Глава десятая
Кто кому волк
«Слизь», проходя по Зоне, жрет без разбора всю органику. Покрывает ее своим желе, засасывает внутрь дрожащего киселя, переваривает на составляющие. После «серой слизи» на земле остаются мельчайшие остатки, напоминающие про живое существо. Металл, пластик, кремниевые соединения. Все.
Местные чуют «слизь». Хотя и не все. Многие успевают занять высоту или удрать, когда земля вспучивается горбом, рассекаемая шрамами-трещинами. Или вылетают, как подорванные, люки канализации. Или трещит выжимаемая напором огромной массы вроде бы прочная стальная дверь. «Слизь» любит увеличить свои массу с объемом. Планета живет, пока «слизь» не решится выбраться за Периметр. И даже весь напалм мира не сможет гарантировать победы над однородной серо-прозрачной массой.
«Серая слизь» валила со стороны города. Растекалась, пока не ускорившись, разбрасывала ленивые с виду языки-разведчики. Еле слышно булькала, шелестела, задерживаясь у съедобного, накатывала, шурша прибоем. И гнала перед собой тех, кто не успел. Спрятаться, удрать, убить себя на месте.
Красные, сколько-то псов, сколько-то единичных мутантов из глубины Третьего круга и местные. Местные Роммеля, решившие вместо бегства штурмовать Привал. Можно ли понять идиотов, решивших не помогать таким же, как они, защищаться или хотя бы пытаться? Наверное… Только времени и желания ни у кого не оказалось. И то, и другое ушло в полной мере на уже проигранную оборону. Привал держался, чтобы дать время уйти другим. Но и это не вышло. Зона частенько любит подкинуть козырей тем, кто не заслуживает.
Красные, покрошенные в капусту турелью, свое дело сделали. Навалившись своим ошалевшим стадом в сотню голов, продавили ворота. Отвлекли часовых, дав время банде Роммеля проникнуть внутрь через дырки, проделанные в стенах взрывами. Самому Привалу пока везло. Запасы взрывчатки у Роммеля закончились как раз на стенах.
Но к тому времени они уже оказались внутри. И натворили делов. Вместе со своими невольными союзниками, отправленными волей Зоны и собственной сумасшедшей жаждой крови на приступ.
Турель молчала. Слетел вниз старина Бор, раскроенный от шеи и до паха костяными пилами кислотницы, незаметно скользнувшей к установке.
Амеба, жутко ухая, давил Красных, набегающих со всех сторон. Ломал кости, крушил черепа, отмахиваясь трубой с наваренными швеллерами. Перекатывался танковыми гусеницами, размазывая самых слабых. И молчал, когда в спину ему впивались дротики, арматурины, ножи, вилы и косы, посаженные как копья. Молчал, булькая изнутри кровью и превращаясь в страшного аномального ежа. Добрался до плиты ворот, отталкиваемой им столько лет. Навалился, вжимая назад, не давая пройти остаткам Красных.
Роммель и его банда, прикрываясь за контейнерами во дворе, рвались к Привалу.
Ворота, почти закрывшиеся, снова жалобно хрустели. Вздрагивали и ухали, вторя уханью из-за стены. По воротам, прогибая сталь на каждом ударе, равномерно било что-то тяжелое. И бил кто-то очень сильный. Кто? Несложно догадаться.
Уизли, прижав к плечу «огрызок», изредка палил в Красных, выскакивающих через пролом в бетоне как чертики из коробочки. Был бы пролом один, все закончилось бы быстро. Но их оказалось несколько. Как они появились, кому говорить спасибо? Мальчишка не знал. Он просто сидел там, где сказали сидеть. Всем нутром понимал, что сейчас нужно слушать каждое слово хмурого бородача Урфина. Хотя тот и отправил его наружу.
Как появились проломы, могла сказать Чума. Ее они точно не удивили. Даже просто услышав грохот, женщина поняла все сразу. Баркас, прочитавший все по ее дрогнувшему лицу, только фыркнул. Поискал глазами Урфина, желая что-то сказать… и не успел.
По окнам, забранным решетками и опускающимися щитами, ударило как картечью. Стальные градины ворвались внутрь, пройдясь по людям и местным как косой. Били точно и торопились стрелять еще. Целыми не остались даже опустившиеся щиты. Без попаданий оказался лишь сам Копатыч, нырнувший за странной помесью «Сармата» и «Бульдога» за стойку. И Урфин, появившийся со стороны самого обычного места для только что проснувшегося человека. Со стороны умывальника.
– Баркас!
– Здесь! – Чума подняла руку. Сам Баркас был немного занят. Бинтовал правую руку. От плеча до предплечья. Грудь и живот ему уже перетянули.
– Ты как, лысый?
– Как-как… жопой об косяк. Ты пацана воздухом дышать отправил?
– Я его отправил на свету ствол проверить. И если что, так ховаться за поленницей.
– Вот сам за ним теперь и иди.
– Чего?
Загрохотало сильнее, выбивая пыль и крошку из стен. Промежутком воспользовались, опуская щиты. Картечь зацепила только кого-то из незнакомых сталкеров. Да и то… он уже был немножко мертв. После первого залпа.
– Роммель… – Чума вздохнула. – Сволочь.
Баркас не ответил. Дернул лицом, начавшим бледнеть. Урфин покосился на него, шумно и судорожно хватающего воздух. Покосился на уже покрасневшие бинты, спеленавшие от груди и ниже. Скрипнул зубами.
Он не знал, что делать. Нужен врач. Нужна операционная. Где их взять? То-то, что негде.
Копатыч, косо смотревший на публику в зале, молчал. Водил взад-вперед глазками и к чему-то принюхивался. Или к кому-то.
Урфин оказался у него раньше, чем сообразил, что делает.
– Чего тебе?
– Помощь нужна.
Копатыч оскалился, блеснув клыками.
– Кому она сейчас не нужна? Ничем тут помочь не смогу. Я не волшебник ни хрена.
Урфин повел бородой, прикусив губу. Дела совсем плохи.
– Выбраться никак, что ли?
Копатыч оскалился.
– Изнутри – нет. Я закрыл вход в коммуникации, но надолго не хватит.
Надолго не хватит? Урфин вздрогнул.
– «Слизь»?
Местный кивнул. Обреченно посмотрел на выход наружу.
– Только выбираться наружу. Есть вариант… Но там Роммель. И договариваться он не хочет. Все из-за вас двоих.
Урфин не ответил. Да, из-за них двоих, чего и говорить. Мальчишку подобрали они, мальчишку привела Чума, Чума хотела быть с Баркасом. А Роммель не любил, когда пропадал товар, и очень не любил, когда его Чума хотела быть с кем-то, кроме него. Была ли она с ним? Это уже вопрос третий, даже не второй. Ревность, как известно, границ не признает. И с ума сведет не то что мутанта, так и так сумасшедшего от самой своей жизни. Ревность мозг выжжет кому угодно.
Новый залп шарахнул значительно ближе. И даже чуть точнее. Пришлось прятаться за стойкой. Копатыч вздохнул, переходя в низкий злой рык.
– Сука Роммель, доберусь, голову оторву.
Урфин всмотрелся в его лицо. Или все же морду? Прям боевой медведь, скрещенный с не менее боевым вепрем. И весь дрожит от нервного напряжения. Чует что-то звериной частью оставшейся души.
– Что не так?
Копатыч выглянул, оценив близость подслушивающих. Рявкнул указание Лапе:
– Урфин, ты мне почти свой. И Баркас почти тоже. Я вас, засранцев, люблю. После Хэта так вообще. Мне с вами хотя бы немного человеком можно побыть. Но как быть, не знаю.
– Спасибо за откровенность.
– Да ну тебя в задницу с твоими манерами. Там, на улице, что-то плохое. Нутром чую. И это не «слизь». Хуже.
Урфин поразился. Как такое возможно?
– Есть куда от «слизи» уйти. Да и бороться с ней можно. А тут… Тут сейчас готовится что-то очень плохое. И тебя не отпущу, пока все на свои места не встанет. Ясно? Будешь до последнего рядом. Пока не скажу идти.
– Хорошо.
– Хорошо ему… Ребята там все уже погибли. Да и, сдается мне, прорываться не стоит. Чуешь?
Урфин не понял. Вслушался, пытаясь понять. Вслушался как мог.
На улице царила тишина. Прерываемая лишь сдавленными хрипами. И странным металлическим скрежетом. Копатыч подошел к дырке в стене, осторожно выглянул. И выругался так, что Урфину захотелось покраснеть.
– Выходим. Баста, карапузики, отсиделись. – Копатыч собственными руками распахнул входные двери. – На выход, русским языком говорю!
Урфин помог Баркасу, придержал как мог. Чума не отпускала. Ей помог Самса, подхватив Баркаса у Урфина. Все правильно, из Самсы боец, как из крабовых палочек крабье мясо. Никакой, как фарш из минтая.
Зона откаблучила занятную штуку-шутку. Красные добивали бомжей Роммеля. Добивали как могли, даже натурально откручивая одному голову. Заживо.
Уизли порскнул к Урфину, спрятался за спину. Только тот не обратил внимания на пацана. Жив, и хорошо. Куда больше его занимали две фигуры. Одна ближе, другая посреди двора.
Роммель, морщась от боли в вывернутых за спину руках, зыркал во все стороны глазами. Высоченный, пухлый, в длинном плаще, злобный Роммель. Копатыч, не глядя на него, просто взял за шкирку и швырнул к своим и к сталкерам, сбившимся в группку у входа. И Урфин его полностью понимал. Его самого Роммель тоже не интересовал. В отличие от твари, стоящей дальше. В отличие от Крома.
– Поединок, мать его… – буркнул Копатыч, покосившись на Урфина. – Понимаешь, Урфин? Зона хочет поединка. Твою мать!
Урфин не ответил. Смотрел на чудовище, виденное один раз. Когда умер Бибер.
Кром стоял посреди площадки у входа. Стоял, не скрываясь и не прячась. Позвякивал цепью и чиркал о бетон четырехгранным наконечником-гарпуном, венчавшим темные звенья. Чирк-чирк, сталь высекала искры, вроде бы даже шевелясь еле-еле, как сытая змея. Чирк-чирк, мороз пробирал до копчика. Каждого стоявшего на крыльце.
– Никакой стрельбы… – бухнул Копатыч. – Хоть одна сволота ствол поднимет… башку сам выдеру.
Никто и не собирался. В Зоне свои правила. Зона помнит всех и каждого. И ничего не забывает. Вызов брошен, так выходи так же, как вызвавший. Даже если это чертова легенда, неубиваемая и неумолимая.
Кожано-грубое лицо-маска неподвижно. Швы, толстые и грубые, соединяли сразу несколько скальпов, кусок противогаза и даже чью-то нижнюю челюсть, торчавшую низом хоккейной маски. Клыки, явно нечеловеческие, чуть поблескивали, отполированные любовно и нежно.
Громада в чудовищных размеров плаще ждала. Храбреца, рискнувшего выйти против него. Кром редко выдыхал, чуть булькая. Утренний холодок давно развеялся, но от чудовища сильно парило. Дыхание, густое и утробное, вылетало плотным белым облаком, окутывая голову почти паровозным паром.
Чирк-чирк…
Копатыч, заложив огромные большие пальцы кистей-лопат за пояс, смотрел на него. Времени для ответа было сколько угодно. Ровно до момента, когда серое хищное желе доползет до внутренностей Привала. Сволочага Роммель, устроивший маленькую и ни хрена не победоносную войнушку, лишил жизни всех. Привал стоял, уже умерев и превратившись в склеп. После «серой слизи» его уже не восстановить.
Баркас, почти совсем посеревший, еле держался на ногах. Урфин, глядя на него, не знал, что делать. Совершенно. Без помощи Копатыча никто ему не откроет и даже не покажет ход за пределы Привала. И просто уйти не получится. Ты в Привале? Выполняй правила хозяина. Все во двор, смотреть мясорубку и ждать самое страшное местное лихо? Ты с ними, чувачок, не хлюзди. Жди своей участи истинным самураем. В случае чего патроны в ТТ еще есть. Успеешь застрелиться.
– Ну, народ… – Копатыч развернулся к своим. – Кто рискнет? Дело благородное. Остальные смогут уйти. Ну?
Зона для них давно живое существо. Слышал ли ее голос Копатыч, единственный, кто мог бы справиться с Кромом? Наверное, что-то такое он точно слышал. Иначе здравый смысл взял бы верх. Бежать?
Урфин только усмехнулся мысли, такой вроде бы умной, но такой глупой. Управляться со своим странным оружием Копатыч умеет мастерски. Очередь «семеркой» в спину успокоит навсегда. И Копатыч честно предупредил: остальные выживут.
Урфин покосился на сереющего Баркаса. На жмущегося к нему же Уизли. На Чуму, уже готовую сделать шаг вперед и ищущую глазами хотя бы какое-то серьезное оружие.
И шагнул, толкнув в сторону кого-то из незнакомых бродяг. Потому как по-другому не выходило. А так для Баркаса есть шанс. Глупо? Да просто пиз… очень.
– Стой.
Это сказал не Копатыч. У него точно голос богат и красив, пусть и по-своему. Но не женский. А такой, бархатный, низкий, идущий из груди, есть только у одной женщины в округе.
Два с небольшим метра тугих стальных мускулов, свитых в канаты. Ей позавидовала бы каждая из дев, упрямо жмущих железо и качающих мышцы. И удивительно гибкая для веса за сто двадцать с чем-то. Волосы в пучок, пирсинг, камуфлированные брюки, и все. Воин с грудью, вогнавшей в краску любую силиконовую порностар, если бы та увидела. Фитоняша. Появившаяся из подсобки. С талией, перемотанной не иначе как тремя банными полотенцами, державшими кровь. И с пожарным поясом, державшим их самих. И с длиннющей пешней на плече.
Копатыч дернулся к ней, потянулся всем медвежьим телом, одновременно злобно смотря на Урфина. Та лишь качнула головой, сжав губы. Остановилась рядом с Урфином, смотря на него, как воспитательница на подготовишку. Сильно сверху вниз. Провела ладонью, спокойно накрывающей все лицо Урфина вместе с бородой. И подмигнула.
– Уходите. – Она крутанула пешню, со свистом разрезав воздух. – Копатыч, ты обещал отпустить остальных. Зона получит своего павшего бойца. Кровь прольется, и жизнь уйдет, как ей хочется.
Копатыч кивнул, подзывая смуглого врача Самсу. Шепнул на ухо, кивнул на толпу у крыльца и за стену. За ней булькало все ближе и ближе.
Урфин отошел к своим, глядя на лопатки Фитоняши с вытатуированными крыльями. Посмотрел в глаза Чуме. Протянул руку Баркасу.
– Я останусь. До конца. Ты вытащи его, пожалуйста. Если сможешь.
Чума кивнула. И просто забросила Баркаса себе на плечи. А вот Уизли не шевельнулся. Ну, его решение. Урфин уважал осознанный чужой выбор. Даже если тот со страха перед местными. Хочет, так пусть остается.
– Не уйдешь? – проворчал Копатыч. – Аспид ты бородатый.
Урфин не ответил.
– Такая девка, и из-за тебя, человече. Жалко.
Он кивнул. Да, жалко. Остается только смотреть и ждать конца такого странного поединка. Фантасмагория. Гребаная сюрреалистическая постановка безумного режиссера, прячущегося в каждом сантиметре проклятого города, витавшего в его воздухе и текшего под ногами и под землей. Зона очень любила удивлять. Только сейчас ее фантазия казалась совсем больной.
Чирк-чирк… Гарпун дрогнул. Змеиной головкой дрогнул, неуловимо начав описывать круги, смазываясь от легчайшего движения огромной руки Крома. Цепь жужжала, натягиваясь в чудовищном кулаке. Пар, вырываясь в прорехи противогазной резины, клубился живее и гуще. Машина смерти, держащая в страхе Зону, начинала бой.
Пешня, поднятая над головой Няши, гудела серьезнее и басовитее. Но смотрелась не так опасно. А кроме нее, у женщины с собой оказались… топор и нож. Такие же, как у здоровяка с цепью, выглядывающие через распахнутые полы плаща. Честный бой, совсем как тысячу лет назад. Зачем?
Кром двигался неожиданно легко и невесомо. Почти не переставлял ноги, лишь чуть заметно переступал носками, плавно сдвигая себя по кругу. Вправо, еще правее, незаметно оказываясь все ближе и ближе к поджарой полуголой фигуре с пешней.
Няша вспотела, кровь проступила сильнее. Но вида она даже не показала. Крутила мельницу, рассекая вязкий влажный воздух. За стеной, в унисон гудению, ощутимо громче чавкало и булькало. «Слизь», или ее передовой разведотряд, мирно переваривала идиотов Красных.
Урфин пропустил первое столкновение. Успел лишь ухватить взглядом блеск стальной плети, метнувшейся к гибкому живому железу. Вжикнули звенья, на глазах превратившись в боа-констриктора, бьющего в жертву. Гарпун, матово блеснув, чуть закрутился, пытаясь добраться до плоти и крови.
Что позволено Юпитеру, не положено быку. Урфин никогда не считал себя быком, но сейчас ему просто не хватило выданного ему создателем. Люди так несовершенны, и поймать обычным взглядом схватку таких странных существ… Могут и не успеть.
Она сделала два крохотных шага. Почти не разорвав нужной дистанции, лишь качнулась в сторону и вбок. Слишком грациозно и красиво для своего роста и массы. Завораживающе прекрасно и смертельно опасно. И ответила, прервав вертолетный гул раскручиваемого над головой металла.
Пешня ухнула, перехваченная ближе к заостренному концу и клюя вниз тяжелой головкой наваренного топора. Живая сталь, перетянутая перевязкой и смешно смотрящимся брезентом пояса, вступила в бой. Над Фитоняшей, за спиной, не посмеялся только ленивый. Сейчас заткнулся бы каждый, придерживая обмоченные штанишки.
Кром гулко бухнул непонятным звуком, уклоняясь. Скорости ему тоже хватило. Урфин скрипнул зубами, понимая, что ей не хватило пары сантиметров. Всего пары до какого-то, но результата. Топор взорвал бетон, брызгая крошкой в стороны, взломал твердое покрытие, заодно отсекая кусок стальной сетки, лежавшей основанием. Пешня, летевшая с почти дозвуковой скоростью пули, почти зацепила левую ногу чудовища. Почти…
Она ответила Крому воплем, шедшим изнутри и полным ярости. Так, борясь за свое, пантера кидается на забредшего к ней тигра. Так, наплевав на себя и ломая стереотипы, могла бы закричать стародавняя чемпионка-боксер Рагозина, оказавшись в октагоне против любого противника-тяжа из мужиков. А кричала искореженная, хотя и прекрасная живая статуя со смешным именем Фитоняша. Кричала, борясь за свою жизнь с движущейся тяжелой смертью в чудовищной маске.
Не останавливаясь, не теряя драгоценных секунд, не обращая внимания на летевшую из-под бинтов темную кровь, рванулась жутко странным движением. Таким, что не одолеть никакой гимнастке-чемпионке, прогнувшись назад и вбок с чересчур крутой амплитудой. Только она и не была чемпионкой. Она была собой, проживающей кошмарную жизнь в Зоне. А здесь свои законы для всего. От физики с анатомией до шансов на выживание. Свой использовала полностью, как умела.
Смуглые длинные пальцы ухватили лом посередине, рывком, скрежетнув бетоном, бросили вверх. Грубо сведенная в наконечник стальная труба ударила боевым копьем, почти изогнувшимся от скорости. Черная плавная полоса метнулась в грудь Крома, желая пробить ткань, кожу, все что угодно, еще и добраться, хрустя и влажно чавкая, до мощного клубка ткани, равномерно гонявшей кровь.
Кром окутался паром, успевая отступить. Граненый металл ударил в него, попал в нужную точку, заставив великана рыкнуть, ударить свободной рукой вниз, прижимая всем весом чертову пешню, жаждущую его смерти.
Цепь взвизгнула, рассекая время, воздух, надежды и плоть. Звенья впились в голую спину с крыльями, рассекая силой выпада кожу, разрывая ее, и без того алую. Гарпун, изогнувшись скорпионьим хвостом, клюнул, добрался, ужалил.
Ее развернуло, дернуло, закручивая волчком, выдирая кожу одним огромным куском, разрывая мускулы и сосуды, обнажив поблескивающие темные ребра. Урфин вскинул АС, судорожно пытаясь найти главную цель, почти выбрав спуск…
Его впечатало в землю тушей Копатыча, тут же оказавшегося рядом и вжавшего его вниз. Огромная клешня мутанта надавила на коробку, сжала руку.
– Не смей, не смей! – сдавленно рыкнул местный. – Я тебе пальцы сейчас сломаю, щенок! Не смей! Нельзя!
Урфин, задыхаясь под его тяжестью, рвался, пытался освободить левую руку, дотянуться до ТТ. Попробовать сделать что-то, хотя бы что-то… Клешня Копатыча выхватила пистолет, швырнула далеко, не достать.
Урфин рыкнул, готовясь рвануться, и плевать на кости, надо вырваться, надо… Он замер, когда понял простую страшную вещь. Копатыч плакал. Беззвучно, глотая редкие слезы, катившиеся в бороду и падающие на его, Урфина, лицо.
– Нельзя… – Местный не вставал, держа сталкера. – Лежи. Смотри. Терпи.
Он затих. Смотрел, лежал, терпел. Сердце разгоняло адреналин, рассудок орал, требуя плюнуть на все и на всех, включая Баркаса. Плевать, плевать ему на их жизни, так же нельзя, нельзя!!! Он смотрел. Внутри что-то закипало, рвалось и трещало, лопаясь от внезапно накатившей боли.
Кровь усеяла светлый бетон размазанной алой кляксой. Кто другой уже сдался бы. Но не она. Не она…
Крик боли мешался с яростью дикой кошки. Никакого желания сдаться, никакого признания поражения. Бой не окончен, пока бронзовая живая статуя не захочет умереть. Или не убьет врага, калечащего ее.
Длинные сильные пальцы не выпустили пешню. Неуловимо и невозможно вцепились в самый кончик, сжав четырехгранное перо как в клещах. Падая и откатываясь, всей своей непонятной сутью, подаренной Прорывом, ударила. Совершенно невероятно, рванув пешню на себя и направив тут же вверх.
Такой удар не убьет. Дотянуться до чего-то важного она просто не смогла бы. Но сбить с толку, заставить отступить от вспыхнувшей боли… о да… это вышло. Тяжелый боек попал прямо под колено, дотянулся самым краешком. Скрежетнуло, вдавливая плотную кожу сапожища внутрь, к телу Крома. Тот взревел заводским гудком, качнулся, едва не упав, отступил, подтягивая ногу. И тут же ударил торопливым нерасчетливым выпадом, стараясь разорвать дистанцию и дать передышку самому себе. Рыкнул вслед удару, второй лапищей хватая с пояса первое попавшееся. Первым попавшимся оказался болторез на длинных ручках.
Здоровяк, заметно хромая, потянул цепь, тут же выбросив ее вперед, не давая противнице хотя бы двинуться к нему. Урфин выдохнул, глядя на нее. Смогла бы? Смогла? Ответа не случилось. Оставалось ждать дальше.
Если бы не рваная дыра в правом боку… если бы… Гарпун зацепил не только ребра и мускулы с кожей вокруг. Урфин скрипнул зубами, стараясь не смотреть на часть ее женственности, на красоту, только что погибшую и лишь недавно бывшую идеальной формы. Он смотрел на ее лицо, пытаясь запомнить. Надежды не осталось. Надежда убегала стремительно, как алая дорожка, блестевшая на ее правом боку.
Удивительно темные глаза встретились с его собственными. И правый, дергающий в невыносимой боли веком, неожиданно подмигнул. Задорно и успокаивающе. Мол, не переживай, красавчик. Нам, девчонкам, и не такое терпеть приходилось. Это ж не рожать… ага. И вообще, если не пригласишь потом на кофе, пожалеешь. Тогда и покажу, как бабы на самом деле дерутся.
Урфин, прижатый Копатычем, перестал дергаться. Застыл, пытаясь хотя бы запомнить ее и сохранить в памяти. Потому как больше никогда не увидит. Никогда.
Нож и топор против цепи с гарпуном и болтореза. Прихрамывающий ужас Зоны и истекающая кровью местная. Достойный финал самого сумасшедшего нападения, виденного Урфином. Только вот результат…
Ей хватило сил на рывок. Последний, скоростной, мощный. Превративший странную, страшную и красивую женщину в клубок из мелькающих рук-ног, блестящий от пота и крови, воющий свою последнюю боевую песню. Кром оказался готов. Он просто ждал ее.
Урфин выдохнул, когда топор, крутясь, отлетел в сторону. Когда скрипнул, лопаясь, клинок, торчавший из плеча здоровяка. Когда хрустнула грудная клетка и бедро, одновременно пораженные ударами Крома. Когда хрустнули голени, переломанные от чудовищного броска его левой лапищи, выпустившей ненужное железо и ухватившей ее за шею. Кром вбил ее в бетон, раскрошив кости и поставив на колени. Ровно на те пару ударов сердца, чтобы та не упала, крича и теряя сознание.
Копатыч сглотнул и затрясся. Урфин не прикрыл глаза, смотря в застывший взгляд странно темных глаз. Чавкнуло, так знакомо и так страшно. Она хрипнула, выдохнув крик, смешавшийся с убегающим воздухом и брызнувшей изнутри кровью. Граненый хвост гарпуна вырос из груди. Крутанулся, наворачивая ало-розовые сопли, исчез, утянутый мускулами Крома, раздирающими тело поверженной противницы.
Ее лицо нырнуло вниз, пропадая из зрения. Качнулся хвост на затылке. Донесся гулкий удар и хруст. Копатыч вздрогнул всем телом. Урфин всхлипнул. А Кром, подтянув к себе цепь, шагнул вперед, доставая широкий тесак.
– Ну-ка стой! – рявкнул Копатыч, неожиданно встав во весь рост. – Стой, сукин кот! Только попробуй, только попробуй…
Кром рыкнул глухо и зло. Покосился на все еще лежащего Урфина. Взвизгнула цепь, выщербливая бетон, высекая искры. Здоровяк рявкнул что-то, развернулся и пошел. Совершенно не опасаясь первых ручейков «слизи», затекающих внутрь мертвого Привала.
– Уходи давай, – буркнул Урфину Копатыч. – Вон туда двигай, там ждет Лапа. Скажи, я скоро буду. И тебя чтобы через северный вывели. Сукин ты сын, Урфин…
Урфин не спорил. Такого ожидать он просто не мог. Посмотрел на хвост волос, прилипший к луже крови, и промолчал. Уизли, потянув его за рукав, шагнул к нужному складу. Ну или что там было раньше. Все верно, пора убегать. «Слизь» уже освоилась, втекая в пролом ворот бодрым и веселым живым желе. Серым, как форма фашистов в войну.
