Часть 4. Петербургские рассказы

– Добрый день, брат, – сказала великая княгиня Ольга, тихонечко входя в Готическую библиотеку. – Мы с Вячеславом пришли, как ты и велел.

– Добрый день, ваше императорское величество, – произнес вошедший следом за Ольгой Бережной. – Полковник, тьфу ты, генерал-майор Бережной по вашему приказанию прибыл, – шутливо добавил он.

Михаил улыбнулся, подошел к Бережному и пожал ему руку.

– Добрый день, Вячеслав Михайлович, добрый день, Ольга. Наш сегодняшний разговор будет чисто семейный, а потому давайте обойдемся без титулов. Они здесь неуместны. К тому же, Вячеслав Николаевич, мы же вместе с вами сражались бок о бок, вместе были ранены, так что теперь, – Михаил подмигнул Бережному, – вам теперь дозволяется сидеть в моем присутствии и закуривать без особого на то разрешения.

– Простите, Михаил, но я не курю, не люблю эту дурную привычку, – развел руками Бережной, – сидеть же тогда, когда дама стоит, считаю неприличным.

– Действительно, Ольга, присаживайся, – сказал Михаил, – в ногах правды нет. И вы, Вячеслав Николаевич, садитесь рядом. Разговор у нас будет долгим и серьезным.

Когда все расположились вокруг стола, на котором лежало несколько папок с бумагами и хрустальный стаканчик с разноцветными шариковыми ручками, на какое-то время наступила тишина.

– Михаил, – наконец произнес Бережной, нарушив несколько затянувшееся молчание, – о чем именно вы хотели со мной побеседовать?

– Вячеслав Николаевич, – ответил император, – речь пойдет о вас с Ольгой и о той ситуации, которая сложилась сейчас в России. Ведь вы и она, надеюсь, теперь являетесь членами моей команды?

– В этом, Михаил, можете не сомневаться, – кивнул Бережной, – еще там, на Тихом океане, мы обещали вам, что будем рядом с вами, и вы всегда можете рассчитывать на нашу помощь.

– Да, брат, – сказала Ольга, – я тоже готова стать твоей помощницей.

– Ну что ж, друзья мои, спасибо на добром слове, – с благодарностью произнес император, – хотя я, собственно, в этом никогда и не сомневался. В любом случае свое разрешение на ваш брак я уже дал, так что можете назначить дату венчания. А если кто-то из так называемого высшего света будет недоволен сим фактом, то он забудет дорогу во дворец. Пусть сидит дома и строчит мемуары о том, «как хорошо было до того, как…».

– Спасибо, Михаил, – Ольга слегка покраснела и бросила быстрый взгляд на Бережного, – думаю, что лучше всего будет обвенчаться в августе до начала Успенского поста. Отец Иоанн Кронштадтский уже согласился совершить брачный обряд.

– Ну, вот и хорошо, сестренка, – произнес Михаил и ласково погладил Ольгу по щеке. – Совет вам да любовь.

Потом он вздохнул и сказал.

– А теперь поговорим о делах государственных. В настоящий момент круг людей, которым я могу безоговорочно доверять во всех вопросах, весьма узок. Это наша с тобой мама́, адмирал Ларионов, ты с Вячеславом Николаевичем, господин Тамбовцев, полковник Антонова, штабс-капитан Бесоев и Иосиф Джугашвили, известный так же, как товарищ Коба. Вот, пожалуй, и все. Остальные, хотя и знакомы в той или иной степени с тайной людей из будущего, но полного доверия пока еще не заслужили.

– А как же Сандро с Ксенией?! – удивленно воскликнула Ольга. – Разве им нельзя доверять?

– У Сандро, Ольга, – ответил Михаил, – при всех его достоинствах есть недостатки. Например, он был в числе организаторов тех злосчастных лесных концессий на реке Ялу, которые в значительной степени приблизили войну с Японией. Уж слишком он бывает порой сребролюбив и склонен к разного рода авантюрам. По этой причине я не могу до конца ему доверять. Да, он умен и обладает немалыми организаторскими талантами, но использовать его надо только там, где его умение, как говорят в будущем, «делать инвестиции» принесет государству пользу, а не вред.

– Каждый человек бывает незаменим, – Бережной процитировал бессмертного Козьму Пруткова, – будучи употреблен на своем месте.

– Вот именно, Вячеслав Николаевич, – кивнул император. – Самым подходящим занятием для великого князя Александра Михайловича будет внедрение новых технологий, создание в России электротехнической, автомобильной, авиационной промышленности, развитие производства оптического стекла, строительство моторных, резиновых и алюминиевых заводов. Собственные капиталы у него есть, а если к ним добавить и государственные средства, а также, как у вас говорят, частные инвестиции, в том числе и капиталы, полученные от приема в казну кораблей вашей эскадры, то может получиться довольно неплохая сумма, с помощью которой можно свернуть горы. Впрочем, великий князь Александр Михайлович сам по себе не так плох. Прочие представители Дома Романовых куда как хуже. Но это вопрос мой, который я должен буду решать, как глава Императорской фамилии. Надо подсократить число титулованных бездельников и заставить их трудиться в меру их сил и способностей.

Бережной, внимательно слушавший императора, пожал плечами.

– В таком случае, Михаил, – спросил он, – чем вам мы с Ольгой можем помочь?

– Моей милой сестренке, – сказал император, – я хотел бы поручить руководство департаментом по охране материнства во вновь создаваемом Министерстве здравоохранения. Министром уже назначен доктор Боткин. Он врач, ему и карты в руки. Вопрос, поставленный перед моим отцом еще четверть века назад, назрел и перезрел. Только воз и ныне там. Ведь это кошмар какой-то – лишь один из трех-четырех новорожденных доживает до пяти лет. А сие означает, что каждый год мы теряем народу столько же, сколько во время небольшой войны. Это положение надо менять, и по возможности радикально. Ну, что, Ольга, берешься за это дело?

– Да, берусь, – великая княгиня посмотрела на Бережного и увидела в его глазах одобрение. – Я сделаю все, что смогу, чтобы исправить положение. Ведь так жалко детей, которые умирают, едва появившись на свет.

– Не все так просто, Михаил, – покачал головой Бережной, – дело в том, что главная проблема со снижением смертности, в том числе и детской, кроется в нашем крестьянстве, которое в силу обстоятельств не способно прокормить даже само себя и постоянно испытывает то голод, то недород. А крестьянство – это восемьдесят процентов населения Империи. Какая уж тут медицина – болезни и смерть от голода и тяжелого изнурительного труда лечатся совсем другими средствами. Предложенные вами меры будут эффективны только в случае устранения главной проблемы.

– Знаю, Вячеслав Николаевич, знаю, – кивнул император. – Россия перенаселена в центральных и западных губерниях и безлюдна восточнее Урала. Еще до того, как я стал императором, из ваших книг мне уже было известно о том, что происходит в России. Но действительность оказалась гораздо хуже. Отмена выкупных платежей сильно запоздала, и основная часть крестьянства уже не в состоянии самостоятельно свести концы с концами. Впрочем, экстренные меры по этому вопросу предпринимаются. Надо спасти мужика от грабящих его хлебных перекупщиков и сельских ростовщиков, и помочь ему финансово и организационно. Надо вводить новые способы ведения хозяйства.

Но работа только началась, и мне не хватает грамотных и честных людей. Одна русская хлебная компания, обладающая монополией на экспорт хлеба, лишь она, одна-единственная, требует столько специально подготовленных людей, сколько нет во всей России. На одних энтузиастах-бессребрениках такое дело не вытянуть, и недостаток квалифицированных кадров – это общая беда нашей России.

– России необходима новая система образования, охватывающая все слои народа, – сказал Бережной, – причем в среднем образовании упор надо делать не на гимназии, а на реальные училища, а в высшем – на технические университеты. Будущих же управленцев надо выращивать в закрытых учебных заведениях, вроде кадетских корпусов. Пусть те, кто в будущем будут руководить Россией, первым делом сами научатся дисциплине и ответственности за свои поступки. И делать это надо немедленно, пока не поздно, иначе нас не минует тот самый семнадцатый год, который был ничем иным, как кризисом системы управления, которого Российская империя так и не смогла преодолеть.

– Полностью с вами согласен, Вячеслав Николаевич, – кивнул император, – не сделанное нами сегодня может аукнуться нам завтра. Ведь так называемая первая русская революция в вашей истории случилась примерно в это же время, показав все недовольство народа существующими порядками. Кое-какие меры я уже начал предпринимать, но всего этого пока еще недостаточно. Вам же, Вячеслав Николаевич, предстоит поработать в несколько ином направлении, так сказать, по своей специальности.

В течение года или двух вы должны будете развернуть свою бригаду в отдельный Корпус морской пехоты, который бы имел все черты будущей армии нового типа. Она станет образцом и эталоном для той военной реформы, которую необходимо провести во всей Русской армии. Ведь всегда будет немало желающих силой оружия заставить Россию свернуть с выбранного ею пути. Я хочу иметь в своем распоряжении такое соединение, само существование которого отобьет охоту у наших врагов проверить нас на прочность. То, что вам удалось совершить в ходе войны с Японией, лишь только на время устранило угрозу нападения на нас, и даже союзная нам Германия в будущем может изменить свою политику и стать нам враждебной. При этом Виктор Сергеевич Ларионов будет заниматься нашим флотом, а Александр Васильевич Тамбовцев со товарищи – нашими спецслужбами.

– Понимаю, – сказал Бережной, – и от работы не отказываюсь. В самое ближайшее время у России будет первоклассная армия. Ведь русский солдат, если хорошо вооружить и обучить его, способен творить чудеса. Вспомните, как воспитывал своих орлов генералиссимус Александр Васильевич Суворов. «Мы русские – какой восторг!» – говаривал он.

– Все правильно, – произнес император, – для усиления воспитательного эффекта вы получите право лично отбирать офицеров для вашего корпуса. Они будут иметь старшинство в один чин над обычной лейб-гвардией и в два чина над остальной армией. Но соединение должно быть подвижным и боевым, чтобы в любой момент я мог бы отправить его в бой хоть на Кавказ, хоть на Босфор, хоть в саму Британию. В области нового вооружения самым тесным образом вы будете взаимодействовать с ГАУ, а если понадобится, то вы будете иметь право личного доклада мне, как Верховному главнокомандующему всеми вооруженными силами России. Главное, чтобы был получен ожидаемый результат.

– Полагаю, что мы сделаем все, как надо, – сказал Бережной, поднимаясь со стула. – А пока я хотел бы откланяться – у вас, Михаил, еще много работы. Не буду отнимать у вас время.

Вслед за Бережным с кресла поднялась и великая княгиня Ольга.

– Спасибо за доверие, брат, – тихо произнесла она, – я постараюсь тебя не подвести. Завтра же я встречусь с господином Боткиным, и мы вместе с ним подумаем – с чего начать, как нам создать министерство, которое сохранит для России десятки тысяч жизней.

– Ступайте с Богом, – кивнул Михаил, тоже вставая, – и помните о том, что я желаю вам счастья и удачи. До свидания, Ольга, до свидания, Вячеслав Николаевич.

По совету моего брата Михаила я отправилась с принцессой Викторией в недавно построенный монастырь на реке Карповке. Именно там сейчас пребывал отец Иоанн Кронштадтский, недавно вернувшийся из Маньчжурии. Михаил со своей женой лично встретил отца Иоанна на вокзале и подошел под его благословение. Став императором, мой брат не забыл о тех беседах, которые он вел с отцом Иоанном во время той незабываемой поездки в Порт-Артур. Возможно, что эти беседы тоже сыграли свою роль в том, что из повесы и прожигателя жизни Мишкина он превратился в грозного императора Михаила II, который сейчас правит Россией.

– Ольга, послушай меня, – сказал брат, выслушав мой сбивчивый рассказ о беседе с британской принцессой. – Если она хочет остаться навсегда в России и стать супругой адмирала Ларионова, то прежде всего ей надо стать по-настоящему русской. Русской не по крови, а по тому, что отличает иностранца от русского человека. Это трудно, но это возможно. Недаром же наш августейший отец говорил в таких случаях – «Хочешь стать русским – будь им».

Понимаешь, Ольга, если даже она будет искренне любить Виктора Сергеевича, но будет равнодушна к России и народу, в нем проживающему, она так и не сможет стать той единственной для него. Поэтому я думаю, что встреча с отцом Иоанном поможет ей понять суть русского человека, одной из составляющих которого является православие. Помнишь, что говорил Достоевский? – «Русский это понятие не национальное, а идеологическое. Русский – значит православный».

Тогда я согласилась с Михаилом, и вот сейчас мы сидим в небольшой комнате в здании храма преподобного Иоанна Рыльского. Комната обставлена по-спартански скромно: простой деревянный стол, две лавки и жесткий топчан в углу. Стены комнаты увешаны иконами, а в красном углу под образом Спаса Нерукотворного горит лампадка.

Мы беседуем с отцом Иоанном. Он не знает английского языка, а Виктория – русского. Поэтому я перевожу то, что говорят друг другу британская принцесса и отец Иоанн. Занятие это довольно сложное, потому что в английском языке мне порой было трудно найти подходящее слово, которое могло бы стать аналогом того или иного православного понятия.

Отец Иоанн приветливо улыбается нам и смотрит своими пронзительными голубыми глазами, которые, как мне показалось, заглядывали в самую глубину моей души. Так обычно взрослые смотрят на спящих детей.

– Рад тебя видеть, дщерь моя, – сказал он, когда я подошла к нему для принятия благословения. – Вижу, что душа твоя очистилась от мелочных сует, и она полна чистой любовью к воину, который так много сделал для нашего Отечества. Совет вам да любовь. После Успенского поста я обвенчаю вас и благословлю на жизнь долгую, счастливую, в любви и согласии. А вот у спутницы твоей душа полна сомнений. Она сейчас находится на распутье и еще окончательно не решила – стать ей русской по духу или вернуться в свою заморскую страну и дальше продолжать унылую жизнь без радости и семейных забот.

– Святой отец… – начала было Виктория, но отец Иоанн неодобрительно покачал головой.

– Дочь моя, – сказал он, – у нас не принято называть пастыря «святым отцом». Называй меня просто отче. И прошу извинить за то, что я тебя перебил.

– Отче, – принцесса Виктория, похоже, не знала, как себя держать с этим странным русским священником, так не похожим на тех, которые вели службу в старой доброй Англии, – скажите мне, могу ли я надеяться на то, что человек, которого я люблю, тоже сможет полюбить меня. Мы разной веры, разного языка, да и возраст у нас разный.

– Разность вер – это не самое страшное, дочь моя, – ласково произнес отец Иоанн, – ведь и у нашего императора жена тоже была другой веры. Но с принятием Святого Крещения она теперь православная, и благодать Божья тоже распростерлась над ней. Язык русский можно выучить. Да и возраст не помеха. Самое главное – насколько ты близка к нему своей душою? Ведь свершая Таинство Брака, ты становишься частью мужа своего. Как написано в Евангелии: «оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть». И дела у них должны быть общие, и мысли, и поступки. Скажи, сможешь ли ты стать такой женой для твоего будущего мужа?

Виктория задумалась. Она была воспитана в нравах, которые царили в Англии во времена правления ее бабки королевы Виктории. Вся ее жизнь была опутана условностями, когда приходилось делать и говорить не то, что хочется, а то, что положено в «приличном обществе». Даже в королевской семье царили лицемерные нравы, обман и ханжество, доведенные до абсолюта. Еще девочкой она насмотрелась на все это, и во многом из-за протеста против этикета, превращавшего человека в актера, старательно скрывавшего от окружающих все проявления чувств, заставляло ее держаться в стороне от всех придворных мероприятий и казаться для некоторых своих родственников «ужасно скучной».

Русские потому и понравились ей, что не скрывали друг от друга своих чувств, если уж любили, так любили, если ненавидели, так ненавидели. Среди них отсутствовал тот дух ханжества и лицемерия, который царил в британском высшем свете.

– Отче, – сказала наконец она, – я готова стать русской не только по вере и языку, но и тому, что вы называете духом. Скажите, что для этого нужно сделать?

– Надо стать ближе к Богу, – глаза отца Иоанна, казалось, заглянули прямо в душу Виктории, – а это значит, надо любить. Любить Бога, любить свою новую Родину, любить народ, который стал тебе родным, любить мужа своего, любить весь мир. Как говорится в Евангелии от апостола Иоанна: «И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем».

Думай, дочь моя, не о себе, а о том, кого ты любишь, и ты будешь счастлива. Знаю, что это совсем не просто. Для того чтобы понять – что это за страна, которая станет твоей Родиной, что это за народ, который станет твоим, надо увидеть все своими глазами.

Виктория опять задумалась. В душе ее, похоже, происходила борьба между чувством к адмиралу Ларионову, желанием стать его супругой, помощницей, матерью его детей, и чувством привязанности к Британии, людям, среди которых она выросла, и которые тоже были ей очень дороги.

Отец Иоанн, который, видимо, понял, о чем сейчас думала его гостья, поднялся с лавки, подошел к Виктории и положил свою ладонь ей на лоб.

– Крепись, дочь моя, – ласково сказал он, – трудна будет твоя дорога. Но Господь наш поможет тебе пройти по ней. Вера горами движет. Если ты поверишь в себя, в свои силы, то мечты твои сбудутся. Да и друзья твои не оставят тебя в беде.

Неожиданно для себя внучка королевы Виктории и дочка британского короля, всхлипнула и, крепко схватив руку отца Иоанна, поцеловала ее. Для британского придворного этикета это был неслыханный поступок. Но принцесса сейчас меньше всего думала об этикете. Мне показалось, что она сейчас испытывает ранее неизвестное ей чувство. На душе у Виктории было легко и радостно. Так она, наверное, чувствовала себя лишь в детстве, когда мать заходила в ее спальню, чтобы благословить перед сном.

– Отче, – прошептала она, – я обязательно полюблю Россию и стану русской. Удивительный народ, удивительная страна… Как мне хочется стать для вас своей, одной из многих! Я прошу вас, отче, стать для меня духовным наставником.

Отец Иоанн улыбнулся и перекрестил Викторию, которая покорно склонила свою голову перед русским священником.

По мнению одних, адмирал Макаров был гениальным флотоводцем, погибшим по трагической случайности и оттого не сумевшим принести победу Российскому флоту в войне с Японией на море. По мнению других, он как раз и стал причиной поражения в той злосчастной войне, ибо, не прошедшие положенных испытаний пушки Канэ, не способные стрелять на больших углах возвышения, чрезмерно тугие взрыватели, облегченные бронебойные снаряды и повышение влажности пироксилина для их начинки, тоже были приняты на вооружение в те времена, когда Степан Осипович занимал должность главного инспектора морской артиллерии.

Хотя надо учесть и то, что достоверного представления о том, как должны выглядеть идеальные корабли военно-морского флота в конце XIX века, не было ни у одной державы мира, ибо последнее перед русско-японской войной морское сражение между итальянцами и австрийцами при Лиссе случилось еще в 1866 году, и военно-морская практика после него обогатилась только повсеместным внедрением носовых таранных шпиронов, бесполезных в бою и отбирающих у военных кораблей по два-три узла скорости. Вот что писали об этом сражении уже в наше время:

«Почти три последующих десятилетия битва при Лиссе рассматривалась как пример образцового военно-морского сражения. Было абсолютизировано проявившееся в сражении бессилие артиллерии против корабельной брони. В качестве главного оружия боевых судов теперь рассматривался таран. Определяющей тактикой стала считаться тактика таранного боя на близкой дистанции, что превращало эскадренные сражения в свалку отдельных кораблей. В кораблестроение все, в том числе и расположение артиллерии, стало подчиняться тарану».

Таким образом, до начала русско-японской войны, не один лишь адмирал Макаров блуждал в потемках, на ощупь пытаясь определить будущий облик военно-морского флота. Достаточно вспомнить об уменьшенном главном калибре германских броненосцев, где мощь снаряда была принесена в жертву скорострельности, о японских крейсерах-«собачках»», запас прочности и условия обитания экипажа в которых были ниже всякой критики, а также о британских броненосцах с полным парусным вооружением и бронепалубных крейсерах-четырнадцатитысячниках, слишком дорогих даже для флота Владычицы морей.

И вот он передо мной, собственной персоной легенда русского флота, знаменитый вице-адмирал Степан Осипович Макаров. Прошлая наша встреча прошла, можно сказать, на бегу. Мы не сумели ни познакомиться как следует, ни обменяться мнениями по животрепещущим вопросам военно-морской тактики и перспективных направлений в кораблестроении. До этого дня наше общение было, так сказать, заочным, и возможно, что наш сегодняшний разговор определит путь развития военного кораблестроения на годы, если не на десятилетия, вперед.

Степан Осипович выглядит, как на портрете в учебнике истории. Расчесанная, ниспадающая на грудь двойная борода, роскошные усы и большой, с залысинами лоб мыслителя. Стол в его кабинете завален бумагами, среди которых выделяются свернутые в рулоны корабельные чертежи.

– Добрый день, Виктор Сергеевич, – приветствует он меня, крепко пожимая мне руку своими лапищами. – Поздравляю вас с успешным завершением перехода вашей эскадры с Тихого океана. Вы у нас прямо как древнеэллинский герой – одна нога там, а другая уже здесь.

– Добрый день, Степан Осипович, – ответил я. – Ничего особо сложного этот переход для нашей эскадры не представлял. Просто мы шли, шли и, наконец, дошли. Все остальное – просто лирика пополам с азиатской и африканской экзотикой.

– Скромничаете, Виктор Сергеевич, – хитро прищурился Макаров.

– Есть немного, – я тоже хитро улыбнулся, – самым сложным делом была угольная бункеровка на ходу двух наших броненосцев и германских крейсеров. Все остальное же, при возможности поднять самолет-разведчик и просмотреть океан впереди себя миль на восемьсот, не представляло никаких особых проблем. Еще надо учесть, что навигационное оборудование за истекшие сто лет тоже далеко шагнуло вперед, так что, оторвавшись от берегов, у нас не было никакого шанса заблудиться в океане.

– Даже так, Виктор Сергеевич, – голос Макарова сразу стал серьезным, – а вот об этом я попрошу вас рассказать поподробнее…

– Можно и поподробнее, Степан Осипович, – ответил я, – но все это надо рассматривать в комплексе, и начинать надо даже не с навигационного оборудования, а с того места, на котором находится штурманское дело в Российском императорском флоте. У нас главный штурман, командир БЧ-1, делит на корабле место второго после командира лица со старшим офицером. В Русском императорском флоте штурман самый последний среди офицеров, и зачастую даже не имеет морского звания, числясь от поручика до полковника по адмиралтейству. Это было терпимо раньше, пока русские корабли оперировали в основном во внутренних морях – Балтийском и Черном, и совершенно недопустимо, когда наш флот вышел в океан.

– В военном британском флоте, – заметил Макаров, – в командиры выходят из артиллеристов или штурманов, а в торговом – уж точно только из штурманов. Это у них оттого, что они сразу начали осваивать океан, а не занимались мелким каботажем, как мы.

– Вот-вот, Степан Осипович, – подтвердил я. – Должен сказать, что сейчас существует и порочная практика разделения офицерских чинов на строевых и механических, появившаяся на флоте еще со времен перехода с паруса на пар, когда паровая машина была лишь дополнением к парусу.

Уже давно современный боевой корабль просто немыслим без машины, являющейся его неотъемлемой частью, а в Русском императорском флоте до сих пор делят офицеров по сортам. А ведь команда военного корабля – это единый организм, в котором все – от командира до последнего трюмного кочегара, подчинены единой цели. Это потому, что если что-то пойдет не так, то предстать перед апостолом Петром им придется всем вместе. Главное, Степан Осипович, в любом деле – это люди. Любое, даже самое совершенное оборудование без них – просто груда железа.

Адмирал Макаров на некоторое время задумался.

– Так, так, Виктор Сергеевич, – наконец произнес он, – логика ваша мне понятна. Но учтите, что данный вопрос требует изменения «Табели о рангах» и находится исключительно в компетенции государя-императора.

– Данный вопрос зависит не только от государя-императора, – ответил я. – Поймите, Степан Осипович, императорским указом можно провести все что угодно, но весь вопрос заключается в том – как эти изменения воспримут господа офицеры, не посчитают ли они, что уравнивая строевых, механических и штурманов, мы покушаемся на их исконные привилегии. Тут, как никогда, будет важен ваш авторитет и влияние в офицерских кругах, особенно среди молодежи.

В ответ на эту мою речь адмирал Макаров только смущенно хмыкнул.

– Полноте вам, Виктор Сергеевич, – сказал он, – вы ведь тоже обладаете среди господ офицеров немалым авторитетом. А то как же – сперва с малыми потерями побили японца, потом при Формозе так наподдали британцам, что те до сих пор не могут прийти в себя.

В ответ на эти слова Макарова я покачал головой.

– И при всем при этом, Степан Осипович, я все же остаюсь для них чужаком. Там, на Тихом океане, все взаимодействие шло через наместника Алексеева, который, хотя и тяжелый человек, но военно-морское дело знает хорошо. Так что разгром Японии – это его заслуга наполовину, а дело при Формозе – так, по-моему, и на две трети.

Макаров пригладил ладонью свою шикарную раздвоенную бороду.

– Скромничаете, Виктор Сергеевич, скромничаете, – улыбнулся он, разворачивая на столе один из чертежей, – ну да ладно, как вам будет угодно. Как говорится, за богом молитва, а за царем служба не пропадет. В общем-то, я хотел с вами встретиться, чтобы прояснить некоторые вопросы по сделанному по вашим данным проекту дальнего рейдера. Он мне сильно напоминает гибрид «Пересвета» и «Аскольда». В принципе, я вполне одобряю вашу идею отказа от среднего калибра. Но вот размерности корпуса… Возможен ли вообще броненосный крейсер с таким удлинением?

– Возможен, Степан Осипович, – ответил я, – но только в том случае, если вертикальное бронирование перестанет быть просто мертвым грузом, а окажется включенным в силовую схему корпуса. Тут ведь есть и еще одно обстоятельство. Артиллерия непрерывно развивается, масса и начальная скорость снарядов постоянно растут, и недалек тот день, когда при попадании бронебойные снаряды будут просто бронеплиты вырывать из креплений даже без непосредственного их пробития. К тому же эта технология пригодится при постройке любимых вами ледоколов, ведь требования к толщине обшивки и прочности корпуса у них схожи с таковыми для броненосного корабля.

– Возможно, возможно, Виктор Сергеевич, – хмыкнул Макаров, – а может быть, этому крейсеру вообще не нужна бортовая броня? У ваших же кораблей ее нет. Как-никак, три тысячи тонн экономии по водоизмещению, как минимум.

– А вот тут вы не правы, Степан Осипович, – ответил я, – наши корабли были созданы для действий в условиях применения управляемого ракетного оружия, против которого бессильна любая броня. А до этого оружия всему миру идти, как до Китая пешком. Те корабли, которые встанут на стапеля в ближайшие годы, должны быть рассчитаны на противодействие имеющейся сейчас классической корабельной артиллерии и минному оружию. А без бортовой брони в этом деле никак. Слишком низкая получается боевая устойчивость. Безбронными кораблями в нынешних условиях могут быть лишь миноносцы, да крейсера второго ранга. Вспомните, как тяжело был избит бронепалубный «Варяг» в коротком, в общем-то, бою с японским броненосным «Асамой».

Адмирал Макаров задумался.

– Вы хотите сказать, – через некоторое время произнес он, – что окажись на месте «Варяга» такой вот, спроектированный вашими людьми броненосный рейдер, он должен был – как это у вас говорят – порвать японскую эскадру, как тузик грелку.

– Ну, не совсем так, но все же он должен был выйти из того боя победителем без посторонней помощи. Бортовое бронирование, башенное расположение артиллерии, включая сюда и противоминный калибр, сильно увеличили бы его устойчивость к огню японской артиллерии. А девять десятидюймовых стволов главного калибра не оставили бы кораблям противника ни единого шанса уцелеть. По сути, бой «Варяга» при Чемульпо есть наихудшая ситуация, в которую может попасть одиночный рейдер в боевом походе. Впрочем, даже из этой ситуации он должен выйти не просто с честью, но и победителем.

– Ваши соображения мне ясны, – произнес Макаров, – и я теперь понимаю, почему его императорское величество снял с постройки броненосцы типа улучшенного «Бородино», заменив их вашими броненосными океанскими рейдерами. Наверное, все-таки он был прав, хотя лично мне хотелось бы иметь в составе флота полноценные линкоры, вроде «Севастополей» из вашего прошлого.

– Ну, Степан Осипович, – ответил я, – «Севастополи» – это тоже не совсем полноценные линкоры, а скорее «темные лошадки» с целой кучей достоинств и недостатков, ни разу не испытанные в настоящем эскадренном бою. К тому же для противостояния с Англией линкоры нам не особо и нужны. Пусть лучше их строят германцы, а мы вернемся к стратегии океанского рейдерства, принятой еще во времена императора Александра Третьего.

– Да понимаю я все, Виктор Сергеевич, понимаю, – развел руками Макаров, – и то, что линкоры сейчас нам не очень-то и нужны, и то, что на создание полноценного линейного флота, способного соперничать с британским, нам просто не хватит ни денег, ни возможностей наших верфей.

Ладно, давайте попьем чаю, поговорим о том о сем, а потом поедем к господину Крылову и уже вместе с ним детально пройдемся по проекту вашего рейдера. Одного у вашего корабля не отнять – если удастся полностью воплотить проект в металле, то в своем классе «разрушителей торговли» это будут корабли, ужасные в своем совершенстве.

Стучат колеса, за окнами мелькает знакомый среднерусский пейзаж. Мы едем домой, в Питер-град. Закончилась наша бакинская командировка.

Возвращаемся мы домой немного подраненные. Я рассказал Кобе, что он теперь имеет право носить на груди красную полоску – знак того, что он, выполняя долг перед Родиной, получил легкое ранение. Сосо после этих моих слов даже немного загордился и сказал, что по приезду в Питер попросит Ирину нашить ему такую полоску на костюм-тройку. Коба теперь, находясь под неусыпным наблюдением Ирочки Андреевой, стал прилично одеваться и следить за своей внешностью.

Главное же наше задание мы выполнили – нефтепромыслы остались целыми и невредимыми, и в Баку так и не произошла межнациональная резня. Губернатор Накашидзе, видимо, оценив все возможные для него негативные последствия, развил бурную деятельность. Вооруженные патрули Сальянского полка и наряды полиции днем и ночью патрулировали улицы Баку, а сам район нефтепромыслов был взят под усиленную охрану. По моему совету ротмистр Познанский, воспользовавшись полномочиями, полученными им от императора, установил на дорогах, ведущих в Черный город, блокпосты с пулеметами. Солдатам был отдан строжайший приказ – в случае нападения без предупреждения открывать огонь на поражение. Несколько попыток прорваться к нефтепромыслам были отбиты со значительными потерями среди погромщиков. Поняв, что время шуток закончилось, дашнаки и подкупленные агентами Ротшильдов несознательные граждане сделали надлежащие выводы и больше не пытались нападать на места нефтедобычи и склады горючего.

Возможно, наведению порядка способствовала и активная деятельность ротмистра, который, получив весьма важную информацию от товарища Стопани, сумел качественно реализовать ее, арестовав как зачинщиков беспорядков, так и подстрекателей, вроде братьев Шендриковых. Верхушка дашнаков, получив от своей агентуры информацию о начавшихся арестах, сумела вовремя уйти в подполье. Ну, да и бог с ними. Дойдет очередь и до них.

Ротмистр Познанский продемонстрировал свой профессионализм, умело разрабатывая полученную им от арестованных оперативную информацию. Как оказалось, националисты и агенты иностранных нефтепромышленников окопались даже в канцелярии губернатора Накашидзе.

Милейший Михаил Александрович по два раза на дню навещал нас с Сосо, трогательно интересуясь нашим драгоценным здоровьем. При этом он смотрел на нас взглядом побитой собаки. Чувствовал батоно Мишико, что его двойной царственный тезка поставит ему пятиведерную клизму из скипидара пополам с патефонными иголками – уж сильно было в пушку губернаторское рыльце.

Ротмистр, как-то раз застав его у нас, нехорошо посмотрел на господина Накашидзе, а когда тот спешно покинул нашу комнату, сказал, что песенка Михаила Александровича, похоже, спета. Сейчас его трогать не будут – надо довести все дела в Баку до конца. А вот потом, когда все более-менее устаканится, то господин Накашидзе поедет в свою родную Гурию, к шашлыкам, чебурекам и глиняным горшкам с вином. Пусть там и отдыхает от трудов праведных.

А потом пришла депеша от императора Михаила II и от нашего Деда, Александра Васильевича Тамбовцева. Первый поздравлял нас с успешным завершением бакинской эпопеи и сообщал о награждении нас орденами. Меня – орденом Святой Анны 4-й степени – так называемой «клюквой», и шашкой с надписью «За храбрость». Коба же, как штатский, получил орден Святого Станислава 3-й степени с мечами. Видимо, император посчитал, что ранения, полученные от «врагов внутренних», приравнивают его к лицам, получившим ранения в бою против «врагов внешних».

Коба отнесся к награждению его орденом довольно прохладно, заметив лишь, что, закончи он семинарию и получи сан священника, такой орден не подошел бы ему по положению – ведь Святой Станислав не был православным святым.

Мне же «клюква» пришлась по душе. Я уже прикинул – как буду смотреться в черкеске с газырями, в папахе, с «георгием» на груди и с анненским темляком и кавказской шашкой на боку. Интересно, понравится ли это Натали? Мне вдруг почему-то очень захотелось покрасоваться перед ней в полной форме и со всеми регалиями.

А еще мне хотелось съездить, хотя бы на несколько дней, в родную Аланию. Я даже потихоньку начал подбивать Сосо на «самоволку». Из Баку можно было легко добраться до Тифлиса, а оттуда по Военно-Грузинской дороге рукой подать до Осетии. Заодно неплохо бы заглянуть и в Гори. Пусть матушка Сосо посмотрит на своего сына. Она очень переживала, когда узнала, что его исключили из семинарии. Като Джугашвили мечтала, чтобы ее любимый и единственный сын стал священником. Правда, прибыл бы Сосо к ней не в рясе, а в цивильном костюме. Но все равно, как приличный и уважаемый человек, а не беглый ссыльнопоселенец, которого, как мелкого жулика, ловит полиция.

Меня же лично во Владикавказе никто не ждет. Ведь не только меня еще нет на свете, но даже и никого из моих дедов и бабок. Но родственные связи у осетин очень сильны, и представители рода Бесоевых, узнав – кто я такой, приняли бы меня как желанного гостя. Испекли бы знаменитые пироги, поставили бы на стол вино, приготовили бы осетинский суп из курицы «карчы бас» и тушеную баранину «лывжа». Эх, мечты, мечты…

Поговорив и помечтав, мы с Кобой вернулись в суровую реальность и стали готовиться к возвращению в Питер. В своем послании Александр Васильевич Тамбовцев писал, что на Балтику пришла с Дальнего Востока эскадра адмирала Ларионова, и сразу после того, как я залечу свои ранения, меня ждут новые командировки. Чего-чего, а врагов у России всегда хватало.

Здесь же, в Баку, вполне управится со всеми делами ротмистр Познанский. К тому же из Петербурга выехала особая комиссия, которую возглавил сам министр внутренних дел Плеве. По прибытию в Баку он начнет «разбор полетов» и «раздачу слонов». Зная суровый нрав Вячеслава Константиновича, никому тут мало не покажется.

В числе прочих задач, которые поставил перед комиссией Плеве император Михаил, было и принятие решение о дальнейшей судьбе нефтепромыслов, национализированных у господ Ротшильдов. Нужно было так же определить – как поступить с российскими подданными, добывающими нефть в Баку и прилегающих к нему территориях, кои оказались замешанными в противоправительственной деятельности. Вполне вероятно, что кое-кто из здешних олигархов лишится своей собственности и сменит местожительство – с северного побережья Каспия переберется на южный берег Северного Ледовитого океана.

Были в Особой комиссии и чисто технические специалисты, которые должны были разобраться с состоянием дел в Баку и разработать комплексную программу реорганизации нефтепромыслов и предприятий по переработке нефтепродуктов. России скоро понадобится много бензина, мазута и смазочных масел. Нефтяная промышленность в Российской империи должна находиться под полным контролем государства.

Из Баку мы с Сосо выехали на специальном литерном поезде, который состоял из классного вагона для наших скромных персон, нескольких пассажирских вагонов с охраной, а также спецвагона для арестантов. В нем по маршруту Баиловская тюрьма – Новая Голландия следовали арестованные ротмистром Познанским те, кто готовил в Баку погромы. В их числе были братья Шендриковы и не успевшие скрыться агенты Ротшильдов. Предварительно ротмистр их уже допросил, а в Питере ими персонально займутся специалисты из Новой Голландии. Думаю, что они смогут найти с арестантами общий язык и без применения специальных методов воздействия.

Проводили нас в путь-дорогу по-царски. Губернатор Накашидзе забил наш вагон кувшинами с вином и разными кавказскими вкусностями. Ротмистр Познанский при прощании даже всплакнул – или мне это показалось? Господин Густавссон попытался было вручить нам в качестве «сувенира» от фирмы Нобеля по золотому портсигару с нашими монограммами. Но помня, что с подобных «подарков» и начинается коррупция, мы с Кобой от них решительно отказались, заявив, что не курим. При этом Сосо цинично дымил папиросой.

Гораздо более ценными подарками для нас были полученные перед самым нашим отправлением письма. Сосо – от его Ирочки, а мне – от Натали. Не знаю, что там ему такого написала Иришка, но он читал ее послание со счастливой глупой улыбкой, а прочитав, начал мурлыкать себе под нос какую-то грузинскую песню. А Натали пожелала мне скорейшего выздоровления и намекнула, что после моего возвращения в Петербург она будет видеться со мной гораздо чаще. Правда, «если время позволит» – дописала моя суровая шпионка. Ну что ж, похоже, что и мне тоже не дадут долго сидеть на одном месте. Вот так и будем мы мотаться туда-сюда, а встречаться, как Штирлиц со своей супругой в кафе «Элефант». Надеюсь, впрочем, что до этого дело не дойдет.

…Наш поезд миновал Бологое. До Петербурга осталось ехать всего несколько часов. Интересно, кто и что ждет нас там, за новым поворотом судьбы…

Чуть прихрамывая на правую ногу и опираясь на трость, Иосиф Джугашвили вошел в помещение библиотеки. В темном костюме-тройке, при галстуке, мягкой английской шляпе, сегодня он выглядел настоящим франтом. Во всем его новом облике чувствовалась опытная женская рука Ирочки Андреевой. Трость, кстати, будущему товарищу Сталину была нужна не ради красоты. Раненная во время покушения нога еще время от времени давала о себе знать приступами дергающей боли.

– Добрый день, Сосо, – радушно приветствовал гостя император, вставая из-за заваленного бумагами рабочего стола, – проходи и садись.

– Добрый день, ваше величество, – шутливо произнес Коба, присаживаясь в кресло и вытягивая вперед раненую ногу. – Как вижу, вы все в делах и заботах?

– Да, Сосо, работы много, – ответил Михаил, не поддержав шутку своего собеседника, – дел накопилось куда больше, чем хотелось бы. Развернуть государственный корабль на новый курс – это не такая уж и простая задача. Но ты рассказывай, как съездил, как обстановка в Баку, и что говорит народ?

В этот момент в дверь заглянул адъютант, на груди у которого висел Георгиевский крест и нашивка за тяжелое ранение.

– Ваше императорское величество, – доложил он, – их императорское величество Мария Владимировна просили сообщить вам, что ждут вас вместе с вашим гостем в Голубой гостиной в половине первого.

– Спасибо, Сережа, – поблагодарил своего адъютанта император, – а всем остальным передай, чтобы меня не беспокоили.

– Так точно, ваше императорское величество, – сказал адъютант, закрывая за собой дверь.

– Ну что ж, Сосо, начинай свой рассказ, – император подсел поближе к Кобе и пододвинул к нему пепельницу, – если хочешь, можешь курить. Так как же так получилось, что тебя угораздило поймать бандитскую пулю?

– Стреляли, Михаил, – развел руками Коба, – на Кавказе так часто бывает. Едешь, никого не трогаешь, а тут начинают пули летать.

– А если серьезно, Сосо? – улыбка сошла с лица царя.

– А если серьезно, Михаил, то это была дашнакская боевка, – ответил Коба. – Если бы не Николай, закрывший меня собой, то я бы сейчас с вами не разговаривал. Помяните мое слово, мы еще наплачемся с этими башибузуками армянского розлива. Николай говорит, что у них имеются связи с армянской диаспорой во Франции, а через нее – с Сюрте Женераль и с Ротшильдами, являющимися главными бенефициарами французского государства.

– Так, значит и тут замешаны французы, Сосо? – полувопросительно-полуутвердительно переспросил император.

– Замешаны, Михаил, – кивнул Коба, – французский след в этом деле несомненно имеется. Но главный интерес тут, пожалуй, у Ротшильдов, желающих установить монополию на русскую нефть и посадить Россию на голодный нефтяной паек. Но и Ротшильды тоже не смогли бы ничего сделать, если бы не ужасающая нищета и бесправие простого народа, который наши доморощенные нувориши считают чем-то вроде говорящего рабочего скота. И это в таком богатом краю, где деньги в буквальном смысле фонтаном бьют из-под земли. Что уж при этом можно сказать про другие губернии. Голодного и униженного человека очень легко подбить на любое преступление, за кусок хлеба и из чувства протеста он будет убивать, грабить и поджигать нефтяные скважины. Вот с этой нищетой и бесправием народа, вызванными оскорбительным пренебрежением к нему со стороны хозяев и поддерживающих их представителей власти, вам, Михаил, и требуется бороться в первую очередь, для того чтобы избежать грядущего всеобщего бунта.

Император задумчиво побарабанил пальцами по столу.

– Примерно это мы и предполагали, Сосо, – после некоторой паузы произнес он. – Но расскажи мне, как обстоят дела на скважинах и предприятиях Нобелей? Я слышал об их деятельности много разного, и по большей части полученные мною сведения были вполне положительными.

– Ну, – грустно усмехнулся Коба, – Нобели такие же неправильные, как говорит Николай, предприниматели, как и вы, ваше величество, неправильный император. Это одни из тех немногих людей в Баку, которые думают не только о сиюминутных интересах, но и о завтрашнем дне. На их заводах все как раз обстоит более или менее прилично: рабочие получают высокую по местным меркам заработную плату, их семьи не голодают и даже имеют возможность покупать себе новую одежду и обувь, в силу чего, все, кто работают на Нобелей, всеми правдами и неправдами держатся за свое место. Когда прошли первые слухи о грядущих погромах и волнениях, то на предприятиях Нобелей его рабочие создали отряды самообороны, готовые бить агитаторов и защищать хозяйское имущество от злоумышленников всем тем, что подвернется им под руку. Но предприятия Нобелей на общем фоне Бакинских нефтепромыслов выглядят как цветник, разбитый посреди смердящей свалки, и скорее всего, потому они так и раздражают их конкурентов, и в особенности господ Ротшильдов.

– Сосо, – нахмурился император, – я уже получил подробный рапорт штабс-капитана Бесоева, так что Ротшильды и их деятельность в России – это отдельная тема, и займутся ею совершенно другие люди из Главного управления государственной безопасности. Удалось ли тебе установить связи с местными рабочими вожаками и убедить их бороться не против государства, а вместе с ним против несправедливости и произвола?

– Да, удалось, – ответил Коба, – именно на заводах Нобелей мне удалось создать первую за пределами Петербурга ячейку нашего Всероссийского общества фабрично-заводских рабочих, которую возглавил один из авторитетнейших бакинских большевиков товарищ Стопани. Так что начало легальному рабочему движению в Баку уже положено. Правда, это событие вызвало ярое неприятие как со стороны других заводчиков, так и самого губернатора Накашидзе. Но против выданной мне вами грозной бумаги возражать ему было просто невместно.

– Очень хорошо, Сосо, – одобрительно кивнул Михаил, – как говорят на флоте – так держать. Как только ты немного оправишься после поездки в Баку, надо тебе будет проехаться и по другим крупным промышленным центрам: Киеву, Харькову, Одессе, Юзовке, Москве и ее окрестностям. Только на этот раз поедешь один, без Николая Бесоева, потому что у него теперь будет другая работа. Справишься?

Коба непроизвольно погладил раненую ногу.

– Да, Михаил, пожалуй, справлюсь, – после некоторого размышления произнес он, – я понимаю, что расширение нашего Общества – это очень важное дело, которое я должен делать сам, без посторонней помощи.

– Возможно, – сказал император Михаил, – это самое важное дело из тех, что нам необходимо сделать. Мой брат, царствие ему Небесное, оставил мне в наследство очень много взрывчатого материала, и разрядить эту бомбу – наша первоочередная задача. Кроме того, ячейки твоего Общества и издаваемая тобой газета позволят мне видеть жизнь на местах такой, какой она есть, а не такой, какой ее хотят показать мне чиновники. Управление империей должно идти сверху, а контроль за исполнением законов и указов должен осуществляться снизу, из самой глубины народных масс.

Кстати, статьи, посланные тобой из Баку, всколыхнули все общество, и вызванный ими шок помог мне обосновать принятие жесточайших мер против людей, использующих рабочее движение в своей конкурентной борьбе, и их подельников среди революционеров в качестве организаторов беспорядков и погромов. Таких правдивых и честных материалов из самой глубины российской жизни должно быть как можно больше. Тогда не один лишь Накашидзе лишится своего насиженного места, а может, и кое-кто и повыше рангом.

Император бросил взгляд на часы.

– Но сейчас хватит об этом, – озабоченно произнес он, – нас ждут дамы. А заставлять их ждать недопустимо. Через пять минут мы должны быть в Голубой гостиной, так что давай поспешим туда насколько это можно, учитывая, конечно, твою раненую ногу. Я сам, кстати, время от времени начинаю хромать – да и по вечерам нога ноет. Но опаздывать нам нельзя – как говорил один француз: точность – вежливость королей.

– Идемте, ваше величество, – с улыбкой сказал Коба, вставая с кресла и опираясь на трость, – действительно, совершенно негоже заставлять дам ждать. Ирина повторяет мне это каждый день.

Честно говоря, когда я отправил в командировку в Баку Колю Бесоева и Кобу, то на душе у меня скреблись кошки. Я-то знал, что тамошние боевики – это те еще ребята, и с ними нужно ухо держать востро, а то и запросто можно остаться без головы. Да и господа нефтепромышленники – тоже не ангелы во плоти – если они пронюхают, что мы хотим навести порядок в их бардаке, то не посмотрят, что посланцы из Питера прикатили с мандатом от самого царя.

Но, слава богу, вроде все обошлось. Хотя и подраненные, но Коба и Николай вернулись домой. Много я потом услышал разных «добрых» слов от Ириши Андреевой. Дескать, Александр Васильевич, не бережете вы ТАКИХ ЛЮДЕЙ, посылаете их в рискованные экспедиции. Что ж, получается, мне Кобу в коробочку положить и ватой укутать? Политика – дело само по себе рискованное, а в исторические моменты, в каких мы сейчас оказались, можно приравнять политическую деятельность к боевой обстановке.

Не знаю, поняла ли Ирина то, что я ей сказал, но вроде бы мои слова ее успокоили, и она, всхлипнув, чмокнула меня в небритую щеку. Потом она попросила от себя и от Кобы навестить их, посидеть, поговорить о том, о сем. Так что завтра вечером все заботы побоку. Даже «заплечных дел мастера» из нашей прославленной конторы должно иметь право на отдых.

Коля Бесоев никаких претензий мне не высказал. Для такого волчары, как он, это путешествие со взрывами и пальбой – не самое выдающееся в его богатой подобным экстримом биографии. Да и разговор наш касался чисто деловых моментов, без эмоций и художественных отступлений, вредных в нашем деле. Николай лишь подробно рассказал о том, чему он был свидетелем во время пребывания в Баку, и высказал свое мнение по поводу произошедшего.

– Знаете, Александр Васильевич, – задумчиво сказал он, прихлебывая горячий и душистый цейлонский чай из расписанной китайскими драконами чашки, – мое ощущение – мы с этим Баку еще наплачемся. Уж больно густо там все замешано. Тут и межнациональные дрязги, которые рано или поздно закончатся поножовщиной, и социальные проблемы, которые за пару месяцев нам никак не решить. К тому же масло в огонь подливают фактические хозяева Баку – крупные нефтепромышленники. И что самое противное, многие из них, вроде господ Ротшильдов, отнюдь не являются подданными Российской империи.

– Николай, – ответил я, – ты все правильно говоришь, только насчет последнего – хочу напомнить тебе, что бывшие иностранные владельцы бакинской нефтянки нынче выведены из игры и могут лишь косвенно пытаться оказывать влияние на тамошние дела. Я прекрасно понимаю, что они имеют большое влияние на свои правительства, и нам придется столкнуться со многими внешнеполитическими проблемами, инициированными господами Ротшильдами. Кстати, император Михаил уже просил меня подумать над тем, чтобы разобраться с ними, исходя из библейского принципа «око за око и зуб за зуб», так сказать, малой кровью, могучим ударом и на чужой территории.

– Ну, Александр Васильевич, – Коля шутливо развел руками, – большая политика – это не моя ипостась. Наше дело – что попроще. Где-то пострелять, где-то взорвать, откуда-то кого-то похитить… Но если Родина прикажет, то я всегда готов. Исполним всех в лучшем виде.

– Да ладно тебе прибедняться, – я улыбнулся и подвинул к моему гостю блюдечко с персиковым вареньем. – Попробуй, вкусно-то как…

Бесоев взял чайную ложечку, зачерпнул варенье и отправил его в рот. По лицу его расплылась блаженная улыбка.

– Бузныг, Александр Васильевич, – сладко почмокав и покатав варенье на языке, сказал он. – Если бы вы знали – как я соскучился по вкусняшкам моей любимой Алании. Будет командировка во Владикавказ – отправляйте меня. Хоть какой, хоть на четвереньках, но я туда поеду…

– Коля, это варенье тебе одна особа просила передать, – засмеялся я. – А вообще-то она хотела бы лично засвидетельствовать тебе свое почтение. Правда, приедет она в Питер только через два дня. У нее тоже дела-с…

Мой собеседник засиял, как начищенный тульский самовар. Похоже, что Натали ему очень сильно понравилась, и он, что называется, на нее запал. Эх, молодо-зелено… Я вдруг почувствовал себя этакой черепахой Тортиллой. Впору взять и запеть: «Я сама была такою триста лет тому назад»…

Николай еще и еще разок зачерпнул варенье. На лице у него расплылась детская улыбка, и сейчас никто бы и не подумал даже, что перед ним умелый и безжалостный воин из племени «летучих мышей», отправивший в «места вечной охоты» ни один десяток нехороших людей.

– Коля, – сказал я ему, – обещаю тебе, что когда ты окончательно поправишься, то я отправлю тебя на спецзадание вместе с Натали недельки на две – больше не проси…

– А куда и что за задание? – с ходу сделал стойку Бесоев.

– Куда – это по твоему выбору, а задание мое будет такое – отдохнуть от всех наших дел скорбных и почувствовать себя просто мужиком в компании с очаровательной женщиной, которая, как я понимаю, тоже к тебе не вполне ровно дышит… А уж потом займемся господами Ротшильдами. Месть – это блюдо, которое лучше вкушать холодным.

Но тут нашу идиллическую беседу прервали незваные гости. В дверь кто-то вежливо постучал. Я с раздражением поинтересовался – кого нам принесли черти? Как оказалось, черти принесли нынешнего императора и будущего генералиссимуса. То есть Михаила и Кобу.

– Хорошо же вы встречаете гостей, – со смехом произнес самодержец, входя в мою комнату. – Мы тут с Сосо решили заглянуть к вам на огонек, а нас с порога посылают ко всем чертям.

– Проходите, садитесь, – я приглашающим жестом указал на диван и кресло, – чайку желаете?

– Не откажемся, – сказал Михаил и вопросительно посмотрел на Кобу. Тот кивнул головой.

Пока я, как гостеприимный хозяин, выставлял на стол стеклянные стаканы в серебряных подстаканниках и наливал в них заварку, Михаил, Бесоев и Коба о чем-то негромко беседовали. Я прислушался. Речь шла все о том же Баку.

– Все вы сделали хорошо, но негоже, что у России всего один район, где в промышленных масштабах добывают и перерабатывают нефть, – говорил император. – Случись что, и государство может остаться без горючего. Надо думать об альтернативных местах добычи нефти.

– Все это так, ваше величество… – я подвинул налитый стакан Михаилу и жестом указал на сахарницу. Заметив, что император поморщился при упоминании его титула, я извинился и повторил:

– Вы верно заметили, Михаил, Баку – конечно, идеальное место для добычи нефти. Но замыкаться на нем слишком рискованно. Во-первых, межнациональные противоречия на время сняты, но они могут возникнуть вновь, особенно если в этом постараются внешние силы. Во-вторых, Баку находится на окраине Российской империи. Потому транспортировка нефти и нефтепродуктов из Баку в центральную Россию довольно дорога и связана со многими чисто логистическими трудностями. В-третьих, уж слишком близко Баку находится к границам Империи, а потому нефтепромыслы могут быть выведены во время авианалетов или нападения с моря. Я не говорю о сегодняшнем дне – в настоящее время такая угроза является чисто гипотетической. Но ведь надо подумать и о будущем…

– Значит, Александр Васильевич, – задумчиво произнес Михаил, – на очереди нефть Поволжья?

– Именно так, – ответил я. – Нефть Поволжья, а в перспективе – нефть Сибири, а на Дальнем Востоке – нефть Сахалина. Нефтедобыча – штука чертовски дорогая, но теперь, в этой истории, она обойдется России гораздо дешевле. Теперь мы знаем – ГДЕ именно нужно искать нефть и другие полезные ископаемые.

И еще, Михаил. Советую вам познакомиться с уроженцем Муромских лесов, который в данный момент учится в Петербургском Горном институте. Зовут его Иван Михайлович Губкин. Это ГЕНИЙ! Поверьте моему слову… В нашей истории он стал академиком. Про него говорили, что он видит сквозь землю. Надо его найти, озадачить вопросом и дать возможность проявить свой талант. И тогда у нас будет и нефть Поволжья, и железная руда Курской магнитной аномалии, и много чего еще, о чем сейчас пока излишне говорить.

– Так, Александр Васильевич, вы говорите, Губкин? – сделал стойку Михаил. – Завтра же велю пригласить ко мне этого человека и подробно с ним обо всем переговорю.

Эх, богата наша матушка-Россия на светлые головы… Как с таким народом не свернуть горы! Я верю, что она скоро станет той самой «Птицей-Тройкой», о которой писал Николай Васильевич Гоголь: «Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный на куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства»…

Колеса поезда постукивали весело и бодро, напевая знакомую, но никогда не надоедающую песню. За окном проплывали пейзажи, причудливо расцвеченные лучами заходящего солнца. Его отблески, подобно кисти художника, играли на стоящей посередине стола корзине с фруктами, наполняя эти дары природы волшебным сиянием. А в хрустале бокалов вспыхивали искры… Рубиновое вино, мужчина, купе на двоих…

Он смотрит на меня своими темными и бархатными, словно южная ночь, глазами. О, сколько мужских взглядов довелось мне испытать в жизни – бывали они обволакивающими и липкими, словно ликер, бывали острыми и пронзительными, как шпага. Некоторые были подобны летящей смертоносной стреле, а иные напоминали темную алчущую бездну… Но в его глазах мне виделась некая тайна. Теплая и манящая тайна, разгадывать которую хотелось медленно, выкладывая узор страсти из песчинок узнавания…

Я не без удовольствия смотрела на его руки, когда он разливал вино. Крупные, но изящные аристократические ладони, которые, однако, нельзя было назвать холеными, как у тех рафинированных эстетов, с которыми мне порой приходилось иметь дело. Руки мужчины, воина, героя… Весьма важная часть тела, многое говорящая о своем владельце. Мне очень хотелось ощутить прикосновение его руки к моей, без брони тонкой перчатки – я бы узнала о нем намного больше… Но это еще впереди.

Он взял из корзины румяный персик, быстро очистил его серебряным ножичком и, отрезав кусочек, протянул мне.

– Не хочу говорить пошлости, сравнивая вас с этим персиком… – со смущенной улыбкой произнес он, – вы, Натали, так прекрасны, что заслуживаете самых изысканных комплиментов. Но мне отчего-то кажется, что для вас нужны особенные слова…

– Конечно! – усмехнувшись, охотно подтвердила я, решив не разыгрывать из себя жеманную кокетку. – Вы и сами – человек особенный, вот и потрудитесь найти слова, соответствующие и вашей натуре, и моим достоинствам.

И я, выжидательно-насмешливо глядя ему в глаза, стала есть персик, который показался мне необыкновенно сочным и вкусным. Да, интересно… Очень интересно, что он будет говорить, этот кавказский витязь, который наверняка уже прочел в моих глазах предвкушение той самой сладостной неизбежности, к которой ведет нас взаимная симпатия и нахождение в одном купе… Эти любовные игры, милый и распаляющий тонкий флирт! Сколько раз мне приходилось заниматься подобным с холодным сердцем и трезвой головой, шептать слова любви лживыми устами… И какое наслаждение делать все это с отчаянно бьющимся сердцем, с трепетом и радостным ожиданием… отдаться чувствам, позволить себе расслабиться, довериться неисповедимому промыслу судьбы… Ощутить, как все же прекрасна она – бабочка-жизнь – в своем непредсказуемом безмятежном полете!

И забыть на мгновение прошлое… Невзгоды и бедность, смерть близких, насилие и тяжелую болезнь – все то, что заставило меня выбрать этот путь… Отогреться чужим теплом, напомнить себе о том, что и у меня есть право на свою, настоящую жизнь.

Повинуясь какому-то порыву, я стянула перчатки с рук, сделав это, может быть, несколько быстрее, чем следовало. Словно чуткая, туго натянутая струна, Николай уловил ту тень, что за долю секунды непроизвольно проскользнула по моему лицу. Он внимательно посмотрел мне в глаза, словно пытаясь прикоснуться к душе, и накрыл мою руку своей ладонью.

– Вы похожи на кошку, – сказал он, нежно улыбнувшись, так, как улыбаются ребенку, – красивая и грациозная кошка, умная и независимая. Ласковая, но с острыми коготками. Та, которая умеет хранить свои тайны, та, что уходит из дома, чтобы пообщаться с ночью, гордое и загадочное существо…

Он говорил, а наши руки вели свой, безмолвный разговор. Его ладони были теплыми. Их тепло проникало в мои прохладные руки, медленно распространяясь дальше – я буквально физически ощущала это. Волна тепла, достигнув плеч, устремилась вверх – к лицу, и вниз – к сердцу… И тут я огромным усилием, стараясь не сделать это слишком поспешно, решительно убрала свои руки из его ладоней.

– Давайте выпьем, Николай… – сказала я. Безусловно, он уловил в моем голосе те глуховатые и чуть хриплые нотки, что появляются у женщины в тот самый момент, когда она уже очень близко подошла к определенной черте в отношениях с мужчиной – черте, после которой уже нет возврата.

Он стал разливать вино из хрустального графина, изредка бросая на меня испытующие взгляды. Интересно, что он думает обо мне? Способен ли он заглянуть глубже, чем открывается его взгляду? Я попыталась мысленно посмотреть на себя его глазами.

Конечно же, внешне я не могла не радовать мужской взгляд. Высокая и стройная блондинка с пухлыми губами, обладательница глаз, цвет которых завораживал всех без исключения мужчин – фиалково-синий, он имел удивительное свойство меняться в зависимости от настроения и освещения – от почти бирюзового до серо-стального. Они не были большими, но имели необычную удлиненную форму и были обрамлены густыми ресницами. Выщипанные в тонкую линию брови разлетались изящными дугами к вискам. Несколько непослушных пепельных локонов выбивались из-под шляпки, придавая мне, вероятно, немного легкомысленный вид. Моя молочно-белая кожа не имела ни единого изъяна, лишь на идеальном овале лица, по обеим сторонам от переносицы, уютно, и, похоже, навсегда, примостилось несколько едва заметных веснушек, «поцелуев солнца», как называла их моя няня в далеком прошлом, во времена моего детства, которое казалось мне счастливым сном… Прямые, узкие плечи, приятная округлость которых была заметна даже сквозь одежду, высокий небольшой бюст. Мои руки… они являлись для меня предметом гордости и тщательного ухода – я каждый день натирала их дорогими французскими кремами, любуясь на узкие ладони с тонкими пальцами и аккуратными ухоженными ноготками. Носить кольца я не любила и вне работы их не надевала. Лишь один из пальцев был украшен скромным золотым перстеньком, как память о том, что до сих пор было дорого сердцу…

Николай поднял бокал, наполненный искрящейся рубиновой жидкостью.

– Я хочу выпить за вас, прекрасная Натали, – голос его отчего-то заставил меня внутренне замереть – слишком уж тон произносимого тоста отличался от того, что я уже слышала десятки, сотни раз от других мужчин, – в быстротечности жизни мы часто не успеваем как следует приглядеться к тем, с кем свела нас судьба… мы торопимся вперед, к великим свершениям, забывая, что самое главное может оказаться совсем рядом. И в итоге упускаем именно те восхитительные мгновения, ради которых, может быть, и стоит жить… мне бы хотелось, чтобы наша встреча не была легковесной и не оказалась унесенной потоком времени… Я желаю, чтобы столь удивительный подарок судьбы стал значимым и для вас, и для меня. Я чувствую себя сейчас с вами так, словно открываю дорогую шкатулку, в предвкушении обладания хранящимися в ней сокровищами… эта шкатулка закрыта на множество потаенных замочков… вы, Наталья – настоящее сокровище, я чувствую это, и для меня было бы большим счастьем, если мои ключи чести, верности и благородства подойдут к вашим замкам ума, красоты и изящества…

То ли нечто в его словах, или в голосе, или во взгляде, а может быть, и все вместе, подействовало на меня так, что странные чувства охватили все мое существо. Я вдруг ощутила, что некая часть моей души, давным-давно загнанная в угол и забытая, словно бы проснулась…

Как завороженная, я взяла свой бокал и медленно осушила его до дна. Божественное красное вино подействовало на меня, словно живительный бальзам. И я уже не чувствовала себя роковой красавицей Натали, я уже не была коварной соблазнительницей, талантливой актрисой и хладнокровной шпионкой – нет, я снова стала Наталкой, Таткой, Наташенькой – девушкой с русой косой и ярким румянцем…

Я смотрела на моего кавказского витязя и видела, как слабеет его незримая броня. Солнце село, и сиреневые сумерки уже заглядывали в наше купе с вкрадчивым любопытством. Контуры предметов стерлись, и благословенный полумрак окутывал фигуру моего желанного и загадочного визави. Я привстала и протянула руку, чтобы задернуть занавеску. И вдруг на мою руку легла его теплая ладонь… он стоял рядом. Вторая его рука легла на мою талию, и ошеломительная волна страсти прошла по моему телу, до головокружения и дрожи… В глубине его глаз мерцали искры, я слышала биение его сердца… моя рука с мучительной нежностью скользнула по его щеке.

Моя шляпка упала на пол, словно избавляя меня от последней условности. Я встряхнула головой, и шпильки посыпались ей вслед. Он ласкал мою шею, гладил волосы, прижимая меня к себе все сильнее… и наконец наши губы соприкоснулись… Растаяли последние остатки брони моего витязя, и теперь мои руки жадно обнимали самого родного и близкого мужчину, в котором сосредоточилась вся моя жажда любви…

Мне хотелось смотреть и смотреть на Натали в серебристом свете луны, проникающем сквозь занавеску. Приподнявшись на локте, я любовался лицом лежащей рядом со мной женщины, которая, как подсказывало мне сердце, вдруг стала значить для меня гораздо больше, чем просто любовница или случайная постельная партнерша. На лице ее блуждала счастливо-доверчивая улыбка, которая заставляла мое сердце сладко сжиматься от нежности… Ее глаза, казалось, светились изнутри. Кончики ее пальцев гладили мои плечи, шею. Прикосновения, легкие и нежные, словно крылья бабочки… Ее пальцы скользнули по моей щеке, по губам. Я не мог оторвать от нее взгляд. Она казалась мне теперь совсем другой – не такой, какой я впервые ее увидел. Тогда я воспринимал ее всего лишь как красивую женщину, с которой я был бы, выражаясь нашим пошлым языком, «не прочь». Я знавал много таких… Тогда в ее лице я уловил примерно те же, что и у меня, мысли.

Обычно женщины, подобно Натали, выбравшие себе в жизни шпионскую стезю, не особо заморачиваются соблюдением морально-этических норм. Но после той совместной операции в Базеле, вспоминая о Натали, я ловил себя на том, что хочу узнать побольше об этой женщине. Узнать, что скрывается за ее удивительными глазами… Узнать ее настоящую, а не ту, которой она старалась казаться… Мысли эти, признаться, посещали меня довольно часто. А тут еще она передала для меня варенье… Это меня умилило, пожалуй, больше, чем я мог от себя ожидать, и заставило с новой силой ждать следующей встречи с ней.

Что же со мной происходит? Мое сердце – сердце «старого солдата, не знающего слов любви» – тает словно воск, когда я смотрю на нее, лежащую передо мной, доверчиво прижимающуюся ко мне всем своим горячим телом после случившейся между нами вспышки безумной страсти, наполненной сладкими стонами и жарким шепотом… И мне хочется перебирать ее волосы, разметавшиеся по подушке, и нежно прикасаться губами к этим глазам, к этому чуть вздернутому носику, и бережно целовать эти слегка припухшие губы, что доверчиво открываются навстречу моим…

– Ты мой прекрасный витязь, Николенька… – шепчет она, улыбаясь, и в ее глазах вспыхивают синие искорки, обливая меня ласковым теплом, – ты мой любимый, ты мой хороший…

Сказав это, Натали обвивает руками мою шею и вздыхает всей грудью радостно и умиротворенно.

– А ты моя сказочная принцесса… – отвечаю я, и волна нежности и сладкой истомы вновь прокатывается по моему телу, – ты моя Туся-Натуся…

Натали смеется тихим, серебристым смехом, который нежной волной счастья отдается в моем позвоночнике. Потом она приподнимается на локте и, прижимая одеяло к груди, пытливо, но с улыбкой смотрит мне в глаза.

– Скажи, а кто ты на самом деле? – спрашивает она тихим голосом. – Из какой сказки ты пришел, мой таинственный и прекрасный витязь? Ты столь необычен и загадочен, что я постоянно ловлю себя на мысли, что ты не принадлежишь к нашему миру, а спустился в него откуда-то, как сходящий с небес ангел.

Я мысленно вздохнул. Конечно, наше иновременное происхождение давно уже стало секретом Полишинеля. Но все же надо подумать о том, что я могу рассказать Натали, а о чем должен умолчать.

– Знаешь, Натуся, – ответил я, поцеловав ее в прелестный, чуть вздернутый носик, – я, то есть все мы, пришли в ваш мир из очень интересной и одновременно страшной сказки для взрослых, из той, которую ты еще не слышала…

После этих моих слов ее глаза расширились в ожидании интригующего повествования, и сладчайшая изюминка тайны заставила ее тело вздрогнуть в ожидании невероятного, пусть даже и несколько пугающего повествования.

– Да?! Так расскажи мне эту сказку, мой витязь… – жарко прошептала она. – С детства обожаю слушать на ночь разные страшные истории.

– Обожаешь? Хорошо. Тогда слушай, – я лег поудобней рядом с ней, взбив мягкую пуховую подушку и подсунув ее себе под голову. – Эта история началась сто с лишним лет тому вперед, когда Россия пережила множество бед, а в мире правили люди, поклоняющиеся золотому тельцу. Некоторые уже думали, что история подошла к своему естественному завершению…

Натали слушала мой рассказ едва дыша, впившись в меня взглядом. Сейчас она напоминала мне не опытную разведчицу, впитывающую информацию, полученную после любовных ласк, а маленькую девочку, с замиранием сердца слушающую страшную нянину сказку про Кощея Бессмертного, Ивана Царевича и Василису Прекрасную.

Когда я закончил свой рассказ, она еще какое-то время молчала, видимо что-то обдумывая для себя.

– Боже мой… – взволнованно произнесла она. – Так вот почему… Вот почему ты, мой витязь, не такой, как все, такой удивительный и необычный…

Я вновь приподнялся и, полюбовавшись ее лицом, поцеловал свою любимую долгим и нежным поцелуем.

– Да, Натуся, – шепнул я в ее маленькое розовое ушко, – мы, пришельцы из будущего, не совсем такие, как обитатели вашего мира. Но мы все же обычные люди из плоти и крови, и мы так же нуждаемся в любви, нежности и преданности. На многое мы, может быть, смотрим несколько по-иному, чем твои современники, но для нас, так же как и для вас, Россия всегда будет дороже всего на свете. Ради нее мы готовы сражаться с ее врагами, рисковать жизнью, а если надо, то сложить голову.

Мы немного помолчали. Ее голова лежала на моем плече; я не видел этого, но знал – ее глаза открыты и она размышляет над тем, что так неожиданно ей открылось. Стук вагонных колес убаюкивал, навевая приятные мысли, которые смутным облаком роились в моей голове – пока еще неясные, неопределенные – им требовалось время, чтобы принять законченную форму. Но эти минуты были прекрасны – это было то, что не забывается никогда, и всегда потом они всплывают в памяти. Эти мгновения – яркие и чувственные, помогают ощутить сполна вкус удивительного и многогранного явления, называемого «жизнью»… Это мгновения полного и абсолютного счастья.

– Николенька… – тихо позвала она меня.

– М-м-м? – сонно отозвался я, хотя и не спал – просто наслаждался теми восхитительными ощущениями, что давала мне близость ее горячего тела. – Я слушаю тебя, мой любимая.

Я почувствовал, как ее губы вновь улыбнулись мне, и сам улыбнулся ей в ответ.

– Скажи, – она прошептала мне, – а… там, в твоем мире, у тебя была жена, невеста или дама сердца?

Натали произнесла это шутливым тоном, но я уловил в ее голосе волнение. Очевидно, что она долго думала, прежде чем решилась задать мне этот вопрос.

– Нет, там у меня никого не было, – с чистым сердцем признался я. Действительно, все то, что происходило со мной в том мире, сейчас казалось мне ненастоящим, призрачным, подернутым дымкой смутных воспоминаний, словно далекий сон. Теперь я жил здесь и сейчас. Может, и была у меня некая «дама сердца», но теперь я даже не мог представить, как она выглядела, а ее имя мне даже не хотелось вспоминать, нарушая этим ненужным умственным усилием ту трепетную нить, которая связывала меня с Натали.

Моя любимая вздохнула и с плохо скрываемым облегчением ласково потерлась носиком о мое плечо. Я догадывался, о чем она сейчас думает. Я думал о том же. Но сказать об этом вслух – сейчас, когда наши тела были рядом, сердца бились в унисон, а нежность пугливой невидимой птицей порхала над нашими головами – означало спугнуть все то чарующее, манящее и таинственное, что связывало нас сейчас по прихоти непредсказуемой затейницы-судьбы… Я знал одно – что однажды наши чувства, мечты и надежды могут обрести осязаемую форму, подобно тому, как из случайно брошенного семени прорастает могучее древо… Хотелось бы верить, что все это будет, пусть не сейчас, а через год или два. Если, конечно, мы сумеем дожить до этого времени… Слишком опасная у нас профессия. Ведь даже наша жизнь до конца нам не принадлежит.

Бледно-серый рассвет уже настойчиво вползал в купе через занавешенное окно, когда мы наконец уснули, крепко прижавшись друг к другу, уставшие, счастливые и умиротворенные… Впереди у нас было еще почти двое суток пути до Симферополя, а потом божественный, восхитительный и неповторимый отпуск в Ялте, в обществе самой прекрасной и любимой женщины в мире. А потом – будь что будет!

Вот я и снова в Дании. На этот раз причиной моего визита в эту страну была не попытка уладить конфликт между Россией и Британией, а заключение долгосрочного договора об аренде некоторых заморских территорий, принадлежащих Датскому королевству. Предварительная договоренность об этом была достигнута еще в марте, когда император Михаил II прибыл прямиком из Тихого океана в Копенгаген на борту подводного крейсера 1-го ранга «Северодвинск». Во всяком случае, король Кристиан IX тогда согласился с доводами своего внука, тем более что мы обещали датчанам щедро заплатить за аренду этих территорий.

Правда, существовала некоторая сложность в осуществлении наших намерений. Дания была конституционной монархией, и фактическая власть в государстве принадлежала фолькетингу – местному парламенту. А если точнее, то правящей в данный момент в Дании политической партии «Венстре». Так что мне придется вести переговоры не только с датским монархом, но и с лидером партии «Венстре» Енсом Кристинсеном. Ну, и, конечно, со своим датским коллегой, министром иностранных дел королевства графом Раабен-Леветцау.

Сейчас я сижу за столом в большой зале особняка Шак – личной резиденции короля Кристиана IX, и мои переговоры с датчанами становятся все более и более похожими на торг купцов на Нижегородской ярмарке. Все же в самодержавии есть, наверное, своя особенная прелесть – при нем государственные мужи не опускаются до уровня приказчиков из бакалейной лавки. Но поручение, которое дал мне император Михаил, требуется выполнить любой ценой, и вот теперь мне невольно приходится уподобляться русским купчикам, которые расхваливают свой товар, при этом пытаясь сбить цену у своего партнера по торговой сделке.

Я хорошо запомнил при инструктаже, полученном в личном кабинете молодого царя, что в первую очередь для нас были необходимы датские острова в Вест-Индии. Речь шла об островах Санта-Крус, Сент-Джон и Сент-Томас. С экономической точки зрения эти острова не представляли для России большого интереса. Но их стратегическое расположение было просто бесценно. Дело в том, что они располагались сравнительно недалеко от входа в строящийся уже на протяжении многих лет Панамский канал. Тот, кто будет владеть этими островами и построит на них свою военно-морскую базу, сможет держать под контролем самый короткий путь из Атлантического океана в Тихий. Правда, как мне сообщил Александр Васильевич Тамбовцев, по его информации, первый корабль пройдет через канал лишь через десять лет, а официальное движение по Панамскому каналу начнется через шестнадцать лет.

Но, с другой стороны, строительство нашей военно-морской базы на острове Санта-Крус или Сент-Томас тоже может затянуться не на один год. Так что не стоит откладывать в долгий ящик заключение договора об аренде этих территорий. Тем более что сами датчане уже два года назад пытались продать эти острова американцам. Политики из САСШ прекрасно понимали стратегическое значение этих остров и предложили за них солидную цену – два миллиона долларов. Был даже подписан трактат о продаже Вест-Индийских владений Дании, но фолькетинг его не ратифицировал. Поэтому многое будет зависеть от позиции лидера партии «Венстре» Енса Кристенсена. Думаю, что у меня с ним будет особый разговор.

– Запомните, Петр Николаевич, – говорил мне император, – с Североамериканскими Соединенными Штатами у нас пока более-менее сносные отношения. Но эта страна – хищник опасный и безжалостный. Она уже подмяла под себя всю Северную и Южную Америку, а теперь с вожделением поглядывает на Азию и на наш Дальний Восток. Поверьте моему слову – нам еще придется всерьез схватиться с американцами. А потому контроль над будущим Панамским каналом будет для нас очень важен. Ну, и с нашей вест-индийской военно-морской базы мы также сможем оказывать влияние на государства, расположенные в Южной Америке. Многие из них тяготятся засильем янки, и мы вполне сможем завязать с ними добрососедские отношения. В общем, теперь вам понятно значение нашего военного присутствия в Вест-Индии?

Кроме того, большой интерес для нас представляет база в Исландии. Мы бы не отказались, скажем, от Рейкьявика. Хорошая гавань, не замерзающая бухта, несмотря на то, что Исландия находится далеко на севере. Оттуда можно взять под контроль торговые и пассажирские перевозки из Европы в Северную Америку. Есть еще и Гренландия, но о ней разговор у нас будет не сейчас. Во время переговоров вы, Петр Николаевич, постарайтесь не напугать датчан нашим размахом. Главная ваша задача при переговорах – постараться суметь не разжечь их аппетит, который, как известно, приходит во время еды.

Помня эти наставления императора, мне в ходе переговоров приходится торговаться, намекая датчанам, что договор – это всегда компромисс, и в ходе переговоров все стороны должны прикидывать – достаточно ли выгодны условия, которые предложит ему участник торга.

Отдельно мы обсудили с королем Кристианом IX вопрос об аренде Фарерских островов. Уж очень удачно они располагались – между Исландией и Шотландией. Если нам удастся подписать договор об аренде гавани в Рейкьявике, то и Торсхавн – один из крупнейших портов на острове Стреймой – нам тоже бы пригодился.

Фареры нависают над севером Британии, и, в случае необходимости, базирующиеся там русские корабли смогли бы действовать на вражеских коммуникациях, перехватив всю английскую торговлю. Перед отъездом из Петербурга я узнал, что государь имел приватную встречу с английским королем Эдуардом VII, в ходе которой частично была снята напряженность между Россией и Британией. Но, как говорил один английский премьер, у Туманного Альбиона нет постоянных союзников, а есть постоянные интересы. Так что необходимо было готовиться к любому развитию событий.

В ходе переговоров, после долгих и жарких споров, наконец-то стали вырисовываться контуры будущего договора. Мы взяли за основу долгосрочный договор об аренде сроком на девяносто девять лет. На предоставленных нам для строительства военно-морских баз и складов вооружения, амуниции и боеприпасов территориях действовали законы Российской империи. Все возможные недоразумения между местными властями и командованием этих баз решались специальной комиссией, которая находилась бы в Санкт-Петербурге. Половина членов этой комиссии будут представлять Российскую империю, а вторая половина – Датское королевство.

Помимо причалов, складов и казарм, на арендованных территориях разрешалось построить береговые батареи и специальные площадки для размещения летательных аппаратов – аэродромов, как называли такие площадки люди с эскадры адмирала Ларионова. Не возбранялось также строительство заводов и фабрик. За это арендная плата за землю взималась бы отдельно, как и все налоги, которые следует выплачивать согласно законам Датского королевства.

В приложении к договору об аренде было подписано несколько документов, регулирующих выплату арендной платы, и возможность взаимозачетов в виде поставок в датскую армию и флот некоторых образцов российского вооружения. Предусматривалось снижение арендной платы в случае предоставления некоторых преференций датским коммерсантам и промышленникам. Был еще ряд подобного рода предложений, обсуждение которых по общему согласию на время отложили, договорившись вернуться к ним после ратификации договора об аренде.

Король Кристиан IX и министр иностранных дел Дании граф Раабен-Леветцау подписали прелиминарный договор, а лидер партии «Венстре» Енс Кристенсен клятвенно пообещал, что фолькетинг без задержек ратифицирует это соглашение, после чего он вступит в законную силу.

– Передайте моему любимому внуку, – сказал напоследок мне Кристиан IX, – что я сдержал данное ему слово. Надеюсь, что после того, как земли, принадлежащие Дании, будут переданы в аренду Российской империи, наши страны станут еще ближе друг к другу. С таким могучим и верным союзником, как Россия, наше маленькое королевство не будет теперь бояться нападения больших и воинственных государств-соседей, которые просто отобрали бы у нас наши земли по праву сильного. Но я все же надеюсь, что, пока я еще жив, в Европе больше нигде и никогда не будут греметь пушки и литься кровь. А как будет потом – знает один Господь.

При этом король Дании молитвенно сложил руки и возвел глаза к небу. Губы его задвигались, словно он беззвучно молился. Я был бы очень рад, если пожелания монарха сбылись бы, только мне почему-то трудно было поверить в то, что люди перестанут воевать и на земле наступит вечный мир.

Как сказал мне государь, поскольку мир уже поделен между крупнейшими державами, и ничейных территорий практически не осталось, то до большой войны за передел мира осталось десять-пятнадцать лет. За это время нам необходимо успеть сделать все возможное и невозможное для того, чтобы отстоять интересы России при любом развитии событий. Ведь передел мира постараются осуществить и за наш счет. Переговоры, которые я провел в Копенгагене, тоже отчасти являются подготовкой к той будущей войне. Все мы, в том числе и дипломаты, сегодня являемся солдатами империи, так же как и те, кто потом будет сражаться на кровавых полях будущей мировой бойни. И интересы России для нас при этом должны быть превыше всего!

Электромеханический завод Н. К. Гейслер и К° основал телеграфный механик Николай Карлович Гейслер. Начиналось все еще в 1874 году с мастерской в его собственной квартире, в которой тогда работали двое рабочих, занимавшихся ремонтом телеграфных и телефонных аппаратов и установкой электрических звонков. За прошедшие тридцать лет предприятие Николая Карловича, превратившееся в самый настоящий завод, выросло многократно. Теперь это было обнесенное деревянным забором четырехэтажное здание основного производства, с двухэтажной пристройкой по адресу улица Грязная, дом № 12, построенное в 1896 году. Сейчас там работали сто рабочих, пять мастеров и шесть служащих.

К 1904 году Электромеханический завод Гейслера выпускал: телеграфные станции Уитстона, индукторные телефонные аппараты, телефонные коммутаторы сотенные и меньше для индукторного вызова, швейцарские телеграфные коммутаторы, пожарные сигнализации, приборы по управлению артиллерийским огнем, рулевые указатели и минные передатчики для морского ведомства, а также с недавнего времени электроизмерительные приборы: вольтметры и амперметры. Таким образом, это предприятие можно было считать первенцем и флагманом отечественного российского приборостроения.

К величайшему сожалению, как адмирала Ларионова, так и императора Михаила, Николай Карлович Гейслер скоропостижно скончался два года назад, не перенеся нервотрепки вокруг конкурса на строительство санкт-петербургской городской телефонной станции. Контракт в результате все равно достался его заводу, но сделано это было уже, как говорится, посмертно.

После кончины основателя электромеханического завода руководство им принял на себя Людвиг Христианович Йозеф, являвшийся родственником Гейслера и работавший на предприятии с 1884 года. Он был прекрасным организатором производства, инженером и изобретателем. Помимо всего прочего, к началу русско-японской войны все корабли Русского императорского флота были оснащены приборами управления артиллерийским огнем, произведенными на заводе Гейслера и в значительной степени спроектированными именно инженером Йозефом. Если кто и может справиться с задачей по превращению Российской империи в быстроразвивающуюся промышленно-инновационную державу, так это такие люди, как покойный Николай Гейслер, отсутствующий здесь Густав Тринклер, Людвиг Йозеф, Николай Федорицкий, конструктор и инженер Владимир Шухов, выпускник Института инженеров путей сообщения Евгений Патон и им подобные. Но это была задача-максимум на перспективу, сегодняшний разговор, так сказать на высшем уровне, должен был пойти о задаче-минимум по усовершенствованию корабельных приборов навигации и управления артиллерийским огнем.

Когда все приглашенные расселись вдоль длинного стола, император Михаил первым взял слово.

– Господа, – начал совещание император, – я хотел бы поговорить сегодня с вами о том, что нам необходимо принять единственно верное решение – кому и на каких условиях будет отдан заказ о приборном оснащении проектируемых новых кораблей русского флота. При этом мы не должны обольщаться нашими победами над японцами и англичанами. В первом случае нам очень сильно помогли, а во втором наши корабли атаковали слабейшую по качеству эскадру, с самоуверенным и недалеким командующим. В дальнейшем все может пойти совсем не так, а потому наши корабли должны иметь перед кораблями противника решающее качественное превосходство. В сложившей геополитической реальности, в грядущей большой войне перед нашим военным флотом будут стоять две задачи. Первая – крейсерская война на коммуникациях Британской империи. Вторая – захват и удержание жизненно важных для нас Черноморских проливов. Иван Константинович, как управляющий морским министерством, что вы можете сказать по этому вопросу?

Адмирал Григорович поднял взгляд от разложенных перед ним на столе бумаг.

– Ваше императорское величество, – сказал он, – наши военно-морские агенты в Британской империи доносят нам, что новому первому лорду британского адмиралтейства адмиралу Фишеру удалось получить от Парламента необходимые средства для постройки первого в мире сверхброненосца, вооруженного десятью двенадцатидюймовыми орудиями в пяти башнях. Все произошло так, как нас предупреждал Виктор Сергеевич – отсутствие средней артиллерии, возможность стрельбы восемью орудиями главного калибра на один борт, турбинная силовая установка и эскадренная скорость в двадцать один узел. Как только он войдет в строй, то все линейные флоты мира можно разом считать устаревшими, ибо этот корабль будет иметь над ними то самое решающее качественное превосходство.

– Англичане свой ход сделали, – кивнул император Михаил, – впрочем, этого и следовало ожидать. Виктор Сергеевич, чем мы можем им на это ответить?

– Ваше императорское величество, – произнес адмирал Ларионов, – собственно, на этот проект Филиппа Уоттса нам отвечать не надо. Нашим скоростным броненосным крейсерам-рейдерам такой тихоходный броненосный корабль помехой не будет, а своих аналогичных кораблей мы пока строить не собираемся. Слишком дорого и сомнительно с точки зрения нашего геополитического положения. Как вы правильно заметили, в сложившей в последнее время реальности британские сверхброненосцы должны стать головной болью германского Хохзеефлотте и лично адмирала Тирпица. Впрочем, вопрос помощи германским коллегам в их противостоянии с британским флотом находится за пределами темы нашего сегодняшнего совещания.

Но там, где присутствуют сверхброненосцы, там, и достаточно скоро, появятся и быстроходные линейные крейсера, с относительно тонкой броней и мощным вооружением. И к их появлению мы должны быть полностью готовы. Недостаточно того, чтобы у военного корабля были лишь мощные машины, корпус с идеальной гидродинамикой, толстая броня и мощная дальнобойная артиллерия. Самое главное, чтобы снаряды, выпущенные этой артиллерией, попадали в цель как можно чаще и как можно быстрее с момента начала боя.

Я не зря попросил пригласить на эту встречу господина Йозефа и господина Федорицкого. Перед кораблестроителями, конструкторами судовых двигателей и артиллеристами уже поставлена задача по проектированию броненосного крейсера, не имеющего равных в своем классе. И они над ней работают. Для этого корабля нам требуется такая же революционно новая система управления артиллерийским огнем. Электромеханический завод Гейслера выпускает для русского флота отдельные компоненты этой системы, а господин Федорицкий в настоящее время работает над созданием электромеханического прибора управления артиллерийской стрельбой. Но в нынешних условиях этого уже совершенно недостаточно.

К примеру, на эскадренных броненосцах, вроде «Цесаревича» или «Ретвизана», процесс пристрелки по противнику происходит примерно так…

Адмирал Ларионов раскрыл лежащую перед ним книгу и начал зачитывать:

– С дальномера голосом по артиллерийскому телефону старшему артиллерийскому офицеру передается дистанция до цели; одновременно визиром из боевой рубки указывается пеленг; данная информация вместе с указанием типа снарядов и вида стрельбы, при помощи системы боевых указателей передается в соответствующую башню или плутонг. Там младший артиллерийский офицер по таблицам определяет прицел и поправку целика, после чего производит пристрелку. Уточненные пристрелкой дальность и поправки целика он передает по телефону в боевую рубку, откуда эта информация уже передается другим башням или плутонгам, после чего по команде старшего артиллерийского офицера открывается огонь на поражение цели. Незначительные изменения дистанции во время огня на поражение корректируются по изменениям текущих показаний дальномеров. Когда цель выходит из накрытия – процесс пристрелки повторяется заново.

Как видите, существующая система управления огнем инертна, содержит большое количество разнородных элементов, что повышает вероятность ошибок, как из-за человеческого фактора, так и по техническим причинам.

Все эти недостатки усугубляются недостаточной точностью и надежностью элементов системы, особо проявившимися в ходе прошедшей войне при стрельбе на сравнительно больших дистанциях по быстроходным и маневрирующим целям. Все это требует как можно более быстрого внедрения новых методов стрельбы. И особую роль в этих новых методах должен играть процесс пристрелки, то есть времени, которое требуется артиллерии корабля с момента открытия огня до первого накрытия цели. Как правило, при прочих равных условиях тот, кто первым сумеет пристреляться к противнику, тот и одержит над ним победу.

В первую очередь для этого необходимо сосредоточить все управление огнем орудий главного калибра в руках старшего артиллерийского офицера, оставив за наводчиками их изначальные обязанности по более точной наводке орудий. Все разнородные элементы по управлению огнем должны быть связаны в единую систему, по максимуму исключающую человеческий фактор. То есть показания дальномеров, визира, лага и компаса должны вводиться в прибор управления стрельбой автоматически, и так же автоматически результаты вычислений должны передаваться на исполнительные электроприводы наведения башенных орудий. При этом старший артиллерийский офицер должен иметь возможность вводить в прибор управления стрельбой постоянные поправки на тип применяемых снарядов и зарядов, метеоданные и износ орудийных стволов.

Император Михаил оценивающе посмотрел в сторону присутствующих здесь инженеров.

– Ну как, господа, – с интересом спросил он, – возьметесь вы спроектировать и построить описанную Виктором Сергеевичем систему управления артиллерийским огнем, или нам придется для этого обратиться к другим людям.

Ранее не знакомые друг с другом и встретившиеся только здесь, на аудиенции у императора, Людвиг Йозеф и Николай Федорицкий сперва растерянно переглянулись, а потом дружно закивали головами.

– Да, ваше императорское величество, – с легким немецким акцентом сказал директор электромеханического завода Гейслера, – такая полностью автоматическая система управления артиллерийской стрельбой вполне возможна, и если господи Федорицкий предоставит нам соответствующий вычисляющий прибор, то наш завод вполне сможет ее создать.

– Прибор будет, он почти готов, – подтвердил Николай Федорицкий, – необходимы только его испытания непосредственно на корабле и окончательная доводка.

– Ну, вот и хорошо, господа, – с удовлетворением произнес император Михаил, – можно считать, что мы договорились. Иван Константинович обеспечит вам соответствующее финансирование по линии Морского министерства и выделит корабль для опытовых работ. А Виктор Сергеевич поделится всей необходимой технической информацией. В случае успеха можете считать, что ваш завод уже получил заказ на такие системы не только для вновь строящихся кораблей, но и на модернизацию всех построенных ранее, за исключением самых устаревших. На этом всё, господа, до свидания. Желаю вам всяческих успехов в работе.