи. И у меня не возникло сомнений, что каждой из них не меньше пары тысячелетий.
Слуга провел меня через арку бокового прохода в зал с рядом высоких окон от пола до потолка – и все они были открыты. По терракотовой террасе неспешно гулял роскошный павлин, переливающийся на солнце, словно драгоценный камень. Бесконечно длинный хвост тянулся за ним по плитам.
Запах каких-то незнакомых благовоний струился из отверстий в стенах.
В центре помещения был лишь низкий кованый стол со столешницей из яшмы и два клине, вырезанных из такого же красноватого камня, испещренного прожилками. Никаких безделушек. Ни статуэток, ни ваз с цветами или фруктами, ни светильников. Только гладкий, холодный мрамор.
В высокой нише стояла скульптура, которая выглядела так, словно пролежала в воде десяток столетий. Камень был изъеден солью, складки длинного одеяния, облегавшего женскую фигуру, сточены, черты лица стерты. И все же природа не смогла полностью уничтожить красоту изваяния.
– Статуя Артемиды, – прозвучал у меня за спиной низкий женский голос. – Работа Праксителя. Подняли со дна моря у берегов Геллеспонта.
Я обернулся. Ко мне шла высокая стройная женщина в длинном одеянии. Пока она неспешно пересекала гостиную, я внимательно рассматривал ее. Движения грациозные, но немного скованные. Льняное платье до пола, широкие рукава по середину кисти. Темные, почти черные волосы завязаны античным узлом. Карие глаза красивой миндалевидной формы. Полные, рельефные губы с едва заметными морщинками в уголках. Ее портил лишь нос – тяжеловатый для узкого лица, он придавал женщине легкое сходство с антилопой ориксом.
Она говорила и держалась так, словно не было ничего необычного в появлении постороннего человека… сновидящего в этом доме.
– Отец купил ее у Александрийского музея за двести миллионов. – Она скользнула по мраморной фигуре равнодушным взглядом.
На койне дочь Сотера говорила идеально, но ее голос звучал глухо, резко, временами даже грубовато.
– Он интересовался скульптурой или историей? – спросил я, делая шаг ей навстречу, но женщина тут же отступила, не позволяя сокращать расстояние между нами.
– Ни тем, ни другим. Просто вкладывал деньги в подходящие предметы искусства.
– А вы, госпожа Давлет, разделяете его незаинтересованность в культуре Полиса?
Она улыбнулась, подняла руку, машинально коснулась кончиками пальцев впадинки под ухом, и я отметил на точеной шее в этом месте бледно-желтое пятно недавно сошедшего синяка.
– Мы были похожи во многом, а во многом наши взгляды расходились.
Судя по всему, Амина не хуже меня умела вести диалоги с многоуровневым подтекстом. Несколько мгновений мы смотрели в глаза друг другу, а затем я первым отвел взгляд, дав ей возможность почувствовать, будто она выиграла в этом «поединке».
– Госпожа Давлет, меня зовут Аметил Орэй. Я хотел встретиться с вами, но об этой встрече мы так и не смогли договориться.
– Безусловно, – отозвалась дочь Сотера с легким смешком. – Иначе вас бы здесь не было. В этом доме. – Она выделала предпоследнее слово. – Как вам удалось проникнуть сюда?
Она не подала мне руки и не позволяла приблизиться к ней даже на полшага. Это получалось у нее весьма естественно и непринужденно. Неискушенный визитер не заметил бы ничего необычного, посчитав ее хитрые маневры всего лишь привычным поведением женщины, воспитанной в особой культурной среде. Где считается неприличным подходить близко к мужчине и, тем более, касаться его.
– Долгим и сложным путем.
Ее не удивил мой ответ, больше того, она выглядела довольной моей откровенностью.
– Тогда какова истинная цель вашего визита?
– Хотел познакомиться с последней из Птолемеев.
И снова в моих словах не было ни капли лжи.
Амина блеснула темными глазами:
– Ваше любопытство удовлетворено?
– Частично. А ваше?
Ее смех прозвучал тихо и сдавленно, как будто она пыталась загасить в себе любую нотку веселья.
– Аметил…
– Просто Мэтт.
– Хорошо. Мэтт. – Ее улыбка стала немного радушнее. – Прошу, садитесь.
Она указала на резную каменную скамью. Опустилась напротив.
Ворот ее платья, прошитый золотой нитью, чуть сдвинулся, и там, где он касался кожи, я заметил тонкую полоску, натертую металлической вышивкой.
Теперь нас разделял стол из яшмы.
– Можете называть меня Амина, – произнесла женщина благосклонно.
Ей определенно пришлась по вкусу моя манера общения.
– Амина, вы знаете, что на одном из островов Полиса сохранена гробница Птолемеев? Вы не хотели бы перевезти туда останки вашего отца?
– Я думала об этом. Но мой отец не любил Полис.
– Почему?
– У него были на это свои причины. Но вы спрашивали про мое любопытство. – Она подалась вперед, впервые за время знакомства сокращая расстояние между нами. – Нет. Оно не удовлетворено.
Я заметил, как ноздри ее дрогнули.
– …Кто ты?
– Сейчас, пожалуй, путешественник.
– Александрия не лучшее место для туризма. Опасное. Жестокое… – Амина вновь прикоснулась к шее под ухом, я разглядел на ее запястье тонкий рисунок, нанесенный хной. Какой-то сложный узор.
– Знаю. Но это не уменьшает ее привлекательности для меня.
Мы могли еще долго перекидываться вежливо-обтекаемыми фразами, притворяясь, изучая, рассматривая друг друга.
– Я знал вашего отца. Вернее, знал его недостаточно долго. К сожалению.
Приятная улыбка исчезла с лица Амины, игра закончилась.
– Я не уничтожила тебя сразу только потому, что еще никто не проникал в мой дом через мир снов, – произнесла она властно. – Мне действительно любопытно, кто ты такой.
Жестом, знакомым любому дэймосу, я поднял руки, показывая ей открытые ладони, и едва ее взгляд задержался на них, мои кисти обтянули перчатки. «Ни на что не претендую, ни к чему не прикасаюсь».
– Значит, ты дэймос, – произнесла она с жесткой усмешкой. – Кто бы мог подумать?! Твои невинные глаза могут ввести в заблуждение кого угодно.
Потолок над головой ушел вверх. Круглые лампы превратились в мутные рыбьи глаза.
– Если бы мы были похожи на убийц и маньяков, госпожа Амина, нас бы переловили, не успели бы мы выйти из дома.
– Но ты замаскировался слишком хорошо. Настолько, что тебя не опознают даже свои. Может быть, это не прикрытие, а твоя основная суть?
– Ты знаешь, что такое перековка?
– Знаю. – Она скрестила руки на груди, и я заметил, как кончики ее пальцев отбивают на предплечьях легкую, нервную дробь.
– Не уверен. Иначе ты бы четко представляла, что я не могу вернуться к прежней жизни.
Амина молчала. Внимательно рассматривая меня. Настроение ее изменилось. Вместо ироничной снисходительности всколыхнулось резкое недовольство и нечто похожее на тревогу.
– Ты не понимаешь, с кем затеял игру, – сказала она тихо.
Да, я пока не представлял, кто передвигает фишки на этом поле, но мне бы очень хотелось узнать. И если задать правильное направление, Амина выведет меня в нужную сторону.
Мне всегда нравились опасные противостояния, в которых нужно получить от партнера как можно больше информации, действий, услуг, затратив минимальное количество собственных ресурсов. Как говорил Феликс, лучше спрашивать, чем отвечать, и обвинять, чем оправдываться.
– Я вижу, ты проверяешь меня, – продолжила женщина. – Пытался приблизиться, прикоснуться, смотрел, как я отреагирую…
Если бы я был крадущим, танатосом или мороком, она бы не общалась со мной так. Пятьдесят лет назад в моей работе требовалась поддержка Феликса, который хватал жертву, пока я отвлекал ее на краткое время. Теперь в одиночку я мог овладеть вниманием любого человека или сновидящего полностью.
Она молчала. Я видел, как хочется Амине быть откровеннее со мной. Осторожность ее подтаивала с каждой минутой моего ненавязчивого влияния. Я понравился ей.
– Ты морок?
– Искуситель.
Дочь Лонгина прикрыла глаза с ироничной усмешкой.
– Я могла бы догадаться и раньше. Редкий дар. Кто тебя учил?
– Тенебрис Мелисса, – произнес я без малейших колебаний. – Она сейчас в тюрьме для дэймосов.
В этом тоже было свое искусство – чередовать маленький фрагмент лжи со щедрой порцией правды.
– А ты вышел.
– Я согласился на перековку. Она – нет.
Амина уже знакомым мне жестом прикоснулась к шее под ухом.
– Он бьет тебя? – спросил я с мягким участием.
Она сузила глаза, глядя на меня с недоумением.
– Твой муж, – пояснил я.
Дочь дэймоса рассмеялась, запрокинув голову, весело, беззаботно, безудержно. Ничего общего с ее реальным придушенным смехом.
– Ты просто неподражаем в своих предположениях, – произнесла она наконец, отдышавшись. – Конечно нет. Он никогда не посмеет поднять на меня руку.
– Тогда кто оставил синяк на твоей шее?
Улыбка стерлась с ее губ, взгляд стал цепким и продирающим, словно колючая проволока.
– Я могу вернуть его, – сказала она с прежней жесткостью. – …Твой дар.
Я усмехнулся недоверчиво, хотя ее слова порядком удивили меня.
– До меня доходили слухи, что можно вылечить покалеченных, заблокированных, истощенных дэймосов. Но исцелить перекованного…
– Для меня это реально.
Значит, умения Лонгина перешли к ней.
Позже у меня будет возможность разобраться с тем, умеют ли все насылающие болезни отменять последствия перековки или только воспитанные в Александрии, рожденные в семье темных сновидящих во многих поколениях… Сейчас это не имело значения.
– Если ты способна исцелять дэймосов, почему не помогла своему отцу?
– Мне не удалось.
Раз Амина может устранить последствия перековки, означает ли это, что она сильнее Тайгера? А Нестор, заточивший Лонгина Сотера, был сильнее Амины? Интересная вырисовывается цепочка.
– Я застал его последние минуты жизни. Он говорил странные вещи.
– Например? – спросила она с жадным любопытством.
– Называл себя богом.
По губам женщины вновь скользнула улыбка.
– А он не говорил, кто заточил его?
– Нет.
– Как ты проник в его мир?
– Ко мне в руки попал трофей. – Я коснулся своего уха, и ее темные глаза сузились. – Мне принес его один сновидящий. Тайгер. Тебе знакомо это имя?
– Знакомо, – процедила Амина.
– Попросил проверить. Я оказался в рассыпающемся мире снов и встретил там Лонгина.
– Тайгер настолько доверяет тебе, что дает подобные поручения?
– Он долго проверял меня. И убедился в моей полной покорности.
Жгучие глаза Амины не отпускали мой взгляд.
– Откуда мне знать, что главный охотник Полиса не следит сейчас за тобой и за мной. Откуда мне знать, что это не ловушка?
Я широко развел руки, словно приглашая ее в мои объятия.
– Проверь.
Ламия улыбнулась, а я ощутил настойчивое, неприятное прикосновение. Как будто кто-то провел по моему лицу чем-то холодным и липким. Тот же клейкий невидимый язык заполз под рубашку, ткнулся в шею и присосался к виску.
Она была очень внимательна и осторожна. Опытна и безжалостна. Я знал это, когда позволял ощупывать свое подсознание. Поэтому показывал только то, что дэймос должна была увидеть. Лицо Тайгера, мою боль и страх…
Сканирование продолжалось целую вечность, как мне показалось, и когда она выпустила меня, я ощущал слабую дезориентацию, а ламия чуть хмурилась.
– Брима Кора, – произнесла она задумчиво. – Я помню ее. Смутно.
– Она тоже надеялась на исцеление?
– Все на это рассчитывают. Но то был безнадежный случай. – Амина облизала губы, и от прикосновения ее быстрого языка они стали еще ярче. – А ты силен.
– Был. – Мой голос прозвучал глухо и устало.
– Даже сейчас, перекованный, ты умеешь то, на что многие мои слуги не способны. Но когда ты станешь собой прежним, все вернется.
Амина наслаждалась моим недоверием и пробуждающейся надеждой. Отчаянным желанием дэймоса получить прежнюю силу.
Никто из темных сновидящих не мог даже представить, что перекованный может не хотеть стать прежним. Вновь обрести власть над спящими, купаться во вседозволенности, подчинять и упиваться этим…
Я смотрел на Амину, почти не видя ее улыбающихся чувственных губ, насмешливых морщинок у глаз, проникающего взгляда, и думал. А действительно ли я так не хочу этого? Представилось на миг – если бы можно было все вернуть, вырезать те годы, когда я был лишен своих истинных возможностей… Я, правда, не желаю этого? Или все же где-то в глубине души шевельнулось острое и болезненное ожидание невозможного?
– Что ты хочешь взамен, брима Амина?
– Верного служения. – Она снова улыбнулась, показывая, что понимает, как напыщенно звучат ее слова. – Ты готов на это?
– Служения тебе? Или какой-то великой, далекой, непостижимой цели? Что я должен делать?
– Искушать, – ответила она, и я понял, что больше ничего не узнаю. – Так ты готов?
– Если ты сможешь исцелить меня.
– Безусловно. – Ламия поднялась и подошла вплотную ко мне. Я почувствовал все нюансы запаха ее благовоний. – Либо наша сделка состоится, либо ты умрешь.
– Когда ты планируешь начать?
– Сейчас. Если ты хочешь этого.
– Хочу.
– Будет больно.
Она опустила руку мне на плечо, и меня пронзило мгновенное, глубочайшее сожаление. Теперь можно было не притворяться хотя бы перед самим собой. Мой укрощенный, выжженный дэймос рвался на волю.
Я накрыл ладонь Амины своей ладонью, крепко сжал. Ее пальцы были обжигающе холодными, словно я держал ломкие сосульки, которые, прежде чем растаять, выморозят мою руку до костей.
– Не бойся, – шепнула она, мягко освободилась и, легко прикоснувшись к моей груди (еще один укол холода), заставила опуститься обратно на скамью. Села рядом, касаясь бедром моего бедра, и я почувствовал – оно такое же холодное, как и руки.
Ламия наклонилась надо мной. Так близко, что ее черты расплывались перед глазами.
– Сейчас ты как выжженная земля, – прошептала она, обдавая меня горячим дыханием, вырывающимся из ледяных губ. – Обугленная, сплавившаяся от жара. Мертвая. Глупые люди считают, что на ней ничего не взойдет. Но они забывают, на пепле растут самые лучшее виноградники. Я помогу росткам пробиться из глубины.
Я вдруг увидел черную спекшуюся корку грунта, тянущуюся до самого горизонта, потрескавшуюся и вздыбленную потеками лавы. В язвах кратеров, где когда-то кипел жидкий огонь, теперь навалены булыжники и ветер выдувает из каверн мелкий песок.
Но под этой мертвой землей кипела жизнь, готовая взломать крепкий панцирь, стягивающий ее, – и вырваться на поверхность. Пробиться сквозь трещины жадными ростками, оплести камни цепкими корнями, раскрошить гранит в труху и подняться над пепелищем, хищно раскинувшись во все стороны.
Я невольно мотнул головой, пытаясь избавиться от неожиданного видения, Амина тихо рассмеялась и запустила пальцы в мои волосы.
– Тот, кто перековывал тебя, думал, что выжег из тебя дэймоса навсегда. Однако твой темный сновидящий жив. Ты ведь чувствуешь его?
Я не смог ответить. Ладонь женщины лежала на моем солнечном сплетении, и мне казалось, что этот обломок льда медленно тает, а в мое тело просачивается холодная вода. Та самая, которая должна пробудить сожженного дэймоса. И ламия не солгала – это действительно было больно. Примерно так же, как бесконечно медленно отрывать бинт, присохший к ране. Я ощущал в груди зазубренный ледяной осколок, проникающий внутрь все глубже. И отключиться оказалось очень сложно. Я старался задвинуть боль как можно дальше, пока она не поглотила меня, не подчинила полностью.
Амина была предельно сосредоточенна и не замечала, что пациент, всецело покорный чужой воле, незаметно просачивается в ее подсознание. Слишком много усилий требовалось ламии, чтобы разбить тюрьму, куда был заточен пепел моего дэймоса. Она не ощущала моего пристального внимания. Мир снов дочери Лонгина приоткрылся передо мной.
То, что я успел заметить, показалось мне очень странным – не развалины, не гробницы, не могильники, всего лишь пыльный перекресток. Сотни дорог – разбитых, выложенных мрамором, дешевой плиткой, усыпанные битым щебнем, просто вытоптанные в земле. Две колеи, между которых поднималась жесткая щетка высохшей травы, старая болотная гать, тонущая в черной жиже, стертые ступени, уходящие под землю, и даже строительные плиты, наваленные одна на другую, образуя крутую, обрывистую лестницу, ведущую куда-то вверх, к призрачному карнизу высотного здания. Этот путь отчего-то представлялся мне самым привлекательным, но я не мог сейчас пойти по нему, просто запомнил направление. На обочинах качал тернистыми головами высохший под палящим солнцем репейник, топорщились иглами белые колючки.
В центре перекрестка был вбит серый от времени столб, на нем болтался выгоревший обрывок материи, когда-то красной. И больше ничего.
Но главное, все эти дороги – пути к спящим людям и дэймосам.
Еще одно незаметное усилие, и я начал вытягивать тонкие ниточки следов, ведущих от ее мира снов к другим.
– Не сопротивляйся, – прозвучал над ухом ободряющий шепот Амины, и меня безжалостно вышвырнуло прямо в объятия ламии и вернувшейся боли. – Ты должен довериться мне.
Лед растаял, тело женщины, прижимавшейся ко мне, пылало от нестерпимого жара, а может быть, мои синапсы обманывали меня, принимая холод за тепло.
– Пробуждение всегда болезненно, – шептала она, и горячее дыхание, втекающее в мое тело вместе с ее словами, становилось также невыносимо.
Я поднял руку, вцепился в плечо Амины для того, чтобы сбросить с себя ее обжигающую тяжесть, но вместо этого крепче прижал. Тот миг, когда боль превращается в удовольствие, а незаметное противостояние своей и чужой воли становится агрессивным поединком. Я все глубже впивался в мир снов ламии, так же как она вгрызалась в мое подсознание. В какой-то миг мне показалось, что мы сплелись так крепко, что уже ничто не сможет нас разъединить. Клетка ламии, только построенная не из наших тел, а из мыслей, чувств, воспоминаний, желаний. Я наматывал на кулак пути, ведущие из ее мира в другие миры, она выцарапывала из моей глубинной сути дэймоса. И мы оба зависли в этом поединке.
А потом вдруг что-то произошло. За пределами сна и в его пределах.
Жар исчез, и холод тоже….Кто-то бесцеремонно оттолкнул от меня Амину, грубо обрывая невидимые цепи, связавшие нас. Я рванулся за ней, пытаясь удержать, она закричала, хотела схватиться за мою протянутую руку, чтобы остаться рядом. Но не смогла. Меня вышвырнуло из сна. Через все слои навылет.

 

Я очнулся. Обрыв был таким внезапным, что понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где я нахожусь.
Как долго я отсутствовал в реальности? Час? Два?
Тело пробивала дрожь, как будто меня только что вынули из морозилки. Одежда была мокрой от пота… или растаявшего льда. Я все еще лежал на старом матрасе на чердаке своего дома и пытался отключиться от недавнего видения. Над головой покачивался, крутясь по собственной оси, скелет птицы с растопыренными костями крыльев, сквозняк, словно огромный пес, лежал под дверью и, сунув нос в щель, жалобно скулил и сопел.
Она не смогла… Что-то в этом доме выдернуло меня из сна и швырнуло прочь. Надежный сторож, вечный неспящий Аргус.
Я отбросил камень, и он загремел где-то у дальней стены. Ударил кулаком по спинке дивана, из швов вылетело облачко трухи и осело на моем потном лице. С ненавистью осмотрел захламленное помещение.
Потом сел, запустил пальцы в растрепанные волосы, с силой потянул, пытаясь унять кипящие в душе разочарование и злость. Кое-что у меня все-таки есть – пути из мира ламии четко зафиксировались в сознании. Я сумею пройти по ним… когда немного успокоюсь.
А вот Амина не последует за мной по тому же пути. Этого не сделает никто. Она не найдет меня для того, чтобы продолжить исцеление. Я же – не буду рисковать и возвращаться.
Я выпрямился, провел руками по лицу, стирая с него последние следы сожаления, поднялся и вышел из комнаты.
Назад: Глава 10 Привкус лжи
Дальше: Глава 12 Морфей