Отступление второе. Неподалеку и почти сейчас
Михайловский замок стоит наособицу. Михайловский замок не радостный и даже не помпезный. Михайловский замок мрачен и больше похож на крепость.
Бедный, бедный Павел, выстроивший его, в нем практически и не жил. Ох, да, экскурсоводы, своими тусклыми поставленными голосами, дружно припоминали смешную-пресмешную историю о не справляющемся отоплении. Вот эти, мол, печки, с отделкой из меди и латуни, в двуглавых изразцах, не могли прогреть огромный зал. А-ха-ха, бедный чудак Павел…
Император, в начале века посаженный в бронзе посреди внутреннего двора, слушал и молчал. Он молчал до, во время и после Прорыва. Сидел холодный, мрачный и грустный в окружении мальтийских крестов и призраков прошлого. Поговаривали, что призрак его, немой и гневный, частенько бродил по коридорам замка-дворца-крепости. Но чего только не говорят порой люди.
Громада Инженерного-Михайловского, возвышающаяся неподалеку от храма над кровью его потомка, умершего не своей смертью, даже сейчас, в Зоне, висела над округой так же мрачно, как и с момента создания. Зона, чертова сволочная эстетка, только добавила ему тяжелого очарования. Лишь подрисовала, умелыми штрихами графика Доре, темноты и опасности.
Шпиль дворцовой церкви, стремящийся прямо в серую бездну питерского неба, не сверкал. Патина, черные липкие нити и длинные ветвящиеся побеги плюща оплели его до самого верха. Там чуть ли не сразу после Прорыва сидела непонятная тварь, сгорбленная, сложившая вокруг себя то ли плащ-дождевик, то ли крылья в прорехах. Никто не видел ее вне шпиля. И вряд ли кто-то смог бы объяснить, как она там могла держаться. Да и объяснять было некому.
Окна, почему-то так и не лишившиеся стекол, заросли грязью, накиданной ветрами листвой, нанесенной осенью густой вязкой паутиной. Темные, слепые, страшные окна замка смотрели вокруг, притягивая редко шатающихся вокруг бродяг. Заходивший внутрь – назад не выходил. Это знал каждый, стремившийся в Первый круг. Знал, но всегда находился кто-то, плюющий на истории и решивший пройти внутрь. По мосту с остатками рвов, густо пахнущих болотом, смертью и болезнью.
Михайловский замок не отказывался от свежей крови, ворота скрипели и запускали жертву, ведя по брусчатке к темно-серой фигуре, сидящей на троне. А дальше… рассказать было некому.
Пустые огромные залы, расходящиеся в обе стороны от парадной лестницы, прячущейся в полутьме, глушили звуки, не пускали их подниматься вверх, к сводам с давно облетевшей позолотой лепнины. Пройди здесь хотя бы один сталкер, неожиданно вернувшийся к Периметру, он стал бы седым только от них. От пустых огромных комнат, гасящих любое движение, не пропускавших ни скрипа, ни звона в своем вязком спертом воздухе.
Смотрели со стен лица давно ушедших во тьму и тлен людей, вершивших судьбы миллионов, низвергающих царства, королевства и республики. Бледные выцветшие лица Романовых и их присных, казавшиеся выточенными из слоновой кости, провожали бы оторопевшего бродягу темными провалами глаз. Заставляли ежесекундно водить вокруг себя лучом фонаря, неумолимо гаснущего и становящегося все слабее и слабее. И обострившийся слух, ловящий в мертвой тишине любой звук, заставлял холодный пот катиться сильнее и сильнее, заслышав далекий неживой шепот на разных языках, от старорусского до немецкого, доносящегося с узких злых губ последней российской императрицы.
Замок жил своей, понятной лишь ему жизнью. Мрачная игрушка Зоны, высившаяся третий век посреди мертвого каменного мешка, пронизываемого ветром и холодными плетьми дождей. И ничего общего даже с существованием вокруг него эта жизнь не имела. Мрак и страх имеют лишь свои имена и порождают лишь схожее. Даже если за стенами существует настоящий Ад. Замок рождал внутри что-то более страшное.
В миллениум основную часть залов передали музею. Оставшиеся, никого не удивив, оставила за собой Военно-морская библиотека. Всего лишь библиотека. Библиотека, занимавшая эти старые коридоры более полувека. Книгохранилище, почему-то росшее вглубь там, где это позволили подземные воды Питера. Где их, непокорных и вездесущих, остановили специальным составом бетона и вложенными в них линиями заморозки. Красная империя, забравшая себе все, принадлежавшее слабым потомкам бедного преданного Павла, умела хранить свои тайны.
Длинные белые лампы, забранные сеткой, гудели под самым потолком. Яркий голубоватый свет не дрожал, ровно освещая кладку подземелья. В зеркальной поверхности гомогенного пола, отполированного подошвами людей и колесами каталок, отражались кривые изгибы электричества.
Часовые стояли через каждые сто метров, неподвижные, уверенные, с ног до головы затянутые в черное. Бронепластиковые забрала, такие же наплечные и набедренные щитки, панцири защитных жилетов. Магазины в навесных подсумках выпячивали толстые бока, ожидая своего времени, когда каждый из них сможет поцеловать устье патроноприемника новейших УОКов.
Здесь не суетились и не обращали внимания на царящее светопреставление на поверхности. Люди, забравшие себе ставшие бесхозными секретные коридоры, не боялись кровожадных усмешек и смертельных шуток Зоны. Эти, не снимавшие черную униформу, считали Зону союзником и любили ее. До того сумасшедшего состояния, когда желание расширить каждую превозмогает простейший инстинкт самосохранения.
«Дети Черной Луны» ждали своего часа, готовились к нему и готовили необходимое. А что может быть лучше, чем место посреди куска города, казавшегося страшнее всего прочего?
Замкнутая система циркулирования воздуха тихо гудела работающими фильтрами, насосами и нагнетателями. Изредка потрескивали силовые кабели, уходящие вниз, к системам заморозки грунтов, восстановленным техническим подразделением. В нескольких коридорах пол заметно холодил даже через толстые подошвы. Создатели системы сдерживания грунтов к своей задаче подходили очень серьезно. Так, чтобы навечно, так, чтобы не просто мороз, нет… Полюс, не меньше.
Каталка скрипела задним левым. Или передним левым, смотря как катить. Двум в голубой медицинской униформе с намордниками масок было явно все равно. Они просто делали положенное, неспешно, но и не особо медленно двигаясь к лаборатории. Мигающий алый сигнал над ней только что успокоился, перестав вертеть светящуюся карусель. Значок биоопасности подкрасился зеленым.
Цифровой замок, реагирующий на браслет с чипом, сканирование сетчатки, пробу крови и одновременное снятие отпечатков ладони, мягко зашипел разъезжающимися половинками дверей. Серебристое облачко реагента, дугой вставшее после полного открытия, мазнуло лаборантов и каталку, обеззараживая. Двери, запустив каталку и людей в «предбанник», шикнули, закрываясь.
Мигнул диод камеры, зажужжавшей объективом, фиксирующим прибывших. Вторая, бронированная дверь разъехалась вверх-вниз, утонув в пазах.
– Долго! – Человек в прозрачном щитке, закрывающем лицо, и в перчатках до локтя повернулся к лаборантам. – Долго, идиоты! Ставьте сюда!
Лаборанты, не реагируя на ругань, привычно подкатили груз к хирургическому столу, сопряженному с большим блоком мониторов и странных приборов, моргающих датчиками.
– Аккуратно перекладывайте. – Щиток лег на стол с инструментами, через тонкие стекла очков на лаборантов уставились бешено сверкающие почти прозрачные голубые глаза. – Аккуратнее!
Они знали свое дело хорошо. Простыня, закрывающая объект с головой, улетела практически незаметно. Отточенные до автоматизма движения, легкий хруст металла, двойной вдох-выдох, поворот, снова выдохнуть, и тяжелое тело уже на металле, только что осушенном после помывки сильными сухими потоками горячего воздуха.
Вжикнули эластичные ремни, притягивающие щиколотки и запястья к столу. Широкий притянул шею, не даря никакой возможности пошевелить головой. Очкастый кивнул все так же недовольно. Но промолчал.
– Подключите пятый, седьмой и восьмой инъекторы. Все растворы на пятьсот, поставьте дренаж через бедренные вены. Хотя бы что-то умеете делать правильно, олухи.
Лаборанты занялись указанным. Человек в очках прошел к незаметной двери, нажал на скрытую панель. Подготовка занимала полчаса, иногда чуть больше. Есть время отдохнуть.
Здесь, по другую сторону стены-переборки, ничто не напоминало про лабораторию, операционную и прозекторскую, соединенные в одно. Стены, укрытые резным дубом, помнили еще времена Наркомата обороны, являя их портретами вождей, инструктированных светлыми и темными кусочками дорогих пород.
Светильники, спрятанные в нишах, укрытых плотными зелеными портьерами настоящего бархата, роняли благородное тепло цвета янтаря. Крышка стола и абажур высокой лампы из латуни мягко отражали их собственными изумрудными оттенками. Высокий сталинский ампир, прятавшийся посреди страшнейшего места Зоны, поражал любого вошедшего в первый раз.
Если хозяин кабинета не ошибся, то два потрепанных, если не сказать пожеванных жизнью субъекта оказались именно такими.
Стоящие навытяжку, одетые в заскорузлые тропические тактические комбинезоны, покрытые въевшейся сажей, кровью и чем-то бурым, они встретили его жадным блеском глаз, полных ожидания. Только, и это факт, тянулись в струнку они не перед ним, профессором, врачом высочайшей категории и гениальным ученым. Нет.
Его… ЕГО!.. стол занимал настоящий хозяин подземелий Инженерного замка. Сухой пожилой мужчина в армейском свитере с горлом, само собой, черном, в очках под шестидесятые прошлого века, в настоящей роговой оправе. Кривящий сухой рот и прихлебывающий чай из тонкостенного белого, в синих разводах, фарфора. Обладатель внешности преподавателя вуза, никак не смахивающий на того, кем являлся на самом деле.
Бывшим генералом одной из силовых структур, великолепным стратегом и тактиком, человеком без моральных принципов и предрассудков, с клинической склонностью к садизму и владельцем самого холодного аналитического ума, виденного и встреченного хирургом-ученым-профессором.
Никакого настоящего имени, погребенного под десятилетиями жизни, килограммами настоящих и поддельных документов в архивах, включающих свидетельство о смерти. Даже он, основная надежда проекта «Детей Черной Луны», здесь, в Зоне Эс, называл его только оперативным псевдонимом.
Насмешка заключалась в уровне интеллекта ученого и большинства членов личного состава базы «Мальта». Профессор знал, в честь какого Мюллера называл себя человек в роговых очках. Большая часть остальных даже не подозревала о существовании телефильма про разведчика Штирлица. Мало ли, вдруг командир базы просто любил немецкий футбол первых десятилетий двадцать первого века?
Профессору псевдоним командира сказал многое и сразу. Любую беседу с ним приходилось выстраивать как шахматную партию, просчитывая каждое слово, союз и ударение в слогах. Хотя подозревалось ему, что проигрывал в среднем три с половиной матча из пяти, давая Мюллеру информацию, предназначенную лишь высшему командованию секты. Но делиться такими мыслями с кем-либо не спешил.
Прийти в себя где-то посреди Летнего сада, примотанным в обнимку с холодным телом своего же недавнего объекта исследований, ему не хотелось. А такие шутки Мюллер выкаблучивал регулярно. Как тот сам выражался: ради поддержания тонуса и градуса старания в наших подонках. Подонки относились к таким знакам внимания с пониманием, стараясь не огорчать командира базы.
Любитель настоящего английского «Хемпстеда», сверлящий змеиными глазами двух «коммандос», повернулся к хозяину кабинета.
– Здравствуй, Менгеле.
– И тебе не хворать.
Вежливого разговора у них не выходило. Чаще всего. Если в ход шли «вы», «уважаемый» или что-то такое же, приходилось быть очень внимательным. Ибо Мюллер явно пребывал в злости из-за очередного финта лабораторий, проходившего мимо него напрямую в Центр.
– Чаю?
А вот от чая отказываться глупо. Чаек Мюллер пил вкусный, заваривал ему адъютант, да так, что ни у кого не получалось повторить хотя бы на треть.
– Кто эти два героических брата? – Менгеле кивнул на тропических «коммандос». – И что они тут делают?
– Взял на себя смелость пригласить к тебе выживших в Рио. Только что доставлены сюда через Залив.
– О как… – удивился профессор. – И на кой хрен?
– Сейчас поймешь. – Мюллер хмыкнул. – Братья, готовы ли к дальнейшему исполнению долга?
Те подтянулись, хотя, казалось бы, куда больше. Только сейчас Менгеле обратил внимание на странную деформацию правой ноги того, что пониже. Если он правильно понял, где-то в районе под коленом у воина «Детей» торчала кость. Открытый перелом – и стоять навытяжку? Но…
– Рассвет грядет! – грохнули оба.
– Угу… – Мюллер отхлебнул чая. – Грядет, бзданет… Дебилы. Натурально дебилы.
Менгеле не мог с ним не согласиться. Черт с ней, с ногой… Фанатизм рядовых братьев выверен и серьезен. Достигнуть такого уровня можно, лишь совмещая химию и психовнушение пополам с гипнограммами. Но эти…
Зрачки у каждого занимали всю радужку. Психологический порыв, сведенные лицевые мышцы, явно начало деменции, легко сквозящее в интонациях и поступках. Только почти безумный человек станет рявкать что-то такое, стоя со сломанной ногой. И наркотики здесь точно ни при чем.
– Обосрались в Бразилии… – Мюллер достал портсигар, предложил сигарету. Менгеле не курил, абсолютно оправданно переживая по поводу раковых опухолей. – Обосрались…
В Бразилии? Профессор заинтересованно посмотрел на гостей под новым углом понимания.
Его не посвящали в планируемые операции в Зонах. Его дело было готовить необходимые препараты и выдавать результат. Какие-то уходили на полевые испытания, какие-то, как набор аптечек, отправлялись уже полностью готовыми. Именно по готовым партиям, вернее, их количеству и комплектации, он мог что-то понять. Логику в собственном мышлении Менгеле развивал с младых ногтей, ища причины и отбрасывая уже отработанные следствия. И зачастую не ошибался.
Требуются наборы номер десять? Это те, где сыворотка от малярии, большого количества серпентов и лихорадки? Количество комплектов превышает двести? Будет акция где-то в тропиках. Разве вот про Бразилию он не подумал. Не следил за возникновением новых страшных мест на Земле, если не получал оттуда интересные экземпляры.
Из Южной Америки получать что-либо пока не доводилось. Совершенно.
Кто-то из людей Мюллера пришел за пятью контейнерами полевого консерванта для лесостепной части планеты? Жди подарка из Зоны Че или что там? Возможно, что из бывшей столицы. Так что, как бы ни хотелось Менгеле быть в курсе всех событий, получалось не всегда. Даже логика не помогала.
И сейчас, глядя на людей из «Нового Рассвета», Менгеле даже порадовался. Получить в руки такой материал для исследований… можно только мечтать.
– Когда смогу их забрать?
– Да хоть сейчас, – пожал плечами Мюллер, – позови своих, пусть уведут. Или мне сделать?
Нет уж, ему он не доставит такого удовольствия. Указывать на некомпетентность обслуживающего персонала лабораторий у Мюллера давно вошло в привычку.
Коммуникатор вякнул голосом дежурного ассистента, пробурчал что-то и отключился. Мюллер усмехнулся.
– Они слишком большого мнения о себе. Пусти одного на биопсию, анализы и вживление чего-то – сразу станут шелковыми.
Ага, пусти… Хорошего лаборанта здесь днем с огнем не найдешь. Не то что его солдафоны.
– Просрали Бразилию, – повторился Мюллер, – и, сдается мне, Чернобыль тоже продрищут. Стратеги херовы. Не могут поймать одного засранца… Как его? Софта.
Менгеле молчал. Слова Мюллера сейчас произнесены не просто так. Совершенно не просто. Отвечать – себе дороже.
– Послушай, умник… – Мюллер откинулся на спинку кресла (его, Менгеле, кресла)!
– Что?
– Есть у меня несколько вопросов и одно предложение.
Вот оно… Менгеле выпрямился, глядя в глаза своей судьбе. Торговаться вряд ли выйдет, явно не тот случай.
– «Биофарм» – организация легальная. – Мюллер покрутил пальцами. – Ты же это понимаешь?
– Да.
– Тем более здесь и сейчас ты испытываешь всякие важные штуки для военных. Ну, как бы для военных, правильно?
Оставалось только кивнуть, соглашаясь. Основные виды деятельности Мюллер знал как свои пять пальцев. Раз так, то сейчас игра просто продолжается. Этакая дружеская вербовка. Мол, ты понимаешь, кто тут главный и все такое, но я вовсе даже не гордый и всегда готов показать, как дорожу твоим интеллектом, дружище.
– Большая часть разработок проходит под грифом «Совершенно секретно», и результаты отправляются в Министерство обороны. Ну и в…
– Куда идут настоящие результаты, мне известно, да… – Мюллер залез в карман, достал портсигар и мундштук. Иногда он дымил самокрутки, скуривая почти полностью. – Но вот какая интересная штука вырисовывается, уважаемый товарищ Сибиряков.
Вот как, значит… Если в ход пошли настоящие имена и фамилии, жди чего-то серьезного. Угрозы-то уж точно, ее не миновать. Интересно, подумалось Менгеле, на чем выстроит шантаж, а?
– Я уверен в потере всех инициатив после Бразилии. И полностью понимаю, чем все закончится. Как веревочке ни виться, но наш скромный филиал «Черной Луны» скоро окажется в свободном плавании. Даже если сюда успеют скрыться наши самые-пресамые боссы.
– Ты хочешь занять их место?
Мюллер хмыкнул, окутавшись дымом.
– Господь с тобой, Сибиряков. На кой мне такая морока? Или ты меня считаешь не меньшим фанатиком?
Вот кем угодно можно было бы его считать, но только не фанатиком. Грамотным дельцом, применяющим крайне агрессивную политику урегулирования спорных вопросов, – да. Но точно не фанатиком. Все наблюдения за Мюллером вопили: сдай его главным, сдай! А он не сдавал. Не из-за человеколюбия, куда уж ему до такой щедрости? Из-за страха. Грешки есть у всех. Имеющихся у Менгеле пакостей, нарушивших ряд экспериментов, хватило бы на многое. Вплоть до отправки его в собственную лабораторию в качестве объекта. В «Черной Луне» не шутили. Никогда и ни с кем, если обнаруживали саботаж или халатность, приведшие к потерям.
– Не считаю. Повода вы мне не давали.
– Правильно, а почему?
– Наверное, потому, что вы не фанатик, мечтающей о Зоне на весь земной шар.
– Верно. А ты сам?
Простой вопрос, на который не хочется давать ответ. Совершенно не хочется. Потому что он фанатик другого. Той стороны науки, где нормальным людям не место. Как ему не место в нормальной жизни. Где, как не здесь, среди сумасшедших, желающих распространить опухоль Зон как можно шире, можно заниматься любимым делом?
Как объяснить этому человеку, умному, опасному, хитрому, свою мечту? Ту, ради которой каждый настоящий ученый пойдет как можно дальше? Переступит любые человеческие нормы, нарушит любые законы и перейдет любую границу? Только ради торжества чистой науки, должной находить ответ там, где его найти невозможно. Раскрывать крупицы истины, создавая новую жизнь и уподобляясь создателю? Оценит такие порывы прожженная сволочь, живущая только ради себя?
– Я фанатик кое-чего другого, – Менгеле усмехнулся, – но не знаю, стоит ли объяснять. Кстати, у меня там пропадает интереснейший объект для эксперимента. И…
– Да брось! – Мюллер хрипло засмеялся, чуть не сорвавшись в кашель. Плюнул на ладонь, не смущаясь собеседника – внимательно осмотрел. – Ты ведь сам проверяешь данные медицинских анализов?
Вот как, значит?! Менгеле торжествовал, радовался, стараясь не выдавать эмоций. Да он болен, мерзкая дрянь, болен! Как мелькал в глазах страх, как глаза искали следы крови на собственной ладони. Ну, товарищ как вас там, теперь вы точно в руках человека, которого наверняка не уважаете. Теперь…
– Ты думаешь, я боюсь умереть? – Мюллер усмехнулся, криво и опасно, как старый, драный и очень опасный пес. – Ерунда. Свою жизнь и легкие тебе бы не доверил в любом случае. Помирать, так с красивой девкой в постели, а не под скальпелем такого психа, как ты. Думаешь, не понимаю твоих мыслей? Да начхать мне на тебя, дурак…
Менгеле вздрогнул. Понимать ход его мыслей он уже не мог. И очень, даже очень сильно хотелось бы получить ответ.
– Я, товарищ Сибиряков, единоличным решением принял на себя весь груз ответственности за последующее развитие событий. Наш филиал «Биофарм» будет преобразован во что-то… что-то другое. Название, думаю, придумаем. Производственные мощности мне не нужны, достаточно пакета акций. И контроля за нашим полигоном и твоими исследованиями.
– Они сотрут нас в порошок, старый ты дурак… – Менгеле вздохнул. С облегчением. – Ты просто свихнулся, сидя под землей. И не больше. Мания величия, черт тебя подери.
– У меня? – Мюллер всхлипнул. Затрясся в смехе, не выдержал, захохотал во весь голос. – Мания величия? Да-а-а…
Он смеялся и смеялся, пока вновь не зашелся в булькающем кашле, но даже тогда, со слезами, пурпурный от прилившей крови, продолжал веселиться.
– Что смешного? – Менгеле не выдержал первым. Страх неожиданно накатил, подмял под себя. Неужели этот старый пень смог что-то такое, что не заметил никто из боссов?
– Повеселил, уважил старика… – хрипнул, наконец-то затыкаясь, Мюллер. – Ох ты ж, елки-палки, рассмешил. Ох-ох… в порошок. Мы прямо как в кино с тобой снимаемся. Ты еще так бровь эту вот, правую, да-да, выгнул. Прямо торжествующая правда в твоем лице и победа над злокозненным злодеем. Вот, бл… рассмешил-то, а?!
Менгеле дернул щекой. Хотелось прекратить фарс, встать, открыть рот и сказать ему…
– Сядь! – громыхнул Мюллер. – На жопу ровно, сказал!
Менгеле сел. Уставился ненавидяще, как смотрят враги.
– Пару-тройку месяцев назад я подарил нашим новым друзьям чудесную штуку. Боевую «Осу», работающую на аномальном аккумуляторе. Они ее просрали. Никто не может принять во внимание факт самой Зоны. А именно она, старушка, помешала. Нет худа без добра, мы проверили систему самоликвидации. Еще один аппарат я передал месяц назад. На этот раз удачно. Мне поверили. Так что в порошок сотрут не меня. И не тебя. А тех, кто выживет в чертовой мясорубке, что затевает наше с тобой уже бывшее начальство. Понимаешь?
Менгеле понимал. Все верно, аппараты указанной модели значились в картотеке как испорченные во время маршевых испытаний. Чертов старый пес обыграл всех на своем поле. Втерся в доверие, работал на себя… Или хозяев. Хозяина, поправил он сам себя. Именно на Хозяина. Он у него один и на всю жизнь. Даже если зовут его по-разному, титул не остается одним и тем же, но Хозяин у него один. Тот, что когда-то дал погоны с шитьем, теперь заменив их золотыми парадными эполетами. И имя Хозяина, вернее, Хозяйки давно известно. Это Империя.
– Дошло, что все просчитано? Молодец… – Мюллер усмехнулся. – А теперь, дорогой товарищ, мне нужен знак твоего дружеского доверия. И заодно имя твоего человека за Периметром.
– Какого человека?
Мюллер усмехнулся. Снова зло и всепонимающе.
– Того, что должен был получить «темный адреналин» в трех контейнерах-ампулах, отправленных с двумя курьерами совсем недавно.
Менгеле хотел вытереть пот со лба, но не сумел. Как он мог подумать, что все только под его контролем, как?!
– Теперь ты будешь подозревать всех своих, да. – Мюллер наклонился вперед. – Беда-то знаешь в чем?
– В чем?
Менгеле не зря считали гением. Только гений мог найти оптимальный состав веществ, добываемых из подопытных местных, дававших необходимые ингредиенты для дела почти всей его жизни. Чертова киселя, делавшего обычного человека почти богом. Если только помнить и понимать факт, согласно которому боги бывают разные.
И некоторые из них очень жестоки. А некоторые принимают жертву только кровью. Желательно прямо из живого тела. Желательно во время боя.
«Темный адреналин» жаждали получить все, хотя бы понаслышке знакомые с его работами еще там, в прошлой жизни. Одержимость коктейлем, дарующим солдату неудержимую мощь, измеряемую десятками уничтоженных врагов и не превращающую его в чудовище-берсерка, началась давно. Еще аспирантом Сибиряков доводил до белого каления коллег, ставя опыты, не имеющие ничего общего с попытками найти лекарство от рака или Альцгеймера, полного паралича или врожденного порока сердца.
Уже тогда, быстро и скучно отрабатывая гранты и доверие, будущий Менгеле засыпал за столом в лаборатории, пытаясь отыскать оптимальное сочетание. Причины? Причины касались только его, только его прошлого и только его желания изменить чьи-то судьбы в будущем. Ответ крылся в единственной фотографии из прошлой жизни, стоявшей в прихожке крохотной университетской квартирки.
Ответ прятался в одинаковых глазах двух людей, родившихся с разницей в пять минут и бывших рядом всю свою жизнь. Смешную короткую жизнь в двадцать лет. Родившийся первым брат пошел в отца. Добился перевода в боевую часть и погиб на далеком жарком юге, воюя за победу над террористами. Многое ли оставалось Менгеле, оставшемуся к тому времени одному? Нет. Его желанием и целью стал «темный адреналин». Разве вот только на пути к цели Менгеле немножко сошел с ума. С кем не случается, гении частенько безумны.
Готовые экземпляры препарата ушли к связному, должному отправить их человеку, когда-то давно сведшему Менгеле с еще одним, любящим странную «Черную Луну».
– Так в чем беда? – Голос Менгеле снова стал ровным. – А?
Мюллер прикусил нижнюю губу.
– Они не дошли. Сигнал маяка пропал у Периметра. Но я уже принял меры. Сразу же.
Он нажал на кнопку коммуникатора, вызывая кого-то. Менгеле покосился в сторону откатившейся двери в коридор. И, не доверяя сам себе, помотал головой. Повернулся к Мюллеру, удивленно глядя на него:
– Это шутка?
Мюллер не ответил. Он смотрел на закрывающуюся дверь и невысокую фигуру.
– Спасибо за оперативность.
Голос оказался чуть хриплым и приятным. Каким и должен быть голос жгучей миниатюрной брюнетки.
– Пунктуальность – вежливость королей. Особенно когда дело касается таких денег.